Михаил Евгеньевич Московец
В свете прожекторов
– Он неповторим. Как и то, что происходит сейчас.
Где-то сбоку несколько человек зачем-то напевают песню из эпилога «Гнева бога» – кажется, что-то из репертуара Queen.
– Нет, – смеется наставник, – если пели в «Гневе», то совсем не значит, что будут петь и сейчас.
Молодой режиссер тем временем усаживается рядом с наставником. На удивление, издали эти двое почти похожи на ровесников, хотя второй примерно вдвое старше первого.
Еще некоторое время они увлеченно разговаривают со зрителями, охотно отвечая на вопросы, коих накопилось, оказывается, немало.
– Интересно, – спрашиваю я у друга, – так структурно запланировано – вот это все обсуждение – или это импровизация?
– Вряд ли импровизация, слишком сложно было бы такое сходу сделать.
– Возможно.
– Мне кажется, они хотели показать нам горе от ума.
– Что?
– Ну, мы ждем, когда спектакль продолжится, а они тем временем не спеша объясняют нам, что происходило и происходит.
– Не совсем понял.
– Потом, – он машет рукой.
Вскоре наставник поднимается на ноги и призывает нас смотреть далее. Он хватает стул за спинку и в компании молодого режиссера уходит за кулисы. Большая часть труппы, немного задержавшись, убегает следом.
В зрительном зале гаснет свет.
На подсвеченной сцене остаются лишь несколько актеров. Они копошатся и как будто танцуют, по-змеиному изворачиваясь, пока прожекторы не выделяют двух молодых людей – с голыми торсами и двумя резиновыми шарами в руках. Те поднимают шары над головой и спускаются в зрительный зал под монотонный гул оставшейся части труппы.
Двое идут друг за другом и внезапно падают между пустующих кресел – где-то в середине партера (наверно, места специально не продавали). Прожекторы все еще подсвечивают место их падения; актеры на сцене замолкают – и примерно минуту держится тишина.
Нетерпение зала копится и копится, пока в своей высшей точке не доходит до вожделения: тут-то из-за кресел поднимается молодой человек, одетый в синий пиджак и темные брюки и совершенно не похожий на тех двоих.
Он окидывает взглядом зал и улыбается – как-то слишком искренне и по-доброму, и это наводит меня на мысль, что, наверно, именно с такой улыбкой вел свои проповеди Иисус. Странная ассоциация, но она наиболее точно передает его живое выражение лица.
