Михаил Емельянов
Тектоника власти
Соответственно обеспечение стратегического характера деятельности центра верховной власти предполагает решение двуединой задачи. С одной стороны, необходимо создать правовые и социокультурные гарантии невмешательства в текущее управление. С другой стороны, в обществе должно быть достигнуто чёткое понимание, что стратегичность Центра верховной власти определяет его нацеленность на защиту общенациональных, а не групповых интересов.
4. Неизбираемость, надпартийность, «нейтральность»
Недопустимо увязывать в одном центре решение стратегических и оперативных задач. Последние, в силу своей приземлённости, привязанности к повседневности каждого члена общества предполагают довольно частые изменения. Единый центр не в состоянии инициировать и отвечать за их реализацию. Это надо отдать на откуп сфере политической саморегуляции и «управительной» власти. Тактические вопросы должны решаться в поле политической борьбы, на выборах, в активности партий и других общественных организаций. Но на столе политической игры не должны оказываться стратегические вопросы, за которые отвечает Центр верховной власти. Реализация проекта носит долгосрочный характер, невозможно каждые 4–5 лет ставить под сомнение базовые параметры системы, за которые как раз отвечает Центр верховной власти.
В этой плоскости лежит решение вопроса о «сменяемости-несменяемости» российской власти, который всё активнее ставят в политическую повестку либералы. Разделение власти на верховную и оперативную позволяет ответить на этот вопрос: оперативная власть должна меняться гораздо чаще, чем верховная.
Кроме того, один центр не может отвечать перед обществом за реализацию и стратегических, и тактических целей, ибо в этом случае частные ошибки в оперативном управлении, вызвавшие спонтанное и эмоциональное недовольство населения создают условия для дискредитации всего проекта. История даёт множество примеров: недавние волнения в Венесуэле, падение Перона и де Голля, да и февральская революция 1917 года вписывается в эту картину. Недовольство частностями, за которые отвечает управительная власть, должно приводить к её сменяемости, но не ставить под сомнение стратегию самого Центра верховной власти, которому от этих частностей следует дистанцироваться. Если же в одном центре сосредоточена и оперативная власть, то под угрозой находится вся система в целом. Поэтому Центр верховной власти должен иметь более сложный порядок легитимации, чем органы «управительной» власти. «Народ обычно беспокоен и изменчив. Он редко рассуждает здраво и логично», – писал Александр Гамильтон. Неудивительно, что отцы-основатели США соорудили довольно сложную конструкцию государственной власти, в которой первоначально лишь один орган – Палата Представителей – избиралась гражданами напрямую, и то – только на два года.
Возникает вопрос: почему верховная власть не должна выбираться и должна формироваться преимущественно элитой. Тогда как законодательная власть избирается непосредственно гражданами на всеобщих выборах и затем назначает ответственное перед ней правительство. Другими словами, почему рядовые избиратели должны иметь сильное влияние на законодательную и исполнительную власти и, наоборот, слабое на верховную. Ответ можно найти у Й. Шумпетера. В основе народовластия и демократии как сущности и формы проявления народного суверенитета лежит иллюзорное представление о человеке как рационально мыслящем и действующем гражданине, глубоко компетентном в политических вопросах, сознательно делающим свой выбор в день голосования, не поддающемуся манипуляциям. Й. Шумпетер развенчивает иллюзии. Он замечает, что в своих повседневных решениях, касающихся его лично, его семьи, работы, увлечений, друзей гражданин демонстрирует хорошую осведомленность, чувства реальности и ответственности. Эти качества гражданин сохраняет, когда он начинает принимать участие в решении общественных вопросов, близких ему: дел местного масштаба, а также общенациональных, касающихся его денежных доходов и материальных интересов социальной группы, к которой он принадлежит. Но положение меняется, когда дело касается более далёкой перспективы, вопросов, не так очевидно связанных с непосредственными интересами гражданина. «Только обещания, выполнение которых рассчитано на короткие сроки, имеют политическое значение, и, следовательно, здесь проявляется рациональность краткосрочного характера», – пишет Шумпетер[60]. Но как только гражданин удаляется в области, которые непосредственно не связаны с его частными проблемами, семьи и работы, например, в международные отношения, то его «индивидуальные