Михаил Федоров
Герои СВО. Символы российского мужества
Посвящаю погибшим за освобождение
Украины от нацистов
Битва за Новороссию
В книге использованы документы, представленные родственниками, однополчанами, учителями героев этой книги, фотографии и публикации в печати, Интернете, рассказы очевидцев.
При оформлении обложки использован плакат «Наше дело правое враг будет разбит!» Рекламно-информационного агентства «Армия России» Министерства обороны Российской Федерации
© Фёдоров М.И., 2023
© ООО «Издательство «Вече», 2023
Предисловие
Когда игиловцев[1] наконец-то погнали из Сирии, у меня сердце немного успокоилось. Но это спокойствие длилось совсем недолго. Его перевернули события на Донбассе, где продолжались постоянные обстрелы живущих в городах и селах людей. Этих мирных жителей убивали отмороженные нацисты, привыкшие с портретами Бандеры скакать и орать: «Слава Украине»!» Да какой Украине? Той, которую я знал, люблю, где тысячи раз бывал, откуда моя жена-киевлянка? Боже упаси! Этой ошельмованной, которой за счастье пойти брат на брата… Кровь и ужасы… Стоны и крик детей… Нет уж…
И когда началась спецоперация, я пристально следил за разворачивающимися событиями. Что ж, не получилось сразу выгнать эту нацистскую нечисть с Донбасса, из украинских сел и городов, и теперь я постоянно и с нетерпением жду… А боевые действия шли… Освободили Мелитополь, где я с семьей проводил на косе в Кирилловке лето… Херсонщину, где разворачивались бои другой Гражданской войны, когда белые дошли до Днепра, а потом их погнали конники Буденного, и им не удалось зацепиться в Крыму. Я об этом писал книгу «На полях Гражданской…» (вышла в издательстве «Вече»), и воспоминания о более чем столетней давности переплетались с нынешними боями: выходом наших к Днепру, освобождением Каховки и рывком в Николаевскую область. В Гражданскую белым глубоко за Днепр не удалось зайти… И теперь эти Орехов, Гуляйполе, тоже мешались в моем сознании. А Одесса – сколько раз я туда приплывал из Крыма в далекие 1970–1980‑е, и обратно, где жила одна из моих подружек из далекого гарнизонного детства (ее отец служил вместе с моим)… А сама Украина, которую столько раз пересекал вдоль и поперек… Она изнывала от засилья нацистов…
И каждый день шла борьба за Украину…
И радовался: освобождены Мариуполь… Херсон… Вся Луганщина… Святогорский монастырь…
И вместе с радостными поступали известия о гибели людей, благодаря которым эта радость свершалась.
Толчком к тому, что я стал собирать материал о ребятах, воевавших на Украине и героически сложивших там головы, послужило известие о гибели однокурсника моего сына, майора Андрея Вакулина. Я не мог себе позволить отсидеться дома, я был на его отпевании, похоронах, делил с родными и сослуживцами горечь утраты. Тогда я для себя решил: «Я напишу про этого мальчика…» (он мне и по возрасту как сын)… Маленькая деталь: поминки проходили в ресторане «Югославия», хозяином которого был серб, и когда он узнал, что поминают российского офицера, погибшего на Донбассе, он половину оплаты взял на себя, сказав: «Это мой вклад».
И серб поминал…
Время шло. Я встретил бывшего директора Михайловского кадетского корпуса Голомедова, и он мне рассказал о погибшем выпускнике корпуса, старшем лейтенанте Александре Крынине. И теперь собирался материал о кадете, ставшем офицером и сложившем голову под Харьковом… Этого старшего лейтенанта слушались старшие офицеры, он выводил из окружения – и не вывел… И пока собирал материал и писал, переживал с родными: старшего лейтенанта Крынина представили к высшей награде, и что-то там застопорилось… И закончив писать книгу, узнаю: Крынину все-таки присвоили звание Героя России… Вместе с ним воевал прапорщик Денис Михайлов… И меня понесло на родину прапорщика, в Щигры, и там пополнилась будущая книга рассказами друзей, сослуживцев. А его учительница сказала знаменательную фразу: «Ту победу, которую мы все ждем, он приблизил не на шаг, а на шажище!»
