Михаил Федоров
Герои СВО. Символы российского мужества
Владимир Алексеевич:
– Служба как служба. Солдаты. Выезжал на учения. А в армии – кадровый голод. Их ведь выпустили на три месяца раньше. Их в марте выпустили, а должны были в августе. Учили пять лет, а сейчас – четыре года. Он недолго там пробыл. Его вызвал командир дивизии и сказал: «Собирайся, поедешь в Ельню. Там стоит полк». Он: «Товарищ генерал, а у меня свадьба». Он: «Ничего, приедешь на свадьбу». И уехал туда ротным. Досталась ему рота, убитая. БМП – все убитые. И он звонил мне: «Дедушка, так и так». Я же в технике чуть-чуть соображаю. Я ему, что знал, подсказывал. И вот он там полгода.
– Приводил технику в божеский вид.
– Ну, и здесь до самого-самого с этими БМП. А потом был в отпуске, приезжает из отпуска и говорит: «Дедушка, меня перевели помощником начальника штаба танкового батальона».
– Это в декабре?
– В ноябре (2021 года). Он сдал роту и перешел. Новый батальон у них формировался. Ну а после Нового года – на Украину… Ребята говорят, начальником штаба батальона там был… А потом командира полка убили, и он – чуть ли не за командира полка… Подполковника убили. И их оставалось трое… Это все слухи, а как там было… Знаем, уезжал туда помощником начальника штаба батальона. Здесь начальник оставался, потому что у него все срочники были. И там батальон формировался. Это у военных спрашивать надо…
– И как там?
Бабушка:
– 6 февраля Машу проводил в Москву с Ленечкой (жену с сыном). Из Ельни. «А 8-го, – говорит, – мы уезжаем на полигон…»
Тогда еще никто не знал, что начнется 24 февраля.
Бабушка:
– У него обостренное чувство справедливости было. Ему трудно, наверно, было. Потому что он справедливый. Начнет рассказывать: «Бабушка, у нас служить призвали. Один такой…» Сейчас же их не калибруют. А всех посылают служить. Кто какой получается. И я говорю: «Саша, ты – ко всем одинаково. Ну, человек с таким характером…» Он: «Бабушка, я так. Но все равно, такой смешной…» Я ему: «Никогда не смейся…» Он держался так. Как с ребятами здесь, в классе: «А Саша Крынин со всеми общается». И там, наверно, так общался.
– Звонил оттуда?
Бабушка:
– 8 марта (2022 года) позвонил – и всё. «Бабушка, поздравляю с Женским днем…» Я: «Саша, как у тебя?» – «Бабушка, все хорошо». – «С дедом на поговори». Хоть бы я ему сказала… Когда из отпуска уезжал, я: «Сашенька, береги себя». А на этот раз не сказала, – заплакала бабушка, – а: «Поговори с дедом…»
Вот оно, бабушкино благословение.
Любовь Васильевна:
– Не сказала. И почему-то я была спокойна. Начальник штаба – ну, не должно ничего случиться. И все. После этого все и случилось. Я посмотрела этот номер, с которого он звонил. Этот телефон последний раз выходил на связь 28 марта. Не мне звонил, а кому-то…
– Может, владельца телефона тоже нет…
Любовь Васильевна посмотрела, покопалась в телефоне:
– Телефон 8-996-045… 28 марта, не то в 9:30…
Дедушка:
– Они же утром выходить начали и нарвались на этих. И они втроем прикрывать остались…
Помолчав:
– И потом вы узнали, что…
Владимир Алексеевич:
– Похоронку прислали…
Любовь Васильевна:
– Мы были в деревне. Из военкомата пришли к нам и соседу, а сосед знал наш телефон, позвонил нам и сказал: «Саша погиб». – «Нам что, туда приехать?» И мы приехали. Через час военком с девушкой привезли нам эту похоронку. «Погиб… от ранения, несовместимого с жизнью…» А дальше – в Ростов. Военком сказал: «Желательно самим ехать, а то затянется эта волынка неизвестно на сколько…» Маша, мать Саши, племянница выехали в Ростов на опознание…
– Опознали…
Любовь Васильевна:
– Да, и через день его бортом привезли в Воронеж. А Дениса (говорила о прапорщике, тоже погибшем) на месяц позже привезли. Они не ездили туда.