желания, знание фактов и логики перестают отвечать требованиям классической доктрины… полностью теряется чувство реальности… Ограниченное чувство реальности влечёт за собой не только ограниченное чувство ответственности, но и отсутствие определённой воли. Ограниченное чувство реальности и отсутствие чётко определённой воли, в свою очередь, объясняют, почему рядовой гражданин не знает и не может судить о внутри- и внешнеполитических проблемах»[61]. Шумпетер, и это главное, показывает различную компетентность гражданина в различных вопросах. И степень компетентности зависит не только и не столько от их сложности, сколько от желания в них разбираться. А это желание, в свою очередь, определяется близостью этих вопросов к его житейским проблемам. Поэтому, «как только обычный гражданин затрагивает политические вопросы, он опускается на более низкий уровень мыслительной деятельности. Он аргументирует и анализирует так, что это самому ему показалось бы инфантильным применительно к сфере его собственных интересов, он вновь становится дикарём…»[62]
Шумпетер даёт ключ к разграничению полномочий верховной власти и оперативной власти, а также к пониманию разных форм их легитимации. Разная заинтересованность избирателей в различных вопросах, разная степень компетентности и дилетантизма предопределяют разную степень участия граждан в решении вопросов. Актуальные «житейские» групповые вопросы могут оказаться в поле политической борьбы и затем в ведении оперативной власти. Сложные же проблемы международных отношений, военной доктрины, стратегического социально-экономического развития должны решаться верховной властью.
Опасность выборов верховной власти народом аргументировал Гегель. Критикуя идею «выборной монархии», он писал, что «частная воля становится в ней последней решающей инстанцией» и вследствие этого «государственный строй превращается… в избирательную капитуляцию», то есть институт, при котором государственная власть отдаётся на милость частной воли, что ведёт к преобразованию особенных государственных властей в частную собственность, к ослаблению государства и утрате им суверенитета и к его внутреннему распаду и внешнему разрушению»[63].
Общество должно опосредованно влиять на формирование и деятельность Центра верховной власти. Его прямые выборы и партийные привязки вредны. Его неизбираемость напрямую населением – гарантия его надпартийности, нейтральности по отношению к существующим в обществе групповым интересам и беспристрастного отстаивания подлинно национальных интересов. Только в этом случае он может осуществлять модерацию политических и идеологических процессов в обществе. Применительно к Центру верховной власти можно вспомнить определение Карла Шмитта invisible moderateur (невидимый модератор).
5. Безальтернативность
В общественной системе не может существовать второй центр власти, его появление означает двоевластие, турбулентность системы и, как следствие, её распад. Самый яркий пример – Россия с февраля по октябрь 1917-го года, известно, чем эта ситуация закончилась. Более того, Центру верховной власти не может противостоять даже легальная оппозиция. Легальная оппозиция может и должна быть на уровне «управительной» власти. Так как верховная власть определяет и удерживает критические для существования общественной системы параметры, её смена может происходить только в результате революций или переворотов.
В политической теории безальтернативность рассматривалась, прежде всего, применительно к государству. Монополия на принуждение вплоть до насилия считается существенным признаком суверенной государственной власти, отличающей её от других (несуверенных) властей, существующих в обществе. Но, учитывая возрастающую роль духовной власти, правомерно говорить как о монополии на принуждение, так и о монополии на управление общественным сознанием. Причём речь – не столько о государстве, а, прежде всего, о Центре верховной власти, который, напомним, не всегда находится в государственных структурах. Безальтернативность Центра верховной власти означает не только отсутствие иных центров, имеющих право легально применять репрессии, но и иных центров, способных осуществлять альтернативную модерацию политических и духовных процессов. Это особенно актуально для современной России. Отказ от монополии «духовного производства» в 90-е годы обернулся распадом страны, разрухой в экономике, потерей духовных ориентиров, разрушением культурной среды, которые, в свою очередь, явились следствием внедрения в общественное сознание ложных ценностей. А ведь суверенитет в духовной сфере не менее важен, чем суверенитет, обеспечиваемый мощной армией.