Я ездил… В Борисоглебске на мои просьбы откликнулись в бывшем летном училище, а ныне филиале Краснодарского летного, и я стал писать о летчиках Фетисове и Волынце, которые в свои молодые годы побеждали в конкурсах летчиков и без всяких сомнений полетели выполнять свой долг на Донбасс… Мне помогали в сборе материалов военкомы, учителя, сослуживцы, и я писал о танкисте Хмелеве, который бил нацистов в Изюмском районе; о заместителе командира танковой роты Кузнецове, уничтожавшем вражеские ДРГ; о медбрате Митрофанове, который не мыслил себя без армии и вот, попав на Украину, погиб, вынося с поля боя раненого… О солдате с греческой фамилией Вояжис, тоже не пожелавшем отсидеться дома… О старшем лейтенанте Ненахове, сбившем вражеский самолет и погибшем через несколько дней…
Не смог пройти мимо судьбы генерала Боташева, который добровольцем поехал на Донбасс. Ему не повезло: после одной истории его отправили в отставку, но сердце его не могло спокойно наблюдать за происходящим в Донецке, Луганске, и он там сел за штурвал самолета. И погиб, как погиб Ряфат Хабибуллин, о котором я писал в книге «Герои Сирии. Символы российского мужества». Так получилось, игиловцы теснили сирийцев, и они запросили помощи. И облетывавший вертолет полковник Хабибуллин кинулся в бой: благодаря его атакам сирийцы остались целы, но он погиб. Вертолет сбили. Так же поступил и Боташев: он возвращался с боевого задания, наши запросили помощи, и он кинулся их выручать… Спас наших солдат, а сам погиб – самолет его сбили ракетой.
Окунаясь в судьбы этих ребят из разных уголков России, разных национальностей, разных званий, поехавших спасать своих соплеменников славян от нацистов, невольно ловишь себя на мысли: а ведь они-то всегда и стояли на защите Руси…
И теперь стали…
И о них нельзя молчать, их нельзя забывать…
И я писал эту книгу со всем жаром своего сердца…
Конечно, что-то не дописано, ведь пишешь по ходу событий… Что-то еще узнаем, и об этом напишу я или кто-то другой…
Кого-то найдет награда, и мы порадуемся…
Кому-то поможем получить заслуженное…
Тоже радость…
Книга не претендует на полноту описания судеб затронутых здесь людей. Эта книга – лишь малая толика той огромной книги Памяти, которая ждет своего часа, и ее напишут потомки, напишут о ребятах, которые после их дедов в Великую Отечественную повторно освобождали Украину от нацистов.
Майор Вакулин
1. На Баках
Накануне, в понедельник, лило, лило, безбожно полоскало, гнуло порывами ветра деревья к земле, Воронеж сотрясался от разрывов молний, и так – всю ночь напролет. А утром во вторник город осветился пронзительным светом: солнце облило спрятавшиеся в аллеи помытые кварталы, предвещая какое-то событие.
У храма на Баках (так называлось кладбище на левом берегу в Воронеже) собирались люди, среди которых было много военных. Вот подошел строй курсантов, и лейтенант что-то скомандовал, а потом поправлял на плечах у молодых парней карабины. Тут же был и подполковник в зеленой форме – местный райвоенком.
Вот к храму подъехал черный катафалк, и несколько крепышей в белых рубашках вытащили отливавший лаком гроб, пронесли в высоченные врата церкви и установили на тумбы в правом приделе.
Люди собрались вокруг. Рядом со мной присела седая женщина, мать покойного. Стояла в черном и вдова с мальчиком. По храму как рассыпались офицеры. У всех в руках засверкали огоньки свечей.
Встали в ряд курсанты. В руках у одного из них алела подушечка с двумя медалями.
А в гробу лежал майор в синем парадном кителе, с широким, умиротворенным лицом. У него на левой щеке к виску синела полоса, а лоб накрыла белая ленточка.
Вот повисшую тишину прервал голос священника, и по храму полетело:
– Паки, паки, миром Господу помолимся…
– Господи, помилуй… – подхватывали голос батюшки женщины-певчие.
Батюшка:
– …души новопреставленного воина Андрея… Смертию смерть поправ… Всякие согрешения, содеянные им словом или делом, или помышлением… Ныне и присно и во веки веков, аминь…
– …Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя… – врывался хор.
