Михаил Дорин
Авиатор: назад в СССР 11
Глава 1
Январь, 1983 год, Циолковск.
Ярко светит зимнее солнышко. Сквозь остекление так и хочется потрогать его лучи. А ведь за бортом минус 30, и ветер дует со скоростью до 150 км/ч.
Один раз я уже испытал на себе разгерметизацию, и посадить МиГ-21 у меня получилось. Сейчас вспомнился тот самый случай, произошедший почти перед самым выпуском из Белогорского училища. Но мне нужно следить за местоположением в зоне. Инструктор вот-вот начнёт интересоваться, где проходит наш полёт.
– Серый, мы где с тобой летим? – спросил из задней кабины мой инструктор Гена Лоскутов по внутренней связи, будто прочитав мои мысли.
– Первая зона, Ген. Подходим к северной границе.
– Замечтался, но процесс контролируешь. И какая была скорость только что? – съязвил Лоскутов.
Таким образом, мой инструктор проверяет, хорошо ли я слежу за параметрами полёта.
– 600 на приборе. Отворачиваю в центр зоны, чтобы начать задание, – ответил я.
– Молодец, но скорость в тот момент ты слегка превысил.
– Не-а, товарищ инструктор.
– Ого! Кажется, пахнет коньяком! – радостно воскликнул Гена. – 17 минута полёта, верно?
– 17я минута и 20 секунд, если быть точным, – поправил я Лоскутова.
Естественно, что секунды на часах я в тот момент не контролировал.
– Записал. Если в промежутке между 17й и 18й минутой было изменение скорости в большую сторону, с тебя «Армянский», – предложил Лоскутов.
В этот момент я уже был в центре зоны и готовился к выполнению своего задания – отработке вывода из штопора. Оно было одним из самых сложных в нашей уникальной программе подготовки. Начальник школы Вячеслав Сергеевич Гурцевич весь наш набор предупредил, что каждый должен раз в месяц выполнять полёты на вывод штопора. Ещё и на различных типах.
– Стреловидность 45°, начинай, – сказал Гена, давая тем самым старт началу ввода в режим сваливания.
Крыло к этому моменту уже стояло в нужном положении.
Я ещё не начал гасить скорость, а ком к горлу уже подступил. И в этом свёртке, мешающему нормально глотнуть, поместились и волнение, и переживание, и азарт.
Проверил положение закрылков. Угол 25°, значит, сваливаться будем при скорости меньше 240 км/ч. Отклоняю ручку управления самолётом на себя, но только сильно перетянуть нельзя.
Пошло небольшое скольжение на левое крыло. Нос уже задран до угла 26° и… рааз!
Резко меня отбрасывает к стенке кабины. Если бы не ремни, можно было бы и фонарь пробить. Нос МиГ-23 активно идёт в сторону. Пространство за кабиной начинает вращаться. Ощущаешь себя на детской карусели в парке, только нет здесь лошадок и зайчиков.
Его Величество, штопор! Первая секунда и я правой ногой до упора отклоняю педаль, а ручку управления самолётом толкаю вперёд в несколько нейтральное положение. Белая черта на приборной панели в этом действии – главный ориентир. Ручка управления должна быть строго напротив неё. Обороты двигателя в норме, помпаж мне не грозит. Это вторая секунда.
– Так и держи. Терпи, – слышу я голос Гены по внутренней связи.
Лоскутов сохраняет хладнокровие, но мне известно, что он слегка касается органов управления. Это в случае, если я начну нервничать и неправильно буду действовать при выводе из штопора. За мной такого не было замечено, но я бы тоже никогда не передоверил управление при выполнении столь сложного полёта.
Самолёт крутился, опускал нос на каждом обороте. Все мысли были о том, что вот сейчас пройдут те самые 5-7 секунд, начнёт увеличиваться поступательная скорость и я аккуратно вырвусь из этого водоворота.
Перегрузка уменьшилась почти до нуля. Угол наклона подошёл к отметке 20°. Ещё один слабый клевок и указатель скорости зафиксировал 200 км/ч. Самолёт снова перешёл в разгон. Вот уже и отметка в 500 км/ч. Аккуратно начинаю отклонять ручку на себя.