Безальтернативность Центра верховной власти как модератора политических и духовных процессов не означает единомыслия. Различные точки зрения должны быть представлены в политическом, медийном, культурном пространствах. Но базовые ценности, которые представляют собой духовный каркас общества, жёстко модерируются, жёстко внедряются и жёстко охраняются, как и основанные на них представления Центром верховной власти. Остальное отдаётся в сферу саморегуляции. Однако под видом саморегуляции не должен существовать альтернативный модерирующий центр, в том смысле, что не должно быть цельного механизма «производства» альтернативного проекта и его пропаганды в СМИ, интернете, школах и культурном пространстве. Альтернативный центр управления общественным сознанием так же опасен для суверенитета, как и армия повстанцев. Ярким примером является оголтелая борьба западных стран против телеканала «Russia Today». Появление единственного внесистемного СМИ в западном информационном пространстве сразу было расценено как угроза безопасности этим странам, хотя вряд ли можно считать «RT» очень влиятельным каналом внутри европейских стран и США. Особенно, если сравнить с той мощной пропагандистской машиной, которая действует под руководством истэблишмента этих стран. Однако даже маленькая «дырочка» в плотно сотканном полотне западной пропаганды была расценена как покушение на монополию элит формировать общественное мнение своих стран. С требованиями ограничить влияние «RT» выступили влиятельные политики, общественные деятели. В Британии поводом закрытия стало дело «отравленного» Скрипаля. Хотя какое отношение Скрипаль имеет к «Russia Today»?! Здесь логика ушла на второй план – главное поскорее заткнуть информационную прореху. История с «Russia Today» показывает, как в плюралистическом западном обществе бдят монополию ЦВВ на модерацию духовных процессов. И как быстро забываются принципы свободы слова и СМИ, плюрализма, демократии и т. д.
Параграф 3. Модели организации публичной власти
Я ещё верю в возможность создания модели, т. е. теории, способной излагать сами сущности, а не только вероятности их проявления.
Альберт Эйнштейн
Можно выделить несколько видов институционализации публичной власти.
Англосаксонская модель
Начнём с англосаксонской модели. В неё включим организацию власти в США и Великобритании. На первый взгляд, такое объединение американской и британской властных моделей нелогично: в Соединённых Штатах – президентская республика, а в Соединённом Королевстве – конституционная монархия с ответственным перед парламентом Кабинетом министров. Однако общими для них являются:
– чёткое разделение сфер верховной власти, оперативной власти и сферы саморегуляции;
– Центр верховной власти абсолютно скрыт от общества, не избираем, не публичен и не подконтролен гражданам;
– Центр верховной власти находится вне государственного поля и правового регулирования;
– на уровне оперативной власти действует принцип разделения властей и выборности её органов, существует легальная оппозиция;
– сфера саморегуляции общества достаточно широка;
– экономическая (финансовая) власть доминирует над другими ветвями социальной власти.
Публичная власть имеет разную степень публичности, простите за невольный каламбур. И как бы это дико не звучало для либерала, степень публичности зависит от того, насколько публичная власть воплощена в государственных структурах. Стивен Льюкс писал: «власть реальна и осуществляется самыми разными способами, в том числе косвенными и скрытыми, и что, конечно, она наиболее действенна, когда менее всего доступна наблюдению как акторов, так и наблюдателей»[64]. Известно, что любая власть в той или иной степени скрыта от общества, но в англосаксонской модели эта максима возведена в абсолют. И в этом одна из причин политической и социальной стабильности англосаксонской модели. Протесты возникают не часто и носят локальный характер. «Эта пассивность, совершенно новая, возникла благодаря той мгле, которой Власть себя окружает. Прежде Власть была видимой, она проявлялась в личности короля, который осознавал себя господином и которому были свойственны страсти. Сегодня, под маской анонимности, она претендует на то, что не имеет собственного существования и является лишь безличным и бесстрастным инструментом общей воли», – такое замечание Б. де Жувенеля как нельзя лучше подходит к характеристике англосаксонской модели власти[65].
