Михаил Андреевич Бедрин
Темный разум
Книга посвящена отцу, довольно рано покинувшему этот мир – Бедрину Андрею Юрьевичу
Автор пишет с периода юности и по сей день.
Книгу, которую вы держите в руках, автор создавал на протяжении всего периода своего становления как личности, оттачивая и отшлифовывая шероховатости уже на закате третьего десятка лет.
Здесь вы можете найти нестандартные взгляды на популярные вещи, а также авторское видение многих событий.
Оглавление
Оглавление
Об авторе10
Путь на эшафот12
Полёт15
Город17
Любовь20
Разговор по душам22
Счастье26
И всем воздастся…29
Последний из…31
Белый шум34
Я с изъянами, я – уязвимый…37
Я знаю: ты – рядом…40
Никто не может нам с тобой помочь…43
Самое счастливое время на свете…46
Проклятие рода человеческого49
Вот и всё51
Стоимость трусости53
Слишком грустно быть бессмертным…56
Это тебе на карманные расходы59
Бабочка63
Случайности не случайны67
Неужели они меня победили?70
Книга Судеб, ты мне больше не страшна…72
Вдох–выдох75
За гранью77
Закрывай глазки78
Замкнутый день81
Инквизитор83
Исконный87
Нездешний89
Нет времени у времени91
Отсутствие выбора93
Подавай зрелищ!94
Спорим?!97
Статист99
Тайный знак103
Огоньки105
Мечты107
Кто всё это придумал?109
Кто там дышит, в темноте?112
Долгая дорога114
Надежда умирает… Последней?116
Внезапный Z (цикл рассказов)
Началось118
Самый последний твит120
Выучи, вызубри…121
Пока смерть не…122
Мудрость предков124
Внутри головы126
Есть или не есть128
Кое что за бесплатно129
Приспособленчество130
Кулинарный шедевр131
Реальная магия (цикл рассказов)
Исписаный листок132
Предмет средоточия133
Я теперь всё могу134
Самый тяжёлый бой135
А как же я?137
Тщетно138
Прочь из моей головы139
День на репите141
Точно есть143
Потянет144
Изменить нельзя оставить146
Научный бестселлер148
Ключи от города150
Мне не жаль154
Что ты чувствуешь?156
Свидетели конца света158
Погружение в себя159
Страх160
Мам, а можно?161
Кое что163
Дневник (цикл рассказов)
Записки на полях165
Источник самонадеянности166
Страницы моей памяти167
Страница памяти169
Стыд сквозь время170
Чти-то утерянные страницы172
Предпоследняя страница174
Так что же дальше?175
Я много чего…178
Я космос, детка?182
Неужели, они меня…184
Хочешь, я расскажу тебе…186
Там, где умирают…188
Кто я есть?
Мысль 1190
Мысль 2191
Я?194
Сказание Севера (цикл рассказов)
Что там, впереди?197
Север197
Я здесь!198
Обещание199
Танцовщица огня201
Это мой саспенс202
Поиск203
Двое сквозь мили205
Коротышы (очень короткие рассказы)207
Access denied210
Дальше?214
Язык мой – враг мой216
Успеть за тридцать пять секунд218
Что было дальше?220
Уроборос222
Святоша226
Начало начал227
Выводы228
Полукровка (цикл рассказов)
Начало всего230
Знакомство231
Помешательство разума?232
Самая сложная стычка233
Как это возможно?235
У огня236
Самое сильное чувство237
Узри240
Противостояние242
Колесо сансары?243
Время собирать камни244
Со мной или без меня – жизнь продолжается…246
Что ж такое?!247
Прости меня, папа…249
Выбор, или…251
И мир остановился253
Творец255
Правда или…257
Времени нет259
Вопросы?263
Принятие266
Живые буквы268
До гроба271
Чёрная душа274
За…277
Что тебе в имени моём?280
Наступи на горло морали282
Перворождённый285
Бесплотный288
Перечень290
Мы – ошибка?292
Созвездие
Зеркало294
Возможность296
Теперь я знаю…298
Хроника (цикл рассказов)
За мгновение до…300
Там, за спиной303
Попытка номер три304
Оглянись305
Борьба306
Не приведи Господь308
Железный… Лес?311
Моральный выбор313
Вычёркивание (цикл рассказов)
Отправная точка. Файл 1315
Поиск. Файл 2317
Союзник?. Файл 3319
Было… Файл 4321
Петля. Файл 5323
Изумруд. Файл 6324
Пиррова победа. Файл 7327
Так надо. Файл 8329
Гамбит. Файл 9329
Saplenti sat. Файл 10330
Оттуда. Файл 11332
Ежегодное лицемерие333
Новогодние зарисовки
Тайна335
Сверхурочные336
Автор выражает огромную благодарность338
Об авторе
В двух словах, как это водится, конечно же. Родился, учился там, женился, ещё работал и, нет… Пока не умер. Скучновато, скажете вы, не правда ли? Тогда, давайте немного, как говорится, «навалим» подробностей. Я искренне постараюсь не свалиться в скучную биографию и «бла-бла-бла». Но, если нечаянно оступлюсь, сильно не закидывайте грязными тряпками. Окей? Тогда погнали.
