Михаил Армалинский
Что может быть лучше? (сборник)
Любимое дело
Впервые опубликовано в General Erotic. 2000. № 19.
С одной стороны, ей и ему хотелось разнообразия. С другой стороны, не менее важной, Дженнифер и Джорджу нужны были деньги. Часто размышляли они вслух, как соединить вместе две стороны одной медали. Да чтобы она была из чистого золота. Джордж придумал. Дженнифер одобрила. А быть может, и наоборот. Обсудили возможные варианты. Детали и общее. Осталось воплотить. В плоть. В её плоть.
Они оделись в нарядное. Она сверкала. Он светился. О, как Дженнифер была красива! А как Джордж был хорош! Она не отпускала его руку. И заглядывала Джорджу в глаза. Он прижимал её к себе. Они предвкушали.
Вошли в одну из лучших гостиниц города. Направились прямо в бар. Там, как всегда, сплошные мужчины: бизнесмены, отцы семейств, владельцы, менеджеры. Возрасты на выбор лет с тридцати и выше. Торчали две некрасивые женщины, окученные со всех сторон мужчинами. Ибо лучше не было, а что было – лучше, чем ничего.
Несмотря на полумрак, все мужчины разом выхватили из него глазами Дженнифер. Её светлая кожа и солнечные волосы заставили головы повернуться или по меньшей мере вынудили глаза скоситься. Мужчины её мысленно облизали. Две женщины одарили её взглядом, ревниво оплевав. А в Джорджа некрасавицы всматривались жадно и сглатывали слюну.
Чарующая пара села за столик неподалёку от бара.
Как и договорились, Джордж и Дженнифер стали шарить глазами по мужским фигурам и лицам в поисках достойного.
Официант принёс её любимое Chardonnay. Джордж заказал сок, чтобы не поддаваться алкоголю.
– Как тебе тот, у стойки, разговаривающий с барменом? – спросил он.
– Можно. Но лучше другой, что с полуседой шевелюрой.
– Желание дамы – закон.
Они ещё повыбирали, но вернулись к её первому.
– Ну, с богом, – напутствовала Джорджа его возлюбленная.
Дж и Дж, как они себя стали называть, познакомились на лекции по мотивации, на которую их послали фирмы, где они работали. Сами бы они никогда не пошли на это поистине религиозное мероприятие, заполненное нездоровым энтузиазмом, сомнительными примерами чудес индивидуального обогащения и дурно скрываемыми усилиями лектора продать слушателям видео– и аудиокассеты с навечно запечатлённым, а следовательно, ещё более нездоровым энтузиазмом.
Джордж и Дженнифер сидели в соседних рядах и сразу обратили внимание друг на друга. С радостью заметив, что каждый из них скучает, в отличие от входящих в раж слушателей, они улыбнулись друг другу и в перерыве решили сбежать с лекции. Убежищем оказался номер в том же отеле, где проходило мероприятие.
Заполнив тремя щедрыми порциями спермы три восхитительных отверстия Дженнифер и гарантировав языком, что Дженнифер получила свою долю божественных судорог, Джордж со спокойной совестью принялся за речевое общение:
– Единственный трюизм в этой лекции, который наводит меня на размышления, это: «Найди в своей жизни любимое дело, отдайся ему целиком и построй это дело так, чтобы получать за него деньги».
– Ты нашёл своё любимое дело? – поинтересовалась Дженнифер со счастливым лицом женщины, испытавшей многократный оргазм.
– Давным-давно, – не задумываясь отозвался Джордж с лицом мужчины, выполнившим сладостный долг перед очередной представительницей рода, перед которым он всегда чувствует себя в неоплатном долгу.
– Не будет ли нескромным с моей стороны спросить, что же это за любимое дело? – кокетливо выясняла Дженнифер, играя пальцами с его членом.
– Нескромным? – переспросил Джордж, скосив глаза на её пальцы. – А что это слово значит?
Они рассмеялись, и Джордж вернулся к поставленному вопросу:
– Моё любимое дело – приносить наслаждение женщинам. Хорошее определение?
– О, мой бескорыстный джентльмен! – прильнула к нему Дженнифер.
