Михаил Владиславович Барро
Ж. Мольер. Его жизнь и литературная деятельность
Появление «Тартюфа» совпало с самым разгаром распри между янсенистами и иезуитами. И те, и другие впадали в крайности и не щадили друг друга, но «умственное» превосходство было на стороне янсенистов. В их рядах находился Блез Паскаль; со злою иронией, могучим красноречием и неотразимою логикой в своих «Письмах из провинции» он наносил жестокие удары последователям Лойолы. Какое положение занял Мольер в этом религиозном споре, кого изобразил он в своем «Тартюфе»? Одни склонны думать, что он принимал сторону иезуитов и в лице своего героя вывел янсениста; другие утверждают обратное. Вернее всего, что и первые и вторые ошибаются. Человек XVII столетия, Мольер по своему умственному складу приближался к энциклопедистам XVIII-гo. Ученик Гассенди, он не мог замкнуться в какой-нибудь одной религиозной доктрине, но в то же время его рука не поднялась бы на искренних сторонников известной идеи. Он метил в другую сторону, в толпу приспешников, окружавших и иезуитов, и янсенистов и под покровом религии скрывавших свои грязные побуждения. Здесь, на этой бирже сделок с небом, Мольер мог найти не одного лицемера. Можно смело утверждать, что, изображая этот тип, он не имел в виду никакой отдельной личности, а разумел многих. Буало недаром называл его «созерцателем».
Самая попытка Мольера нарисовать образ порочного ханжи не была единственной ни во французской, ни в иной литературе.
Целые поколения писателей трудились до него над разработкою типа лицемера, но от их произведений веет то односторонностью, то аллегорией; гений Мольера закончил эту работу и создал одно из величайших произведений всемирной литературы.
Не имея возможности поставить на сцене своего «Тартюфа», Мольер решил нанести своим противникам удар с другой стороны и написал «Дон-Жуана». Враги обвиняли его в безбожии, – он бросил им в лицо яркого представителя их среды, человека без всяких правил нравственности, попирающего земные и небесные законы. Никто не отыскивал на этот раз, с кого написал Мольер своего героя: оригиналов было слишком много.
В андалузских хрониках сохранилась повесть о Дон-Жуане Тенорио. Он похитил дочь командора Уллоа и убил ее отца, но так как преступник был молодой представитель одной из знатных севильских фамилий, то убийство осталось безнаказанным. В роли мстителей за командора выступили тогда францисканские монахи, они завлекли убийцу Уллоа в свой монастырь и умертвили его. Во избежание мщения могущественных родственников Тенорио они сочинили затем басню о том, что Дон-Жуан оскорбил надгробную статую командора, и та вдруг ожила и увлекла его в ад… Такова легенда о Дон-Жуане. Первая литературная обработка ее принадлежит Габриелю Телецу, профессору теологии и севильскому проповеднику. В начале XVII века под псевдонимом Тирсо де Молина он написал героическую комедию «Севильский соблазнитель и каменный гость», вещь довольно грубую и полную благочестивых ужасов. Из Испании пьеса перешла в Италию и, получив под пером Онофрио Джилиберти оттенок арлекинады, достигла Франции. В Париже эту пьесу играла итальянская труппа под одной крышей с труппою Мольера на сцене Пале-Рояля. Пьеса имела успех, и актеры Мольера убеждали его поэтому воспользоваться легендою о Дон-Жуане. Но если Мольер и приступил тогда к обработке этой темы, то во всяком случае он сделал в то время только первые наброски своего «Дон-Жуана», который был окончательно написан гораздо позже, под живейшим впечатлением запрещения «Тартюфа». Представляя собой один из шедевров Мольера, он носит поэтому отпечаток торопливой работы, а страстные тирады против лицемерия еще более подчеркивают его связь с «Тартюфом». Автор спешил нанести своим противникам новый удар среди их несмолкших еще благочестивых речей о бесчестии предшествовавшего произведения. Тем не менее, подобно «Тартюфу», «Дон-Жуан» – одно из лучших творений Мольера. Две фигуры особенно ярки в этой комедии – фигура Сганареля и его господина. С многочисленными оговорками, что он говорит не о Дон-Жуане, Сганарель произносит жестокий, но справедливый суд над этим представителем французской аристократии, осторожно скрытым автором под испанскою фамилией. «Мой господин, – говорит Сганарель, этот прозревший наконец Маскариль, – мой господин – величайший злодей, какого когда-либо носила земля, бешеная собака, дьявол, турок, еретик, не верящий ни в небо, ни в святых, ни в Бога, ни в оборотня…» В речах Сганареля Поль Линдау справедливо видит первую ласточку Французской революции…