Родился мальчик Миша (можно я о себе в третьем лице буду вести повествование?! Спасибо) в обычной, но очень хорошей и доброй семье, вторым ребенком по счёту, аж в 1989 году. По весне, в мае месяце. Мама Оксана и папа Андрей были ему крайне рады. Миша рос, но в возрасте примерно двух лет случилась с ним болячка, которая оставила на лице, тогда ещё совсем юного мальчишки, свой след на всю оставшуюся жизнь (ничего, хоть ботокса в старости в два раза меньше понадобится, ага).
Мишу, конечно же, выписали из больнички через пару месяцев, попортив его маме большое количество нервных клеток и добавив бонусом седины на голове. Дальше парнишка рос… Я всё еще продолжаю повествование о себе в третьем лице, прошу заметить. Ну, вот: рос, периодически болея, как и все дети, и периодически занимаясь разными драками со старшим братом (как и все мальчишки).
Первый опыт социализации настиг Михаила, как внезапная диарея после стакана неспелых ягод. То есть – неожиданно. В школе, в семь лет. В первом классе. Так как в садик он не ходил (да–да, так бывает). Миша стал хорошо учиться, по-простому – «ботать». И не слишком успешно общаться со сверстниками. Попутно мальчик занимался разными единоборствами и, что характерно, танцами (ага, вот такой вот забавный зверёк). Таким образом, на излёте школьных лет Миша имел хороший аттестат, верных друзей в количестве небольшом, и, помимо всего прочего, в его жизни отсутствовал любовный опыт. Напрочь. Прям совсем.
Так что, когда неумело и робко, между школой и универом была сделана первая попытка очаровать кого-нибудь противоположного пола, через непродолжительный период нашего героя ждало фиаско. Далее Михаил углубился в процесс самокопания, где пребывал, непрерывно хорошо «ботая» в универе и пофихтовывая с ролевиками, около двух лет. Примерно до лета 2007 года. В этом году, на празднование дня рождения друга, после ночной беседы за рюмкой чая, в голове нашего героя что-то щелкнуло, и мысли сами собой потекли на бумагу. Сначала только поэзия. А спустя время песни и проза.
И, если поэзия уже выходила в свет, то прозу вы держите в руках впервые.
Ныне Михаил Андреевич Бедрин, тридцати одного года от роду, трудится в сфере здравоохранения. И с годами, и это вовсе не пафос, стал на сто процентов сильнее реагировать на проблемы родной страны и мира в целом. Несомненно, продолжает писать, и каким-то ветром его занесло в «Шторм», но… Но это уже совсем другая история…
Надеюсь, что чтение книги вы найдёте приятным и интересным, а изложенные мною мысли поймете верно.
Искренне Ваш, Михаил Бедрин.
Путь на эшафот
Мысль. Может быть умная, а может быть и не очень
Господи, помоги мне!
Господи… Ах, как мне надоели эти проклятые, ржавые кандалы. И тюремная сырость, и липкая тьма. Как болит опухшее от побоев лицо, как ноют сломанные рёбра…
Сломаны рёбра, нос и много чего ещё. Но не я сам!
Мы отчаянно защищали свой горящий в жарком пламени осады город… Нас было гораздо меньше, но мы боролись за всё, что у нас было: дома, жён, детей… Мы бились с остервенелостью стаи волков, раненых и загнанных в угол…. Но их было больше, а нас с каждой секундой всё меньше.
