Михаил Емельянов
Тектоника власти
К началу ХХ века финансисты уже в значительной степени контролировали политические партии, Конгресс, прессу. И могли оказывать решающее влияние на избрание Президента США. Последним президентом-«этатистом», противившимся созданию центрального банка США, был Уильям Говард Тафт, избранный в 1908 году и имевший хорошие шансы на переизбрание в 1912 году. Но он не смог противостоять натиску финансистов. Победивший на выборах Вудро Вильсон уже ясно осознавал власть финансистов и потому был более сговорчив. Его эмоции, конечно, имели значение, но он слишком хорошо понимал реальную власть крупнейших финансистов. 23 декабря 1913 года он подписал принятый Конгрессом закон о ФРС. С его слов, подписав, он тут же пожалел об этом.
С момента решения Президента Вудро Вильсона создать частную ФРС можно говорить о сформировавшемся ЦВВ в США. Это решение завершило длительный этап борьбы этатистов и финансистов за власть в Америке. Само оно стало возможным в результате интенсивной концентрации капитала, происходившей в США в конце XIX – начале ХХ века, в результате которой выделилась небольшая группа семей, резко превосходящая остальных экономических субъектов финансовой мощи. Следует заметить, что сама концентрация капитала происходила не только естественным экономическим путём. Те же Морганы и Рокфеллеры сознательно проводили картелизацию экономики, в том числе административными методами, зачастую достаточно грубыми, уничтожая более мелких конкурентов и поглощая их активы. «Перед нами уже не конкуренционная борьба мелких и крупных, технически отстаых и технически передовых предприятий. Перед нами – удушение монополистами тех, кто не подчиняется монополии, её гнёту, её произволу»[40]. Американские исследователи апологетического толка предпочитают писать об антитрестовском законодательстве Шермана. Хотя принудительная концентрация производства и капитала заслуживает гораздо большего внимания, так как именно в результате этих процессов сформировался властный каркас современной Америки.
Попытки этатистов атаковать частную природу ФРС не прекращались и после 1913 года. За ними часто стояли попытки растущих американских кланов перехватить власть у традиционных. Пожалуй, только с этой точки зрения можно объяснить загадочное убийство Джона Фитцджеральда Кеннеди и неожиданную отставку Ричарда Никсона после триумфальной победы на выборах. Отставка Никсона стала результатом неудачной попытки калифорнийских кланов потеснить на Олимпе верховной власти олигархов Восточного побережья, прежде всего, Рокфеллеров[41]. Франклин Делано Рузвельт не повторил их судьбу только благодаря исключительному мастерству политического манёвра.
Среди сторонников возвращения государству и, тем самым, гражданам США контроля над центральным банком (ФРС) такие влиятельные люди как сенаторы Генри Гонсалес и Рон Пол. В частности, законопроект Гонсалеса требовал полностью независимого аудита операций Федерального резерва, видеозаписи собраний комитета. Последнюю робкую попытку «наехать» на ФРС предпринял Дональд Трамп, но с 1914 года финансисты цепко держат верховную власть в своих руках.
Желающим обвинить меня в следовании теории заговора и всяческой конспирологии отвечу, что единый Центр верховной власти в англосаксонских странах сформировался естественным путём в результате объективного развития властных отношений внутри этих обществ. Я не гипертрофирую роль субъективного фактора, как это свойственно конспирологам. Но игнорировать столь явственные проявления действий скрытых от общества центров верховной власти не представляется возможным.
При этом я не считаю государственные органы и должностных лиц в этих странах простыми политическими декорациями. Президент США, британский Парламент, американский Конгресс, Кабинет Министров Великобритании, Верховый Суд США обладают реальной властью и выполняют важные функции в политической системе своих стран. Но они решают задачи оперативного управления. Центр же верховной власти решает стратегические задачи развития общества. В научной литературе широко используется термин «уровни власти». Например, выделяют федеральный, центральный, региональный и уровень местного самоуправления. Рискну предложить ещё одну классификацию по характеру принимаемых решений и на этом основании выделить стратегический и оперативный уровни. Тем более что здесь мы можем опереться на русскую государствоведческую традицию.