– Плавно-плавно Серый. Вот так, – говорил мне по внутренней связи Гена. – Вывел. Молодец! Ещё полетаем в учебных целях?
Хотелось бы ему сказать, что даже в таких целях после штопора особо нет желания. Но с каждой набранной сотней метров высоты я опять начинал ощущать эйфорию и тот самый кайф от лучшей работы в мире.
– Пару комплексов фигур в зоне и домой, – сказал я и Лоскутов не стал возражать.
Через двадцать минут наш самолёт уже бежал по полосе, выпуская тормозной парашют. Всё же, приятное чувство, когда задание выполнено, ещё и в удовольствие.
– 088, полосу освободил, – доложил я, сворачивая с полосы на рулежку.
– 088, руление на минимальных оборотах, скользко на стоянке, – подсказал руководитель полётами, но я и сам уже увидел наледь по всей площади аэродромного бетона.
Гена ворчал по поводу того, что сейчас нам предстоит долгая и нудная процедура руления. А ему очень хочется пораньше попасть домой. Автобус в сторону Радово – посёлок рядом с Циолковском, ходил нечасто. Да и то, всего один.
– Серый, ну, чуть быстрее. Мне ещё один полёт надо сделать с тобой сегодня, – продолжал толкать меня на нарушения инструктор.
Штопор на МиГ-23 это хорошо, но вот начать осваивать новый самолёт – это другое. Сегодня мне запланировали помимо уже выполненного задания и самостоятельного вылета на МиГ-31, ещё и контрольный полёт на Су-17УМ3.
Всё слетать бы, однозначно, не получилось, но два вылета из трёх сделать реально.
Лоскутов на этом же Миг-23 должен был с кем-то из слушателей два вылета выполнить.
– Слушай, Ген. Ты мне друг, но в Радово автобусом ты сегодня не успеешь добраться, – сказал я, аккуратно поворачивая на магистральную рулёжку. – Не переживай, попросим кого-нибудь. Отвезут тебя.
Чувствовалось, что сцепление не самое хорошее. Ещё и перед нашей посадкой бетон припорошил снежок, похожий на белую крупу.
Гена продолжал скучать и ворчать. Но главное его разочарование ждало впереди. Чтобы зарулить на место стоянки необходимо было преодолеть небольшой подъём. Рисковать я так не хотел.
– Гордый, 088, выключаюсь на магистральной. Прошу тягач, – запросил я.
Тут нервы Гены не выдержали.
– Серый, мы до завтра будем машину ждать. И техники к повтору будут готовить самолёт дольше. Ничего я не успею! – возмутился Лоскутов.
– Ген, много в году дней. Успеем ещё, – сказал я, но моего инструктора было уже не переубедить.
– Гордый, сами зарулим, – недовольно сказал он в эфир и я почувствовал, что управление на себя взял мой инструктор.
– Ген, ты управление берёшь? – спросил я.
– Дай сюда. Покажу, как заруливать в горку надо, – проворчал Лоскутов.
– Гена, тут метра два между консолями. Тормози, а? – не давал я инструктору отклонять педали.
– Управление взял. Иначе ты сегодня не полетишь, Серёжа, – ответил Лоскутов. – И я не успею на этом борту ещё слетать.
– Управление передал, – спокойно ответил я и ослабил давление на органы управления.
И тут началось. Сразу в горку заехать у Гены не получилось. Он слегка добавил оборотов, и самолёт начал свой медленный разворот в сторону соседнего Су-15.
Надо было видеть, как у одного техника из рук выпал пистолет от топливозаправщика, а другой снял шапку и закрылся ею. МиГ-23 медленно крутило в сторону Су-15.
– Блин, тормоза! Тормоза! – кричал в эфир руководитель полётами, который видел весь этот балет.
Какие к чёрту тормоза?! Ещё и Гена послушался в этом вопросе руководителя. В итоге тормоза он зажал. Ещё метр, и правая консоль МиГ-23 встретится с крылом «карандаша». Так ласково называли Су-15 за характерный остроносый силуэт.
Тут уже я не выдержал и быстрыми движениями выключил двигатель, чтобы убрать разворачивающий момент. Самолёт слегка понесло в сторону. Вот она уже левая консоль крыла Су-15.
Но столкновения не произошло. Остановились мы в каких-то сантиметрах от нашего соседа.