Жаль, что я не пал с мечом в руках – съехавшая с крыши балка на время вышибла из меня дух…. Да как она могла? Ну да ладно, не будем ворошить прошлое.
И вот я здесь. В вонючей темнице. В сыром подвале без окон. Зачем, интересно, я дался победившему королю? Зачем эти бессмысленные пытки? Зачем ему надо, чтобы я прилюдно произнёс, что сдаюсь и признаю его победу?
Ладно, как говорится, победителей не судят. О, я слышу за дверью шаги. Вот она – моя судьба в небритом лице палача, дышащим на меня двухдневным перегаром.
Яркий дневной свет заставляет зажмуриться на миг, плотно сомкнув усталые измождённые веки. Это не особо, правда, помогает…
Когда всё пройдёт, и белый свет перестанет резать отвыкшие за долгие дни от него глаза, я увижу заполненную до отказа людьми храмовую площадь, а на ней эшафот, наскоро сколоченный из плохо отёсанных досок.
Прохожу через живой коридор из простолюдинов – в их глазах ненависть, и, жажда крови…. Именно моей крови.
Ступеньки эшафота: одна… две… три… четыре… пять… шесть… семь… восемь…. Высоко…
Виселица посередине, тугая верёвка стягивает руки за спиной, грубые толстые волокна больно взрезают измученную кожу.
Всё, ко мне поднимается САМ король. Он ждёт от меня слёз, мольбы. Но в ответ получает мой острый, полный холодного презрения взгляд и тяжёлое молчание.
Король очень зол. Он делает короткий нетерпеливый знак рукой. Ко мне подходит большой плечистый парень в черной маске, отороченной красной тканью. Он без лишних церемоний хватает меня под руки и подтаскивает под перекладину виселицы. И вот, точным движением мастера, знающего своё дело, набрасывает мне на шею петлю. Проходят несколько долгих мгновений, прежде чем палач затягивает узел.
Но вот, все приготовления закончены, палач подходит к рычагу слева от меня и рывком опускает его вниз…
Под моими ногами тут же исчезает опора, и я срываюсь в бездну. Но полёт оказывается не так долог, как хотелось бы – верёвка резко натянулась, не желая пускать меня дальше…. И вот теперь я болтаюсь между вечностью и землёй, чуть–чуть не доставая пальцами ног настила. Появляются зелёные круги в глазах. Уже совсем–совсем скоро…
Но что же это?! Вместо райского сада меня встречает жёсткая брусчатка мостовой. Я лежу лицом вниз под эшафотом. Я пока ещё жив. Всё ясно – верёвка оторвалась. Ну что же это они, а?! Они хоть что-нибудь умеют делать на совесть?
Меня опять берут под руки и буквально волоком втаскивают обратно на эшафот. Король в бешенстве. Он кричит на палача. Голос его срывается на верхних нотах. Затем король выхватывает из ножен длинный узкий кинжал. На тонком лезвии клинка, прямо на доле, поблескивает уставшее полуденное солнце. Резким коротким движением руки он вонзает холодную сталь мне в левую сторону груди, куда-то в район сердца.
Боже… Я. Никогда. Не. Думал. Что это. ТАК. Больно.
Стиснув зубы, не издаю ни звука, смиренно жду своего часа.
Вот постепенно затихает шум толпы – уши словно ватой набили. А вот и моя кровь. Сколько же её во мне? В глазах плывёт. Темнеет. А сердце всё ещё старается, работает… Безуспешно. Оно не понимает… Что уже всё равно…
Это конец. Но ещё не смерть. Уши закладывает. Меня подташнивает. Ноги подкашиваются – хотел было упасть, но верёвка не дала мне встать на колени перед тираном. Мне хочется спать.
Сердце стучит тук-тук. Тук-тук. Тук. Тук. Ту. Ту. Т…
А вот теперь это смерть!
Новосибирск,
4 апреля 2008 г.
Полёт
Небольшое философское размышление
Я лечу…
Я никогда не думала, что умею летать.
Это незабываемые ощущения: тугие струи ветра обтекают тебя, ласкают.
Нет, все–таки лететь – это здорово.
И это все притом, что у меня крыльев-то от рождения нет.
