Михаил Андреев
Честь Императора
Глава 3
Император Йестин сидел за столом в дворцовых покоях, пытаясь ужинать. Уже который день он брал в руки вилку, насаживал на неё кусочек какого-нибудь изысканного блюда, и, поднеся его ко рту, тут же клал вилку обратно на тарелку. Аппетит оставил его, как и сон. Под глазами у императора появились синяки. В короткие промежутки сна, когда он не думал о военных планах, его мучал один и тот же кошмар:
Он стоит голый перед народом на городской площади. Крестьяне, рабы, ремесленники – вся чернь смеётся, тыча в него пальцем. Они кричат в один голос: «И это так называемый сын Гензо Безжалостного? Да не смешите нас! Это ведь Йестин Полоумный!»
Император пытается прикрыть свою наготу руками, убегает в переулки, дабы скрыться, но повсюду его настигают смеющиеся лица.
Вскоре Йестин попадает в тупик переулка – большой сияющий дворец преграждает ему путь, а перед ним стоит его дядя Вейрион, сложив руки на груди. Он, как и пять лет назад, стоит в образе пустынника, и, широко улыбаясь, говорит императору:
– Вы думаете, племянник, что я вас всегда буду любить?
С этими словами Вейрион достаёт из ножен изогнутый клинок и замахивается им на своего племянника. Последнее, что видит Йестин – летящее перед его глазами лезвие.
Он неизменно просыпался после этого кошмара в холодном поту, вскрикивая на весь дворец. Тогда, как и обычно, к нему прибегала его жена Ильфинна, целовала его в лоб и дожидалась, пока он снова уснёт.
Император сидел, анализируя свой кошмар и обдумывал мысль: «Во всех моих бедах виноват дядя! Если его не станет, то всё тут же наладится!», как вдруг кто-то постучался в дверь его покоев. Йестин резко дёрнулся, будто на сиденье его стула вспыхнули угли.
– Ваше Величество… – произнёс повар, стоя на пороге.
Император кивнул. Повар поставил широкое блюдо с запечённым поросёнком на стол, встал рядом с императором, и, окинув беглым взглядом стол, разочаровался. Все его кулинарные изыски оказались нетронутыми.
– Ну?.. – спросил император, глядя на повара. – Иди.
Повар поклонился и пошёл к двери. Не успел он дёрнуть за ручку, как перед ним предстал старший хронист Квирр. Кивнув друг другу, они разминулись. Квирр вошёл в покои императора и поклонился.
– Звали, Ваше Величество?
Йестин, увидев его, поднялся со стула и широко улыбнулся. Этот седой, немного сгорбленный старец вызывал в нём тёплые чувства, ведь именно Квирр ухаживал за ним, когда он был малышом. В то время мать императора занималась делами империи.
Йестин оглядел старика с головы до ног, увидел на нём холщовый балахон, подвязанный бечевкой на поясе, и подумал: «Старик себе не изменяет».
– Садись, старый друг. – император указал на стул за своим столом.
Квирр прошёл к столу, как и всегда прихрамывая, сел. Они разглядывали друг друга несколько минут. Йестин гадал, с чего начать разговор, а Квирр пытался понять причину, по которой его оторвали от важной работы. Наконец, Йестин тяжело вздохнул, и, глотнув вина, сказал:
– Скажи честно, что ты думаешь обо мне, как о императоре?
Квирр поднял седые брови, но не отвёл взгляда:
– У вас мало опыта, Ваше Величество. И всё же вы стараетесь.
– Считаешь ли ты, что моя мать справилась бы лучше в такой ситуации?
– Не знаю, Ваше Величество. Однако, советы вашей матери могли бы быть полезны. На мой взгляд, вы зря сослали её в замок Денцер.
Император снова вздохнул:
– Ты ведь знаешь, какая она. Мама никогда не давала мне править. Всегда считала меня маленьким сыночком… – при этих словах Йестин припал губами к бокалу вина.