– …Помилуй, Боже… Милостью Твоей… Молимся об упокоении…
Закончили петь, и батюшка спросил:
– Где будете прощаться? Здесь или у могилы?
Ему ответили: и здесь и там.
Вытянулась вереница к усопшему.
Мать застыла над сыном, не в силах оторвать от него глаз.
Вдова держалась с сынишкой в стороне…
Подходили и останавливались родные…
Застывали сослуживцы…
Майор лежал, закрыв глаза, словно сам с собой беседовал. И никто не мог проникнуть в тайну его неслышного разговора. Можно было только догадываться о его мыслях. О женушке с сынком… Маме, отце… Донбассе, который спасал… Чечне, где воевал… Друзьях-товарищах… Скитаниях по гарнизонам… О дворе, где бегал мальчишкой… Или той девочке, которую впервые в жизни осмелился дернуть за косичку…
И какие мысли обуревали каждого, тоже оставалось загадкой. Сколько раз в эти минуты прозвучало имя майора: «Андрей… Андрей…»
Наступившую тишину прерывали разве что всхлипы и шипение свечей.
Вот мужчины в белых рубашках подхватили гроб, и он поплыл из храма на улицу, где его поглотил черный лимузин.
Кладбище разделила асфальтовая полоса. Катафалк тихо-тихо проехал до ее середины. Снова рядом вытянулся караул из курсантов. Протяжно зазвучала траурная музыка. И теперь – процессия: впереди курсант нес крест, а за ним брат майора – подушечку с медалями, а рядом майор, привезший Андрея, нес его портрет.
А за ними гроб несли курсанты. Военные никому не доверили последние метры пути пронести офицера.
Люди шли следом, проходя между оград, читая на памятниках знакомые, а большей частью незнакомые фамилии, и каждый думал о своем. И об Андрее…
Несли венки…
Замыкал процессию оркестр.
Майора ждал небольшой участок земли, где ему предстояло упокоиться навечно.
Вот процессия остановилась, гроб лег на подставки…
Траурная музыка оборвалась…
Мать и отец Андрея встали у гроба. Люди встали по дорожке и уголкам между оград. Снова тишину то и дело прерывали рыдания.
Отец опустился перед гробом на колени и положил голову на его кромку, что-то говорил. По обрывкам фраз становилось понятно, что он военный, и сын пошел по военной линии, и вот – отец-военный жив, а сын – погиб…
В каком-то замешательстве толпились люди, в замешательстве от обуреваемых каждого чувств, порывов что-то высказать. Может, даже спросить.
2. Прощай, Андрей!
Солнце припекало, и слабый ветерок колыхал ветви.
Вперед вышел подполковник-военком, снял фуражку:
– …Мы собрались, чтобы почтить память настоящего Героя нашей Родины – майора Вакулина. Он был и отцом, и мужем, и сыном, – голос офицера усиливался, – и братом. Но, к сожалению, так рано ушел от нас. И так получается, что забирают от нас самых лучших, самых достойных…
Замолчал, вздохнул:
– Примите соболезнование. И пусть земля ему будет пухом… Царство ему небесное…
Во мне всколыхнулось: и это все?
Подполковник:
– Я хотел бы предоставить слово сослуживцу, с которым они служили вместе в одной части… Будем говорить, один из последних, кто видел его живым. Александр Владимирович…
Вышел вперед тоже майор, только в зеленой форме, который нёс портрет Андрея.
– Уважаемые друзья. – Голос его зазвучал глухо и как-то тревожно. – Дорогие родители, представлюсь: Александр Владимирович, сослуживец Андрея Вакулина, которого не только я, но и командование войсковой части, командование Центрального военного округа… – говорил с хрипотцой, потеряв голос в переговорах, когда забирал гроб с однополчанином, вез в Воронеж и улаживал дела с похоронами.
Майор:
– Все скорбят от этой невосполнимой потери. Выражаем вам огромное соболезнование. Мы всегда будем помнить Андрея. И мы вместе с вами скорбим. Еще раз соболезную…
Сухие, короткие фразы больше ставили вопросов, чем давали ответов.
И кружило внутри:
«А каким он парнем был…»
Слова, словно отлитые из металла, не позволяли вопросам прорваться.
Подполковник оглядывался по сторонам:
– Еще кто-то хочет сказать?