Создатель сказал, что мне они не к чему.
Что это, мол, лишняя деталь на моей совершенной фигуре.
Всё, что у меня есть в этой жизни, – это вот этот ничтожный по своей продолжительности миг полёта.
Это и есть моя жизнь.
Да я почти и не помню, что было до него.
Так.
Урывки.
Туман.
Темнота.
Помню, как над моей фигурой шаманил опытный старый мастер.
Ещё помню прикосновение железа к своему телу.
Дальше – темнота….
А затем толчок.
И…
Полёт…
Может быть, в этом и состоит суть моего существования?
Но вот, кажется, и моему полёту пришел конец – я теряю высоту.
Я падаю…
И в тот же миг стрела, прочертив дугу в небе, поразила защитника стен древнего храма.
Выполнив своё истинное предназначение.
Новосибирск,
7 – 8 октября 2009 г.
Город
Философия бетонных стен
Город… Для кого-то это слово ничего не значит, для кого-то же напротив – значит слишком много.
Город… Это такое место на земле, где понимаешь, что всё в этом мире тленно и временно, что всё есть прах. Ну, или же когда-нибудь однажды непременно им станет.
Город… Город – это зверь. Большой такой, массивный зверь, что степенно разлёгся на теле земли. Лежит себе, отдыхает. Но это лишь на первый взгляд. Если приглядеться, пройтись внимательным взглядом по телу города, то можно увидеть, как порой оно бьётся в конвульсиях, как порой задыхается от смога, грязи и пыли. Как отплевывается от отравы заводов и фабрик.
Но всё уходит на второй план, когда в город приходит ОН.
ЕГО город ждёт с тем же нетерпением, что присуще лишь маленьким детям, ждущим Нового года или же дня рождения. ОН – всегда желанный гость в городе. ОН – дождь. Его слёзы стекают по безразличным окнам.
Они падают на головы людей, что подобны копошащимся муравьям в большом и очень шумном муравейнике. Он падает на головы людям, смывая все их достижения и спесь, превращая их в жалкие мокрые создания. Лёгкие капли дождя падают на веки, струйками стекают по щекам, подобно слезам. Тяжёлые капли, подобно камням, стучат по асфальту, бьют по лицу, пытаясь достучаться до самых глубин сознания.
Капли дождя делают воздух почти осязаемым. Это даже не воздух – это просто букет ароматов, запахов: пахнет горящая в подворотне помойка, свинцом давит на лёгкие пропитанная бензином шумная дорога, источают манящие ароматы продуктовые магазины, рестораны и кафе, лёгкой поступью духов пахнут тротуары, свежим дыханием дышат парки. Всё это – палитра запахов большого и не очень города. Любой город так пахнет. И этот отнюдь не собирается становиться исключением.
Мы дышим его запахами. А город дышит в такт своему ритму жизни. Город дышит. Порой как бегун, пробежавший марафонскую дистанцию быстрее мирового рекорда. Порой как старик, заходящийся в приступе предсмертной одышки. Порой как юнец, с легкостью вдыхающий аромат полевых цветов. Порой как аллергик, или же хронический астматик – вдох с хрипами, грудь разрывает жгучая боль, глаза слезятся.
Но пока у города есть дождь – город дышит полной грудью, наслаждаясь его прохладой. Ловя каждую капельку. Город знает, что дождь не вечен. Совсем нет. Вовсе нет.
И вот однажды попав сюда, ты понимаешь, что не существует ничего бесконечного. Здоровье однажды кончится, и деньги тоже кончатся, и время. Всё конечно. Кроме, пожалуй, любви. Но любовь – это для людей, город в любовь не верит.
И, словно повинуясь этому обыденному стереотипу, дождь тоже однажды закончится. И город это прекрасно понимает, но всё же с глазами наивного маленького ребёнка верит, что это не так. Но дождь не может идти вечно, даже из жалости к большому израненному городу.
Дождь всякий раз приносит с собой облегчение, он дарует коктейль из влаги, свежести и грусти, замешанными в равных пропорциях. Когда приходит такой дождь – сердце вдруг запинается, на полвздоха сбившись со своего привычного ритма, мысли начинают течь по-иному, а к горлу подкатывает давящий комок.