«Дон-Жуан» был поставлен в Пале-Рояле 15 февраля 1665 года. Несмотря на полные сборы кассы, после пятнадцатого представления он был снят с репертуара, а со второго Мольеру пришлось уже переделывать слишком резкие места. Впечатление от пьесы превзошло его ожидания. Вскоре последовало и полное запрещение ее. Мотивы, вызвавшие его, воспрепятствовали также и напечатанию «Дон-Жуана». Он был издан уже после смерти автора. Но и тогда Вино и Лагранж, первые издатели сочинений Мольера, принуждены были по требованию полиции уничтожать многие сцены в напечатанных уже экземплярах, и только счастливая случайность сохранила для потомства два полных экземпляра и дала возможность восстановить первоначальную редакцию «Дон-Жуана»..[6]
В 1665 году Мольер поставил при дворе сатиру на современных ему врачей – «Любовь-лекарство». В этом же году Арманда родила второго ребенка, дочь Мадлену. Временно восстановившийся семейный мир вскоре сменился, однако, для Мольера прежними муками. В таком настроении он удалился из Парижа на свою дачу в Отейле. Здесь он написал «Мизантропа» – третье великое и в то же время наиболее субъективнейшее произведение. Прототипом Альцеста некоторые исследователи считают герцога Монтозье; его же называли, стараясь навредить Мольеру, и некоторые из современников. Это лишнее доказательство их злобы и вместе с тем непонимания ими «Мизантропа». Нет никакого сомнения, что прототипы Альцеста имелись в среде французского общества; это – евангельская соль земли, необходимая для развития народов; но если уж поднимать вопрос, откуда заимствовал писатель черты и настроение своего главного героя, то лучше всего обратиться к самому писателю. Несчастный муж, объявленный вредным писатель и гражданин, лишь благодаря покровительству короля избегающий не заслуженной им кары, Мольер ближе всех стоит к Альцесту и даже сливается с ним… Случайная встреча Мольера в отейльском парке с честным нищим[7] вызывает у писателя известное восклицание: «Où la vertu va-t-elle se nicher!» («Вот где гнездится добродетель!»), а его гости Буало, Расин и Шапель после долгой беседы с хозяином вдруг приходят к решению утопиться, – эти отейльские события подтверждают мнение о тождестве Мольера и Альцеста.
Представления «Мизантропа» начались 4 июня 1661 года. Главную роль в пьесе исполнил сам автор. Трагическая фигура Альцеста не могла быть удачной в изображении Мольера: он не блистал в таких ролях, но ожидания не оправдались – Мольер играл как никогда. Здесь еще раз можно видеть подтверждение родства писателя и его героя.
Как картина нравственного упадка современного Мольеру общества и отражение его личного настроения «Мизантроп», несмотря на этот исторический и биографический характер, принадлежит к числу произведений одинаково живых под всяким небом и во все времена. Он представляет как бы вторую редакцию комедии Мольера «Дон-Гарсия»; отсюда вывод – великий писатель всегда относился отрицательно к своим современникам.
За «Мизантропом» последовали «Лекарь поневоле», «Мелисерт» и «Сицилиец». После представления «Сицилийца» Мольер заболел, и все уже ждали его смерти. Вероятно, желая чем-нибудь обрадовать больного, Людовик разрешил ему постановку «Тартюфа» с условием переделать слишком резкие места. До сих пор Тартюф выступал в комедии в качестве духовного лица; теперь Мольер нарядил его в светское платье, окрестил Панюльфом, а всю пьесу – «Обманщиком» и в таком виде поставил на сцене Пале-Рояля 5 августа 1667 года. Стечение зрителей было громадным; смягченная пьеса произвела, вследствие самого смягчения, подчеркивавшего идею автора, чрезвычайно сильное впечатление. Враги Мольера опять пришли в движение, и президент Парижского парламента Ламуаньон запретил дальнейшие представления «Тартюфа». Людовика в это время не было в Париже, он находился при армии во Фландрии. Когда получено было запрещение, зрители уже наполняли театр. Об отмене спектакля их известил сам Мольер и, говорят, посмеялся при этом над Ламуаньоном. «Господа, – сказал он будто бы, – мы с удовольствием сыграли бы вам „Тартюфа“, но он запрещен. Господин президент не желает, чтобы его представляли на сцене». Гораздо вероятнее, однако, что Мольер не говорил ничего подобного. Одновременно с запрещением представлений «Тартюфа» Ламуаньоном парижский архиепископ Гордуин Перефикс под страхом отлучения от церкви запретил верующим не только смотреть, но даже читать и слушать пьесу. Театр Мольера был закрыт в течение семи недель, по воле самого директора. Лагранж и Ториллер, любимые актеры Мольера, повезли его прошение к королю о снятии запрещения с «Тартюфа», но вернулись с неопределенным ответом. В прошении к королю Мольер писал, между прочим, что в случае запрета пьесы он принужден будет прекратить сценическую деятельность, и так как этого разрешения не было получено, то он долго не играл ни в Пале-Рояле, ни у короля и сказывался больным. Король принужден был обратиться к де Визе.