– Серый, а… что ты там про буксировку говорил? – нервно спросил у меня Лоскутов.
– Поздно. Уже зарулили, Ген, – ответил я.
Вызова в кабинет заместителя начальника школы по лётной части ждать нет смысла. Идти нужно сразу и докладывать, как всё было.
«Пряников» получили мы от зама по лётной части Мухаметова знатных. Иногда он даже переходил на родной для него язык, который ни я, ни Гена не понимал. А вот на русском не матерился.
– Маратыч, всё обошлось. Тем более, Родин правильно действовал в сложной ситуации… – начал Лоскутов успокаивать зама, но Рашид Маратович не успокаивался.
– Гена, а зачем ты его довёл до такой ситуации? В Радово торопился, а? Я тебе говорил, что давай в квартиру перебирайся, – продолжал ругаться зам по лётной части нашей школы.
Я знал, что Лоскутовы жили в хорошем доме в Радово. Женился он весьма успешно, и тесть с тёщей отдали им дом в этом посёлке, где очень много известных людей живёт. Сами они живут в Москве.
Гена даже от квартиры отказался в новом доме, который недавно построили и расселили там многих испытателей лётно-исследовательского института и конструкторских бюро.
– Рашид Маратыч, давайте Родин пойдёт к полёту готовиться, а мы пока с вами разберём мою ошибку… – улыбнулся Гена, и Маратович вскочил со своего места, чуть не перепрыгнув стол.
– Лоскутов, ты оборзел?! Какие ему полёты?! – возмутился Мухаметов и тут же стал смотреть огромную плановую таблицу. – Родин, иди готовься лететь на МиГ-31, штурман будет… Купер. Потом ко мне, – сказал Маратович. – А ты, Лоскутов, останься. Поговорим.
На лице Гены не было тревоги. Лоскутов из тех, у кого есть серьёзные связи и ему большие санкции не грозят. Но он слишком честный парень, чтобы воспользоваться "звонком другу".
Как лётчик, он хорош. Оттого и начальство его не гнобит, но за лихачество всегда порицает.
Я стоял за дверью в ожидании окончания экзекуции над моим инструктором. Не прошло и пары минут, как в кабинете раздался громкий хохот. Вот так обычно всё и заканчивается у Гены. Пожурят его, а потом вместе с ним смеются.
– Серёга, пошли, – сказал Лоскутов, выходя из кабинета. – К полёту готовься. У тебя сейчас по плану, что нужно слетать?
– В зону на простой пилотаж. Купера только сегодня не видел ещё, – ответил я.
– Вопросы решает, наверное, – посмеялся Гена. – Это ж Купер!
В лётной комнате было немноголюдно. Кто-то доигрывал за убежавшими на стоянку бильярдную партию, а кто-то просто релаксировал на диване, откинувшись назад.
Я снял с себя синюю меховую куртку, повесил на вешалку и слегка расстегнул молнию на комбинезоне и ботинках. Сняв телефонную трубку, присел на диван и позвонил на стоянку. Инженер по МиГ-31 сказал, что им нужно минут 30 на подготовку. Значит, можно слегка расслабиться.
Устроившись в кресле, я откинул голову назад и закрыл глаза. В такие моменты старался всегда прокрутить в голове полёт, который только что выполнил.
Каждое движение ручкой управления и педалями, увеличение и уменьшение оборотов двигателя, куда посмотрел и какой параметр проконтролировал. Самоанализ полёта – очень важная вещь. Тем более после полётов на выполнение штопора.
И вот мой виртуальный полёт закончился. Я на земле и вижу мою Верочку. Зелёные глаза, длинные волосы и этот огненный взгляд, прожигающий душу. Телом чувствую, как обручальное кольцо, которое всегда со мной на шее, медленно сползло в сторону и закатилось за шею. Не открывая глаз, я поправил верёвочку и опять вернулся в царство грёз… ненадолго.
– Шен генацвале! Серго, родненький! – влетел в комнату тот самый Купер, обращаясь ко мне с грузинским акцентом. – Лэтим с тобой! Маратыч сказал только что!
Расслабиться теперь не получится, поскольку этот истинный грузин, меня сейчас достанет.