Но дождь заканчивается, и мимолетная грусть улетучивается, уносится вдаль, вслед за тучами. Ты вдыхаешь полной грудью свежий, полный влаги и прохлады воздух, и идешь себе дальше, по одному тебе известному маршруту.
А город, слегка всхлипнув и проводив облака грустным взглядом, с замиранием сердца ждёт следующего дождя. Так же, как влюбленные ждут следующего свидания.
И вновь большой уставший зверь изнывает от жары, духоты и палящего солнца.
Свет солнца ему не причиняет особого вреда, скорее давит, угнетает… Немилосердно обжигает зажившие и не совсем раны. Заставляет ныть гнойные нарывы и струпья, оставленные сетью канализаций, брошенными котлованами. Заставляет ныть совсем-совсем свежие ожоги от чьих-то костров, брошенных тлеющих окурков, горящих свалок и помоек. Заставляет ныть мелкие раны, уже было покрывшиеся тонкими коростами, вновь жестоко оторванными покрышками промчавшихся автомобилей.
Но город всё ещё жив…. Город живет от и до. Как студент с нетерпением ждёт сессии, так и город жадно глотает душный воздух в предвкушении будущего дождя. И тот обязательно придёт. Он всегда приходит.
Не бывает по-другому.
Город жив.
Город ждёт…
Новосибирск,
6 – 7 сентября 2010 г.
Любовь
Философия любящего человека
Любовь – это есть высшее чувство. Нет, правда, вы не подумайте. Не стоит эти слова воспринимать скептически, так как маленький ребёнок стал бы слушать речи политика или экономиста. Нет. Просто вдумайтесь. Остановите свой бесконечный стремительный жизненный марафон, и не спеша размеренно подумайте.
Любовь очень терпелива. Она терпелива, как мать к собственному неразумному, порой излишне шкодящему чаду. Любовь вынослива. Да так, что такой выносливости позавидует любая тягловая лошадь. Любовь добра, добра от всего сердца. Когда ты любишь, ты готов весь мир обнять.
Любовь не кипит от ревности, как старый, порядком прохудившийся, чайник. Если это именно Любовь, то ревность рядом с ней не уживается, потому что ей попросту скучно и не интересно – Любовь абсолютно никак не реагирует на её подколки, плевки и сарказм. Ещё любовь никогда, слышишь, никогда не завидует, не хвастается и не терпит тщеславия. Эти три качества не присущи Любви. А если они есть, то Любовь покрывается язвами и струпьями, как прокажённый, и скоропостижно в страшных муках умирает, оставляя после себя зловонный прах: помни это.
Любовь, как высшее чувство, не превозносит само себя, для этого у неё есть влюблённые сердца. Она не надменна и напыщенна, как какой-нибудь противный столичный щёголь, а наоборот – искренне жертвенна.
Любовь не настаивает на своих собственных правах или на своём пути, так как она не ищет своего – она дарит себя людям бескорыстным, открытым и честным. Любовь не обидчива, она не раздражается ни по пустякам, ни по серьёзным причинам – она не раздражается вообще, и не помнит плохого. Когда Любовь обживает уголочки твоего разума, то своим присутствием она вытесняет всё отрицательное.
Любовь не ведёт счёт победам и поражениям, своим и чужим. И старается не обращать внимания на всё приумножающуюся в мире несправедливость. Зато искренне радуется победам честности, правды, истины и справедливости.
Любовь, как и малое дитя, верит в самое лучшее, что есть в каждом из нас. Обязательно есть. Любовь всё перенесёт и переживёт.
Любовь не снашивается, как старая немодная обувь. Любовь не проходит, как мимолётный дождь.
Любовь есть всегда, её надо просто уметь видеть…
Её надо хотеть чувствовать…
Новосибирск,
17 ноября 2013 г.
Разговор по душам
Переосмысление жизни и смерти
Под вечер вновь хлынул проливной дождь, отстукивая по крышам забавный и в тоже время заунывный слегка сбивчивый ритм. Когда же стало совсем-совсем темно, вода с небес вдруг перестала извергаться бешеным потоком, а лишь изредка капала крупными, почти нереальными каплями. И вот тогда началась гроза. Я люблю грозы, в них есть что–то пугающее, таинственное, мифическое и, наверное, даже слегка мистическое. Словно разъярённый и разгневанный бог Зевс с поднебесных вершин Олимпа пытается попасть своей молнией в очередного заядлого и довольно увёртливого грешника. Но сегодня полуночные небесные всполохи почему-то раздражали. Даже сквозь плотные тяжёлые двойные шторы.