В работе «Совместить несовместимое» я отмечал, что верховная власть в США «неизбираема, несменяема, передаваема по наследству, непрозрачна, непублична, закрыта для прессы. При этом американцы кичатся своей самой свободной прессой, самыми независимыми НКО, выборной системой»[66].
Парадокс? Отнюдь, нет! Если принять во внимание наличие в обществе не только государственной, но и других властей, прежде всего, финансовой. Несколько банкиров и финансистов обладают всей полнотой власти в США. Они контролируют и государственную власть.
Культ личности в авторитарных режимах и абсолютная скрытость реального Центра верховной власти в западных «демократиях» – две стороны одной медали. И то, и другое является разными реакциями на одну причину. Так как Центр верховной власти занимается стратегическими вопросами, он не может избираться и контролироваться населением. И его надо либо абсолютно скрыть, чтобы у людей даже не возникало вопросов, почему ими управляют именно эти люди, либо поставить на пьедестал. Реальная сакрализация – всегда тайна.
Публичный центр власти, когда он реально публичный, неизбежно сакрализуется. Народу демонстрируется «святость» власти. Пышные шествия египетских фараонов, коронации царей и королей, славословия вождям ХХ века – неотъемлемые элементы легитимации верховной власти.
Когда же центр власти скрыт, никем не избирается, и о его действиях ничего не сообщается, то, естественно, ни о какой сакрализации речь идти не может. Те, кто на самом верху, вообще вне общественного внимания. Зато низшие этажи, видимые институты власти и политические фигуры, даже личная жизнь этих фигур, со всех сторон освещается СМИ, зачастую нарочито дискредитируются и принижаются, создавая у населения видимость «народовластия», «демократии». Защита чести и достоинства публичных фигур из власти снижена. Практически любой гражданин безнаказанно может подвергать их диффамации. С точки зрения морали в политике культ личности оказывается ничем не хуже увода в тень реального ЦВВ при видимости демократии. Современная публичная политика – это паноптикон, а реальный центр власти – это тайна.
Сакраментальный вопрос «who runs America?» обсуждается уже сотню лет. На него есть два совершенно противоположных ответа. Одни, отвечая на этот вопрос, описывают конституционную модель США. Другие считают, что США управляются узкой группой людей, никем не избираемых и непубличных. И, что удивительно, вторая точка зрения весьма распространена в американском обществе. Большинство американцев верит, что узкая группа чиновников управляют политикой США. На это указывают результаты опроса Monmouth University Polling Institute. Согласно исследованию, результаты которого приводит издание The Hill, 74 % респондентов верят в существование «тайного правительства» в значении группы не избираемых чиновников, которые управляют политикой. Лишь 21 % опрошенных не верят, что такая группа существует[67].
