Михаил Булыух
Марш анонимов. Крестопереносец
16. Божий гнев
Лихоман, а это, без сомнения, был именно он, чувствовал себя неважно.
Константин его сразу узнал, все приметы на лицо. В буквальном смысле. Щеки – во, глаза – во, зубы – во-о-о! Все в наличии. Только вот, не сказал Митрофан Силович, что и сам Лихоман – во! А то и вообще о-го-го.
Огромная голова серо-бурого цвета, на рахитичных ножках, высотой с двух Полбу точно. А это значит – почти четыре метра. Ну и в ширину столько же. Тоненькие, по сравнению с размером головы, будто усохшие ручки, все равно толщиной с бедро рыцаря, растут из тех мест, где, по идее, должны быть уши.
Занимался Лихоман странным делом… Ходил между склепами, собирал оставшиеся от умертвий косточки и пожирал. Пожрав несколько штук, напрягался и отрыгивал. Мелких таких лихоманчиков, кругленьких, лупоглазеньких, в отличие от него – розовых. Без ручек, без ножек. Просто шарики с ротиками, носиками и глазками. И с веснушчатыми щечками.
За ним уже катились пять или шесть таких вот… колобков. Константин не знал, кто такой Колобок, слово всплыло само.
И вот что еще бросилось в глаза внимательному рыцарю. Буковки и циферки над головой головы… Хм… как-то сумбурно… Над Лихоманом. Да, над ним. Фиолетовые. А что означает фиолетовый цвет, Боромир не пояснил. Циферки-то так себе – три и нуль. А у Полбу один и девять. «Ну, моя девятка эту тройку только так перекроет», – думал рыцарь, с громким криком несясь на урода.
Колобки, тоже с фиолетовыми буковками, все поголовно щеголяли гордой единицей. Их барон вообще в расчет не принимал.
– Боромир, ну договаривались же… – обернулась к рыцарю голова. – О, ты не Боромир!!!
– Во имя Господа-а-а-а! – и крестоносец, высоко подпрыгнув, вонзает искрящийся молниями меч в левый глаз чудовища. Мелкие колобки с громкими «ми-ми-ми» прыснули в стороны и попрятались меж каменных глыб.
Дальше началось страшное. Лихоман взревел, причем так пронзительно, что у Константина заложило уши, и стал лупасить героя ручками, пытаясь укусить острыми, как иглы зубами.
Рыцарь с удовольствием бы откатился в сторонку, чтобы перегруппироваться, вдохнуть и броситься на врага с новыми силами… Но… Меч намертво застрял в глазу чудища, а рука намертво прилипла к эфесу. Вот и болтается рыцарь на мече, огребая тумаков… Правда, и сам в долгу не оставался, пиная огромную податливую тушу ногами и норовя повернуться так, чтобы ткнуть левым кулаком врагу в правый глаз. Повернуться не удавалось, висел он неудобно. Кроме того, Лихоман не стоял на месте, а прыгал, бегал, катался по земле, тряс самим собой, все время визжал.
Несколько раз удалось поцарапать этого нечистого шпорами. Серебро явно не нравилось темной твари, каждая неглубокая, вроде, царапинка, вызывала душераздирающий крик…
Нервы у Полбу были на грани, он практически впал в истерику и панику. И, пожалуй, сбежал бы, кабы не прилип к врагу… Нет, вера его все еще сильна, и крестоносец сквозь силу выкрикивал священные строки «Отче Наш»… Но мы то понимаем с вами, что и Лихоман орет не просто так. Он дебаф повесил на рыцаря. Ну, или просто ультразвук использовал. Тут уж с какой стороны посмотреть.
Константин ни о дебафах, ни, тем более, об ультразвуке не знал. И просто боролся со страхом как мог. А он мог!
Сила воли у рыцаря стальная. А подкреплённая Верой – вообще непрошибаемая, куда там кевлару.
Жаль вот, только очки он не раскидал, когда девятнадцатый уровень получил, да? Так бы может и выжил… Учитывая, что, скорее всего, это снова была бы стойкость.
Головоногий метался, бился, все глубже вгоняя в себя меч. Стукал рыцарем о гранитные стены склепов, но вот укусить не мог. Зубами не дотягивался, ручками пытался поправить, но Константин был против. И все время при угрозе укуса бил Лихомана пяткой то в нос, то в челюсть или вообще куда придется. Отталкивался, и все повторялось заново. Драка была нешуточной, и, будь у рыцаря возможность, он бы… Впрочем нет, он бы все равно продолжал битву. Не тот Полбу человек, чтобы отступать или сдаваться. Но вот передохнуть… Да что там передохнуть, хотя бы нормально вдохнуть – не помешало бы.