«Ладно, всё равно уже не усну», – пришла мне в голову мимолётная мысль. Найдя ногами стёртые, и оттого ещё более удобные, домашние шлёпанцы, я пошёл на кухню, ведя рукой по стене, чтобы ненароком не врезаться в темноте в очередной угол. Свет не хотелось включать принципиально.
Вообще, строго говоря, красоты природы и рукотворные стихии, типа электричества, плохо совместимы именно в такие моменты – моменты господства мира над человеком. На кухне ветер тихонько и жалобно стучался в окно сухой веткой старой сгорбленной черёмухи, устало растущей возле клумбы под окном. И я, вняв его искренним мольбам, приоткрыл правую створку в прохладное, пахнущее прелой листвой и озоном ночное осеннее забытье.
Ветер самостоятельно, по–хозяйски, но отнюдь не нахально, обосновался на моей кухне, покачивая легкие ажурные тюлевые занавески. Хотелось горячего чаю. Свет по-прежнему был выключен, но темнота стала понемногу угнетать. И тут я вспомнил, что где-то среди кучи разной ерунды в ящике кухонного гарнитура лежали старые свечи. Вот, это то, что было нужно. Это живой огонь. Уж они с ветром найдут общий язык. Но, если все-таки по каким-то неведомым мне причинам у них будут разногласия, то ветер легко и непринуждённо задует слабый, неуверенный в себе, огонёк, восстановив тем самым требуемое равновесие.
Чайник нервно и резко щёлкнул, напоминая всем вокруг о своём существовании. Я уж было потянулся за чашкой, как вдруг почувствовал на себе чей–то пристальный внимательный взгляд. Теперь нас было больше, чем двое, – я и ветер. И это, странным образом, не пугало, а отнюдь – интриговало. Медленно и очень осторожно взяв чашку с полки, я обернулся – на подоконнике, облокотившись на оконную раму, сидел мой давнишний друг и однокашник.
Мы с ним не общались с окончания института, больше пяти лет. Нет, мы не поругались, а просто как-то что-то где-то не срослось, что ли. Всё не было времени, забывалось. А потом и номера телефонов поменялись, и адреса уже не по одному разу. И всё же это был он. Точнее, это был не совсем он, а что–то бесконечно похожее на него: те же глаза, та же улыбка, те же волосы…
…Вот, только он был прозрачен, как лёгкий дымок от маленького несерьёзного костра.
Уже мысленно перебрал различные варианты, откуда и почему меня посетила столь странная, но реальная галлюцинация, как вдруг всё тело пронзила, словно высоковольтным разрядом электрического тока, ясная мысль. В глазах на мгновение потемнело, сердце гулко и больно отозвалось набатом в висках, а во рту сделалось так сухо, как бывает не во всякий неудачливый год в пустыне Гоби. Лишь спустя пару тройку глубоких вздохов мне удалось унять разбушевавшийся организм. И вот тогда, разлепив сухие непослушные губы, держась одной рукой за столешницу гарнитура, я произнёс не своим голосом:
– В-в-витька. Ты чего это? Ты как это?
– Ты всё равно не поверишь, – усмехнулся в ответ старый друг.
– Я теперь всему поверю, – выдохнул я. И, совладав с дрожью в пальцах, налил себе стакан чая. – Будешь?
Витя в ответ громко захохотал.
– А ты, блин, ничуть не изменился, – сказал мой гость, закончив смеяться. – Я же душа теперь, понимаешь?
– Призрак? – неуместно и глупо уточнил я.
– Называй, как хочешь. – Мне показалось, что Виктор даже слегка обиделся. – А я к тебе поговорить пришёл.
– О чём? – Скоростью сообразительности в этот момент я явно не отличался.
– О чём хочешь. Правда, у меня времени всего ничего – только до рассвета.
– Так, когда ты… – Тут я осёкся, отказываясь произносить то очевидное, и от того ещё более жуткое слово. – Когда?
– Позавчера.