– Ошибаешься, в этом моя корысть как мужика. А ты нашла своё любимое дело? – спросил Джорож.
– Конечно, – с готовностью откликнулась его возлюбленная, – приносить наслаждение мужчинам.
– Что ж, полдела сделано. Но разве мы отдались этому делу целиком? – торжественно обратил Джордж к себе и к Дженнифер основополагающий вопрос.
Они опять рассмеялись, тем самым показывая, что делают всё, что на данный момент могут, но ещё не всё, что возможно. Однако нужно уже было дойти до конца этого провозглашённого канона жизни. И они поразмышляли о том, как это любимое дело построить так, чтобы получать за служение ему деньги. И вот через месяц страстных встреч они оказались на пороге первой денежной попытки.
Джордж встал из-за стола и направился к их жертве-счастливчику: типичному успешному бизнесмену лет под сорок. Стройному, самоуверенному, крепколицему.
Джордж подсел к нему на стул у бара, держа в руках свой бокал с соком.
– Хелло, – окликнул он его.
Мужчина повернулся к нему с коньячной рюмкой, держа её у губ, – он завершил глоток и отвёл рюмку.
– Хелло, – ответил он выжидательно. На его пальце торжествовало обручальное кольцо. Он подпадал и под минимальный критерий безопасности.
Джордж протянул руку и назвал своё имя.
– Роберт, – с улыбкой пожал тот его руку. – Мы где-то встречались?
Он тщетно напрягал свою память, всматриваясь в Джорджа.
– Мы уже встретились, сию минуту. Вы остановились в этом отеле?
– Да. – Роберт улыбнулся, видно, принимая Джорджа за чуть подвыпившего весельчака.
Джордж продолжил:
– Моя возлюбленная послала меня поприветствовать вас, вы показались ей знакомым.
На его вопросительный взгляд – где она? – Джордж указал на Дженнифер, сидящую за столиком и смотрящую на Роберта мимо подошедшего к ней мужчины, который пытался познакомиться.
– Такую красивую женщину нельзя оставлять в одиночестве, – заметил Роберт и помахал ей рукой. Мужчина, отшитый Дженнифер, отошёл от неё, а она улыбнулась, сверкнув в полумраке великолепными зубами.
– Роберт, что бы вы отдали за приключение с такой женщиной?
Роберт отвёл взгляд от Дженнифер и внимательно посмотрел Джорджу в глаза:
– Я надеюсь, что у вас, Джордж, есть полномочия вести такой разговор.
– Можете не сомневаться.
– Не будет ли тогда более удобным сесть к ней за столик и обсудить это вместе?
– Нет, все обсуждения надо вести со мной. Тэмми не любит разговоров.
Дж и Дж договорились, что не будут раскрывать её настоящего имени. Кроме того, Джордж хотел выдавить из него сам как можно больше, а потом уже использовать чары Дженнифер, чтобы додавить ещё.
– Что же вы предлагаете? – спросил Роберт.
– Всё, что вы пожелаете.
– Сколько это «всё» будет стоить?
– Две тысячи.
Бизнесмен посмотрел пристально на Дженнифер, а потом на Джорджа.
– Как это «всё» будет происходить?
– Мы с Тэмми придём в ваш номер в гости.
– Мы? Вы тоже?
– Да. Мы с Тэмми никогда не расстаёмся в любви, мы просто позволим разделить вам наши радости.
– Тогда вы должны платить мне, – заулыбался Роберт.
Джордж встал со стула, показывая, что он готов уйти.
– Подождите, Джордж. Я пошутил. Я предлагаю пятьсот.
Джордж снова сел за стойку.
– Мы собираемся быть у вас не торопясь, часа два-три. Тысяча восемьсот – ради первого знакомства.
– Тысяча, не больше.
– Пойдём за столик к Тэмми, – предложил Джордж, справедливо полагая, что теперь вблизи с ней соискатель должен уступить ещё.
– Тэмми, это Роберт, – представил его Джордж, чуть было не назвав её настоящее имя.
– Здравствуйте, Роберт, – улыбнулсь она своей действительно обворожительной улыбкой. – Это я выбрала вас.