– И потом…
– Здесь с соседями попрощались – и в церковь в Семидесятном. В селе рядом с Кочетовкой. И на кладбище, там у нас его прабабушка похоронена. И он рядом. И для себя место оставили.
– А другие варианты похоронить?..
– Понимаете, в деревне у него и друзья. На каникулах-то он там. И сейчас к нему приходят… А здесь… Вон писали, надругались над могилой. Черт-те что…
– На прощании сослуживцы были?
Любовь Васильевна:
– Конечно…
Владимир Алексеевич:
– Семьдесят машин было… Из Питера, Москвы, с фронта. Из Ельни. Кадеты… Из его корпуса, друзья…
– И что говорят ребята с фронта?
– Они сильно не разговаривают, воюют. Вот приезжал Сашин подчиненный к нам в деревню…
Дед:
– Он командир взвода разведки. Он рассказывает: у них один танк заблудился, связи-то не было. Они поехали искать его с зампотехом. Поехали этот танк искать. Они пять дней бродили, искали и нашли его в России: он стоит, сломался. И они не попали…
Любовь Васильевна:
– В эту мясорубку…
Дед:
– Если б попали, то и он бы мог…
Бабушка:
– И второй друг его, кум Антон, говорит: что-то в одной машине раз – и все полетело. И он, как командир роты, в Россию выехал чинить… И он тоже не попал. Ленечкин (сын Александра Крынина) крестный.
Владимир Алексеевич:
– В общем, командир полка не вовремя дал приказ на отступление. И сам погиб, и они… Спрашиваю, кем был Саша, когда погиб? Кто – начальник штаба. Кто – чуть ли не за командира полка оставался. Кто что говорит…
Ситуация чуточку прояснялась, но все больше ставила вопросов.
Дедушка:
– Вот офицера нашего из дома один из Богучара подвозил…
– Там танковая дивизия.
– Контуженный, он после госпиталя. Но говорит: «Не могу дома сидеть». И таксует. Деньги зарабатывает. Разговорились. «Да вот у нас погиб», – описал его мой друг. А тот: «Да я его хорошо знаю». И говорит: «К ним пришел эшелон от нас, из Богучара. БМП. Он их разгружал. Они не заводятся. Глохнут. Он их там и танками таскал, и чего только ни делал». И мой друг его спрашивает: «А что так? Где же командир?» Он, кхе: «А командир в отпуске…»
– В одной роте висит планшет о Крынине Александре, и там написано: представлен к званию Героя России.
Дед:
– Говорят, они остались трое прикрывать… Он много их там положил… А так я не знаю.
– Я в Интернете нашел: 59‑й гвардейский танковый полк. Попал в переплет под Харьковом. И украинский журналист ходит и снимает технику. Она разворочена в лесопосадке.
Дед:
– Там ни связи, ничего не было…
– Как это так?
Бабушка:
– Там 20‑я армия была, а его перебросили в 6‑ю армию. И кто в 20‑й, все живы. А Саша погиб.
– Мне Голомедов рассказывал: идет наша колонна, подходит к Харькову. В него вот войдет. А нужно только топливо. Звонят, а им: во тебе… Развернулась колонна и ушла…
Как Херсон, могли с ходу взять Харьков.
Владимир Алексеевич:
– Видимо, поэтому кто-то и умалчивает…
– Скорее всего замыливают эту ситуацию…
– Я вот писал про полковника Хабибуллина. Его на Героя подали, а ничего, тишина. И когда погиб, тут уж присвоили… Но вы не волнуйтесь, Голомедов сказал: «Кадеты подключатся…» И все мы..
Любовь Васильевна:
– Конечно, надо вмешаться…
Дед:
– Нам сказали. Ребята ездили в кадры 20‑й армии. Им сказали, документы отправили на Героя в Министерство обороны. И вы не сильно там. Орден Мужества сколько ждут. А тут – три, четыре, а то и пять месяцев…
– А в 6‑ю армию почему? – я хотел понять.
– Их полк – в 20‑й армии, а к 6‑й как прикомандированный. Сборный полк. А документы из Ельни. А в Ельне полк 20‑й армии… И на табличке-то дата смерти – 5 мая. А он погиб 28 марта. Как это? Похоронку принесли 8 мая.
– Выходит, свидетельство о смерти – от 8 мая? – спросил я.
– Как в похоронке, она и есть свидетельство о смерти.