В душе у каждого копилось что-то неизъяснимое…
Готовое прорваться наружу…
Но…
Когда переполняет смешение слов и чувств…
Подполковник оглядывался:
– Еще кто-то? Кто с ним учился…
Повисшая тишина вот-вот должна была прорваться потоком слов, но не прорывалась. Какая-то плотина скорби сдерживала порывы.
«Как это никто не скажет? – мой взгляд бегал по собравшимся. – Неужели больше никто…»
Подполковник, ожидая:
– Он был действительно Героем. А это не первая его война… Он уже награжден очень высоким орденом, самым высоким у нас в стране. И как я разговаривал с командованием, представлен к еще одной награде. Теперь будем ждать, какой…
Я смотрел на две медали на подушечках: выходило, еще есть…
И: «Как никто не скажет? Такое просто невозможно!»
Тишина только нарастала.
Подполковник:
– Сейчас…
Видя, что объявит: «Траурный митинг окончен», я не выдержал:
– Можно я скажу?.. Я отец однокурсника этого мальчика. – У меня подкатило к горлу. – Он для меня мальчик. Мне начальник их курса в военном институте Иванов сказал: курс прошел и Чечню, и Осетию, и… все живы… Вот первая потеря… Но куда от нее деться? – вырвалось из меня. – Я хочу прочитать, родная моя, – коснулся плеча впереди стоящей седой женщины в черном. – Я знаю, вас Валентина Ивановна зовут (мать Андрея), и, что-то не договорив, начал:
– Вы думаете, павшие молчат?
Конечно, да – вы скажете, –
голос дрожал:
– Неверно!
Они кричат, пока еще стучат
Сердца живых и осязают нервы.
Они кричат не где-нибудь, а в нас, –
вылетело протяжно. И дальше:
– За нас кричат. Особенно ночами,
Когда стоит бессонница у глаз
И прошлое толпится за плечами.
Голос окреп:
– Они кричат и будят нас, живых,
Невидимыми, чуткими руками.
И как отлетало:
– Они хотят, чтоб памятником им
Была Земля с пятью материками.
Великая! –
рвалось с голосом:
– Она летит во мгле,
Ракетной скоростью до глобуса
уменьшена.
– Живая вся, –
произнес я тихо:
– И ходит по Земле
Босая Память – маленькая женщина…
– Мальчик, он же мне – как сын, – смотрел на лежащего майора. – Светлая ему память. Воронежская земля его будет помнить, в числе многих… Он сын ваш… И наш сын…
Майор Вакулин
Мне казалось, еще многие-многие скажут…
Но оцепенение от горя сковывало…
Подполковник:
– Сейчас прощаемся… Близкие родственники пока в сторонку…
Снова послышалось всхлипывание, которое сбивалось словами. Летели обрывки фраз.
Кто-то:
– Да просто не знали… У него ордена есть…
Словно в укор двум медалям на подушечке.
Шли близкие, друзья. Медленно, молчаливо, тихо. Кто останавливался, еще не веря в случившееся, кто – что-то желая сказать, а кто – и поблагодарить майора за жизнь, прожитую не зря… Думалось, что сюда съехались бы сослуживцы из всех частей, которые с ним служили, но, понятное дело, в горячее для страны время со службы не отпустят. Больше было бы гражданских, если бы сообщили о прощании, хотя тогда ломали бы голову полицейские, обеспечивая безопасность похорон. А так, когда осведомлены немногие, здесь риска и проблем меньше.
Прощались родные…
Отец присел перед гробом, мать с другой стороны коснулась рукой лица сына.
– Ты все сделал… И для нас, – голос отца прерывался всхлипом. Потом: – А без тебя тяжело будет…
Брат прикоснулся к гробу. Вдова и сынишка одиноко стояли в оцепенении, еще только начиная осознавать, каким одиночеством обдала их жизнь… И обдала всех, здесь собравшихся… Кого – меньше, кого – больше… И как необратима эта утрата.
Вот крышка закрыла майора Вакулина.
Заиграл оркестр…
Гроб занесли над ямой…
Вытянулись по стойке «смирно» военные…
Да и все гражданские…
Залп!
И гроб с телом ушел в нишу на вечный покой…
Залп!