Джордж между тем думал, как бы не увлечься ситуацией и не забыть о деле. Он видел, что Дженнифер захотелось Роберта, а нужно было продолжать торговлю. Джордж напоминающе нажал под столиком ногой на её ногу.
– Роберт почему-то не ценит время с тобой по достоинству.
Роберт взял руку Дженнифер в свою и целовал её пальцы, поглядывая на Джорджа. Она опустила другую руку под стол и погладила его вздувшуюся ширинку.
– Тысяча пятьсот, – сказал Роберт сквозь пальцы Дженнифер.
Дж и Дж одобрительно переглянулись.
– Договорились, – завершил сделку Джордж.
Они направились из бара к лифту. В лифте были двое мужчин, слюнявивших глазами Дженнифер. Все молчали. Впервые при ярком свете они разглядывали друг друга. Роберт был хорошим уловом. Дорогой костюм на ладном теле, умная голова с мужественными чертами лица. Его глаза пылали. Дженнифер уставилась в этот огонь и лишь иногда взглядывала на Джорджа с лёгким извинением за свою страсть. Джордж поощрительно улыбался.
Номер оказался на тридцатом этаже с прекрасным видом на светящиеся изнутри небоскрёбы.
Чуть дверь номера щёлкнула за ними, Роберт обнял Дженнифер за талию и нацелился было на поцелуй.
– Прошу прощения, – остановил Роберта Джордж, взяв его за плечо, – давайте сначала закончим деловую часть.
– Хорошо, – сразу согласился Роберт, ушёл быстрым шагом в спальню и вернулся.
– У меня наличными есть только тысяча, остальное я выпишу чеком, на чьё имя?
Джордж дал ему своё имя, и Роберт нетерпеливой рукой выписал чек и отсчитал ему десять сотенных.
«Даже если он отменит потом чек, тысяча – это тоже неплохо», – подумал Джордж и спрятал деньги и чек во внутренний пиджачный карман, что был на молнии.
Роберт повёл Дженнифер в спальню, и Джордж последовал за ними.
Дженнифер раздевала нового возлюбленного, он – её, Джордж – сам себя.
Через десять секунд все были голые.
Дженнифер, как всегда, взяла инициативу, положила Роберта на спину, взяла в рот его красивый член, облизала его до нужной кондиции и забралась на него. Джордж сидел сзади и держал её за зад, разводя в стороны ягодицы, видя, как жадно углубился член Роберта меж её сочащихся губ. Джордж привстал, его поджидал её дышащий сфинктер. От их регулярных радостей у неё в анусе заработали железы смазки, подобные вагинальным. Джордж плавно углубился в Дженнифер, ощущая движение Роберта через чрезвычайно тонкую стенку. Он сравнивал, шутя, её толщину с толщиной презерватива, настолько чётко ощущалась шейка её матки или член другого мужчины.
По движениям и стонам Дженнифер Джордж знал, когда надо кончить, чтобы принести ей максимальное наслаждение, – она любила, чтобы кончали в неё за две-три секунды до её оргазма, чтобы семя было уже в ней и её спазмы всасывали его. Кроме того, ощущения мужских спазм были для неё верхом возбуждения, которые сталкивали в неотвратимость собственного оргазма.
Она уже давала Джорджу знать, стеная и глубоко насаживаясь, что уже – скоро. Но тут Роберт оторвался от рта Дженнифер, приостановил свои движения и сказал:
– Сладкая моя, я хочу поменяться с Джорджем местами.
«Что ж – подумали Джордж с Дженнифер, – раз клиент просит…»
Роберт вывернулся из-под Дженнифер, оставшейся стоять на четвереньках, а Джордж посторонился и уступил ему место. Джордж смотрел, как Роберт умело вдавливает член в радостно расступающийся сфинктер. Джордж полез было на место Роберта, под Дженнифер, чтобы не оставлять её недозаполненной.
– Джордж, – сказал Роберт, – а ты еби в зад меня.
Это было для Джорджа неожиданностью, ибо он никогда раньше не делал этого. Но и здесь он понял, что надо выполнять желание клиента. Да и всё когда-то случается в первый раз, а это не самый худший вариант. Джорджа к тому же разобрало любопытство: сравнить ощущения в женском и мужском заду.