– А он погиб 28 марта…
Любовь Васильевна тоже сетовала:
– Когда доставили в Ростов, это 8 мая. А на табличке – 5 мая… А он погиб 28 марта…
Вот и разбирайся.
Еще много путаницы и неясного предстояло устранить в истории старшего лейтенанта Александра Крынина.
– Память о Саше?
Бабушка:
– В роте висит доска.
– А школа 95-я?
Любовь Васильевна:
– Она вообще не отреагировала никак.
Я вспомнил:
– Губернатор-то телеграмму-соболезнование прислал.
– Я Зинаиде Федоровне собиралась звонить и не знаю, как…
– Она еще работает?
– Да…
Любовь Васильевна подала альбомы, и я в них рассматривал фотографии Саши с детства. Видел его то с котенком, то с бабушками, то в классе, то с девушками на балу…
Показала его иконку Александра Невского и сказала:
– А он и крестился в храме Невского…
Открыла на своем телефоне видео, и я увидел, как флаг на параде части несет Крынин Александр Эдуардович. А про несших звучало: «…данные военнослужащие являются примером воинской дисциплины, надежной опорой для своих командиров и примером для сослуживцев».
И мне казалось: Крынин снова здесь, передо мной и бабушкой и дедушкой…
Вот так вот он не мог опустить знамя перед украми…
Не мог…
Ни при каких обстоятельствах…
Он – михайловский кадет…
Я покидал дом, где рос, откуда ушел в кадеты, а потом в военное училище, куда постоянно возвращался Саша Крынин и откуда ушел на Украину.
И каким-то магнитом меня удерживало здесь.
Вот простился с Владимиром Алексеевичем. Любовь Васильевна вызвалась меня провожать. Несмотря на мои возражения, она спустились со мной на лифте. Мы вышли из подъезда.
9. «Папа, ты знаешь, куда я еду. Я готов» (продолжение рассказа бабушки)
На улице было душно.
Бабушка не могла успокоиться:
– Он у нас один-единственный. Он так хотел жить. Планы такие, – снова плакала. – И вот все. Эти подлюги американцы и западники. Хоть бы кто-нибудь уничтожил их до конца!..
– Для меня тема погибших ребят святая…
Любовь Васильевна:
– Насчет награды…
– Будем добиваться…
– Я вот смотрю, за такие поступки Героем России награждают… У них 1 марта свадьба была, а утром рано 2 марта он уехал на полигон. И приехал аж в октябре… Я благодарна Маше, думала, после института карьеру будет делать, а она… Вот и Ленечка родился (правнук)… Обрадовались. И сейчас все больше на Сашу становится похожим… Очень шустрый мальчик. А Саша спокойный. Он как-то в себе. Не нахамит никогда, не унизит… И к пожилым… К маме моей. Она у нас – забирали ее к себе. И он из школы придет. Она ему любимое блюдо – пельмени. Она встречала, покормит. Вот старость не любят. Он никогда пренебрежительно не обращался. А ляжем – он: «Бабушка, расскажи, как раньше жили…»
Я слушал, может, что-то и повторялось, но слушал…
Любовь Васильевна:
– Бабушка рассказывала, как ходила окопы копать. Когда забрали, ей 16 лет было, и окопы под Смоленском. Приехали копать, а немцы – бомбить. Командиры сразу исчезли. А они ничего не знают. В деревне ведь росла. Ну, они и пошли пешком оттуда. Шли, и, говорит, какие солдаты ехали на машине в сторону Воронежа, подвозили бесплатно. Консервы давали. А у них-то одежда, деньги на одном берегу остались, а рыли ведь на другом… И вот мальчишки. Но мальчишкам консервы не давали, они с ними делились и шли… Было нечего есть, пешком шли… В какое-то здание зашли, ночевали, а утром бомбить начали. Они – под столы в этом здании. Но ничего не случилось… У подруги деньги были – купили гребешков и не стали есть… Всегда рассказывала… Я не знаю, как мы будем жить без него, – снова голос надрывался. – И вот похоронили. И каждый день или через два дня цветы ему возим. Здесь невозможно находиться… Дедушки сестры внучка плачет… Там свекровь его похоронена… И мы себе место там оставили… Отцовы родители (Эдика)… А Эдику позвонил и сказал: «Папа, ты знаешь, куда я еду. Я готов». И все.