Купарешвили Зураб Георгиевич или просто Купер – один из штурманов школы испытателей. Летать с ним – это что-то особенное! Каждый, кто с ним летал, знает теперь, что лучше города, чем Кутаиси нет. От рассказов про виноград этот фрукт есть, совсем, не хочется.
– Купер, дай посидеть спокойно, – ответил я, когда Зураб начал меня тормошить, чтобы в очередной раз рассказать о каком-нибудь товаре.
– Ты меня послушай, – продолжал настаивать Купер.
При этом он соединял все пальцы одной руки в кучку, как будто солит, выбрасывал руку вперёд и страстно, с восхищением и сильным грузинским акцентом декламировал что-то очень важное собеседнику.
И тут Зураб рассказал потрясающую историю, как он покупал что-то на Колхозном рынке в Циолковске. Столько страсти, я даже в «Ромео и Джульетте» не читал.
– Цицмати, генацвале! Ты же знаешь, что это? – спросил Купер, тряся меня за плечо.
– Конечно! Зачем такую ерунду спрашиваешь, – соврал я.
Подобный ответ в два раза сокращает объём информации от Купера. Если бы я сказал, что не знаю этого цицмати, то лекцию пришлось бы продолжать в кабине самолёта.
Все те недолгие минуты, что я пытался расслабиться в кресле, мне пришлось слушать какой же вкус у этой зелени. Терпкий и острый, чем-то напоминает редиску, имеет кислинку и горчинку – ну очень интересно! Весь день мечтал послушать про цицмати.
– Серго, я им говорю, листочки мягкие и нежные должны быть. Если разорвать и немного помять в руках, будет как хрен пахнуть, – продолжал возмущаться местными торговцами Купер.
– То есть, растение хрен? – уточнил один из ребят, игравших бильярдную партию.
– А ты другой хрен знаешь, который на рынке продают?! – возмутился Зураб. – Серго, ну ты же меня понимаешь…
В эту секунду зазвенел звонок и я рванул к телефону. Давно я так не радовался звонкам со стоянки!
– Спасибо, выдвигаемся, – ответил я, застегнул комбинезон и молнии на ботинках. – Купер, колёса в воздух.
– Ай, мнэ нравится, когда ты так говоришь! Вот ты точно станешь хорошим испытателем, – продолжил восхищаться мной Зураб, застёгивая куртку.
Созвонившись с руководителем полётами и получив от него добро на вылет, мы с Купером заспешили на стоянку. В коридоре мы чуть было не сбили ещё Колю Морозова.
– Серёжка, решил слетать, наконец-то? – ироничным тоном спросил Морозов, поправляя влажные от пота волосы.
– На 31м сейчас с Зурабом в зону слетаем и на сегодня всё, – ответил я и собирался пойти дальше, но Морозов не пропустил меня.
– Самостоятельно? – удивился Коля. – Даже мне ещё не доверяют МиГ-31, а тебе уже в зону можно. Как это тебе разрешили?
– Не знаю, Коль. Просто, я немножко умею летать на нём.
На этом беседу я решил закончить и мы с Купером пошли дальше.
– Серго, этот Мороз мнэ не нравится. Я уже Гене говорил, Маратычу говорил, что с ним летать неприятно. Как виноград переспелый, противный до ужаса! – выразил Купер своё мнение.
– Ну ладно тебе. Лётчик он хороший. Характером, конечно, не вышел.
– Так и скажи – внутри гамно и человек гамно, – подытожил Зураб.
Выйдя на улицу, я почувствовал, как ласково греет зимнее подмосковное солнце. Бетон был ещё скользким, но на полосе всё было сухо. Ничего не должно помешать нашему вылету.
С диким гулом над полосой проносится Су-24, успев уже убрать шасси. За ним следом на посадку заходит «спарка» МиГ-25ПУ.
В момент касания полосы, раздаётся слабый визг и идёт белый дымок из-под колёс. Самолёт бежит по полосе, опускает нос и выпускает тормозные парашюты. Небольшой хлопок и оба купола наполняются, замедляя истребитель.
Слишком я засмотрелся на другие самолёты. Хотя, как можно не любоваться ими!
– Купер, полетим сейчас в зону. Время уже много, – сказал я, взглянув на часы.
Стрелки уже показывали 15.30 местного времени, а мой полёт нужно выполнить по светлому.