Роберт медленно двигался в Дженнифер, а Джордж подступился к нему сзади – чуть волосатые ягодицы, раскрыл их, как женщине, и там, среди волос, светилось нечто, делающее мужчину и женщину почти неразличимыми. Роберт приостановил свои движения, позволяя Джорджу углубиться в него. У него ещё не заработали смазочные железы, и Джордж послюнявил свой член. Когда он углубился до упора, Роберт возобновил медленные движения, к которым Джордж приравнял свои. Двигались в такт. Джордж держал его за бёдра, непривычно узкие, радуясь, что всем им так хорошо да ещё деньги за это в кармане.
Джордж от новых ощущений чувствовал, что долго не выдержит, дал знать Дженнифер стоном приближение и задвинул в Роберта всё, что скопилось. Роберт с лёгим стоном тоже кончил, сжимая член Джорджа анусом значительно сильнее, чем женщины. Мышцы и здесь оказались сильней у мужчины. За Робертом, как последнее выстроенное в ряд домино, ухнула в оргазм Дженнифер.
«Совсем неплохо для первого раза», – подумал Джордж, и Дженнифер потом поделилась с ним, что эта же мысль посетила её сразу после последней спазмы.
Они расцепились и легли – Дженнифер лежала между мужчинами. Её подмышка пахла сладким потом похоти, который переборол даже дезодорант.
– Теперь ты, Тэмми, соси его хуй, а ты, Джордж, соси мой, – скомандовал Роберт и добавил: – Ничего не смывая.
Помедлив мгновенье, необходимое для осознанности выполнения приказа, Дженнифер поглотила хуй Джорджа, побывавший в заду нового любовника, потому что это хуй любимого, а на нём всё желанно, тем более от пришедшегося по вкусу любовника, а Джордж облизывал его хуй, потому что он побывал в глубинах Дженнифер, а они облагородят любой предмет, в них погружавшийся, тем более первый для Джорджа хуй, оказавшийся вполне уместным во рту.
Они образовали кольцо и долго не хотели его разрывать мужским оргазмом. Роберт в этом кольце замкнулся на клитор Дженнифер, а он приводил её к оргазму многократно. Дженнифер знала, как ублажать Джорджа, и всё это вводило её в особый раж, обострявший её мастерство. Оргазм начался у Джорджа и пронёсся по кольцу. Ему в рот плеснуло семя, и он, как птица, несущая червя птенцу, донёс почти всё до рта Дженнифер, и она в страстном поцелуе под влиянием очередного оргазма сглотнула всё и вылизала язык Джорджа.
Организм наслаждения разделился на три части. И они лежали в восторженной прострации.
– Неплохо поработали, – сказал Роберт. – Мне завтра рано вставать, и нам пора расставаться. Я приезжаю сюда раз в две недели, и, надеюсь, мы сможем встретиться снова.
Заставлять Дж и Дж не пришлось, они быстро оделись, Роберт поцеловал Дженнифер в губы, а Джорджа в щёку.
– Дай мне твой телефон, – попросил Роберт Джорджа.
Тот продиктовал.
Когда они садились в машину, Дженнифер сказала:
– Не знаю, как тебе, а мне очень всё понравилось: и сладко было, и полезно.
– Да, – согласился Джордж – первый блин вышел настоящим трёхслойным тортом. – И они поцеловались.
– Но ты допустил ошибку, – сказала ему Дженнифер, отстранясь, – нужно было взять с него дополнительные деньги за то, что ты его ублажал.
– Ты права, в следующий раз не оплошаю. Поехали, вложим чек в банк, чтобы, чего доброго, он не отменил его назавтра, – предложил Джордж.
– Давай. Рента на этот месяц и еда – оплачены. Теперь можно и об удовольствиях подумать, – радостно подытожила Дженнифер.
– Когда снова пойдём на охоту? – спросил Джордж.
– Завтра, – ответила Дженнифер и положила голову на плечо Джорджу.
Через неделю Роберт позвонил Джорджу договориться о встрече в его близящийся приезд. Он останавливался в том же отеле.