– И всё же у неё большой опыт, а именно опыта вам не хватает.
Йестин опустил взгляд на запечённого поросёнка и улыбнулся.
– Ты честен со мной. Возможно, ты единственный такой на всю империю. Все эти лизоблюды, казнокрады – вши на императорской голове. – он перевёл взгляд на старшего хрониста. – Нам нужно больше подобных тебе, кто готов терпеть лишения ради идеи, кто идёт до конца! Дай же мне совет, добрый хронист. Как мне поступить на войне?
– Ваше Величество, я не обучен военному…
Йестин перебил его:
– Просто скажи своё мнение. Ты знаешь, какова ситуация. За всю войну мне удалось взять лишь город Крип, а постоянные набеги не принесли никакой выгоды. Мы несём большие потери и теряем в ресурсах. – он помедлил, почёсывая большим пальцем свою бородку. – Я облажался. Мой дядя, будь он проклят, изменник, оказался крепче камня. Он сидит там с золотом, драгоценными камнями, ведёт торговлю с Болотным Союзом и прекрасно обходится без империи. Если начистоту, будь ему нужно, он бы давно и империю захватил. Это сложно признать, но нужно смотреть правде в глаза. Что же мне делать?..
– Я не думаю, что с помощью насилия можно что-то решить. Подумайте о вашем народе. Попробуйте заключить торговую сделку с Болотным Союзом. А если вы готовы оставить обиды в прошлом, то и с Пустынным Царством…
– Благоденствие достигается с помощью жертв. – бегло и решительно произнёс император, встав из-за стола и направившись к окну, за которым на столицу опустились сумерки. – Спасибо за честное мнение, Квирр. Я уже представляю, что могу сделать для народа.
Император отпустил старшего хрониста и, сидя у своего камина, в одиночестве опустошил пару бутылок вина. После он пошёл в дворцовую кладовую, где молодая служанка раскладывала припасы, схватил её сзади за талию, повалил на пол, и, держа за волосы, попытался войти в неё.
Служанка кричала от боли и неожиданности, но никто во дворце её не слышал или, быть может, не хотел слышать. Йестин двигал тазом, пытался помочь себе рукой, и всё-таки через пару минут осознал, что все его попытки бессмысленны. Он слез со служанки, грохнулся на пол, кое-как подполз к стене и сел у неё. Прикрыв лицо руками, император зарыдал. Он не может быть искусным стратегом, смелым лидером, воеводой и умелым государем, как бы ни притворялся. Сыну от отца достались лишь безумные порывы, которые он кое-как научился сдерживать.
Успокоившись, стирая слёзы с красных щёк, Йестин сказал служанке:
– Если кто-нибудь узнает об этом, то ты умрёшь.
***
Архимаг Хиззард сидел за рабочим столом в своём кабинете, изучая древние фолианты и делая из них заметки пером на листок. Рядом, на роскошном диване, сидел магификус Пурион и перебирал бусины деревянных чёток. Это были храмовые чётки, на бусинах которых нанесены знаки девяти божеств.
– Что будет с той девушкой и с тем парнем, который выбежал её спасать?.. – задумавшись, спросил Пурион.
Архимаг продолжил делать заметки, усердно сведя брови. Он ответил, не отрываясь от своего дела:
– Их должны осудить по всей строгости закона Ордена.
Пурион помолчал, раздумывая о том, что это могло бы значить, и с сомнением в голосе произнёс:
– Как это?..
Архимаг тяжело вздохнул, оторвал свой взгляд от бумаги и перевёл его на магификуса:
– Как я и сказал, ученица будет подвержена обряду очищения.
Пурион задержал дыхание. В его голове проносились события прошлого дня: отважная борьба красавицы и попытка незнакомца её спасти.
– Но ведь смотритель мантии…
– Что? – строго спросил его архимаг.
– Он воспользовался императорским слово… А слово императора непоколебимо.