Оркестр заиграл гимн…
Залп…
Раздалось:
– Подходим и бросаем по горсти земли…
Полетели комья, застучали по крышке.
Могильщики с двух сторон заработали лопатами.
Валентина Ивановна подошла к курсантам:
– Ребята, берегите себя… Будьте осторожны… – болело сердце о молодых: – Сегодня не случилось. Завтра. А на десятый раз может случиться… Надо было остановиться, а… – посетовала на сына.
Знала, что подорвался на мине.
– Ведь никто не знает… – возразила ей родственница.
– Долгих вам лет жизни… – мать Андрея напутствовала молодых.
«А если они подлыми способами воюют? Мину подложить, в спину выстрелить. За женщин с детьми спрятаться. Даже своих убить, чтобы свою шкуру спасти…» – пронеслось во мне и во многих головах об укропах-нацистах.
Валентина Ивановна посмотрела на портрет Андрея в руках юноши и с каким-то усилием через боль произнесла:
– Это фото… Улыбается. С последней операции он…
Сослуживец-подполковник в летной форме вспоминал:
– Я лейтенантом пришел. А он – командир роты. Хороший человек. Уважаемый…
Друзья Андрея говорили с вдовой.
Брат с портретом Андрея стоял над могильщиками…
Я подошел и обнял чернявого сынишку погибшего: держись. Жизнь у него начиналась с ударов судьбы.
Могилу засыпали.
Потом вырос холмик…
В край воткнули деревянный крест…
Установили ограду…
Положили венки…
Теперь подходили и клали цветы…
Отец с матерью задержались около сына…
На черной табличке – золотом:
«Вакулин
Андрей
Владимирович
19.02.1974 г. 08.06.2022 г.»
Люди стали расходиться…
Кто спешил на работу, а кто собирался на поминки…
Два автобуса и легковые машины отъехали от Баков…
А где-то вдали ревели самолеты…
Они улетали на Донбасс долбить укропов.
3. В ресторане «Югославия»
Автобусы устремились по городу, и, когда проезжали по мосту над зеркалом водохранилища, у многих пассажиров заломило в груди: всего этого раздолья Андрею уже не увидеть.
Как не увидеть и своего города, который с прохладцей отнесся к его уходу, разве что подполковник произнес немногословную речь.
Ехали по шоссе…
Молчали-молчали, а кто-то и говорил про Украину… Кто куда уезжал… Про Мариуполь… Обстрелы нацистами детских садов… Школ… Больниц… Даже родильных домов…
Солнце с ходу загнало с улицы в просторный зальчик ресторана, в котором обдавало свежестью от кондиционеров.
Подтянутый официант быстро расставил на уже сервированном столе крепкие напитки. Я с ним разговорился: он был из Сербии, пограничник, воевал с мусульманами. И, узнав, что поминки погибшего майора, куда-то убежал.
В голове стола сели родители Андрея, по бокам – родня, а с другой стороны – майор-сослуживец и рядом – офицеры-сокурсники Вакулина и друзья.
Первыми говорили родные:
– …Давайте помянем Андрея и скажем ему царствие небесное…
Ели кутью…
Заедали пирожками…
Официант разносил первые блюда…
Сидевшие рядом со мной офицеры порывались сказать… И вот подполковник в летной форме приподнялся и прошел к середине стола и, чуть склонившись, заговорил о том, как вместе учились, как вместе начали службу:
– Мы с ним знакомы с 1993 года, когда поступили в ВИРЭ[2]. Дальше мы с Андреем продолжили службу в Новомосковске. Служили. Андрею выпала в 99 году вторая чеченская война… И сейчас все как бы повторяется, что с нами произошло в 99‑м… Тогда началась вторая чеченская, сейчас началась спецоперация… Андрей один из первых пошел. Сейчас то же самое произошло. В первых рядах… Тяжело терять товарища, с которым служил, с которым жил… Пусть земля ему будет пухом… Сын подрастает. Не знаем, он по стопам отца пойдет или как. Выберет себе путь… Давайте за Андрея. Царствие ему небесное…
Его чуть сутуловатая фигура еще больше ссутулилась, и он поклонился отцу и матери Андрея.
И только потом опустошил рюмку.
Другие от него не отставали.