– Видишь ли, – начал корректировать финансовые условия Джордж, – в прошлый раз я тебя ублажал сверх нашей договорённости. Так что, если ты хочешь, чтоб я к тебе подключился, это будет на тыщу больше.
– А ты приходи без Тэмми, – услышал Джордж в трубке.
– Как без Тэмми?
– А так – ты меня интересуешь больше, чем она.
– Мне нужно подумать, – проговорил опешивший Джордж.
– А чего думать – ты свою тыщу получишь.
– Хорошо, – быстро согласился он – слишком легко шла в руки эта тысяча. «Определение “любимого дела”, – подумал Джордж, – теперь надо будет расширить».
Поэтические предпочтения
Впервые опубликовано в General Erotic. 2000. № 24.
Странные влечения были у этого Поэта, такие же, казалось бы, взаимоисключающие, как и его поэтический талант и баснословное богатство, полученное им в наследство.
Поэта сего влекли чрезмерно толстые женщины, тогда как время он проводил со стройнотелыми красавицами. Как известный человек, ведущий светскую жизнь, он был постоянно на виду, и ему приходилось для сохранения приличий появляться в обществе только с элегантными и красивыми женщинами.
С толстыми, а часто и вообще с бесформенными женщинами он встречался тайно.
Руки, губы, и всё, чем Поэт мог пробовать женщину на ощупь, требовали обилия плоти, а общаться ему приходилось с тонконогими, сухопарыми манекенщицами. Во всяком случае, такими они ему представлялись по сравнению с теми, желанными.
Кроме того, его любовная лирика, обращённая к женщинам, подразумевала в героинях красавиц, как полагали читатели и критики. Если бы вдруг стало известно о Поэтовых предпочтениях, то его поклонники, а особенно поклонницы, могли не только разочароваться в нём, но и даже возненавидеть.
Когда в двадцатилетием возрасте Поэт впервые осознал своё влечение, то поначалу он облюбовывал и облюбливал просто полных женщин, потом – уже откровенно толстых, а затем стал искать только таких, плоть у которых была буквально необъятной.
Но странное дело – когда он добывал себе толстых женщин, то, колыхаясь на них, он в мечтах представлял себе стройную любовницу, а когда он проводил время со стройной женщиной, ему всегда не хватало её плоти, чтобы чувствовать себя полностью в неё погружённым.
Ли была женщиной высокого роста и носила свободную широкую одежду, которая, как она была уверена, скрывала её огромное тело. Лицо Ли было хотя одутловатым, но красивым, и это было для Поэта необходимой принадлежностью обильной женской плоти.
Поэт познакомился с ней в небесах. Вернее, в самолёте, где они сидели в широких креслах первого класса, а Ли даже в такое кресло помещалась с великим трудом и поэтому большую часть полёта стояла. Когда они приземлились, она уже была готова выполнить все земные желания Поэта.
Обыкновенно женщину встречают по лицу, а провожают по насыщении её телом. Уродливое лицо нередко может оказаться существенным препятствием для эстетически чувствительных мужчин, среди которых не последнее место занимают поэты. Посему, чтобы не оскорбить своего чувства красоты, мужчины, бывало, укрывали некрасивое лицо женщины задранной юбкой, тряпкой, одевали ей на голову мешок или совершали священнодействие в темноте – и всё для того, чтобы отталкивающее лицо не портило пейзаж прикладных частей женского тела.
Нередко инициатива прикрытия лица исходила от самокритичной женщины, которая предлагала: «Хочешь, лицо прикрою?» Такой честный порыв мог возникнуть у женщины только от страстного желания заработать или бесплатно отблагодарить своим телом.
Размышляя над своими влечениями, Поэт пришёл к выводу, что когда лицо прикрыто, его как бы и нет, но зато беспрепятственно раскрывается панорама с глубоким и влажным ущельем или предстаёт портрет «губки бантиком» ануса. В процессе падения в ущелье или в момент, когда анус под давлением перестаёт быть молчаливой точкой и произносит букву «о», можно себе навообразить любое красивое лицо. Главное, чтобы хую было сладко, тогда и тебе всему сладко будет. Взор твой видит роскошествующую пизду, мягкий живот с точным центром пупка, лобок разнообразной густоты и цвета и хуй, утопленный в блаженстве, вылезающий как бы сделать вдох и снова ныряющий во влагалище ли, в прямую ли кишку, в коих бы ему попеременно жить да поживать и горя снаружи не видать.