Ещё М.М. Сперанский разделял верховное управление и управление подчинённое. А.Д. Градовский это разделение справедливо считал отличительной особенностью русского государственного права. Для своего времени это стало прорывным открытием в юридической науке, не до конца оценённым даже в наше время. На Западе искали формы горизонтального разделения властей, но не менее актуальными были исследования разделения властей по вертикали.
В 1904 году известный русский исследователь Лев Тихомиров опубликовал объёмный труд «Монархическая государственность», в котором разделил власть на «верховную» и «управительную»[42]. Он доказывал, что система сдержек и противовесов может существовать на уровне власти управительной (оперативной), для решения текущих вопросов жизни общества. Поэтому представительной, исполнительной и судебной ветвям власти отводится своя роль. Но эти ветви без общей координации существовать не могут. И эту роль координатора Тихомиров отводит монарху.
Хотя свою концепцию верховной власти он разрабатывал, прежде всего, для обоснования монарха-самодержца в системе власти, представляется, она может рассматриваться в более широком контексте. Исходя из тезиса теории систем о моноцентре, в каждом обществе должен быть Центр верховной власти, причём необязательно в лице монарха. Это может быть и президент, и коллективный орган и диктатор. Форм много, но все они суть «являются акциденциями одной субстанции – Власти»[43]. Они выражают сущность верховной власти как центра стратегического развития страны (в отличие от форм оперативной власти). И данная сущность предопределяет признаки, задачи и функции центра власти.
Центр верховной власти, прежде всего, определяет парадигму, в которой должно развиваться общество достаточно долгий период. Парадигма как раз и характеризуется теми параметрами социальной системы, которые должна поддерживать власть. Зачастую при формировании нового Центра верховной власти эти параметры находятся в проекте: они сначала создаются, а потом поддерживаются всей властной системой. По сути, каждый Центр верховной власти имеет свой проект общества, который создаёт, а затем сохраняет. Стратегическое планирование – важнейшая функция верховной власти. Некоторые авторы даже выделяют концептуальную власть как самостоятельный вид власти. Формирование проекта, или, если хотите, концепции стратегического развития общества – ключевая функция Центра верховной власти. Все остальные функции как верховной, так и «управительной» власти нацелены на обеспечение реализации проекта. «Концептуальная власть – это высший иерархический уровень власти в системе социального управления. С её уровня формируется весь механизм якобы противостоящих друг другу партий и движений, с её уровня идёт бесструктурное управление по отношению к законодательной, исполнительной и судебной властям»[44].
Отсюда становится понятной следующая функция Центра верховной власти – координирующая. Обеспечение проекта предполагает нацеленность на его реализацию всех ветвей «управительной власти», а также власти культурной и культовой элиты, массмедиа, некоммерческих и общественных организаций.
Последние составляют власть духовную, которая обеспечивает реализацию третьей важнейшей функции Центра верховной власти – идеологической. «Идеологическая власть облекает замысел жизнеустройства общества (концепцию) в притягательные для общества формы, она полностью подчинена концептуальной власти и обслуживает только её интересы»[45]. Законодательная власть юридически закрепляет проект, исполнительная власть реализует его методами госуправления, а судебная власть и правоохранительные структуры нейтрализуют попытки выхода за рамки проекта[46].
Все эти ветви подчинены формально и неформально Центру верховной власти и обязаны действовать строго в рамках проекта. Выход за пределы рамок и самостоятельные изменения параметров чреваты неприятными для них последствиями. Как это ощутил на себе 45-й Президент США Дональд Джон Трамп. Отсюда логически вытекает четвёртая функция верховной власти – контрольно-корректирующая и карающая, целью которой является пресечение девиантного поведения элементов общественной системы, её внешней и внутренней безопасности. Эта функция включает в себя набор различных санкций: от прямого принуждения и насилия в отношении преступников до диффамации диссидентов и их маргинализации. Но ещё есть и пятая функция – кадровая. Она заключается в подборе таких людей на ключевые позиции в системе оперативной, медийной, духовной и других ветвях власти, которые были бы, во-первых, лояльны системе, а во-вторых, разделяли её базовые принципы, добровольно и сознательно реализовывали проект верховной власти.