Мимо проходили люди, а бабушка говорила и говорила, боясь прервать речь. Как когда-то ее не отпускал Саша, говоря: «Бабушка, ну, посиди со мной», так и теперь она не отпускала меня.
Любовь Васильевна:
– Вот так он отцу ответил. А нам? Да что вы, разве он допустил, чтобы волновать? Да никогда, чтобы волновать… Тем более – плохой поступок совершать… Никогда он нас не волновал… Берег нас. Каждый день звонил. Вот дети не звонят, а внук звонит. Каждый день. Учился в училище, еды не хватало. «Саша, ну, скажи, куда деньги выслать?» – «Нет, не надо». А потом мы приспособились. Как деду позвонит, значит, деньги есть. Как мне позвонит, денег нет. «Саша, сколько денег надо?» – «Бабушка, ну, рублей…» Ладно… Вышлю больше. Ну и, конечно, отцовых бабушек, он очень их любил… И вот за ним едут. А мы из одной деревни. И он там… Мы дисциплинированные. Наверно, и Саше трудно было, как и мне. Вот мы вышли из школьной жизни, из этой оболочки, и окунулись в жизнь, с несправедливостью столкнулись. Тяжело было. Мой старший брат окончил пединститут, и его в Могочу послали. Директором школы-интерната поставили. Пришел, а дети пьют из чашек. Ни ложек, ни вилок – ничего нет. Он: «Подпишу на ложки – купили. А они опять без ложек. Все разбирали моментально». Потом приходят из милиции, обкома-парткома: «Мясо давай». Ну, он там врезал одному и уехал оттуда. Он говорит: «Я не мог…» И дети плакали, когда он уезжал. Девочек приведет в магазин: «Так, выбирайте…» Они такие довольные. Им: «Почему не ходите купаться?» – «У нас купальников нету». Взрослые девочки. Пошел, купил им купальники… Потом – пряники. Борщ съесть, второе. Неужели они пряники съедят? Они идут все без пряников. Потом оказалось, им вообще не дают эти пряники. Опять забирали…
Мне становилось тяжко, но я слушал.
Бабушка Саши:
– Ну, он, конечно, не смог. У нас вот это чувство справедливости. Нелегко так жить. Выживать в этом мире. У меня, что и у среднего брата, он заслуженный ветврач России был, тоже вот эта проблема была, чувство справедливости… И как хапали…
– Маша говорит: Саша справедливый…
Любовь Васильевна:
– У нас у всех обостренное чувство справедливости… И у моего отца. Он на Перекопе воевал, он вообще бесстрашный был. И вот тоже как судьба распорядилась. Из нашей деревни попал с ним воевать. Намного его моложе был. А бомбили, когда Крым брали. А воды ни капли не было. А там родник. Все боятся ползти за водой. Ну, отец один раз прополз, принес. Они куда там, в каску набрали, выпили. Он – второй раз, третий раз. Он уполз, а в этот момент мина попала в окоп, и этому парню руки оторвало… Видите как. Парень боялся, а в окопе его настигло… И мама никогда ни с кем не поругалась. Вот свеклу ездили полоть. Женщины на машине ругались, а вот мама – никогда ни с кем. Обойдет. Ей больно сделают, а она обойдет. Сноха мне кричит: «Люба, наша мама – самая лучшая в мире». Вот эта связь с прабабушкой, она все равно есть. Что он мог контактировать с людьми. Не обозвал никого. Не гневил. И я ему тоже говорила: «Саша, люди разные. И ты никогда не насмехайся…» Мы, конечно, всю любовь ему отдали…
И он отдал себя людям…
– А еще нельзя было на него повышать голос… Вот, математика. Раз объяснила, два объяснила. Он никак не въедет. Я уж начинаю… А он: «Я ничего не знаю, ничего не умею, я хуже всех…» Я себе: стоп, Любовь Васильевна. Взяла себя в руки и говорю: «Саша, помнишь, как вам Зинаида Федоровна в классе рассказывала?» Он успокоился. «Ты помнишь, как урок был?» – «Бабушка, так и так». И сам решил. И я с тех пор никогда голос не повышала… Размеренно… Он всегда отпрашивался: идет гулять. «Я здесь гуляю. Можно мне уйти туда?» – «А с кем будешь?» – «С тем». – «Иди…» Нам Господь его послал, что работали и воспитывали сами… И маленького, – снова плакала. – Нам Господь послал… Помогала свекровь… В деревню всегда брала… Я вообще не знаю, как нам… Как жить, я не знаю… Ложусь, а внутри все… Я не знаю, как это успокоится. Но мне жить невозможно стало… И таблетки… А проснусь: как ему трудно было! Как погиб. Начинаешь все анализировать… Не послушался, в ВАТУ не пошел. Может, живой бы остался…
Я не знал, что говорить. Не знал. Сам, цепенея от происходящего и вместе с тем твердя себе: «Ты должен».