Молнии, перекинувшиеся от меча, сотрясали тело Лихомана постоянно, его длиннющая красная полоска постепенно сокращалась… Но медленно, очень медленно. Гораздо медленней, чем полоска рыцаря… У Полбу оставалось ну совсем уж капелька, а у огромной руконогой головы еще больше половины
– … от лукавого… АМИ-И-ИНЬ! – из последних сил прохрипел крестоносец.
Небо разорвали тысячи отсветов, и практически из каждой звезды небосклона в Лихомана впились изломанные молнии.
«Божий гнев», – восхищенно подумал Полбу. И умер.
17. Ми – ми – ми…
Ту-ду-ду-ДУУУ!!! ДУ-ДУУ!!! Тр-р-р-ра-та-та-та-та-Та-ТА-А-А!!!!
Константин пришел в себя.
Это было что-то! Просто потрясающе!
Фейерверк взрывающихся перед глазами чисел, в основном двоек и еще каких-то… Пляшущие строки и нереальная, наполняющая душу божественная благодать!
В сознании разлетаются искрами тройка и нуль… снова фанфары, переходящие в барабанную дробь, нуль исчезает, появляется единица, двойка, еще одна тройка… Фанфары, не переставая, играют, но барабанов больше не слышно. Три и четыре. Три и пять. Три и шесть.
Аве Мария!!! Как хорошо-то… Господи, неужели он уже в Раю? Чувство такое, что разве именно в Раю испытать можно…
Наслаждение внезапно схлынуло, оставив лишь слабую тень… Но даже этой тени за глаза хватало, дабы рыцарь ощущал небывалую бодрость духа, радость, разбавленную толикой печали, да и что там говорить – счастье. Счастье человека, узревшего, пусть и одним глазком, райские кущи.
Константин огляделся.
Он все там же, лежит среди мрачных склепов… Лежит на чем-то мягком и бесформенном.
– Аве Мария!
Рядом с ним сидит… стоит… валяется… один из мелких розовых колобков, порожденных Лихоманом. И горько плачет. Прозрачные слезы текут по веснушчатым щечкам, длиннющим ресницам, носу и даже ушам. Точно, у шарика, размером чуть больше головы барона, есть маленькие аккуратные ушки. Колобок всхлипывает, скулит и все время лопочет «ми-ми-ми»…
Рыцарь присмотрелся. Нет, не красная надпись. Фиолетовая. «Вот сейчас отдохну минуточку, – подумал Полбу, – и раздавлю это исчадье… Интересно, а где остальные? Их же несколько было».
Колобок подкатился к барону, печально и серьезно посмотрев ему в глаза, и сказал:
– Ми-ми-ми.
И, уткнувшись носиком-пуговкой в геройскую подмышку, захныкал еще жалобней.
Константин хотел было оттолкнуть тварь, но на одной руке он лежал, а вторая все еще была приклеена к застрявшему в шкуре Лихомана мечу.
Шкура, хоть и сдулась уже изрядно, но меч не отпускала. Рыцарь приподнялся, с трудом перевернулся… колобок откатился на пару шагов и вполне отчетливо произнес:
– Аве Малия.
Полбу моргнул. Заявление головастика меняло дело в корне. Инфернальная тварь просто не могла произнести святое имя, а следовательно… Следовательно… Что именно «следовательно», крестоносец не знал. И решил проконсультироваться у епископа. Пусть и ере… православного. Во всех спорных ситуациях, еще с раннего детства, Константин привык спрашивать совета у святых отцов. А тут она такая спорная, что дальше вообще некуда.
Повозившись, сел.
Прислушался к себе, покрутился, поерзал… Вроде цел. Странно, этот урод его так бил и тряс, что все кости должны быть переломаны. Да и были, Константин отчётливо помнил, как хрустели ребра, ломались ноги, и красная полосочка все убывала… «М-да, – подумал барон. – Наверное, стойкости маловато. Не нужно было второй раз ловкачество, духовность и успешность эту повышать. Вот, испортил три очка, и кончилась жизнь. Вон, заместо тройки двойка светится. Убил меня Лихоман этот всё-таки».
Но, слава Господу, воскресил Он верного воина своего, как и обещал мудрый Боромир. Непременно нужно будет отблагодарить старика за науку.