Официант собирал тарелки из-под первого блюда, разносил второе…
Говорила родственница:
– Я хочу сказать… Он всегда за правду… За честность… Валентине (матери Андрея) повезло с детьми, с невестками, с внуками… Я столько слышала хороших слов… Главное, чтобы все было хорошо… Думаю, вас не оставят родные… Дай Бог ему, земля пухом… Вечный покой…
И пролетало горечью, что прощание прошло при молчании местной власти… Ни слова не прозвучало от нее… Она промолчала… Отчего холодок бежал по спине…
Что ж…
А сослуживец, привезший Андрея, рассказывал сидевшим рядом с ним друзьям Вакулина, уважительно называя его «Владимировичем».
– Я сам Владимирович и он…
Оказалось, он – из Златоуста, одним словом, с Урала. Рассказывал, как ему удалось сразу забрать тело погибшего, не пришлось ждать несколько суток, выбивать, как доехали, помогал брат…
Говорили…
Вспоминали…
Оказалось, Андрей распределился в Новомосковск, но потом уволился, как и многие с курса моего сына. Тогда к армии отношение было плевое, и многие уходили на гражданку. Вот и Андрей, уйдя, работал в сервисе, но восстановился. Оказалось, до военного института служил в Ташкенте, пришел в ВИРЭ сержантом…
4. Рассказ майора-танкиста
Наконец я выбрал момент, и когда майор «Владимирович» вышел покурить, проследовал за ним.
И уже тут спрашивал и слушал майора.
– Он берег молодых офицеров… – говорил тот.
– Рвался вперед. То есть не так, чтобы послать молодого, а сам сначала…
Майор:
– Да, он всегда первый. И даже вот сейчас, когда ехал в колонне с машинами, сопровождал груз, перед этим лейтенанту сказал, что, малыш, твое время настанет. Я тебе обещаю, в следующий раз я обязательно тебя отправлю старшим этой колонны.
– Он первым поехал…
– Он самый первый. Он всегда рвался вперед…
– Как Хабибуллин[3], полковник. Вертолеты надо перегнать – сам летит. Не зама, пома пошлет, а сам… И кинулся выручать сирийцев…
– Вот именно! Вот новое направление было. Он всегда сам туда прорывался. Вот я вчера документы забирал, так оказывается, он: «Я сам поеду, сначала все прозондирую, там безопасно ли. Тогда я тебя направлю». Потому что были его слова: «У меня уже семья есть, сын есть, а ты еще молодой». Вот именно лейтенанту так он сказал.
– Как отец…
– Понимаете, он и сказал: «Давай сначала я проеду, посмотрю, потом уже по этому направлению двинешься…»
– А как долго вы с ним служили?
– Мы с ним – два года. Он всегда меня считал как бы… Я говорю: «Владимирович» – он всегда меня называл «Саша». Он говорил: «Саш, вот как человек, ты вообще позитивный. Но как ЗНШ по службе войск ты – такая тварь бездушная…»
Мы чуть не рассмеялись.
– А ЗНШ что значит? – спросил я.
– Заместитель начальника штаба по службе войск и безопасности военной службы…
– А расшифровать?
– Это наряды, это повседневная жизнедеятельность. Все контролировал я. Понимаете, наряды, пусть я намного моложе, чем Владимирович, но я… Маленький нюанс. Именно Владимировичем я его называл, потому что мы оба – Владимировичи. Что у него отец Владимир, что у меня. И я к нему – «Владимирович», и он ко мне – «Владимирович». И мы с ним этот момент всегда обсуждали. Я честно скажу: очень достойный офицер. Он никогда не гнался, никогда не рвался за карьерой. Он именно хотел служить в Вооруженных силах Российской Федерации. Я это с братом его обсудил, что даже когда он уволился и было такое стечение обстоятельств, он все равно рвался в Вооруженные силы… Все в бригаде прекрасно знали, что Владимирович будет среди первых. Честно скажу, и это не для красного словца, он не то что первым в Чечню поехал, он был в Чечне, будучи еще лейтенантом. Он не трухнул, чтобы поехать на Украину, в Украину… Просто ситуация в том, что Владимирович, в отличие от многих, которые говорили, – произнес витиевато, – «Бог даст, ну, я поеду», он всегда, он сам. Его беда – что он погиб, что он сам…
– И счастье России, что такие сыны у нее…
– Он ждал, он ожидал. И я считаю, он геройски… Во-первых, куда они ездили, там не стечение какого-нибудь вооруженного конфликта, что он где-то вступил в конфликт, там другое: они везли реально в Коровий Яр[4] именно гуманитарную помощь. Гуманитарную помощь везли. То есть он успел и в конфликтах поучаствовать, непосредственно на линии соприкосновения. Но случай именно произошел в том, что он оказался именно с гуманитарной помощью. Когда они ехали в колонне и он был старшим этой колонны, оказался следующий момент. Что он, как бы, ну, я не знаю, это судьба, когда военнослужащих остановили и сказали: «Лучше по этой трассе не ехать, езжайте по этой лесной дороге, потому что происходят обстрелы». И они свернули и поехали по этому направлению. Да, вроде все безопасно, но эта местность была заминирована. И получилось так, что они попали: именно под переднее правое колесо…
– На «Урале» или КамАЗе?