Зураб ничего на это не сказал, а только кивнул.
Техники доложили о состоянии самолёта, и я начал осмотр. Можно в нескольких словах описать этот истребитель-перехватчик. По своей сути МиГ-31 это два больших двигателя, два огромных воздухозаборника, слева и справа баки с топливом. Всё остальное, это лишь дополнение к аппарату. Смотря на этот большой истребитель со стороны, ощущение такое, будто он просит, чтобы на нём как можно быстрее слетали.
Аккуратно погладив его по радиопрозрачному конусу, я осмотрел стойки, закрыты ли все лючки и нет ли посторонних предметов в соплах или воздухозаборниках.
– Полетели? – тихо задал я вопрос самолёту, будто спрашивая его разрешения, и полез в кабину.
Зураб и я заняли свои места. Необходимые проверки перед запуском выполнили и пора запрашивать разрешение у группы руководства полётами.
– Гордый, ещё раз добрый день! 088, борт 207, запуск прошу.
– 088, взаимно. Запуск разрешил, – ответил руководитель полётами.
Весь алгоритм запуска выполняю строго по инструкции. Ничего не пропускаю. С каждой минутой чувствуется, что МиГ-31 оживает. Где-то красота и мощность существуют раздельно друг от друга, то в этом самолёте всё вместе и неразрывно.
После запуска двигателей проверяем остальные системы. В это же время у самолёта приходит в движение всё, что может шевелиться на крыле и хвостовом оперении. Чувство, что это живой хищник только усиливается.
– 088, прошу вырулить, – запросил я, когда весь алгоритм запуска был выполнен.
– 088, успеваете до темноты слетать? – спросил руководитель полётами.
– Вот как так можно работать?! Я же с тобой в самолёте. Целый штурман! Каждая секунда под контролем, – возмутился Купер по внутренней связи.
Не любил наш грузинский друг, когда его умения ставят под сомнение.
– Успеваем. Прошу вырулить, – ещё раз запросил я и получил разрешение.
На МиГ-31 я уже не первый раз летаю, но хочется чего-то нового. Самолёт уже производится серийно, стоит на вооружении, но есть «тёмные закоулки». Хочется проверить его на несколько иных режимах полёта. Об этом я спросил у Купера, но тот не сильно хотел окунаться в исследовательскую работу.
– Серго, ты только сильно не гони на этой зверюге. Тут можно «пережать педаль газа» так, что не впишешься в поворот и в открытый космос улетишь, – сказал Зураб.
– Сейчас нет, конечно. Как школу закончу, – посмеялся я, и остановил самолёт на техпосту.
МиГ-31 осмотрели. Коротышка техник ласково погладил левую консоль крыла, еле допрыгнув до него и мы вырулили на полосу для взлёта.
Очередной комплекс проверок и начался прогрев мощнейших двигателей. Время на часах уже 16.00, а летать мне не меньше часа. Садиться будем впритык к сумеркам.
– Гордый, 088 взлёт, форсаж, – запросил я и руководитель полётами тут же разрешил.
Большая, стремительная машина начинает слегка присаживаться на переднюю стойку. Отпускаю тормоза и включаю форсажи.
– Включились оба! – докладываю я, устремляясь со своим штурманом по полосе.
30 тонн тяги несутся на разбеге. Подъём носового колеса и отрыв. Шасси убраны, но форсаж по-прежнему в работе. Заняли высоту отхода в зону и можно погасить пламя двигателей. Готовлюсь выполнить отворот на заданный курс.
Резко, самолёт сильно затрясло! Сразу выключаю оба форсажа. Есть расхождения в параметрах, но в пределах нормы. Наблюдаю, как мигнула лампа выработки одного из баков. Что-то не то на самолёте. Он нездоров.
– Серго, там всё хорошо. Мы в точке первого разворота… уже пролетели. Ты давай не позорь меня! – возмутился Зураб.
– Тише, Купер. У нас что-то не то, – говорю я и начинаю плавно отходить в зону.
– Все параметры на десать баллов, генацвале, – через пару секунд отвечает Зураб.
И только он это сказал, параметры работы двигателей начали расходиться друг с другом.
– Нет-нет. Посмотри на двигатель и… вибрация небольшая, – говорю я. – Сливаем и на посадку.