– Славься, Господь… – пробормотал крестоносец.
О, свободные очки появились… Один три и нуль. Вот и зачем его писать этот нуль, если он не значит ничего? Константин не понимал.
Но решил, пока тут еще кто не выскочил, увеличить-таки себе стойкость. Вот, одно очко есть и еще три. Стало быть… На минутку задумался. Четыре.
Пока он соображал, колобок вновь подкатился и потерся зарёванной щечкой о кожаный подкольчужник.
– Слявься, Господь…
«Хм, – подумал, рыцарь. – Уродец уродцем, но, видно, нет в нем зла… Молитве святой его что ли научить? А что? Али-Бабу то крестили когда-то, принял его Христос, а мавр раньше вообще непонятно в кого верил. Благое дело будет… Но сначала… Блымс. Блымс. Блымс…
Свободные очки кончились, и рыцарь почувствовал себя намного увереннее. Вот, полосочка стала даже на вид плотнее и ярче. «Теперь пусть выскакивают враги, со всеми, с Божьей помощью, справлюсь, – подумал он. – Вот, только бы меч освободить… Или хотя бы руку».
– Ну… Малыш. Повторяй за мной. Отче наш …
– Отце нас…
– Иже еси…
– Изе еси…
…
– Аминь.
– Амиминь.
Что-то вдалеке грохнуло, небо осветилось яркой вспышкой, на мгновение наступил день. Полбу от неожиданности зажмурился, а когда открыл глаза, ярко-фиолетовая надпись над колобком превратилась в бледно-оранжевую.
«Что бы это значило?» – подумал рыцарь. Протянул руку и погладил головастика. Тот довольно мяукнул.
– Ми-ми-ми? – спросил он. – Ми-ми?
– Не понимаю, – пожал плечами барон. – Наверное, придется еще раз по лбу от графа получить…
– Да че тут понимать-то, – внезапно раздался сзади незнакомый полупьяный голос. – Он спрашивает, ты его мамка или папка?
18. ПендАль
Рыцарь резко развернулся, выставив перед собой меч. И сам не понял, как именно удалось высвободить, все произошло в мгновение ока.
– Эй-эй… – толстенький, невысокий человечек лет сорока-сорока пяти отпрянул, икнул и поднял руки ладошками вверх. – Я хороший…
Барон присмотрелся. В предутреннем зареве четко читалась белая надпись. Игрок. Слава тебе, Господи, а то уже думал очередное чудище…
– Ты кто?
И тут Константин понял, что разговаривают они на франкском… Да и голос похож… Тот сквернослов? Который орал слова, которые Полбу старался и не думать даже.
– Я-то… Игрок я, такой же, как и ты… Только вот, не боевой. Корзинщик я. Всю жизнь дома корзинки плел и тут этим занимаюсь… Занимался. А зовут меня ПендАль. Корзинщик ПендАль, сын корзинщика ПажопьЕ… Все мы – ПажопьЕ – корзинщики. С давних пор. И дед мой корзинщиком был, и прадед… И корзинки у нас загляденье – прочные, добротные! Те, что эти халтурщики, ВинчИки, плетут – даже рядом не валялись! Тут ведь главное что? Не только правильный прут найти! Эээ! Нееет! Тут ведь важна каждая мелочь. Вот, когда…
– Эй, тише, тише, хватит! – Константин даже немного отступил от толстячка. Словесный поток превратился в поток рекламный, а после в инструкционный. И теперь грозил смыть барона и унести в дальние дали детального знания секретной технологии изготовления корзинок.
– Я ведь чего… Я ничего. Я, вообще, просто хотел спасибо сказать. А то сижу тут уже месяц с этой стервой… Сил нету терпеть. Пока ее не привели, еще ничего было, ну побоишься полчасика в сутки, остальное время – свободен, делай, что хошь… А как она появилась – все! И то не так, и это не эдак… И Лихомана этого даже перевоспитывать пыталась, представляешь? Ну, княжна, ну и что? А я вот – корзинщик! И еще не понятно, от кого из нас больше пользы! Я все ждал, когда она в умертвие начнет превращаться, а она все никак. Вроде и новолуние прошло уже, пора бы…
– В умертвие? Ты что? Колдун???
– Я то? Нет, как можно! Чур-чур меня… Корзинщик я. И дед мой, и пра…
– Молись!
– Эээ??? Чего?
– Молись, говорю! «Отче Наш» читай! Быстро!