Но на этот раз всё перевернулось не с ног на голову, а с головы на живот. Ли была красавицей. Лицом. Годов ей было двадцать три. Голубые глаза, густые каштановые волосы, налитые губы, всегда готовый лизать язык. Ли предупредила Поэта о своей необычной толщине перед первым раздеванием. На что он ответил: «Я люблю полных женщин, исходя из простого и очевидного принципа: чем больше у женщины плоти, тем больше самой женщины».
Однако, когда Ли сняла с себя одежду, её красивое лицо перестало притягивать Поэтин взгляд и не потому, что он увидел пизду, а потому, что он её не увидел. Вернее, он её увидел позже, но с трудом. А дело обстояло так: взору Поэта открылось тело, не похожее на человеческое, это были огромные куски бесформенного мяса, которые начинались сразу под грудью и спадали вниз. Сама грудь неузнаваемо терялась в грудах мяса, которые сразу под ней возникали в форме не связанных друг с другом кучек, холмиков и горок. Соски с трудом можно было рассмотреть в огромных складках, которые вовсе не выглядели грудями, но, разглядев, только по соскам становилось понятно, что это – молочные железы.
Посередине живота проходила вертикальная складка, разделяющая левый и правый массив мяса. Пупка не было. Лобок был скрыт провисающим мясом, которое прятало бёдра и доходило чуть ли не до ляжек, как мини-юбка. Поэту пришлось задрать эту «юбчонку» на живот, чтобы открылся лобок и в раздвинутых ногах замаячила знакомая суть, не тронутая творящимся выше уродством и лишь перекликающаяся с красотой лица.
Выстраивались две вехи красоты, между которыми торжествовало уродство. Теперь Поэт старался не отрывать глаз от лица Ли, пока распоряжался хуем так, чтобы он вошёл в исправно влажное отверстие под глыбами мяса. Когда проникновение состоялось и хуй почувствовал себя как дома, торс поэта кое-как укрыл собой мясные глыбы под ним, но они вылезали по сторонам, а красивое, вошедшее в блаженство лицо сияло перед поэтическими глазами. На краткие мгновенья всё стало прекрасным.
Когда любовники очнулись, Поэт решился спросить Ли, что такое с ней случилось, произошло или приключилось, что сделало её столь плотеобильной. Ответ её был медицински чёток: Ли родилась с кишками наружу, и ей была сделана операция по вкладыванию их вовнутрь живота. Возможно, эта операция нарушила процесс размножения клеток, и они стали плодиться беспорядочно, в основном на территории груди и живота. Ноги и руки тоже отозвались на это нарушение, и с них волнами свешивалось мясо. Создавалось впечатление, что мышцы отказались работать и плоть болтается как попало. Однако Ли весьма резво для своих размеров могла двигать всеми конечностями.
Поэт пытался унять своё потрясение и переводил глаза от живота к лицу, но взгляд снова возвращался на живот. «Неужели уродство влечёт нас не менее сильно, чем красота?» – спрашивал он себя.
Как бы там ни было, но красота и уродство в данном случае сосуществовали бок о бок, а точнее – лицо о торс.
Ли наблюдала за Поэтом спокойно – с ней уже случалось так, что, когда мужчины отчаянно на неё стремились, как только она обнажалась, у них отвисали челюсти, обвисали члены и ужаснувшиеся мужчины в отвращении стушёвывались, пренебрегнув зияющей пиздой, которой Ли стремилась их привлечь, задирая кверху свисающее над лобком мясо. Получалось нечто противоположное ожидаемому – вожделенная нагота женского тела не соблазняла, не влекла, а отталкивала.