– Плевать я хотел на смотрителя и императора! – лицо архимага в одно мгновение покраснело и напряглось. – Этот император возомнил о себе невесть что! Ты хоть знаешь, какая сила таится в Ордене? Знаешь, что мы можем смять эту империю по щелчку пальца?..
Увидев смятение на лице своего сына, архимаг взял себя в руки, пару раз вдохнул, выдохнул и продолжил делать заметки, говоря уже более спокойным тоном:
– Маги куда сильнее обычных людей. Нас считают прокажёнными и потому держат в башне. Как думаешь, устраивает меня эта участь? Мы должны подчиняться, сын мой, пустоголовым кретинам, детям, которые даже трон не могут удержать в своих руках!
– Но если император…
– Что император? Что? По-твоему, он обладает хоть какой-то реальной силой? Этот сосунок, за которого всё делала его мамаша? Он должен идти нам на уступки, а не мы ему!
– А тот парень?.. Ну, который пытался спасти ученицу?
– Он нарушал порядок экзамена, а не кого-то спасал. Болвана, это порочное семя, надо бы казнить. – архимаг выдохнул, закрыл глаза, снял очки и начал двумя пальцами массировать переносицу. – Только по воле идиота-императора мы держим в Ордене таких отбросов. Когда-то давно Орден был пристанищем знатных людей. От магов низших сословий просто избавлялись, ибо они никогда не смогут принять правила игры высшего общества. – он пронзительно посмотрел Пуриону в глаза. – Нищета развращает, запомни, сын мой! Никогда не привечай бедняков! Только эта болезнь появляется на твоём пороге, как вся твоя семья нищает, становится беспринципной, униженной. И нынче наш Орден, нашу семью таким образом разрушают изнутри!
Пурион привык к постоянным тирадам отца, в которых он забывал суть вопроса. Собственно, не так уж его интересовала судьба того парня. Молодого магификуса больше заботила судьба девушки с прелестным личиком и золотыми волосами.
– Может, стоит подумать о том, чтобы даровать ступень мага ученице? Как-никак, в ней огромная магическая сила.
Архимаг коротко ответил, вновь принимаясь за заметки:
– Закрыли вопрос.
В этот момент в дверь кто-то постучал. Архимаг оторвался от своего дела и не успел произнести:
– Вой…
Как на пороге появился смотритель мантии – императорский советник, что надзирает за Орденом. Это высокий мужчина с блестящими русыми волосами, зачёсанными набок и с широкими кудрявыми баками. У него крупный нос, упругие скулы, которые слегка прижимают нижние веки кверху, отчего его взгляд становится улыбающимся. Он носит синий кафтан, серые штаны, заправленные в чёрные кожаные сапоги.
– Архимаг. – смотритель кивнул Хиззарду и перевёл взгляд на Пуриона. – Почётный магификус.
– Смотритель мантии Эндорф. Что вам нужно?..
– Мы можем поговорить лично?
– По закону Ордена почётному магификусу разрешено знать обо всех делах Ордена.
– Наш разговор выходит за рамки дел Ордена. Магификус должен покинуть помещение, чтобы мы могли обсудить внешние вопросы, касающиеся империи.
Архимаг смутился, но кивнул магификусу и тот вышел за дверь.
Смотритель мантии сел на диван, на место магификуса, и, чувствуя своё превосходство, широко раздвинул ноги. Он величественно произнёс:
– Вы сомневаетесь в силе слова императора?
– Кто вам такое сказал?
– Никто. Я всего лишь спрашиваю.
– Ни в коем случае.
– Тогда приказ будет приведён в исполнение. Ученица отправится служить в легион.
– Я вам этого не советую. Она не подготовлена, обладает неконтролируемой силой…
Смотритель прервал архимага:
– За вас уже всё продумано. Не надо рассуждений.
Архимаг вдруг вспылил, услышав, что его ни во что не ставят:
– Я ведаю делами Ордена, и я решаю, кого оставить в Ордене, а кого отправить в легион! Девчонка неуправляема и если не зарубить корень её силы, то проблемы только усугубятся! Я отправляю её в Зал Очищения!