Таким образом, можно выделить 5 функций Центра верховной власти:
– концептуально-стратегическую;
– координирующую;
– идеологическую;
– контрольно-карающую;
– кадровую.
Возвращаясь к разделению публичной власти на верховную и управительную (оперативную), следует признать, что в основе разграничения полномочий оказываются не предметы ведения, а стратегический и оперативный характер задач, которые они решают. В свою очередь, характер задач определяется теми интересами, которые призваны выражать эти виды власти. Отстаиваемые интересы являются основанием разграничения верховной и оперативной властей. Верховная власть призвана отстаивать общенациональные интересы. В сфере оперативной власти реализуются интересы различных социальных групп, которые предварительно агрегированы политическими партиями. Победа одной из партий означает одновременно победу интересов определённых групп и слоёв общества и их преимущественное выражение в политике правительства, которое образует победившая партия. Если в сферу партийной борьбы попадёт верховная власть, то велика вероятность того, что общенациональные интересы будут принесены в жертву интересам отдельных групп. В современных вульгарных концепциях плюрализма на кон партийной игры бросается всё, вплоть до самих основ общества и государства. Между тем ещё во времена позднего Средневековья в период образования национальных государств возникло понятие общенационального интереса. Его подробно обосновал Э. де Ваттель[47]. Но до него категорию национального интереса разрабатывали теоретически и реализовывали практически такие известные личности, как Н. Макиавелли, кардинал Ришелье, Дж. Ботеро. Речь шла об объективно существующих интересах нации как целого: самосохранении, благоденствии, защите от внешних врагов, внутренней стабильности, способности проводить активную внешнюю политику. Общенациональными эти интересы были названы потому, что это были интересы всех его групп и социальных слоёв. Первоначально теория общенационального интереса обосновывала власть монархов и потому резко критиковалась буржуазными революционерами. Но и они быстро пришли к необходимости пользоваться этой теорией, когда после победы перед ними стала практическая задача конструирования государства. Первым из сторонников республиканской формы правления это осознал Гамильтон, который начал говорить об «интересах целого», «общих интересах», а позднее стал использовать саму категорию «национальный интерес». Задачу государства он видел в том, чтобы обеспечить соответствие частных интересов общему благу. Таким образом, общенациональные интересы существуют не только в монархиях, но и в любых формах правления, в том числе «самых прогрессивных». Признание общенациональных интересов наряду с групповыми объясняет существование ЦВВ в любом обществе, служит методологической основой выявления полей политического консенсуса и политической борьбы. Соответственно, общенациональные интересы служат объективной границей политического плюрализма, а оперативную власть отделяют от верховной.
Тектонику властного пространства можно представить в виде трёх сегментов: власти верховной, власти оперативной и саморегуляции. Каждый из них имеет своё предназначение. ЦВВ олицетворяет сознательное начало в развитии общества, «лоно Разума». Отсюда функции стратегические: выбор проекта, контроль параметров при его развитии, стратегическое целеполагание. Такая позиция и соответствующие ей функции предопределяют верховный статус ЦВВ во властном пространстве. Оперативная власть и в ещё большей степени саморегуляция есть сферы проявления стихийных общественных сил, проявления творческого начала общества. Если хотите, интуиции общества. Отсюда необходимость развития политической конкуренции, формирования партийного правительства, сильных, на равных конкурирующих между собой партий, установление максимально широких границ саморегуляции. Задать пределы самостоятельности оперативной власти, политическому и идеологическому плюрализму, саморегуляции – ещё одна задача ЦВВ. Она требует точности решения. Самомнение ЦВВ, что он может решать и должен решать все вопросы жизни общества, ведёт, в конце концов, к стагнации и краху системы. Но чрезмерная свобода оперативной власти и саморегуляции не менее опасна. Разгул стихийных сил также ведёт к краху.