Не успел я этого сказать, как самолёт снова тряхнуло. Загорелась лампа выработки левого крыльевого бака.
– Гордый, 088, задание прекратил, прошу заход сходу.
– 088, вас понял. Характер отказа? – запросил руководитель полётами как и положено в этот момент.
А что ему ответить? Тут и вибрация, и падение оборотов двигателя и отказы топливной системы.
– Гордый, 088, после посадки. Буду садиться сходу, – ответил я.
Глава 2
Загорелись практически все лампы, сигнализирующие выработку баков. Такое могло бы случиться в двух случаях. Либо что-то не так с топливной системой, либо у нас керосин льётся рекой.
В дополнение ко всему вибрация не проходит, а только усиливается. Параметры левого двигателя всё так же незначительно отличаются от нормальных.
В этот момент в памяти всплывает сама история испытаний МиГ-31. Именно после такого комплексного отказа было определено, что модификация двигателей Д-6, стоящих на этом истребителе, имеет дефект. Плюс к этому ещё и в топливной системе были свои нюансы. Подобный отказ в будущем произойдёт у одного из лётчиков-испытателей.
Реагировать нужно срочно!
– Гордый, 088, левый выключил. Готов к снижению, – доложил я, переставляя рычаг управления двигателем в нужное положение.
Появился небольшой разворачивающий момент, но вовремя удалось компенсировать его отклонением ручки управления самолётом и педалей. Но тряска продолжалась. Левый двигатель всё ещё был на оборотах авторотации.
– Разрешил снижение к третьему. Остаток? – запросил руководитель полётами.
– По топливомеру 9200, – ответил я в эфир. , -– По топливомеру 9200, – ответил я в эфир.
Начинаю выполнять вираж, отклоняя ручку управления самолётом влево. Постепенно снижаюсь, но наши с Купером беды продолжаются.
Загорается табло аварийного остатка топлива. Не может этого быть?! У нас топливомер показывает, что керосина ещё очень много!
– Купер, остаток, – запрашиваю я у штурмана.
– Серж, по загоревшемуся табло, остаток аварийный, – ответил Зураб. – Топливомер показывает 9 тонн.
В училище учили, что нужно верить приборам. Но сейчас это не так уж и просто. Показания-то разнятся с предупреждением на загоревшемся табло.
Самолёт ещё раз тряхнуло. А если сейчас лопатки двигателя разлетятся ко всем чертям?! Тут уже и прыгать будет поздно. Да и сейчас под нами одна из близлежащих к Циолковску деревень.
– Серго, решение, но сам я прыгать не буду.– запросил меня Купер, после того, как в очередной раз самолёт подвергся тряске.
Такое ощущение, что рядом с нами взрывается одна ракета за другой.
Уже виден аэродром. Сейчас бы побыстрее снизиться и заложить разворот с большим креном.
Всё в голове перемешалось. Настолько неординарная сейчас ситуация. А если это не то, что было у того самого Федотова и я просто солью остатки керосина? Себя и самолёт угроблю, и товарища туда же потяну.
– Под нами люди, Купер. Срезать не будем и зайдём на установленной дальности третьего разворота. Чтоб наверняка. У нас много топлива. Будем сливать, – ответил я, сняв справа жёлтый колпачок, прикрывавший нужный выключатель на панели приборов.
– Понял, командыр, – ответил Зураб.
На указателе скорости значение 600 км/ч, обороты работающего двигателя 90%. Самолёт летит без снижения, так что пора начинать слив.
– Гордый, 088 топливо сливаю и захожу на посадку, – доложил я руководителю полётами, одновременно отклоняя ручку управления в правую сторону и включая тумблер «Слив топлива».
– Вас понял. Условия на посадке прежние, – ответил он.
Как раз в этот момент тряска начала сходить на нет. Двигатель практически остановился. Топливо, если судить по показаниям топливомера, начало уходить.
– Вибрация снялась, – доложил я руководителю полётами, продолжая сливать топливо в безопасном районе.
– Топливомер показывает большой остаток, – сказал по внутренней связи Купер.
Прошло ещё несколько минут, прежде чем мы начали выполнять разворот на посадочный курс. Разворот выполнял с креном , чтобы не получилось сваливания.
– Гордый, выполняю четвёртый разворот, 1000 занял, – доложил я.
