Михаил Владиславович Барро
Пьер-Жан Беранже. Его жизнь и литературная деятельность

Болезнь впервые дает о себе знать Беранже в 1851 году. Через четыре года она приняла уже угрожающую форму: поэт страдал гипертрофией сердца, осложненной болезнью печени. По временам он стал терять память, силы его падали с каждым днем. Смерть Юдифи 8 апреля 1856 года еще более ухудшила его положение. Девица Фрэр умерла от рака желудка. Незадолго до ее смерти поэт обратился к ней с вопросом, не желает ли она видеть священника, но она отвечала отказом. Беранже с трудом проводил ее до церкви и хотел проводить до могилы, но силы покинули его, и с глухими рыданиями, опираясь на друга, поэт возвратился в свое опустевшее жилище.

В мае 1857 года он дополнил свое завещание, где просил похоронить его без всякого шума и даже известить газеты о его смерти лишь по совершении погребения. В июне того же года у Беранже стал помрачаться рассудок; пустынная улица Вандом не переставала оживляться многочисленными группами поклонников поэта, спешивших узнать о его здоровье. Тьер, Минье и Лебрен бывали у постели больного каждый день. Их присутствие оживляло его, к нему возвращалось сознание, и он довольно весело беседовал с друзьями. «Знаете, как я называю вас, Беранже? – говорил ему Тьер. – Я вас называю французским Горацием». «Что-то скажет на это римский!» – с улыбкой ответил поэт. «Беранже, – говорил Минье, – мы увидимся с вами на небе». «Да, так говорят, – отвечал поэт, – и я надеюсь». Такие минуты просветления случались очень редко.

С разрешения архиепископа Беранже посетила в это время его сестра-монахиня. Она пришла в сопровождении другой монахини, свидание было непродолжительным и больше не повторилось. Есть основание думать, что духовные пастыри пытались спасти погибшую душу поэта, а неудача попытки лишила сестру счастия присутствовать у постели умирающего. Беранже посещал также священник его прихода, аббат Жусселен, старый знакомый еще в Пасси. В одно из последних свиданий, прощаясь со священником, поэт сказал ему громко: «Ваша обязанность дает вам право благословить меня, я также благословляю вас. Молитесь за меня и за всех несчастных, моя жизнь была жизнью честного человека, я не помню ничего, что заставило бы меня краснеть пред Богом…»

Ночь с 15 на 16 июля была сплошным страданием поэта. Наутро собиралась гроза, на улице и в комнате больного была нестерпимая жара. Во дворе дома толпились почитатели, в комнатах – ближайшие друзья: Перротен, издатель сочинений Беранже, Антье, муж и жена, академик Лебрен, молодой писатель Поль Буато и другие. Больной сидел в большом кресле посреди комнаты. Дыхание его было медленным, изнурительный пот выступал на лбу, взгляд был блуждающим, бессознательным. Доктор Труссо объявил, что пульс замедляется и близок конец. В тридцать пять минут пятого, 16 июля 1857 года, после долгих предсмертных мучений, поэт успокоился навеки. Едва только успел он испустить последнее дыхание, как министр внутренних дел поспешил объявить опечаленному Парижу, что государство принимает на себя заботу о похоронах Беранже. Полицейский префект, сенатор Пьетри, поспешил с объявлением о похоронах поэта. «Франция, – писал префект, – только что потеряла своего национального поэта! Правительство императора желает воздать публичные почести памяти Беранже. Эта благочестивая почесть должна быть отдана поэту, песни которого, посвященные восхвалению отечества, помогли увековечить в сердце народа воспоминание об императорской славе…» Суть дела следовала дальше. «Я узнал, – говорил дальше префект, – что люди партии видят в этом печальном торжестве только случай возобновить беспорядки, которыми сопровождались в прежнее время подобные церемонии. Правительство не допустит такой шумной манифестации во время почтительного и патриотического траура похорон Беранже…» Пьетри опирался на волю поэта: «Что касается похорон, если можете избегнуть шума, сделайте это…»

Похороны поэта состоялись на следующий день после смерти. Войска стояли шпалерами на пути печальной процессии, за ними толпился народ, опечаленный смертью писателя и изумленный быстротою его погребения. Речей не было, если не считать возгласов из среды народа и с балконов на пути процессии: «Слава, слава Беранже!..»

Вражда, поднимавшая голову уже при жизни поэта, вскоре после его смерти обнаруживает всю свою ярость. Клерикальные противники поэта – Вейльо, Понмартен – пытаются забросать грязью не только произведения, но и личность самого писателя. С другой стороны, новые литературные деятели Франции начинают относиться к поэту с какой-то пренебрежительной снисходительностью… Они забывали тот восторг, чуждый всякой зависти, с которым Беранже приветствовал каждый признак литературного прогресса своей родины. «Никогда стих, – писал Беранже при появлении „Жоселена“ Ламартина, – не поддавался с большей легкостью и истиною описаниям и рассказам, самым трудным, всегда сохраняя свое изящество и гармонию. Это был великий прогресс нашей поэзии: с этих пор она может все сказать и все описать…»

Причину нападок реакции на Беранже нужно искать в духе времени. Франция Наполеона III быстро теряла гражданскую доблесть и потому как бы раздражалась вековечным призывом к ней в произведениях Беранже…