Верховная власть задаёт и обеспечивает каркас общества. Если смотреть в динамике, то проект его развития. Её задача – защита целого, проще говоря, защита общенациональных интересов. В практическом плане это проявляется в функции целеполагания, мониторинга, контроля и корректировки. Само назначение верховной власти в системе предопределяет директивный характер её действий, жёсткость команд и методов их исполнения.
Оперативная власть – сегмент текущего управления обществом, сфера решения тактических задач. Если задача ЦВВ – не дать сбиться с курса, то задача оперативной власти – своевременная оперативная реакция на многочисленные внешние и внутренние вызовы. Именно в этом сегменте происходит агрегация частных интересов и воль, бушующих в сфере саморегуляции, и реализация в оперативном управлении. Причём реагирование на вызовы должно оставаться в рамках проекта.
Поэтому оперативная власть должна формироваться в условиях политической конкуренции, должна быть гораздо теснее связана с обществом, зависеть в значительной степени от него, его воли в отличие от верховной власти, которая должна быть ограждена от переменчивых настроений народа, нередко превращающегося в толпу.
Если уж говорить о тектонике властного пространства, то нельзя не упомянуть сферу саморегуляции – ту сферу общества, субъекты которой напрямую не подчинены ни верховной, ни оперативной властям и не получают от них прямые команды. О пределах власти в последнее время много написано. В сфере саморегуляции власть устанавливает только общие правила игры, не вмешиваясь в деятельность её акторов: частных предпринимателей, НКО, СМИ, деятелей культуры и искусства, учёных, религиозных сообществ. Но не вмешивается до тех пор, пока их деятельность не выходит за рамки заданной парадигмы проекта. В противном случае, саморегуляция не спасает от негативных последствий.
Сфера саморегуляции очень важна. Всё-таки двигателем развития общества является личная инициатива его членов, прежде всего, его пассионарной части. Центр верховной власти направляет эти инициативы, модерирует их, отсекает девиации. История знает примеры, когда Центр верховной власти брал на себя общественную инициативу, вёл за собой общество. Это так называемые мобилизационные режимы. Однако мобилизация общества для достижения определённых целей возможна на очень короткий период. Но даже, если цели достигнуты, за мобилизационный рывок часто приходится расплачиваться. Усталость общества выливается в деконструкцию институтов. Российская история даёт тому примеры: рывок Ивана Грозного закончился Смутным временем, после петровских реформ страна вернулась к поступательному развитию только при Елизавете, сталинская «модернизация» обернулась хрущёвской «оттепелью», породившей «шестидесятников», которые через четверть века развалили Советский Союз. Альтернативу советскому печальному опыту составляет успех КНР, где Дэн Сяопин вовремя понял значение саморегуляции. Китайские власти смогли плавно уйти от мобилизационной схемы Мао Цзедуна, постепенно создав обширную сферу саморегуляции в экономике, но жёстко подавив попытку перевести партийный проект в деструктивное русло (Тяньаньмэнь). Таким образом, в экономике саморегуляцию воплощает рынок, в политике – борьба партий, в культуре – автономия творческих процессов.
Различные комбинации этих трёх областей – верховной, оперативной и саморегуляции – определяют модели организации власти, присущие тем или иным странам.
Свои функции Центр верховной власти сможет успешно реализовать, если отвечает следующим признакам.
Параграф 2. Признаки Центра верховной власти
Отдельный скрипач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижёре.
Карл Маркс
Центр верховной власти может приобретать различные формы, но, независимо от них, он должен отвечать ряду признаков.