Вопрос, «кто, в действительности, рулит Америкой» – ключевой в нашем исследовании. Если верна апологетическая версия американской демократии со всеми её плюрализмами, checks and balances и прочими легендарными атрибутами, то нам, России, только и остаётся быть прилежными учениками. Если же правы критики, много лет доказывающие, что за фасадом демократии США управляются очень немногочисленной группой людей, то… нам тоже у них надо учиться. Только не экспортному варианту «демократии для лохов», а той реальной организации власти, которая сделала Соединённые Штаты мировым лидером. В практическом плане вопрос стоит так: есть ли единый центр власти в США или господствует плюрализм? Последнюю четверть века российские авторы описывают политическую систему США исключительно в комплиментарных тонах. Для них «демократическим» образцом для подражания в современном мире являются США. Но парадокс состоит в том, что именно в американской модели (и, кстати, британской) социальная власть наиболее закрыта от общества, непублична, члены общества не имеют возможность ни её формировать, ни её контролировать. Первые 3 статьи Конституции США посвящены представительной, исполнительной и судебным властям. Конституция фиксирует разделение властей США, но центр, их направляющий, остаётся в глубокой тени. Владислав Сурков по этому поводу написал: «Из глубин и темнот этой непубличной и неафишируемой власти всплывают изготовленные там для широких масс светлые миражи демократии – иллюзия выборов, ощущение свободы, чувство превосходства и пр.»[68]. Этот центр составляет финансовая олигархия, буквально несколько семей, контролирующих и ветви государственной власти, и масс-медиа, и, конечно же, финансы. Общеизвестно, что ФРС США – это частное учреждение, контролируемое несколькими семьями, но выполняющее функции национального банка США. Именно через деньги люди, находящиеся на вершине социальной власти в США, обеспечивают контроль над всеми ветвями. О формах и способах такого контроля неоднократно писали сами американские исследователи. Вспомним хотя бы Уильяма Домхоффа с его циклом работ на тему «Кто правит Америкой». Хотя они были написаны несколько десятков лет назад, эти работы нисколько не утратили своей актуальности. Об этом же пишет придерживающийся прямо противоположных политических взглядов Томас Р. Дай.
Когда заходит речь о «теневом правительстве» США, то обыватель представляет аналогичную официальному правительству структуру, где занято много чиновников, которые и вершат ежедневные дела. Естественно, американский ЦВВ устроен по-другому. Он не обладает организационной оформленностью, свойственной государственным институтам, но, тем не менее, он по-своему институционализирован в виде закрытых частных клубов и неформальных, но регулярных встреч, где обладающие реальной властью общаются между собой и определяют стратегию действий. В таких же клубах происходит их общение с влиятельными политиками, ответственными чиновниками высокого уровня, военными и разведкой, хозяевами СМИ, руководителями особо приближенных НПО, где всем им разъясняется, какую политику они должны проводить. Вопреки, казалось бы, очевидности того, что Президент, его ближайшее окружение, лидеры Конгресса определяют политический курс, дело обстоит совсем не так. На самом деле, правящая элита (прежде всего, финансовая, составляющая ЦВВ) сначала формирует политический курс, а затем подбирает под него политическую элиту (конгрессменов, чиновников и даже президентов). Выработкой курса и подбором кадров занимаются специально существующие НПО. Например, в конце 70-х годов XX века влиятельнейшими американскими центрами, институтом Брукингса и Советом по международным отношениям был выработан новый политический курс, отражённый в докладе «Кризис демократии», а затем для его реализации был выбран Джимми Картер. Будущий президент начал восхождение на политический Олимп после встреч с Д. Раском и Д. Франклином, ближайшими людьми Д. Рокфеллера, а также с ним самим[69].
Американская политическая система, по меткому замечанию известного американского политолога левых убеждений Майкла Паренти, «сдвоенная». На виду её конституционная модель. Никто не собирается ставить под сомнение реальную власть Президента США, Конгресса, Верховного суда, но, надо иметь в виду, они не обладают верховной властью. Всё чаще у американских исследователей можно встретить точку зрения, что реально США управляются финансовой олигархией, правящей элитой (отличной от политической), «глубинным государством». Эти термины есть, по сути, эвфемизмы американского ЦВВ.
Свою власть этот центр реализует не только через традиционные конституционные государственные структуры, но в силу своего негосударственного, непубличного, внеправового статуса вынужден выстраивать целую сеть, по сути, частных корпоративных структур для реализации отдельных функций публичной власти. Эту сеть образуют неправительственные организации.
Таким образом, публичная власть в США реализуется двумя ветвями: государственной и властью НПО.