– За…зачем… А, понял, понял… Не надо, не надо, убери меч… Убери… те… Сейчас… – Толстячок перекрестился сначала по-католически, потом по-православному, и начал. – Отче наш, иже еси…
В общем, предварительную проверку Пендаль Пожопье прошел. Рыцарь немного успокоился, но все равно посматривал на человечка настороженно.
– Хорошо. Аминь. Откуда здесь взялся-то? Раз франк? Да и как так «небоевой игрок»? А мир? Жеребьевка, турнир, спасение мира…
– Ой, долгая это история… Кстати, а к тебе…
Пендаль вдруг обратил внимание на насупленное лицо крестоносца. Барон уже понял, перед ним человек простой – не рыцарь, и даже не бастард. А, следовательно, следует объяснить субординацию путем… Угу, по лбу разок врезать, и все, корзинщик поймет. Полбу напрягся.
– … вам. Не нужно хмуриться, не нужно… как к вам обращаться? – опять засуетился Пожопье. – Ты… вы… воин? Или клерик? А то я никак понять не могу. Хотя, ваша милость – человек благородный, сразу понятно, даже без доспехов, но насмотрелся я на благородных, завсегда понимаю, если благородный, но когда…
– Тихо! – корзинщик заткнулся, будто выключили, а Константин приосанился. – Имя мое славно в веках, и несу я его с гордостью и честью! Узнай, что зовут меня сэр Константин Полбу, рыцарь Серебряной Шпоры, барон Шардо и Бельд. Но ты недостоин трепать мое имя своим простонародным языком и обращаться ко мне должен – «господин барон» или «сэр рыцарь»! Или «ваша милость».
«Хм, – подумал Полбу. – А на франкском название ордена Серебряной Шпоры звучит не так глупо, как на русском».
– Конечно, господин барон, конечно… – корзинщик поклонился. – Благодарю за науку, сэр рыцарь…
– То-то! – ух, как давно уже не приходилось разговаривать с нормальными людьми… Сплошь в этих еретических землях то неправильные пейзане, то благородные, но странные дворяне… А то еще и неписи непонятные, прости, Господи. С самого начала он допускал панибратское отношение пейзан в следствие шока и растерянности. Да и требовать от сиволапых селян знания этикета не стоило, пусть их. После, выяснилось, что окружают его люди сплошь благородные. И вот, сейчас, наконец-то…
– Ты говорил, тут княжна? И где прочие… колобки? И ты тут откуда? И, вообще, почему дело к рассвету, ведь ночь только-только наступила? И умертвия эти – чьих рук дело, где колдун поганый? И…
Град вопросов, посыпавшийся на ошалевшего Пажопье, совсем смутил корзинщика. Перебивать сурового господина барона он не решался и честно старался запомнить все…
– Сэр рыцарь, сжальтесь! – толстячок молитвенно сложил пухленькие ручки. – Я все не запомнил, но по мере сил…
– Начинай, – милостиво разрешил Константин. Он вообще лояльно относился к неполноценности низших сословий, часто прощал и редко порол нерадивых слуг. Гораздо реже, чем соседи. Ограничивался щелбаном. Но в них-то поднаторел… Его стальных пальцев пуще пожара боялись полобно все обитатели Шардо и Бельд.
– Позвольте сказать, ваша милость, что живу я в этом мире уже более двенадцати лет… Многое приметил, кое-что понял, и даже чему-то научился. Когда я сюда попал, мне предложили стать воином, но я совершенно не воинственен, ни капельки не благороден, и, когда меня собираются бить, глаза сами закрываются, ноги дрожат, и руки трясутся… Не для боя я рожден, сэр рыцарь… – корзинщик горько вздохнул. – Но и здесь, в Жизни, требуются мастера. И вот, мне предложили стать… как это тут называется – крафтером. Чистым Крафтером. Без возможности получения даже базовых боевых навыков. Крафтер – это мастер по-здешнему. Крафт всяким может быть, но чем больше тренируешься в чем-то, тем явственнее проявляется специализация. Вот я – корзинщик. Навыки, еще с детства привитые, помогают, а их, как говорится – не пропьёшь. Мои корзины…
– Ты опять?