Лишь один раз Ли удалось в полумраке обмануть мужчину и, не раздеваясь, задрать платье, но не слишком высоко, а лишь для того, чтобы открыть доступ ко влагалищу. Она умудрилась под платьем подтянуть наверх мясную «юбчонку», и мужчина впопыхах справил своё дело. Но когда он всё-таки разобрался, что к чему, он убежал так же резво, как и его предшественники.
Поэт же оказался стойким. После первого шока, который был связан больше с ошеломлением, чем с отвращением – ведь в чрезмерную женскую плоть он всегда стремился, – Поэт оправился достаточно быстро. Для отдохновения глаз он попросил Ли перевернуться на живот, чтобы не видеть его. Но и спина была покрыта громадными сгустками плоти. Зад же у Ли был вполне красив, как её лицо, и анус жадно вбирал Поэтов хуй. Но в стороны от ягодиц, на уровне, где должна была быть талия, расплывалось мясо, и зад напоминал желток в глазунье, красующийся в растёкшемся белке, хотя, разумеется, был не жёлт, а вполне достойного цвета.
Поэт старался смотреть не на окружение, а лишь в жирную точку ануса. Подобное он научился производить и с пиздой – только ею радовался глаз, и потому он вычленял её из тела, по возможности пренебрегая уродливой оправой.
Ли напоминала русалку по тому разочарованию, которое она в себе таила – женщина с отталкивающим телом, к которому влечёт красота её лица. Но благодаря всё-таки наличию двух отверстий Ли была прекраснее любой русалки.
Отправляясь на тайную встречу с Ли, Поэт грезил только этими двумя отверстиями в её необозримом теле. А на обратном пути, потеряв к ним интерес, он размышлял об отвратности остальной её плоти. Но через некоторое время желание возвращалось, и бесформенность мяса начинала даже увлекать Поэта – он говорил себе, что получил то, о чём мечтал: обилие женской плоти, но собранное в кучу.
Что же касается Ли, то она была безмерно счастлива, ибо нашла-таки любовника, да ещё богатого, да ещё Поэта. Хотя за последнее ей пришлось в итоге пострадать, правда хеппиэндно. Ведь всякий поэт по сути своей обладает бурной фантазией, и Поэт, о котором идёт повествование, не был исключением. А фантазии влекут нас жить.
Углубившись в Ли и созерцая её мясо, обхватывая его руками и как бы сгребая к центру, будто это поднимающееся и убегающее тесто, Поэт, как обычно, мечтал о прекрасных линиях тонкой талии да округлых ладных бёдер. Когда же Поэт оказывался в тех же позах со своими красивыми поклонницами, он, уже привычно, представлял на их месте плотеобильную Ли.
В глубине души его тяготила такая двойственность желаний. Насколько было бы беззаботней, думал он, удовлетворяться красавицами, которые у него имелись в избытке, как было бы замечательно, если бы уродство перестало его влечь.
Однажды ему попался в руки журнал, посвящённый художественной татуировке. В нём приводились фотографии различных частей тела с филигранными, изощрёнными работами татуировщиков. На одной спине была вытатуирована танцовщица в ярком платье, с веером и кастаньетами, изгибающаяся и манящая. Эта татуировка натолкнула Поэта на мысль, которая вскоре превратилась в навязчивую фантазию, – а её следовало немедленно воплотить, как он это делал со всеми фантазиями. Но для участия в выполнении этой затеи требовалось согласие Ли. Впрочем, она ради того, чтобы сохранить к себе интерес Поэта, пошла бы на всё, о чём бы он ни попросил. И Поэт об этом без труда догадывался.
Дальше всё дело было за деньгами, которых у Поэта водилось предостаточно. Он связался с татуировочными художниками и выбрал из них лучшего, который писал по телу картины с мельчайшими, точно выведенными деталями. С ним Поэт обсудил не только рисунок, который должен был вытатуировать художник, но и тип туши. В туши состояла особая забота, о которой ниже – она была не менее важна, чем сам рисунок. Художник нашёл специалистов по древним татуировкам из Африки и Южной Америки и получил тушь, за которую Поэт заплатил маленькое состояние. Было известно о секте татуировщиков, на которых не действовал яд самых опасных змей, вследствие чего все почитали их за волшебников и магов. Оказалось, что, постоянно татуируя друг другу изображения на теле, они использовали краску, в которую добавляли крохотные порции яда от разных змей. Регулярно накалывая татуировку такой краской, художники таким образом делали прививки, вырабатывая в себе иммунитет к змеиному яду.