ЦВВ, чтобы стать действительным ЦВВ, должен завязать в единый узел нити управления другими властями, обеспечивая контроль над ними и заставляя работать на задаваемые им цели. Американский ЦВВ координирует деятельность ветвей власти, политических партий, СМИ, не давая системе сбиться с курса и утратить баланс. Так, в сфере внешней политики контролируемый финансовой властью Совет по международным отношениям, являющийся одним из НПО, по свидетельству авторитетного политолога Р.С. Овчинникова, заблаговременно выявляет международные проблемы и решает их, преодолевает межпартийные разногласия для реализации единого курса, следит за недопустимостью сбоев при смене отдельных лиц и целых поколений политиков, внедряет установки Совета в пропагандистскую машину как общенациональные задачи[70]. Мнение авторитетного политолога ценно тем, что оно обозначает определённые «пограничные» ситуации, когда невидимый модератор (ЦВВ) обнаруживает себя: межпартийные разногласия и смена поколений политиков.
Первым опытом использования НПО складывающимся американским ЦВВ явилась Национальная гражданская федерация, созданная в 1900 году. Она стала инструментом реализации финансовой властью своего верховенства по отношению к другим властям. Прежде всего над концептуальной, идеологической и медийной. Национальная гражданская федерация впервые объединила финансистов, интеллектуалов и представителей медиаиндустрии, тем самым открыв возможность для финансовой власти модерировать духовное, медийное и во многом политическое пространства страны.
У нас с советских времён сложилось отношение к общественным организациям как к чему-то несерьёзному. Постсоветскому человеку трудно понять, почему на Западе так носятся с этими НПО. Российские американисты так же склонны недооценивать реальную роль НПО в политической системе США. Так, С.Н. Самуйлов представляет НПО некими «отстойниками» для политиков проигравшей партии[71]. Между тем НПО – важнейшее звено осуществления власти американского ЦВВ. Ошибочно смотреть на НПО в США как на некоторый вспомогательный инструмент государственной власти, как на исключительно консультативные организации. В них вырабатываются концепции, которые затем реализуются государственными органами, по сути, императивно. Императивность обеспечивается, во-первых, безальтернативностью. Даже президентам оставляют мало возможностей отказаться от «советов» этих аналитических центров. Во-вторых, представители финансовой власти имеют свою структуру внутри ведущих НПО, созданную для наблюдения за расходованием средств для решения поставленных задач. Например, большинство Совета по международным отношениям составляют представители структур Рокфеллеров, Морганов и Дюпонов: Morgan Guaranty Trust, Chase-Manhattan Bank, City Bank.
Руководство ведущими НПО в США осуществляют не наивные общественники и не «профессоры Паганели», оторванные от практики интеллектуалы, а люди с большим государственно-управленческим опытом, что ещё раз подтверждает, что эти организации реализуют функции публичной власти, а не являются факультативным элементом американской политической системы. Подтверждением этого может служить механизм их финансирования. Они живут за счёт благотворительных взносов крупных корпораций, причём эти взносы вычитаются из тех сумм, которые корпорации должны были бы заплатить в виде налогов. Если органы государственной власти живут за счёт налогов, то НПО – за счёт «благотворительности». Но в обоих случаях крупные компании, по сути, финансируют реализацию функций публичной власти. Таким образом, «благотворительность» является своеобразным налогом, необходимым для реализации части функций публичной власти силами НПО, что ещё раз доказывает – органы государственной власти и влиятельные неправительственные организации сообразуют единый механизм реализации публичной власти во главе с ЦВВ.
Именно НПО – точки выхода на поверхность «глубинного государства». Естественно, речь идёт не о тех маргиналах, толпы которых носятся по Нью-Йорку, собирая милостыню «для бездомных детей Африки».
Концептуальную власть, задающую и контролирующую парадигму развития США, разрабатывающую основы внутренней и внешней политики, представляют собой аналитические центры, прежде всего, Брукингский институт, корпорация РЭНД, фонд «Наследие», международный центр исследователей имени Вудро Вильсона, Гуверовский институт. Отчасти эти центры, а чаще специально созданные НПО занимаются превращением концепций в идеологемы и внедрением их в массовое сознание. Другим направлением реализации концептуальной власти американским ЦВВ является контроль элиты ведущих университетов: Гарварда, Йэля, Стэнфорда, Принстона, Чикагского технологического института.