Ветер настойчиво напоминал о неукоснительном следовании правилу беседы с душой – рассвет должен был наступить чуть менее чем через полтора часа.
– Витька, Витёк, дружище, ты меня прости, что я…
– Нет, дай я скажу, – вдруг спокойно перебил меня призрак. – Это всё… знаешь, это даже в чём-то забавно. Я же смог через столько лет найти твой адрес. О, ты даже не представляешь, как это было непросто. Только не перебивай меня! Не откладывая в долгий ящик решение, вечером же купил билет на утренний самолёт Москва – Новосибирск. И утро выдалось прекрасным: солнышко яркое, небо ясное, воздух свежий с лёгкой морозцой… В общем, не долетел мой Аэробус, как ты уже успел заметить. Мы рухнули прямо на Уральский хребет. Ну-ну, не надо, не смотри на меня так! Смерть моя была без мучений – почти мгновенной. Никто не выжил из пассажиров и экипажа, к слову.
Тут мой друг замолчал. И эта тишина давала понять, что не стоит её ни под каким предлогом нарушать. Мы просто сидели и пили чай. Точнее я пил. После продолжительной паузы, Витя заговорил снова, но голос сильно изменился. Как будто в этот момент мой закадычный товарищ говорил со мной из подвала или глубокого колодца. И столько тоски было в этом голосе, что моё сердце тоже стало потихонечку опускаться на дно холодной ямы грусти.
– Зачем я вообще решил к тебе полететь? Эх… – Витя ещё на несколько минут замолчал. – А знаешь, что самое противное? Знаешь? Теперь я знаю, сколько стоит моя жизнь! Или нет, не так. Я знаю, сколько теперь стоит моя собственная смерть, потому что я сам себе её купил, представляешь? – Тут плечи души затряслись, и она разразилась приступом громкого истерического хохота. И смех этот был жуток – как будто сама старуха с косой решила похохотать с нами.
Внезапно смех моего собеседника резко сменился истерическими выкриками:
– Зачем?! Какого рожна?! – С каждым криком голос Вити делался немного отдалённее и слегка тише.
Потом истерика сменилась плачем. Легким и едва заметным. Рассвет уже был где-то совсем близко, когда Виктор сказал, всхлипывая:
– А ведь я так хотел жить…. Понимаешь? Просто-напросто, хотел жить…
Не зная, что ответить, я молча допивал уже остывший чай. Мне показалось, что что бы я сейчас ни произнёс – всё это будет глупо, фальшиво и неуместно. И я молчал. Молчал до тех пор, пока ветер не завыл пронзительно и тоскливо.
– Кажется… мне пора, – сказал мой друг, становясь всё слабее и слабее различимым на фоне светлеющего неба.
– Подожди, – вдруг опомнился я. – Ты же ещё ко мне придёшь?
– Нет, дружище. Мне нельзя, – грустно ответил Витёк. – Прощай.
Солнце показало самый-самый свой краешек над дальними домами, а Витя уже почти стал невидимым. И продолжал растворяться в пропитанном влагой и озоном воздухе. Витя улыбался мне, но теперь в этой улыбке не было ни грусти, ни тоски. А… не знаю… Надежда, что ли.
У меня к горлу подкатил противный липкий комок, который никак не получалось сглотнуть. А из глаз потекли горячие слёзы. Тихо и спокойно.
– Не грусти, друг, – сказал Витёк еле различимо на фоне шумящей за окном листвы. – Там, – он показал пальцем наверх, в небо. – Там хорошо. Там Бог. Но ты за мной не торопись, слышишь?! Просто береги свою жизнь, и однажды мы снова с тобой встретимся. Обязательно!
С последними словами душа полностью растворилась в утреннем воздухе. А я всё стоял, словно каменный истукан, возле раскрытого окна с пустой чашкой в руках. Стоял и думал о последних словах моего друга. «А ведь и правда, даже если там хорошо, зачем торопиться? Всё равно, все туда, рано или поздно, обязательно успеем…»
Новосибирск – Искитим – Новосибирский Академгородок,
2017 г.
Счастье
М-да… Откуда ж в небе столько воды? Никогда не думал, даже перечитывая в очередной раз главу про Всемирный Потоп в Библии, что так долго может идти дождь. Пусть даже весной. Пусть даже у нас в Сибири.