Художник-татуировщик приезжал в особняк Поэта ежедневно в течение нескольких месяцев. Ли пришлось на это время поселиться в особняке, чему она была несказанно рада. Более того, Поэт взял Ли на содержание, так как работать ей в течение этой почти ежедневной и фундаментальной процедуры было просто невозможно. Две служанки, медсестра и врач были приставлены к пациентке, чтобы следить за её самочувствием во время длительного процесса татуировки.
Однако радости у Ли убавилось, когда Поэт объявил ей, что не будет заниматься с ней любовью, пока на её теле ведутся работы, так как не хочет видеть татуировку, пока она не будет полностью закончена. Будучи человеком соболезнующим чужим бедам, Поэт разрешил ей, если удастся, соблазнить художника-татуировщика, чтобы он, имея полный доступ к её телу, мог бы проникать в него не только иголками. Ли жаловалась потом, что всё, к чему ей удалось склонить художника – это получить его позволение удовлетворить его ртом. К остальному её телу мастер не пожелал прикасаться, кроме как иголками.
Поэт тем временем продолжал свою половую жизнь, меняя стройных на толстых и толстых на стройных. Но среди толстых не было такой прекраснолицей и в то же время такой плотеобильной, как Ли.
И вот наступил день, когда можно было принимать работу. Ли волновалась больше всех – она понимала, что от успешности татуировки зависит её будущее с Поэтом. Принятие работы происходило, как и было решено, вечером в спальне. А именно – в действии.
Когда Поэт вошёл в полумрак будуара и взглянул на широкую кровать с балдахином, он прежде всего увидел на мягко подсвеченной подушке красивое лицо Ли. Издали обнажённое тело её испускало туманный свет, ибо краски, которые использовал татуировщик, были, по договору, флюоресцирующие. Подойдя ближе к кровати, Поэт увидел произведение искусства: на кровати лежало идеальной формы женское тело с головой Ли: на бескрайней плоти была вытатуирована тонкая талия, небольшие груди, пропорциональные полные бёдра, нежный живот с пупком посередине. Эта картина занимала, наверно, лишь десятую часть плоти Ли, которая была не видна за пределами светящейся розовой татуировки. Очертания длинных стройных ног соединялись татуировкой бёдер так, что лобок и пизда совпадали по месту с границами татуировки. Поэтому, когда Поэт попросил Ли развести ноги, ему открылся вид, вполне соответствующий мастерски изображённому роскошному телу.
– Повернись на живот, – скомандовал Поэт, и Ли медленно, с огромным усилием перевернула свою плоть. По пути, когда она оказалась на боку, светящаяся стройная фигура вдруг обнаружила свои границы – на боках ничего татуированного не было, и в полумраке он предстал тёмным пятном, затмившим линию края красоты. Но через мгновение, когда Ли перевалилась на живот, глазам Поэта открылась вторая половина дивной фигуры, вытатуированной на спине, ягодицах, ногах. Художник поработал не только над совершенством очертаний, но и над фактурой кожи – её цвет поглощал все неровности, бугры и впадины плоти Ли, попадавшие внутрь изображения прекрасного тела. Как спереди, так и сзади главное отверстие бёдер оказывалось точно в нужном месте светящейся плоти.
Удовлетворённый увиденным, Поэт должен был теперь насытиться прочувствованным – он сбросил с себя шёлковый халат, подошёл к лежащему на животе телу, раскрыл светящиеся ягодицы, положив руки не внутри татуированных идеальных очертаний, а вне их, на свисающую плоть. Между ягодиц зиял мрак, в котором он умел перемещаться на ощупь. И вот Поэт замер в глубине, охватывая руками чрезмерную плоть, но видя перед глазами сияющее совершенство меры.
Затем он попросил Ли перевернуться на спину (для чего ему пришлось сойти с кровати, потому что места для Поэта при перевороте не хватало), и насладиться зрелищем спереди и ощущениями входа в творилище будущего.