Задача контроля американским ЦВВ сферы общественного сознания облегчается высокой степенью концентрации собственности в медиа-бизнесе. Ещё в середине ХХ века известный исследователь элит Чарльз Миллз заметил: «С централизацией средств информации и политической власти некоторые лица достигли в американском обществе такого положения, которое даёт им возможность взирать на обыкновенных людей, так сказать сверху вниз и своими решениями оказывать могущественное влияние на их повседневную жизнь»[72]. С тех пор ситуация только усугубилась. Около 80 % ежедневного тиража газет приходится на несколько компаний. Телевидение находится под контролем 4 основных концернов, которые, в свою очередь, находятся под контролем крупного американского бизнеса: ABC принадлежит Disney, NBS – General Electric, CBS – Westinghouse, Fox – Руперту Мёрдоку. Смотрящими от ЦВВ в них присутствуют представители Morgan Guaranty Trust и City Bank, обладающие крупными пакетами акций радиотелевизионных компаний.
С их владельцами ЦВВ контактирует напрямую, модерируя редакционную политику. Но есть НКО, «обеспечивающие свободу слова», а на самом деле осуществляющие надзор за поведением главных редакторов и отдельных журналистов с точки зрения интересов ЦВВ. Широкая сеть НКО существует для мобилизации общественной поддержки реализуемого верховной властью проекта и морального осуждения диссидентов. Само собой разумеется, существуют корпоративные негосударственные структуры, через которые американский ЦВВ реализует свою экономическую власть.
Отдельный разговор – внешняя политика. Она в значительной степени является политикой клана Рокфеллеров. Многие госсекретари США были связаны с банкирской семьёй: Д.Ф. Даллес был попечителем Фонда Рокфеллера и Фонда Карнеги, Д. Раск был президентом Фонда Рокфеллера, Генри Киссинджер был советником Н. Рокфеллера, С. Вэнс был председателем попечительского совета Фонда Рокфеллера[73].
НПО стали действенным инструментом реализации внешнеполитических интересов американского ЦВВ. Их использование в «цветных революциях», «арабской весне» уже не нуждается в дополнительных доказательствах. Но американский ЦВВ имеет и силовые негосударственные внешнеполитические инструменты в лице ЧВК («Black Water»). Действенным механизмом работы с элитами других стран для обеспечения доминирования США в мире является Трёхсторонняя комиссия, созданная Дэвидом Рокфеллером в 1973-м году. Она включает не только граждан США, но и лояльных американскому ЦВВ иностранных политических деятелей, которым обеспечивается влияние и власть в их странах. Работу с административными и политическими элитами зарубежных стран ведёт фонд Сороса, который зачастую напрямую «спонсирует» чиновников и политиков. Влияние на партийное строительство и избирательные процессы в других странах оказывают два института NDI и IRI, которые, соответственно, связаны с Демократической и Республиканской партиями. Ещё одним «боевым отрядом» за рубежом является «Freedom House». В России эта организация была известна, прежде всего, тем, что при ней действовал американский комитет «За мир на Кавказе» (ACPC) во главе со Збигневом Бжезиньски. В комитет входили такие известные личности, как Ричард Пёрл и Джеймс Вулси. Удивительно, но он действовал на нашей территории! И прекратил свою деятельность только после принятия закона об иностранных агентах.
Корректирующая и карающая функция американского ЦВВ реализуется через прямой контроль над правоохранительными органами страны, прежде всего, ЦРУ, АНБ, ФБР, а также ключевыми судами. Существует даже «личная уния» американских финансистов и спецслужб. На заре появления спецслужб США «американская знать» отправила туда своих лучших представителей. Достаточно сказать, что в УСС (Управлении стратегических служб), прообразе ЦРУ, служили сыновья Вандербильта, Дж. Моргана и Дюпонов, П. Меллон, Д. Брюс, мультимиллионер У. Бакли. В спецслужбах работали такие известные интеллектуалы – У. Ростоу, Г. Маркузе, А. Шлезингер.