– На «Урале».
– Вот если взрывается у КамАЗа, то кабина рядом, и ее всю разворотит.
– На «Урале», и получилось, это фугасный снаряд… Я считаю, что, когда почувствовали, что взрыв, и они открыли двери, и Владимирович повернулся направо, и один осколок попал в свод черепа, они оба взяли себя в руки и выпрыгнули из машины… Но случилось что? Когда водитель со второй машины пытался его эвакуировать, потому что загорелся у них запас боеприпасов 5,45. Это именно как раз у него было. И вот этот боезапас загорелся и начал взрываться. Они подумали, что их обстреливают. Они накрыли майора Вакулина бронежилетом. И пытались его эвакуировать. То есть, когда они оказали ему первую медицинскую помощь, ввели промедол, уже поняли, что бесполезно, потому что он уже не дышал.
– Рана при прыжке…
– Да, когда он выпрыгнул, ему осколок попал в голову.
Помолчали.
Потом я спросил:
– Вы знакомы с ним были. Какой он в быту?
– В быту… Знаете, есть такая фраза: о покойниках либо хорошо, либо никак… Здесь Владимирович – это человек, который всегда сверхпозитивный. Это человек, который с любовью ко всем относился.
– Ценили…
– Потому что все скидывались, кто что может… Владимировичу.
– Я объясняю, Андрюха, который был меня старше, о нем самое позитивное, самое хорошее мнение. Потому что он не то что душа компании, он, знаете… Даже скажу, как пророк был. И он всегда помогал, невзирая ни на что. Он всегда помогал, в отличие от меня – ЗНШ, – говорил с сарказмом, – который всегда ко всем сурово относился.
И это было заметно по сосредоточенному лицу говорившего. Карие глаза пронизывали, ни один мускул не дрогнул. И это отчетливее высвечивало жизнелюба «Андрюху», «Владимировича».
Майор:
– Он всегда относился ко всем объективно. Он всегда старался какие-то точки соприкосновения найти. Даже в вопросах любой конфронтации.
Это тоже радовало: настоящий командир, командир-отец.
Майор:
– Я бы сказал, что он был миротворец.
– У него есть награда за спецоперацию…
– Считаю, у него за Украину будет орден Мужества, – произнес с такой уверенностью один из выступавших, что иное мнение было просто невозможно.
Майор:
– У него в 2000 году тоже был орден Мужества. Героя не дали – я не знаю почему. Но конкретно описали, что позже придет орден Мужества…
– Я на фотографии их курса нашел фото Андрея… Он улыбается…
Майор:
– Он всегда улыбается…
Жизнелюб.
– Как важно не унывать!
– Да, вот и юморист, – продолжал майор. – Рассказываю анекдот, который он мне рассказывал. Анекдот про нашу н-скую бригаду РЭБ. От него только услышал. Это еще про время, когда Обама был у руля. «Америка объявляет России войну. Проходит три месяца. Звонит Обама и говорит: “Вова, у меня еще две армии осталось”. И Владимир Владимирович говорит: “А у меня одна армия осталась”. Проходит еще три месяца. То есть шесть месяцев. Он звонит и говорит: “Вова, у меня еще два полка”. Владимир Владимирович: “А у меня один полк”. Проходит еще три месяца, – говорил майор на полном серьезе: – Итого девять месяцев. И он звонит: “Вова, у меня два батальона осталось. Я знаю, у тебя войск вообще нет”. И тут Владимир Владимирович, извиняюсь, утрирую, достает пистолет из сейфа, подводит к виску, палец к курку, и тут эровский телефон (это закрытая в вооруженных силах связь) звонит, и ему докладывают: “Товарищ Верховный главнокомандующий! Н-ская бригада РЭБ по тревоге построена…”»
Мы рассмеялись.