Что? Должен оставить этого мальчика живым…
И это гнало меня садиться за стол и писать… Писать ради таких кадетов-михайловцев-кремлевцев…
А слова бабушки подгоняли:
– А еще этот таксист, он бегал с этими бэтээрами: одно, другое… Ну, вот так… Ну вы помогите нам, пожалуйста, как увековечить такого парня…
Да, увековечить.
10. Родом с Белгородчины (рассказ первой учительницы)
Мне рассказывали о первой учительнице Героя России Александра Крынина Зинаиде Федоровне Щур, и вот 1 сентября мне удалось связаться с ней. Поздравив ее с новым учебным годом, я обратился с просьбой:
– Зинаида Федоровна, я хочу поговорить о вашем ученике… Но сначала хотел бы узнать: вы сами откуда?
– Я вообще-то не воронежская. У меня муж – бывший военнослужащий, офицер. Поэтому мы сюда приехали, он преподавал в военном училище. А я вот сюда пришла в школу.
– Вы гарнизонная… – обрадовался я, сам выросший в гарнизонах.
– Да, я именно по гарнизонам ездила вместе с мужем и вот в Воронеже…
– А родом?
– Из соседней Белгородской области. Вейделевский район.
– А как получилось, что в учителя пошли?
– О! Это моя любимая профессия еще с детства, – воскликнула Зинаида Федоровна. – Я пошла в школу в первый класс и сразу для себя определила: о! Я тоже буду учительницей.
– И где вы учились?
– В Валуйках оканчивала педучилище, потом в Белгородский пединститут поступила, потом ездила по стране… Жили на Украине… Уехали в Польшу… Потом в Черняховске…
– Пединститут вы окончили по какой специальности?
– Учитель начальных классов.
– Самый трогательный возраст…
– Да. – Зинаида Федоровна засмеялась.
– А в Воронеже в какой школе?
– В 95‑й и до сих пор в ней…
– С какого года?
– С 1993-го…
– А почему вы выбрали начальные классы?
– Понимаете, это мне нравится. И возраст детей. То, что мне по душе. Детки такие приходят, и начинаешь их с самого-самого маленького учить и шнурки завязать, и куртку застегнуть, и шапочку завязать. И так далее возишься с ними. И они настолько доверчивые, настолько привыкающие друг к другу, что мы становимся родными людьми. И потом они на протяжении всей жизни не забывают тебя никогда. И ты о них помнишь. О каждом волнуешься, переживаешь.
11. Самый маленький ученик (продолжение рассказа первой учительницы)
– В каком году в ваш класс попал Саша Крынин?
– Ой, вы знаете, ведь стаж большой. Я не хочу говорить о своем возрасте. Саша пришел ко мне, я уже…
Не дождавшись ответа, я продолжил:
– Воспитывавшие Сашу бабушка и дедушка зацепились именно за учителя… И на год раньше отправили внука в школу…
– Я знаю. Хочу вам сказать, что Саша меньше всех остальных детей был. Был совершенно маленький, если можно сказать. Им захотелось именно в этот год отдать своего ребенка в школу. И он пришел – маленький, такой изумительный ребенок. С огромными глазками, всегда улыбчивый. Всегда такой светленький. Ну, настолько добрый ребенок. Его все в классе любили. С ним все дружили. Он со всеми дружил. Это такой любознательный был ребенок! Я вам не передам…
Видимо, мальчик был обделен вниманием отца и матери и при первой же возможности тянулся к взрослым.
Зинаида Щур:
– Вот кто же знал, что так случится? А какие он сочинения писал, вам не передать. Настолько трогательно, настолько глубоко он мыслил тогда, в те годы. Хотя ведь он учился, на год был меньше всех остальных. Он ростом был небольшой. Ну, чудо-ребенок! Правда, я его безумно любила и до сих пор люблю, и для меня он живой.