– Ой, прошу прощения, прошу прощения, ваша милость… Я просто почти год с нормальными людьми не разговаривал, вот, накопилось. Вы, ваша милость, не перебивайте, я ведь к сути веду… Ээээ… Так вот, когда вы, господин барон, помереть изволили, чудищ этот еще часа четыре издыхал. Носился по кладбищу, головой бился о стены, меч ваш волшебный выдрать пытался. А меч все не вытаскивался, и вы на нем, хоть и мертвый, но за рукоять держащийся, болтаться соизволяете… А меч из-за этого считается ударяющим, как я понимаю. И хоть по чуточке, но бил чудища. Да и молнии помогли. Он ведь, Лихоман этот, не простой моб… Он – босс локации. Это такое специальное название для очень сильного чудика, да. Фиолетовым цветом отображается. Раз в десять сильнее таких же, но красных. А то и поболее… Таких, как он, обычно целым отрядом убивать ходят, и то часто сливаются… Погибают, то есть. Так вот, пока он тут бегал, он почти всех своих колобочков сожрал сызнова. Кроме этого, который в норе крысиной застрял, вот, лишь сейчас к утру выдрался. Он при их съедании лечился и снова бегал, ранился. А как светать начало – вы и воскресли. А Лихоман уже часа два как издох. Игроки всегда к утру воскресают, на заре. Вот так.
– А ты-то это все откуда знаешь?
– Так я видел все… Перед боем Лихоман к нам в подвал заглянул, напугал, подзарядился… Он меня затем и держал, чтоб далеко не ходить, когда перекусить захочется. А как услышал я звуки долгожданные, с подвала вылез и все-все видел! Вы – геройский герой, господин барон, позвольте еще раз выразить почтение… – и корзинщик глубоко поклонился.
– Так ты что, Лихоману служил? Темным силам? Предатель рода человеческого?
– Не служил, не служил я! В плену мы были! И все ждали, когда же нас освободят…
– Точно! Ух, бездельник, не с того начал! Княжна! Дама! Где она? – Галантный рыцарь вдруг смутился и пригладил торчащую во все стороны бороду. – Как я выгляжу?
– Как настоящий рыцарь, сэр рыцарь! Пушистым, как я заметил, вы еще до битвы быть изволили, а сейчас волос ваш – благородно сед!
– Как???
Константин схватил прядь и попытался ее рассмотреть. Точно, белый как лунь. Это слегка огорчило крестоносца, но не сильно. Он никогда особо не заморачивался прической и лишь стригся по текущей моде. А текущая мода не менялась уже лет двести и выражалась словами «главное, чтоб шлем налезал».
– Это у Лихомана свойство такое есть… Было. Он пугать очень страшно умеет… Умел. Даже вот, когда местные сюда приходили, он разок свистнет, разок гикнет, и все, трясутся воины и убегают. А вы вот… Не сбежали! До смерти бились, и даже опосля!
– Рыцарь с помощью Господа одолеет любое наваждение! – гордо сверкнул глазами барон. – Все. Довольно. Веди к даме.
– Да чего там вести… Вон, в центральном склепе подвал. Там мы и томимся. Томились.
– А чего она сама-то не вышла?
– Не может, господин барон. Она волосами к столбу привязана. Из нее же умертвие делать собирались. Вы, ваша милость внимание обратили? Все местные скелетихи – с длинными волосами. Чем волос длиннее – тем умертвие качественней. Эта княжна на моей памяти уже четвертая.
– Ах ты, трус! Бездарь! Недотепа! И пальцем не пошевелил, чтобы от страшной участи прекрасных дам спасти? Ну, получишь у меня, готовься! А ну подставь лоб!
– Ваша милость…
– Быстро, я сказал!
Тяжело вздохнув, корзинщик склонил голову. Рыцарь примерился и, пожалев простолюдина, щелкнул в четверть силы.
Глаза толстячка собрались в кучку и слегка затуманились, он присел и потряс спутанной шевелюрой. Не седой к слову сказать, ну, седой не полностью, а так, через волосок.
– Все, хватит с тебя. Пошли, представишь меня княжне. И проваливай потом куда хочешь.
– Конечно, конечно… Господин барон, а смею ли я надеяться… Меня ведь каждый обидеть может… Сэр рыцарь, возьмите меня к себе, а? Я полезным слугой буду! Драться правда не могу, но… И одежду почищу, и лошадь оседлаю, и корзину… Ну если вдруг будет нужно. И вообще – много чего умею… Ваша милость, не гоните! – и Пендаль Пажопье рухнул на кругленькие коленки.
– Посмотрим, – буркнул барон. И широким шагом направился к указанному склепу.
19. Данунашка Пани Рошек
– Вот, – сказал Пендаль. – Это девка… Ой, ааа… ваша милость, за что подзатыльник?
– Дева.