Вот уже на протяжении четырёх с небольшим куцым хвостиком суток, с неба извергаются тугие потоки воды, не прерываясь ни на обед, ни на перекуры. Солнце не соблаговоляет появляться у нас, и предпочитает отмечать время суток день/ночь, прячась за свинцовыми тучами. А на календаре уже, между прочим, почти лето – середина мая, так её перетак за разные концы подола.
А, между прочим, скоро пролетит пять лет, как не стало дорогого и любимого мне человека, но я всё равно, по привычке ли или же из-за приступов тупой и давящей тоской ностальгии, прихожу каждый раз на одно и то же место. Наше место: лавочка, сделанная моим дедом очень и очень давно. И если сесть на эту лавочку спиной к тропинке, по которой только что пришёл, то перед твоим взором открывается вид на небольшой овражек и берёзовую опушку, в которой так любит «запутываться» солнышко на закате. Красота, которую словами-то сложно описать.
Прошло около часа, как я уже полностью промокший всё сидел и тупо пялился вглубь берёзового леса. Просто сидел и смотрел, ощущая, как по уже полностью промокшей куртке стекают тяжелые капли.
Внезапно мне показалось, что на опушку вышел ребёнок. Да-да, именно маленький ребёнок. Правда, на такой дистанции понять, кто это – мальчик или девочка, было крайне затруднительно. И, сгорая от любопытства, я поспешил навстречу внезапно возникшему дитя.
Это была маленькая забавная девчушка, с большими, широко распахнутыми зелёными глазами и рыжими волосами. От чего же, спросите вы, я назвал мою случайную незнакомку забавной? Всё очень просто: одет ребёнок был в ситцевое платьице до колена. На подоле платья красовались облачка в форме овечек. На ногах были гольфы разных цветов: на правой ноге красный, а на левой – жёлтый. Также, на ножках девчоночки были сандалики, что были ей слегка великоваты, от чего дитя смотрелось ещё более забавно и нелепо. А на голове были две торчащие в разные стороны тугие косички. Да-да, несмотря на то, что ребёнок с ног до головы был мокрым, как не знаю кто, косички задорно торчали в разные стороны.
Удручало в этом весёлом портрете одно «но» – девочка плакала. Не хныкала, как это делают иногда вредные дети, не ревела навзрыд, как делают от жгучей боли. А просто – плакала. Я не знал, что нужно говорить в таких ситуациях, поэтому просто спросил первое, что пришло в голову:
– Ты что, ревёшь что ли?
Поистине, глупый вопрос, ведь ответ находился прямо перед моим носом. Девочка угрюмо шмыгнула носом, посмотрела на меня исподлобья, а затем снова опустила взгляд к носкам своих сандаликов. Я слегка смутился, но, подумав пару минут, решил повторить попытку:
– Что с тобой случилось? Чего ты плачешь? Тебя кто-то обидел?
В этот раз реакция девчушки была чуть менее обиженной. Она снова шмыгнула носом, утерла личико кулаком, после чего произнесла:
– Я не плачу вовсе. Мне это, как его там? Грустно, вот что.
Я молчал, боясь снова сменить детскую милость на плачущий гнев. Пауза была недолгой:
– А грустная я, потому что мне никто вот не улыбается. Вот никто, – и ребёнок снова всхлипнул.
А мне вдруг в голову пришла мысль, что, может, стоит попытаться приободрить девочку:
– А ты сама давно улыбалась? – тут я подмигнул ребёнку. Потом заговорщицким шёпотом продолжил: – Просто сама возьми и улыбнись. Первой. И от твоей первой улыбки и мир станет краше, и солнце засияет ярче, и люди тебе в ответ улыбнутся.
С последними словами я сам, слегка, лишь уголками губ, улыбнулся девочке. В ответ девочка посмотрела на меня внезапно просохшими и ясными глазами. Прошло совсем немного времени, прежде чем на беззаботном лице ребёнка заиграла улыбка – та самая, яркая и непосредственная.
Неожиданно для меня, девчушка подбежала ко мне, и обняла. Обняла так, как умеют обнимать только маленькие дети – изо всех ребячьих сил. А потом так же резко отпустила и, заливаясь весёлым смехом, побежала в сторону леса, периодически кружась вокруг себя.