– А вот скажите, как этим маленьким коллективчиком руководить? Трудно?
Учительница:
– С первого же дня начинаем привыкать друг к другу. И потом очень легко и просто. Только посмотришь, а если еще рукой взмахнул, тут же они тебя понимают. Они же дети, мгновенно понимают, чего от них требует учитель. Если я закрыла глаза, они поняли, что кто-то что-то сделал не так…
– И как вы добивались такого понимания-послушания?..
– Терпение, терпение и еще раз терпение…
– Что терпеть?
– Это значит, объясняешь ребенку, объясняешь, объясняешь. Примеры показываешь и так далее и так далее. Личным примером. Вот, допустим, сидят спокойно дети. Например, хотят попить водички, открывают, лезут в портфель, достают бутылочки. «Ребятки, неужели вы видели, чтобы я вот так достала бутылку и пила из бутылки?..» В следующий раз они уже этого не сделают. Они уже понимают, что действительно нельзя попить водички. Это я – как пример, самое простое.
– Ну, а если не выучил урок?
– Разные же бывают причины. Одни не выучили по болезни. Ничего, выздоровеешь – выучишь. Не выучил, куда-то уехали. Ну, ничего, вернешься – выучишь. А есть же лодыри, которые каждый день не учат уроки. С этими по-другому разговариваешь.
– Как по-другому?
Учительница засмеялась:
– Как по-другому? По-всякому. Объясняешь, доказываешь. Если не получается, вызываем родителей. С родителями беседуем: так и так, все-таки надо. Это нужно для ребенка. Иначе пойдет в среднее звено. Знаний не будет, будет учиться тяжело. Родители берутся за детей, контролируют, заставляют – и все получается.
– А есть такое понятие: детская шалость…
– Ах! Я говорю родителям: ну, а пошалит… Я никогда не жалуюсь родителям. Во всяком случае мне никогда не приходилось жаловаться, что они плохо себя ведут. Я никогда… Вот сейчас у меня первый класс, четвертый выпустила. Родители: «Вы ж никогда нам не говорили, что они там шалят». Я говорю: «Они и не шалили». – «Не шалили? Если какая-то шалость…» У нас никогда не было, чтобы родителям надо было докладывать, что их ребенок сегодня шалил. То есть мы всегда находили общий язык, приходили к общему знаменателю. У нас вопросы всегда решаются очень хорошо.
– У вас с детьми – свое вече. Обсуждаете с малышней…
– Конечно, всегда с детьми. Потому что они несут ответственность за свои поступки. Начиная с первого класса говорю: «Прежде чем совершить какой-то поступок, подумайте о последствиях». Ребята вот подумали и начинают плакать. «Ты почему плачешь?» – «Да-да…» – «Что тебе Зинаида Федоровна говорила: “Сначала думай о последствиях, и тогда ты вспомнишь, что после этого бывает”». Точно так же и дома родители наказывают. «Если ты захотел что-то совершить, вспомни, как родители отреагируют на твой поступок. Последствия какие будут? И тебя это остановит…» И так останавливали детей…
– То есть эта семи-десятилетняя малышня такая соображучая…
– Ой, конечно! Если с ними работать, если с ними заниматься, они будут… Очень умные дети, очень умные. Иногда у них такие бывают мысли, что мы, взрослые, не можем и подумать, что ребенок вот так может сказать или вывод такой сделать…
– Вот как с молока пенку снимаете, так теперь – с детства… Дети в этом возрасте – шедевр!
– Да-да.
12. И они ведут детей ко мне, потому что знают эту учительницу (продолжение рассказа первой учительницы)
– Вы в школе с 1993 года…
– О, я всю жизнь работаю с детьми.
– Только тут – тридцать лет… Есть понятие «благодарность»… Вы чувствовали благодарность детей?
– Ой, конечно. Вот сегодня первый день. Вы знаете, у нас дверь не закрывается. Пришли поздравлять, конечно, первоклассники. Поздравляют. Потом пришли пятиклассники, которых выпустила. Пришли, поздравляют. Потом пришли девятиклассники, поздравляют. Все идут, двери не закрываются. Некоторые дети после четвертого класса ушли в другую школу. Вот они из другой школы поприходили, поздравляют меня. Дальше пришли все дети, которые когда-то закончили и сейчас в институтах учатся – пришли и поздравляют.