– Да, точно, простите, господин барон… Господин барон, перед вами – княжна Гданьского Поморья, дочь каштеляна пана Пробуса Рошека, прекрасная дева Данунашка пани Рошек Гданьская… Ну, она так говорит. Причем постоянно. Чудо, что сейчас молчит, ведь слово нельзя вставить. Вообще, когда умертвия ее притащили, я сначала обрадовался, что не один буду, а потом… Ой… Аааай…
– Меня представляй, бездарь, – рыцарь хоть и глядел зачарованно на изящную, лет восемнадцати рыжеволосую девушку, отвлекся на секундочку в воспитательных целях. Он уже начал воспринимать корзинщика в качестве слуги, а слугам и оруженосцам нужно постоянно напоминать, кто главный и умный, а кто все время крайний.
Пожопье, потирая лоб, забормотал что-то на языке, отдаленно напоминающем новгородский, но совершенно непонятном.
– Księżna, raduj się! Oto nasz zbawiciel! To mój pan Konstantin Naczole, rycerz Srebrnej ostrogi baron… tych… jak ich, żeby ich diabli wzieli… dwóch województw, nie pamiętam jak się nazywają…
Рыцарь не вслушивался в эту тарабарщину, он безотрывно смотрел в бездонные зеленые глаза рыжеволосого чуда. Все равно, кроме слов «княжна» и «Константин», он ничего не разобрал.
Девушка немного смущенно, наконец, опустила веки. Наконец, ага. Рыцарь смог выдохнуть. Присела, видимо выполняя некую норму варварского этикета, и ответила на том же языке:
– Moja wdzięczność, o dzielny rycerz. Odwagę doskonale podkreśla… – Она явно смутилась еще более, мило покраснела, сглотнула и подняла взгляд с того места, куда смотрела, повыше. Рыцарь, не знавший плотских утех… угу, уже недели две, все понял и попытался прикрыться Пендалем. – Mieczem. I szlachetne rysy twarzy.
– Так, Пендаль… Кхм… Я тут мало что понял, из того…
– Она сказала…
– Не важно. Ты ее спроси, она чьей-то дамой сердца является? А то ведь нехорошо будет, нельзя чужую даму сердца… хм… Сначала дуэль… то да се… похороны… Короче, дело долгое.
– А, господин барон, понял, понял! Вы хотите…
– Молчи, дурак!
– Так я и так знаю… Нет у нее никого, ваша милость. Весь ее род вырезали, жениха, с которым она помолвлена была, на воротах распяли, отца в колодце утопили… Ее саму и двух сестер – вражьи паны забрали, чтоб замуж насильно за дальних родственников выдать и тем свои притязания незаконные на родовые земли княжны упрочить.
– Распяли это хорошо… – задумчиво пробормотал рыцарь. Спохватился. – То есть, конечно, плохо, плохо! Прости Господи, что за мысли непотребные! Само собой, я его лично должен был кончить! То есть, сразить. Ага, сразить… Этой вот рукой! А ну отойди!
Он несильно оттолкнул толстячка в сторонку и рухнул перед прекрасной Данунашкой на одно колено.
– О, прекрасная княжна! Дева грез моих и мечтаний! Как долго искал я средь грязи и крови, свершая немыслимые подвиги и подвергаясь страшным опасностям, вас, о, несравненный бриллиант этого мира! Позвольте мне возложить мой меч к вашим прекрасным ножкам и назвать красивейшую из Данунашек дамой сердца моего! – По правде говоря, меч был не совсем его, да и Данунашек он до этой поры не встречал ни единой, но это частности. А что до прежней дамы сердца… Что ж, по правилам, он в течении тридцати трех лет должен был ее уведомить лично, гонцом или по средствам голубиной, либо бутылочной почты.
– I, ale, lecz, ależ… – только и могла со сконфуженной улыбкой и непонятным блеском в глазах бормотать девушка.
– Эээх… Благоро-о-одные… – Пожопье покачал головой. – Ваша милость, она согласна. Говорит, мол, ага, да, само собой, давай… Вы, господин барон, только имейте в виду, она…
– А ну пшел вон, бездарь!
– Господин…
– Иди, я сказал! Займись чем-то… Что там слуги обычно делают? Иди!
– Но ваша ми…
– Гррр!!! – Полбу развернул Пендаля лицом к выходу и отвесил смачный пендаль.
– Поня-я-ял! – заорал тот супротив всех физических законов и назло гравитации вкатываясь вверх по лестнице.