Шасси и закрылки пока не выпускаю. Закрыл кран слива топлива в тот момент, когда Купер мне подсказал, что остаток нам позволяет сесть. Главное – не допустить сваливания.
Аккуратно выхожу на посадочный курс и устанавливаю скорость 450 км/ч. Проходим километр за километром, но ощущение такое, что вот сейчас снова начнётся тряска.
– 088, дальний прошёл, к посадке с одним выключенным готов, – доложил я в эфир.
– 088, посадку разрешил. У земли штиль. Контроль за скоростью, – сказал руководитель полётами.
Купер подсказывал мне значение скорости и высоты. Над ближним приводом я загасил скорость до 400 км/ч. Высота 70 метров.
Вот и торец полосы под нами. Скорость ещё большая, но надо выравниваться. Самолёт пытается развернуться, но я выдерживаю направление.
– Скорость 330, – подсказывает Купер, и можно уже касаться полосы.
Есть касание! Начинаю тормозить на полосе и выпускаю парашют. Скорость замедляется, и я уже вижу рулёжку, на которой нас ожидает команда техпомощи.
Как только освободили полосу, руководитель полётами дал команду на выключение.
Наконец, можно выдохнуть. Сняв перчатку, я прикоснулся ко лбу и почувствовал, насколько он мокрый и холодный. А ведь в полёте самообладание сохранялось полностью, но внутренние переживания были в любом случае.
Я открыл фонарь. В кабину ворвался морозный воздух, смешанный с парами керосина. Первая мысль была, что это у нас вытекает топливо из самолёта, разливаясь по бетону рулёжной дорожки.
Рядом с самолётом показались наши техники, быстро подкатившие стремянки, чтобы мы смогли покинуть кабину. Засиживаться в самолёте не очень хотелось после столь короткого полёта.
Спустившись на бетон, я сразу посмотрел на хвостовую часть. Топливо не вытекает. Фюзеляж в районе двигателей цел, а тормозной парашют ещё болтался на стропах. В такой суматохе совсем позабыл о том, что его нужно сбросить.
Техники осматривали МиГ-31, пытаясь сделать предварительное заключение о его состоянии. Зураб в это время ходил под самолётом, возмущаясь, что так внезапно закончился наш полёт.
– Сержик, я думал мы покрутимся, посмотрим Подмосковье с большой высоты. Погода-то шикарная, – не унывал Купер, изучающим взглядом рассматривающий стойки шасси.
– Тоже не рад, что так быстро сели, – ответил я и подошёл к МиГ-31, чтобы погладить его по радиопрозрачному конусу. – Могли бы и вовсе… «на природе» воздухом дышать, если не хуже.
– Да брось ты, генацвале! Сильная вибрация была, не спорю. Но потом же нормализовалось всё, – сказал Купер, снимая шлем.
– А что по поводу топлива скажешь? – спросил я.
– Топливомер всё чётко показывал.
Я продолжал гладить МиГ-31. Повернув голову, заметил, как мне улыбается техник со шлемофоном на голове.
– Починим его, Сергей! Как новенький будет, – сказал он.
– Не сомневаюсь в вас, ребята, – показал я ему «класс» и ещё раз погладил самолёт. – Не болей больше. До встречи, – прошептал я.
К самолёту уже подъезжала «Волга» начальника школы испытателей. Я подошёл к Зурабу, прыгающему на месте. Сейчас будем вместе с ним отвечать за произошедшее перед Вячеславом Сергеевичем – начальником нашей школы.
Машина только остановилась, а к Гурцевичу уже бежал техсостав с докладом. Начальник школы, одетый в кожаную лётную куртку поверх строгого чёрного костюма, вышел из своей «Волги» и начал общаться.
Минуту спустя он покачал головой, что-то ещё уточнил у инженера и направился к нам. Даже шапку не одел, а ведь на улице мороз градусов 20!
– Рассказывайте, – сказал Вячеслав Сергеевич, поздоровавшись с каждым за руку.
– Командыр, это было что-то! Тряхнуло, топливо вниз пошло, но Серго вёл машину уверенно. Я по секрету вам скажу, что Родин – лучший с этого набора. Мне с ним так просто…
– Кхм, – прокашлялся Гурцевич, положив руку на плечо Куперу. – Я тебя понял. Теперь пойди, погуляй и расслабься, – сказал начальник школы и повернулся ко мне.