– К учительнице начальных классов, не выпускного! – восхищался я.
– Да-да. И я вам скажу, год назад у меня выпускался мой 11‑й класс. Ну, я 11‑й не имею в виду, я начальную школу.
– До 4‑го довели, и они потом…
– Я выхожу из школы, и несется мальчик, подскакивает и мне говорит: «Зинаида Федоровна! Хорошо, что я вас застал. Я специально бежал сказать вам: “Я поступил в политех”».
Политехнический институт.
– Вот молодец какой…
– Понимаете, разве это не благодарность? Он никуда не пошел, он бежал, чтобы сказать своей учительнице, что он поступил в политех. Это же… А больше учителю ничего не надо. Или другой момент, вот выросли уже те дети, завели своих детей и ведут их сюда ко мне. Потому что они знают эту учительницу. «Только к вам». И спросите у администрации, у завуча. Она: «Ну, что сделаешь, они – только к Зинаиде Федоровне». Знают и идут. Вот это и есть благодарность. А какая еще нам нужна благодарность? Два добрых слова в адрес учителя – это уже большое-большое счастье.
– А вот бабушка и дедушка Саши Крынина…
– Вы знаете, я все с бабушкой, с дедушкой – не так. А мы с бабушкой постоянно общались. У нас такие доверительные отношения были, настолько доверительные, что я все-все-все знала о жизни Саши, о его семье и так далее, так далее. И бабушка мне доверяла. Она знала, что я нигде, никогда, никому… Я все знала буквально, и когда он ушел в кадетский корпус, и когда он поступил в училище, и когда он получал диплом. Все-все, буквально. И я за каждым движением его следила и знала.
Я слушал, а в ушах – обычно слышимое теперь и от горе-учителей: «Да зачем мне это надо?..»
А Зинаиде Федоровне было надо!
Вот и рос будущий Герой России!
Зинаида Федоровна:
– И как вот бабушка звонила: «Зинаида Федоровна, Саша там будет на параде идти. Вы пойдете?» – «Ну, конечно, обязательно»…
У меня вырвалось:
– И вы у сквера около турникета стоите и ищете глазами в шеренгах Сашу…
Учительница:
– Вот он прошел, не видел меня, но зато я его видела… Знаете, вот так, мы с ней всегда были накоротке…
Конечно, мальчик без отца и без матери.
Учительница:
– Это потом, когда… Их же много, каждые четыре года меняются. Дети, родители. И как бы забывается. Но тем не менее Любовь Васильевна и на сегодняшний день помнит про меня, и я помню про нее. И мы общаемся и понимаем друг друга.
13. Кому же, как не Саше, быть офицером? (окончание рассказа первой учительницы)
– А почему из Саши вырос солдатик?..
– Так захотела. Так, может, бабушка захотела. А он послушный мальчик.
Видимо, Зинаида Федоровна не знала или уже запамятовала, как Саша рвался в кадетский корпус.
Зинаида Щур:
– И у меня мысли всякие складывались. И думаю: кому же, как не Саше, быть офицером? Понимаете, вот именно таким и надо там быть. Чтобы мир был.
– Вы сама – жена офицера и считаете, что Саша – офицер.
– Он настоящий офицер!
– Причем скромняга…
– Вот. Он скромный, в душе он честный, справедливый, добрый, доброжелательный, любознательный. Вот мало, чтобы в одном ребенке вот столько было намешано хорошего.
– А любознательность к чему?
– Ему все было интересно, буквально все. Я вам скажу: если даешь ему сочинение, то он найдет такие слова, он найдет такие предложения, он найдет такие описания, что читаешь, и дух захватывает. Думаешь: «Боже мой, это ребенок, которому не исполнилось и девяти лет. И он такое пишет. Это же как глубоко!»
Я невольно пожалел, что Крынин не пошел по научной линии. Там бы многое двинул.
Учительница:
– Как глубоко? Как емко? Вы знаете, все ведь не сохранишь. Я очень долго хранила и многим читала, и детям своим, чтобы понимали, как можно вот так мыслить, чувствовать, излагать это все на бумаге. Но жаль, что эти сочинения не сохранила. Много не сохранишь. Каждые четыре года меняются дети. Столько бумаги. Не сохранишь…
– Саша выбрал путь военного. Командир взвода, роты. Замначальника штаба… Откуда у него это?..