1. Единственность и неделимость
Моноцентризм как принцип организации любой системы проявляется в военном искусстве и менеджменте через единоначалие, а в государствоведении через требование единства публичной власти. В военном деле единоначалие является основополагающим. Основоположники науки менеджмента Анри Файоль и Фредерик Тэйлор также сформулировали единоначалие как непременный принцип успешного бизнеса в ХХ веке. И только государствоведы позволяют себе принимать за «чистую монету» разделение властей, игнорируя принцип моноцентризма в системах, его проявление в виде единоначалия в социальном управлении. Между тем без единого центра, отдающего команды, никакая система, в том числе социальная, существовать не может. В социальной системе – это Центр верховной власти, «…двух высших властей быть не может»[48]. Принцип единства организационной структуры управления «отражает необходимость формирования единой целостной структуры управления деятельностью организации, необходимость взаимосвязи и тесного взаимодействия её уровней и подразделений между собой»[49]. А Жувенель писал о том, что разделение прерогатив и быстрая сменяемость должностных лиц становятся причиной слабости в управлении социальными интересами и беспорядка в обществе[50].
Разделение властей – конечно, хороший принцип, позволяющий ветвям власти контролировать друг друга. Но над этими ветвями должен быть центр, обеспечивающий согласованность властных воздействий на общество. В противном случае, как известно из общей теории систем, противоречивость команд приводит к потере управляемости. Признак единственности определяет неделимость и безальтернативность ЦВВ. С точки зрения обеспечения суверенитета внутри страны принципиально важным свойством верховной власти является полномочие «конечного решения». Об этом писал ещё Гегель[51]. Право последнего решения есть не что иное, как проявление того самого моноцентризма в системах, которое обеспечивает упорядоченность властных воздействий на общество.
2. Суверенность
Обычно о суверенитете говорят применительно к государственной власти. В теории государства суверенитет понимается как верховенство государственной власти внутри страны и независимость на международной арене. Ещё в 1908 году Г.Ф. Шершеневич писал: «Независимая извне, государственная власть является высшей или верховной внутри»[52]. Это определение применимо к Центру верховной власти, даже если он не является государственным. Верховенство и независимость проявляются, прежде всего, в контроле над ресурсами. Суверенитет означает верховный контроль центра власти над ресурсами конкретной страны, причём ресурсы понимаются широко: это не только природные ресурсы, но и рынки данной страны, технологии, культурные ценности, человеческий потенциал и, наконец, люди как таковые. Задача любого национально ответственного правительства – максимально использовать ресурсы своей страны на её благо и по возможности «прихватывать» ресурсы соседей для своего развития. Борьба за ресурсы определяет суть международных отношений. Известна максима: в политике нет друзей и врагов, в политике есть только интересы. А национальные интересы заключаются в максимальном контроле над ресурсами и проявляются в борьбе за их обладание. Именно эта борьба в конечном счёте – причина всех войн. Ещё в V веке Блаженный Августин вывел бандитский генезис национального интереса, лежащего в основе и власти, и государства в целом «…и сами разбойничьи шайки есть не что иное, как государства в миниатюре. И они так же представляют собою общества людей, управляются властью начальника… Когда подобная шайка потерянных людей возрастает до таких размеров, что захватывает области, основывает осёдлые жилица, овладевает городами, подчиняет своей власти народы, тогда она открыто принимает название государства»[53]. Каково предвидение! Августин писал свои сочинения, когда остатки Римской империи разваливались под ударами варваров. Далее мы помним масштабную экспансию халифата и османов, образование Нормандии и «Анжуйской империи», кровавое покорение испанской и португальской коронами обеих Америк, захват заморских территорий и превращение их в колонии мощнейшими державами Западной Европы, войны за передел мира, развязанные Наполеоном и Гитлером. Да и возникновение самих Соединённых Североамериканских Штатов – не что иное как бандитский набег на чужую территорию с последующим истреблением местного населения. При этом можно констатировать, что «пионеры» навыков за три столетия не растеряли: военное вмешательство во Вьетнаме, Панаме, Гренаде, Югославии, Афганистане, Ираке, Ливии и других странах – тому примеры. Блаженный каноник на полторы тысячи лет предвосхитил основанную на понятии «национального интереса» real politique Ганса Моргентау. Удивительно, что для многих российских политиков, экспертов, журналистов и иных «властителей дум» понятие «национальный интерес» остаётся чуждым и выпадает напрочь из их рассуждений и оценок.
