bannerbannerbanner
полная версияПоследний вагон

Михаил Ера
Последний вагон

– А куда этот железнодорожник ушел? – спросил я, кивая в сторону тамбура.

– Да чтоб тебя!.. Опять в мою смену! – едва слышно досадливо прошептала проводница, и тотчас, уже обращаясь ко мне, заботливо сказала: – Никуда не ушел. Не было его. Показалось вам, померещилось. Сами посудите – наш вагон последний, дальше идти некуда. Ступайте-ка лучше в купе, прилягте, отдохните. Вы не волнуйтесь, я разбужу, как подъезжать станем.

Делать нечего, я вернулся в купе, но не прилег и дверь закрывать не стал. Так и сидел, всматриваясь в далекие всполохи зарницы за окном, а при любом постороннем шуме вздрагивал и выглядывал в коридор, дабы справиться о причинах. Лишь убедившись, что это проводница уронила на металлический разнос увесистую связку ключей, или то попутчик из соседнего купе просеменил по коридору и щелкнул дверью туалета, я успокаивался и вновь усаживался у окна.

– Не спите? – остановившись напротив моего купе, сказала проводница. – Минут сорок еще ехать, прилегли бы.

– Спасибо, я лучше так, – отозвался я.

Проводница вошла в купе, забрала пустой стакан со стола, собралась восвояси.

– Я слышал, – сказал я негромко, – как вы прошептали, что, мол, опять в вашу смену. Он что, часто приходит? За этим есть какая-то история?

Проводница на мгновенье замерла, медленно повернулась, посмотрела на меня с жалостью.

– Случается, – сказала она. – Только это между нами…

Я кивнул.

– Лет тридцать, говорят, он на этом маршруте в последнем вагоне безобразничает, – продолжила она шепотом. – Все, говорят, сына разыскивает. Сам, видно, виноват, что душа его неприкаянная теперь места себе не находит. Мы и святой водой вагон окропляли, и батюшку приглашали – молитву читал, не помогло. А две недели назад призрак этот окаянный одного пассажира до инфаркта довел. На вашей станции сняли, в реанимацию увезли.

Проводница ушла. Приближение города чувствовалось не только интуитивно, но и было вполне осязаемо. Освещенные участки за окном попадались все чаще: полустанки, поселки, переезды, фары машин на трассе неподалеку, заправочные станции, рекламные щиты… И мое отражение в черном зеркале окна скользило над этой полусонной реальностью.

Поезд замедлил ход. Я решил, что пора готовиться к выходу – закинул за спину холщевый рюкзачок с пожитками, прошел в тамбур. Там уже суетилась другая, молоденькая проводница в черной юбке и белой сорочке. Куда подевалась та полная женщина в синей униформе, что по секрету поведала мне историю призрака, было непонятно. Впрочем, в поездах дальнего следования ночные пересмены проводников непредсказуемы. Возможно, подумал я, одна легла отдыхать, а напарница приняла дежурство до утра.

– Мужчина, в сторонку, пожалуйста, – попросила проводница, дабы я не мешал ей открывать дверь.

Я посторонился. Поезд уже ехал со скоростью человеческого шага, когда в открытый тамбур ворвалась прохлада летней ночи.

Пассажирские поезда бывают столь длинными, что высокие платформы достаются лишь первому десятку вагонов. Хвост состава, и особенно последний вагон, зачастую останавливается едва ли не за пределами станций. Я бодро спустился на платформу и, почувствовав под ногами земную твердь, ощутил, наконец, близость дома, контрастного душа и тепленького местечка в постели под боком у заспанной жены. Вздохнув полной грудью, я огляделся и замер от неожиданности. Впереди, там, где полагалось находиться зданию вокзала, виднелась постройка с двускатной крышей, венчающим ее куполом, похожим на тюбетейку, и колоннадой у выхода на перрон. Получалось, что до города я не доехал, вышел на какой-то промежуточной станции.

Вагон закрыли, едва я его покинул, потому вернуться без помощи проводницы не было никакой возможности.

– Эй! – крикнул я, в надежде, что проводница меня услышит и впустит назад. – Откройте! Это не моя станция!

Ответом мне была тишина. Я отступил чуть назад, окинул взглядом состав, в надежде обнаружить открытый вагон. Однако поезд оказался наглухо задраенным, будто готовился к погружению на морское дно.

– Откройте! – закричал я еще громче и принялся барабанить кулаком по двери.

Никто не отозвался, а поезд, между тем, вздрогнул всем своим могучим металлическим телом, заскрипел, застонал, и медленно покатился вперед, не простояв на этом забытом богом полустанке и полной минуты.

– Да что же вы делаете, изверги?! – кричал я вслед уходящему составу.

Ночь, пустая платформа, тусклый свет бездушных фонарей, и тишина, едва-едва разбавленная раскатами далекого грома. Зарницы плескались над горизонтом, а воздух, пропитанный креозотом, казался густым и влажным.

Створки массивных дубовых дверей были распахнуты настежь. Я вошел в здание вокзала, осмотрелся. Ни души. Странное дело, но до сих пор я не встретил ни одного человека на этой станции без названия: вывеска с топонимом на глаза тоже пока не попалась.

По обе стороны от сквозного прохода, вверху, под самым потолком, среди пафосной советской лепнины горели тусклым светом две матовые полусферы дежурного освещения. Вдоль глухих стен стояли скамейки на фигурных чугунных ножках, стилизованных под львиные лапы. Нечто подобное доводилось видеть в городском парке. Те скамьи называли винтажными, и они редко пустовали в сезон. Окошко кассы, обнесенное железной решеткой, заперто. Рядом, на экране справочного автомата пожелтевший тетрадный листок с надписью химическим карандашом – «Не работает». Складывалось впечатление, что место это покинуто навсегда и лишь по рассеянности уходившие люди не погасили за собой свет.

Рейтинг@Mail.ru