– Задатки… Те, которые перечислила. И если вышестоящее начальство, более-менее понимающее, оно видит: нам нужны офицеры именно такие. Поэтому и возложили на него такую огромную ответственность. Он хрупкий-хрупкий. Ему еще и 26 лет не исполнилось… Он ответственный мальчик. Он не по возрасту такой.
В памяти учительницы все стоял школьник Крынин.
Она повторила:
– Не по возрасту он серьезный и ответственный. Не по возрасту… Он много вынес с детства. Много с чем столкнулся. Я многого не могу говорить.
Понятно, воспитывали бабушка и дедушка.
Учительница:
– То, о чем мы с бабушкой откровенничали, то, что бабушка мне рассказывала, я не могу рассказывать. Вы же понимаете… По жизни Саше много доставалось, поэтому не по возрасту серьезный, – повторяла учительница.
– А дед-то шофер, говорит: он вырос у меня за рулем…
– Молодец!
– Я ведь в Коминтерновском райкоме комсомола Воронежа работал (на территории района находится школа № 95), и мы ездили в подшефный детский дом. Ребенок подойдет, ноги обнимет: «Можно я тебя папой называть буду?» Все внутри перевернется… А в отношении Саши бабушка и дедушка решили этот вопрос, и слава Богу.
– Да, и дай Бог им здоровья. И пусть они живут, потому что там есть еще Ленечка.
– Сын Саши Крынина и Марьи.
– Да. Ведь Маша молодая и может найти себе по жизни другого спутника, а вот папу для Ленечки уже не найти. И кто его знает, как сложится у ребенка жизнь… Уже страшно становится. И как сложится судьба у Маши…
– Вы знаете, я писал книгу «Герои Сирии. Символы российского мужества». Там вдовы. И удивительно: я не помню, чтобы хоть одна из них не то что нашла себе спутника, это порой не так и трудно, а что пошла на это… Они с именами погибших мужей и идут по жизни… И дети растут с мыслями о маме и о папе, хоть и погибшем…
– Вы знаете, я с вами согласна… Вот Светлана Бодрова – жена Сергея Бодрова[18]…
– Погибшего актера-режиссера…
– Да. Вот она дала себе слово, что она – никогда ни с кем, ей больше никто и не нужен…
– Вот именно…
– Ведь она же вырастила детей сама и ни с кем не связывала свою жизнь. Это похвально. Здорово. С другой стороны, никто бы и не осудил, ведь муж погиб. Видимо, была любовь, настоящая любовь. Без которой жить нельзя!
– Вот и вдовы героев Сирии…
Меня уже мало удивляли многие пересечения в моей жизни с жизнями других. Как и теперь: я поступал во ВГИК на курс отца Сергея-Бодрова-младшего, но тогда он наш курс оставил, и его стал вести сценарист Анатолий Усов.
Мы говорили.
– Для вас история Саши – ученика. А для меня – как бы моя, – сказал и спросил: – Когда последний раз виделись с Сашей?
– Последний раз виделась, когда он еще кадетом был…
Жизнь тогда уносила Сашу Крынина дальше, не зная, где и кто ее оборвет.
14. Вместе кадеты и вместе курсанты (рассказ товарища)
Мне говорили об Иванникове, который учился с Сашей Крыниным в кадетском корпусе, потом – в училище. Но пообщаться с ним мешали обстоятельства, он был связан по рукам и ногам службой. Но вот 9 сентября все-таки состоялся этот краткий разговор.
– Когда вы познакомились с Крыниным?
– В 2007 году.
– Как это было?
– Он пришел к нам во взвод в кадетском корпусе, и там познакомились.
– А вы там учились?
– Да.
– А вы сами откуда?
– Из Воронежа.
– А как получилось, что вы в кадетском корпусе оказались?
– Ну, отдали. Я тогда был маленький, и мне было все равно.
– Вот так, все равно…
– Меня особо никто не спрашивал.
– А у Саши Крынина по-другому: он рвался в корпус и уговаривал бабушку и дедушку. Они воспитывали Сашу. А у вас вот так…
– А я – с мамой…
Я понял: воспитывала мальчика мама.
– Вот пришел Саша во взвод, – заговорил дальше.
– Он пришел в шестой класс.
– Вы пошли в кадеты. А корпус вам понравился?
– Да.
– А что вам понравилось в кадетском корпусе?