В последние десятилетия западные государства для подчинения других стран и контроля над их ресурсами стали применять так называемую мягкую силу. Они стремятся установить контроль над общественным сознанием в других странах, формировать мировоззрение их жителей, влиять на общественное мнение, навязывать концепции развития, воспитывать элиту этих стран с выгодой для себя, ставить под свой контроль сферы принятия решений, в том числе, путём расстановки нужных кадров. И всё это с конечной целью – выкачивать ресурсы этих стран в свою пользу.
Наша страна в конце 80-х и 90-х годах оказалась лишённой иммунитета к внешнему деструктивному воздействию. Результатом стал распад СССР. Аиз «новой» России Западом за последние 25 лет были выкачаны огромные ресурсы. Вот почему чрезвычайно важно защищать Центр верховной власти, его суверенность.
В этом состоит внешний аспект категории «суверенитет». Эта категория прямо определяет национальные интересы. Понятие «национальный интерес» чрезвычайно важно, оно должно стать категорией конституционного права. Опираясь именно на эту категорию, Центр верховной власти в России должен получить возможность модерировать политические и идеологические процессы в стране. К сожалению, данная категория разработана в российской правовой науке слабо, а в законодательстве отсутствует вовсе. Это позволяет силам, действующим вопреки национальным интересам, достаточно вольготно чувствовать себя в стране, апеллируя к опыту «свободных» стран Запада. А между тем ещё Александр Гамильтон закладывал категорию «национальные интересы» в теоретические основания практического построения американского государства: «Никакие полномочия не слишком широки для осуществления задач федеральной администрации, или, другими словами, для обеспечения наших национальных интересов»[54].
Центр верховной власти – это то «яйцо», в котором находится «игла жизни Кощея». Если держава-конкурент проникает в это «яйцо», то страна оказывается порабощённой. Это одна из причин, почему в англосаксонских странах реальный верховный центр власти так тщательно скрывается от внимания всех.
Исходя из принципа суверенности важнейшими задачами Центра верховной власти являются:
– формирование соответствующего национальным интересам проекта развития страны, то есть, осуществление так называемой концептуальной власти;
– принятие стратегических решений;
– защита от внешнего воздействия центров принятия решений, политической системы страны, её информационного пространства, институтов воспитания новых поколений;
– программирование идеологического дискурса;
– тщательный отбор элиты как управленческой, принимающей важнейшие решения в экономике, политике и административной сфере, так и культурной, определяющей модусы общественного сознания и поведения, формирующей стандарты, оценки происходящего в стране и мире.
3. Стратегичность
Стратегическая направленность деятельности Центра верховной власти – ключевой его признак. Он определяет и ряд других черт, таких как – надпартийность и «нейтральность», опосредованный характер влияния общества на его формирование и нежелательность его прямых выборов, безальтернативность. Стратегичность означает, что Центру верховной власти не следует вмешиваться в дела оперативного управления обществом. Как удачно заметил В.В. Желтов, «содержание стратегии является концентрированным выражением сердцевины власти»[55]. Стратегичность как признак имеет два аспекта. Чёткое ограничение вопросов ведения верховной власти и, соответственно, её пределов, во-первых, является необходимым условием устойчивого развития общества. А во-вторых, является гарантией разделения оперативной власти, гибкой саморегуляции общества, и в конечном счёте служит институциональной предпосылкой реализации прав и свобод членов общества.
У оперативной власти должны оставаться достаточно широкие функции текущего управления обществом. Однако в круг этих вопросов ни в коем случае не могут входить изменения базовых параметров системы. Поддержание базовых параметров системы и их изменение – исключительная прерогатива Центра верховной власти. Большинство этих параметров публичны, и, как правило, закреплены в Конституции государства, хотя есть сущностные черты общества, которые жизненно важны для сохранения системы, но публично не декларируются и поддерживаются неформально. Кроме того, следует иметь в виду, что к базовым параметрам относятся духовные ценности, которые существуют в обществе имплицитно, но, тем не менее, играют важнейшую роль в сохранении гомеостаза системы и потому их защита должна быть в сфере ответственности верховного центра власти.