Смотритель встал с дивана, подошёл к столу, облокотился на него и ухмыльнулся, глядя в глаза архимага:
– Думаю, император не будет так лоялен, когда узнает, что вы считаете его идиотом.
Тут архимаг осознал, что смотритель всё это время подслушивал за дверью. Он заскрипел зубами, вытаращился на смотрителя, желая всей душой его задушить здесь и сейчас. Однако разум взял верх. Нельзя поддаваться эмоциям – взял за правило архимаг. Такое высокопоставленное лицо имело право на истинные чувства лишь с близкими людьми. Слишком многое от него зависело.
Он вдохнул и выдохнул пару раз, а потом сказал абсолютно спокойно:
– Вы злословите на меня без повода, смотритель мантии. Спросите у императора, когда ему будет угодно принять меня, и я с ним обо всём договорюсь.
– Властью, данной мне императором, я смею убрать вас с поста архимага. Так что исполняйте приказ, Хиззард.
Эти слова поразили архимага в самое сердце. Он и не думал о том, что император может даровать какому-то смотрителю мантии такую высокую привилегию. Кроме того, этого никчёмный смотритель отважился назвать его по имени, без обращения по титулу.
Эндорф развернулся, и, улыбаясь во всё лицо, вышел из кабинета архимага. Он встретился взглядом с почётным магификусом, который стоял у двери, и, рассмотрев его поближе, сказал:
– Как вы молоды… Должно быть, пришлось немало постараться, чтобы получить высшую магическую ступень в таком юном возрасте. Мы с вами ещё обязательно побеседуем.
***
Мариус и Алайна лежали в лазарете Ордена на соседних кроватях. Лазарет представлял из себя широкое помещение со множеством кроватей, расставленных напротив друг друга. В соседнем помещении была операционная, где на столах были разложены склянки с разными жидкостями и металлические инструменты.
Мариус проснулся первым. Он смотрел, как рассветные солнечные лучи падают на нежное лицо Алайны. Внезапно она задвигала маленькими ноздрями, как если бы хотела почесать нос, попыталась достать руку из-под одеяла, но запуталась.
Мариус протянул руку и аккуратно почесал кончик её носа. Алайна улыбнулась во сне и продолжила мирно спать. Так он пролежал целый час, глядя на неё, запоминая каждую чёрточку её лица и моля Девятерых, чтобы ни одна из них не вылетела из его памяти.
Спустя пару минут Алайна открыла свои блестящие глаза и увидела, что Мариус разглядывает её лицо. Она удивлённо улыбнулась, тихо произнесла:
– Мне снилось моё детство. Всё было настолько реальным, что я даже сейчас не верю, что нахожусь здесь. Это… лазарет?
– Ты была на экзамене. Произошло нечто странное, но, думаю всё будет хорошо.
– Я помню второй этап. Моё тело оцепенело, а потом налилось силой, а потом… Что было дальше?..
Мариус смотрел на это доброе, по-детски наивное лицо, и раздумывал, рассказать ли ей всё, что случилось.
– С экзаменом не вышло. По крайней мере, тебя не поведут в Зал Очищения. Смотритель мантии использовал императорское слово, чтобы взять тебя в легион.
– В легион?.. – разочарованно спросила Алайна.
– Да. Это означает, что тебя возведут в степень мага.
Алайна улеглась на спину, посмотрела в потолок и вздохнула.
– Я уже и не знаю, что лучше. Быть бичевателем и нести зло внутри Ордена или быть магом легиона и нести зло по всему миру. Наш дар направлен лишь на смерть.
– Алайна… – Мариус вытащил руку из-под одеяла и взял её руку. – Ты останешься собой. И я останусь собой. И продолжу тебя любить…
Алайна посмотрела в его лицо и не смогла сдержать слёз. Как редко он произносил столь дорогие слова.