Мимо проходили сокурсники Андрея, прощались с майором.
А тот:
– Мы обречены на успех. И, понимаете, ситуация в чем, мне Владимирович это рассказал про нашу «запоздалую» бригаду…
– Которая на самом деле никогда не опаздывает…
Майор:
– Я снова скажу: Владимирович очень всегда передовой был! Пе-ре-до-вой… Передовой в любом направлении. Передовой – это в моем понимании челябинского танкиста.
Я слушал уральца.
Майор:
– В отличие от воронежских ребят, будущих лейтенантов и пришедших… Я, понимаете, пришел после Челябинского танкового училища[5], а тогда Челябинский танковый институт называли. У него был дух воина. Как мой покойный товарищ Коля Байсов говорил: «Саня, душка не хватает у людей». У Вакулина, честно скажу, хватало духа… И мы с Владимировичем в этом направлении сошлись с самого начала. И когда мы с Владимировичем обсуждали эти моменты, меня радовало, что, как бы ни было тяжело, он обратку не дал… Реально: он обратку не дал… Он ни разу обратку не дал. Понимаете, любая передовая… Может, кто-то скажет, грубо говоря, это безумие. Но он никогда обратку не давал. Сказали: «Надо». И всё… Понимаете, это огромнейший пример, который сейчас ставят многим солдатам в бригаде, что ребята, вот видите – майор Вакулин. Первый наш погибший. Но он погиб-то не из-за безумия своего. Просто он всегда берег людей. Не просто жалел личный состав, он его берег. Это ключевые слова… Он берег людей, а не жалел…
«Дух… Обратку не давал… Берег солдат…»
Майор:
– Когда даже лейтенант, который привез его ко мне, его вещи личные, удостоверение офицера, его паспорт… Так Вакулин его не пустил первым ехать по той дороге…
Майор:
– Он сказал: «Я сам… Я съезжу, проверю, а ты потом поедешь. Я обещаю».
Я спрашивал…
И, наконец:
– В бригаде «мужиков» много?
Спросил и, видя вопрос в глазах майора, расшифровал:
– Награжденных орденом Мужества?
Майор:
– Есть. Есть и награжденные орденом Суворова… Кутузова…
– И вы уралец по корням… – как уточнил.
– Да…
– Для меня это очень важно…
Мы расставались, а в голове моей пульсировало: «Дух… Обратку не давал… Всегда впереди… Берег солдат… Миротворец…»
И безумно хотелось, чтобы судьба у этого майора сложилась удачно.
Когда уезжал на машине однокурсника Вакулина, узнал, что хозяин ресторана, серб, половину денег за поминки вернул родным Андрея Вакулина…
И серб был с нами…
На следующее утро город снова затянуло облаками и полило, полило, полило… Дороги покрылись лужами… Застучало по подоконникам… И со стуком дождя кто-то настойчиво стучался, стучался в дома…
Стук не прекращался весь день, а потоки воды речками устремлялись к набережной.
5. Накануне прощания
Я вспомнил, как 8 июня 2022 года прислал сообщение мой сын о том, что его однокурсник по военному институту радиоэлектроники Андрей Вакулин погиб на Украине. Он подорвался на мине.
Сообщения о наших ребятах, отдавших жизнь за освобождение Украины от нацизма, отведение беды от России, которой угрожали власти в Киеве, приходили… И уже как-то не удивляли: наши парни бились не на жизнь, а на смерть. Но то, что с курса моего сына погиб паренек, меня крепко задело. И я уже сам искал информацию о нем. Но Интернет на этот раз молчал. Молчали СМИ. Искал выходы на родных погибшего паренька, его сослуживцев. Связался со старшиной курса сына, Александром Дмитриевичем Литвиновым, на что тот тоже сказал: «Я от вас узнаю…» И добавил: «У него мама в пожарном училище…»