Советская и российская наука активно работали над выявлением этих параметров, и в конечном счёте они были объединены категорией «общественный строй». Если отвлечься от идеологической шелухи, которой авторы вынуждены были приправлять свои работы, то им удалось определить те существенные черты общества, изменение которых влечёт преобразование самой природы этого общества. К этим чертам относятся: формы собственности, формы правления и государственного устройства, базовые принципы взаимоотношений государства и личности, а также государства и общественных и религиозных организаций, определение господствующей идеологии, границы политического и идеологического плюрализма. Особенно хотелось бы в этих исследованиях отметить роль профессора В.А. Ржевского. В 70-е годы он опубликовал книгу, в которой под общественным строем понимал не всю совокупность отношений в обществе, а лишь основы важнейших социальных, политических, экономических отношений: отношений собственности, отношений государственной власти, форм государства, принципов внешней политики[56]. То есть речь идёт о тех параметрах общественной системы, которые придают ей целостность, составляют отличительные особенности от других систем. Любые их изменения влияют на устойчивость системы. Они составляют сущность проекта, который реализует публичная власть. Естественно, проект шире, чем основы этих отношений, но они составляют его сердцевину. Будучи отражёнными в Конституции, они образуют категорию «конституционного строя», которая используется в современном конституционном праве[57]. Конституционному строю посвящена первая глава Конституции РФ. Не случайно в неё невозможно, как и во вторую главу, внести поправки. Нужно принимать новую Конституцию!
Чёткое разграничение в теории и на практике сфер деятельности верховной и оперативной властей чрезвычайно важно. Историческая практика показывает, что долго и успешно развиваются те общества, где чётко разделены верховная и оперативная власти. Приобретение оперативной властью роли верховной чревато «сбоем прицела», ошибками в целеполагании. Как правило, оперативная власть эти функции выполняет недолго, и заканчивается это для стран печально: так было в Англии от начала революции до Кромвеля, во Франции с 1789 года до 18 брюмера, в Германии – период Веймарской республики. Верховная власть, как правило, быстро возвращает себе свои прерогативы и восстанавливает порядок в системе жёсткими, а зачастую жестокими и кровавыми методами[58]. Когда же наоборот, верховная власть пытается руководить частностями и пытается заняться делами власти оперативной, то развитие системы начинает тормозиться, и страна начинает проигрывать в международной конкурентной борьбе, поскольку запаздывают необходимые изменения. Концентрация верховной и оперативной властей в одних руках возможна на короткий период, когда цели совершенно ясны и для их достижения требуется мобилизация всех ресурсов. Но в этом случае риск ошибок чрезвычайно велик: цели определяются достаточно волюнтаристски, и общество силой загоняется на неверный путь (военный коммунизм, культурная революция Мао, режим Пол Пота). Соединение властей иногда хорошо для короткого рывка, но не может обеспечить долгосрочное поступательное развитие. Англосаксы очень хорошо поняли принцип разграничения верховной и оперативной властей. Невозможно из одного центра управлять каждой «мелочью».
Человек, знакомый с советским опытом, хорошо знает последствия такой концентрации принятия разнокалиберных решений: хронический дефицит необходимых товаров, блокирование перспективных научных направлений, цензурирование каждой строчки в литературе и печати. В чётком разделении функций верховной и «управительной» властей в англосаксонских странах заключается одна из причин их успешного развития и глобального доминирования на протяжении последних 250 лет. Другой же причиной успеха этих стран стал безудержный грабёж остального мира. Правда, награбленным тоже необходимо умело воспользоваться для собственного развития. Вот Испания не смогла. «Государственный талант равно проявляется в экспансии и в управлении, что Власть управляет, чтобы завоёвывать, и завоёвывает, чтобы управлять», – утверждал де Жувенель[59].