В 1668 году Мольер написал «Амфитриона», «Жоржа Дандена» и «Скупого». Все три пьесы гораздо ниже предшествующих им трех шедевров Мольера. В «Амфитрионе» устами Сосия писатель намекает на тяжелое положение человека, принужденного угождать сильным мира. В самой пьесе в лице Юпитера не без основания видят намек на Людовика XIV. В «Жорже Дандене» и в написанных вскоре после него комедиях «Мещанин во дворянстве» и «Графиня Эскарбаньяс» Мольер смеется над стремлениями своих соотечественников изображать из себя аристократов. В этом смехе сказалось презрение Мольера к внешнему блеску и признание всех сословий одинаково почетными. Иначе и не мог говорить автор «Дон-Жуана», представивший своих маркизов в виде новых шутов. С «Жоржем Данденом» Мольер опять выступает при дворе.
5 февраля 1669 года после пятилетнего запрещения были разрешены наконец представления «Тартюфа». Религиозный спор между янсенистами и иезуитами в эту пору прекратился; фигура лицемера могла поэтому, без особенного вреда для благочестия, появиться на подмостках сцены. Желающих видеть его было так много, что пьеса давалась сорок четыре раза подряд. Но в последовавшем издании «Тартюфа» автору все-таки пришлось прибегнуть к уловкам, чтобы сгладить резкость своего произведения. В этом издании «Тартюф» был снабжен подстрочными примечаниями. Так, когда Дорина начинает выражаться слишком резко, нападая на ханжей, примечание гласило: «Это говорит служанка». «Это говорит негодяй» – стояло в тех местах, где Тартюф заходит слишком далеко в своем кощунстве.
Ободренный успехом «Тартюфа», Мольер написал в 1672 году новую сатиру – «Ученые женщины». Автора этой остроумной комедии, принадлежащей к числу его лучших произведений, совершенно неосновательно упрекали в том, что он проповедует здесь обязательность для женщин невежества как лучшего охранителя их нравственности и счастия их семей. Ясно, что Мольер имел в виду совсем другое. Он нападает в своих «Ученых женщинах» на тех же жеманниц и педанток, на которых он нападал в своих прежних произведениях. Его ученые женщины – тоже смешные жеманницы, но в области науки.
17 февраля 1672 года умерла Мадлена Бежар. Как мы говорили уже, в своем завещании она оставила все свое состояние Арманде. В этом не без основания видят доказательство того, что Мадлена была матерью жены Мольера. Вскоре после ее смерти Мольер переехал на новую квартиру на улице Ришелье. Все отзывалось здесь богатством и изяществом, особенно комната Арманды. Простота царила только в кабинете самого писателя. Главным украшением этой комнаты был большой дубовый шкаф, где помещалась библиотека Мольера. Тут было 360 томов, между прочим, Библия, Плутарх, Геродот, Диодор Сицилийский, Сенека, Ювенал, Теренций, собрания французских, итальянских и испанских комедий. Здесь же хранились, по всей вероятности, рукописи Мольера, эта эмбриология его творчества, первая редакция «Тартюфа», наконец, письма и перевод Лукреция «De natura rerum». Все это навсегда погибло после смерти писателя. Стены кабинета украшали два эстампа: портреты Анны Австрийской и Конде. Особое помещение в доме было занято театральными костюмами Мольера, среди которых находился костюм Альцеста с зелеными лентами (любимый цвет писателя). Сходство Мизантропа и Мольера распространялось, таким образом, и на костюмы обоих. Заговорив о костюмах Мольера на сцене, необходимо сказать несколько слов о нем самом как актере. Еще в первые годы своей сценической деятельности (1643 г.) Мольер, по словам Тальмана де Рео, выделялся среди своих сподвижников как замечательный исполнитель комических ролей. С годами его искусство в этой области только увеличилось. Что касается трагических ролей, то, если верить Монфлери-сыну, автору «Экспромта в отеле Конде», Мольер в этих ролях был только смешон. Здесь необходима оговорка. Реформатор в литературе, Мольер был таким же реформатором и в сценическом искусстве. До него и при нем в Бургонском отеле актеры читали свои роли нараспев, почти речитативом. Мольер внес в свою игру простоту и естественность, и вот это обстоятельство и не нравилось рутинерам и вызывало их смех. Ставя «Мизантропа» на сцене Пале-Рояля, где Мольер исполнял трагическую роль Альцеста, он присоединил потом к этим спектаклям свой «Экспромт в Версале». Очевидно, сопоставлением своей игры с игрою критикуемых им актеров других театров он как бы указывал, как должно вести сцену. Голос Мольера был слаб и несколько глух (он наследовал от Марии Крессе грудную болезнь), и ему стоило большого труда исполнение ролей. Когда появились первые признаки обострения недуга, Буало упрашивал Мольера бросить сцену и ограничиться положением писателя и директора труппы. Мольер отказался наотрез от этой идеи. Он был такой же преданный своему делу актер, как и писатель.