Я дождался, пока Зураб отойдёт на несколько шагов. За это время Купер чего только мне не показал жестами!
– Купарешвили, в отпуск у меня пойдёшь с завтрашнего дня. Будут тебе и виноград, и…цицинтин твой, – пригрозил Гурцевич. – Никаких летних отдыхов тебе.
– Цицмати, Вячеслав Сергеевич, – поправил я его. – Неравнодушен Зураб к этому растению.
– Его проблемы, Родин, – махнул рукой начальник школы. – Давай, рассказывай.
Выслушав описание всего хода событий, Гурцевич задумчиво посмотрел на самолёт и на меня. Мне бы сейчас очень хотелось заглянуть под капоты двигателей. Я на сто процентов уверен, что в одном из них произошло разрушение лопаток.
– Почему решил, что нужно сразу садиться? В баках топлива много, течи нет. Мог выработать. Топливомер, что показал?
– Выработать мог, но была вибрация двигателя, Вячеслав Сергеевич, – ответил я. – А топливомер, как оказалось, работал нормально.
– Очень странно. А что за светомузыка с включением всех табло топливной системы?
– Не могу знать, Вячеслав Сергеевич, – молниеносно ответил я и начальник школы задумчиво стал потирать подбородок, который на морозе уже стал румяным.
– Сейчас машина приедет. Дуйте в лётную комнату и пока рапорта пишите. Что и как было. Будем разбираться, – сказал Гурцевич и пошёл к самолёту.
Вскоре подъехал микроавтобус «Раф» и мы стали с Купером грузиться в салон.
На этом сегодняшние полёты были прекращены. В лётной комнате всем было интересно, что произошло на борту и как удалось посадить. Окончательно разобрав со всеми нашими товарищами сегодняшний инцидент, мы приступили к написанию рапортов.
Конечно, нашёлся среди ребят и тот, кто очень нам хотел помочь. Точнее, поддержать после перенесённого стресса.
Роль психолога была у Бори Чумакова – нашего со Швабриным соседа по комнате в общаге во время поступления. Его сильно интересовало моё здоровье, переживал ли я в процессе захода на посадку или нет.
– Сергей, вот я на тебя смотрю и понимаю, что у тебя СПВ, – сказал Боря, внимательно осмотрев меня со всех сторон.
– Эу, это что такое? Заразное? – спросил Купер, слегка отодвигаясь от меня.
– Зураб, ты кого слушаешь?! – воскликнул Швабрин, сев в кресло со своей «сиротской» кружкой чая. – Борян у нас книжку какую-то умную прочитал недавно и полностью в неё поверил.
– А нечего тут, Вань, иронизировать, – возмутился Чумаков. – Психология – наука важная. В нашем деле нужно быть подготовленным к стрессовым ситуациям.
– По мне видно, Борь, что не готов к стрессовым ситуациям? – улыбнувшись, спросил я у Чумакова.
– Видно. Так я тебе не про стресс, а про СПВ…
Купер совсем вышел из себя и вскочил со своего места.
– Да что это за зараза?! – начал возмущаться Зураб, переходя на свой родной язык и активно жестикулируя.
– Купер, успокойся! – громко сказал я. – Синдром профессионального выгорания.
Швабрин и остальные в комнате продолжали смеяться, наблюдая за тем, как Купер молча взывал к небу.
– Это хорошо. Я ж думал, что это что-то заразное. И… на это может подействовать, – показал он на паховую область.
– Зураб, на потенцию не влияет совершенно, – произнёс Боря с видом профессора.
– Ай, что это ты удумал?! Я же про ноги сейчас показывал тебе. У меня, как у советского грузина всё хорошо. Ларису Ивановну всегда хочу! – рассмешил всех Купер, напомнив о крылатой фразе из фильма «Мимино».
Купер продолжил писать рапорт, а Чумаков отвлекать меня бессмысленным разговором.
– Сергей, ну ты посмотри на себя? Давай определим, СПВ у тебя или что серьёзнее? – предложил Боря.
– Ты пару минут назад утверждал, что у меня есть этот синдром, – сказал я, не отрываясь от написания рапорта.