В этот момент в лазарет вошла женщина в чёрном камзоле, окантованном золотыми нитями. На поясе она носит меч, на эфесе которого блестит бардовая бусина. Длинные чёрные штаны делают её ещё выше, хотя и без того она имеет скорее мужской рост, чем женский.
Мариус сразу узнал её. Это Ортанна Мос – чёрная рука архимага и глава бичевателей. У неё каштановые волосы с проседью, завязанные сзади в пучок, узкий подбородок. На её правильном лице видны несколько шрамов-ожогов. Взгляд её металлических глаз, насколько помнит Мариус, никогда не смягчался.
Ортанна встала перед кроватями Мариуса и Алайны, держа руки за спиной. Оглядев обоих, она холодно произнесла:
– Ученицу направят в Зал Очищения. Ученик подвергнется испытанию воли и недельному заточению в темнице.
– В Зал Очищения? Но смотритель мантии направил её в легион! – Мариус приподнялся на локтях и вступился за Алайну.
Ортанна строго посмотрела на него. По спине Мариуса пробежал холодок. Тут же в лазарете появился смотритель мантии. Суетясь, он даже не заметил Ортанну и встал рядом с ней перед кроватями больных. Через секунду смотритель ощутил на себе тяжёлый взгляд её глаз, посмотрел на неё и спросил:
– Зачем вы здесь?
– Чтобы передать приказ архимага и привести его в исполнение.
– Приказ вынесен императором, а не архимагом.
Ортанна развернулась к смотрителю. Теперь между ними появился прямой зрительный контакт.
– Меня это не волнует. Я исполняю волю Ордена.
Они смотрели друг на друга минуту, после чего смотритель потянул руку к своей шпаге.
– Вы не оставляете мне выбора! – воскликнул он и тут же, вытащив шпагу из металлического кольца на поясе, выронил её из руки.
Смотритель присел, схватил шпагу, но не смог выпрямиться на ногах. По голове ему будто прошлись булавой, всё в его глазах извивалось, плыло. Тело его слабело с каждой секундой, будто кто-то высасывал из него все соки. Он напрягся, использовал последнюю крупицу силы, и, покачнувшись назад, сумел выпрямиться.
Но пальцы его разжались. Шпага вновь оказалась на полу. Он глянул Ортанне в глаза, не понимая, что происходит, и вдруг ощутил реальную тяжесть её взгляда. Смотритель согнулся, упал на колени и распластался на полу, полностью обессилев.
Ортанна вновь повернулась к Мариусу и Алайне:
– Вставайте с кроватей и следуйте приказу архимага.
Глава 4
Рейна лежала на подстилке из сена и рыдала. В других вольерах по обе стороны от неё сидели короткошёрстные охотничьи собаки, которые отличались боевым нравом, но, тем не менее, быстро обучались командам. Они даже не пискнули, когда привели чужачку Рейну.
Псарь же сидел за столом. Ближе к вечеру он зажёг свечу. Старая служка Лукреция, отличающаяся сварливым нравом, но невероятно кроткая перед господами, из виллы принесла ему несколько отварных картофелин, морковь и небольшой кусок свинины в глубокой глиняной тарелке. Он поблагодарил её и спокойно отужинал.
Через минуту служка вернулась обратно, чтобы принести псарю бокал вина.
– От баронессы Вельбре. – сказала она и совершила поклон. Псарь вытаращился на неё, как если бы увидел настоящее чудо природы. Где это видано, чтобы какому-то псарю подносили вино?
Служка ушла. Бокал стоял на столе псаря. Одним глотком он осушил его, так как боялся, что этот широкий жест мог быть ошибкой и вино вскоре у него отберут.
Прошло полчаса. Псарь сидел на своём табурете, перевирая пищу, сдобренную вином. Никто не вернулся. Теперь ему стало ясно, что он чем-то заслужил похвалу знатной дамы.
Псарь встал из-за стола и начал расхаживать взад-вперёд по псарне, заложив руки сзади, бормоча себе под нос:
– Что же я такого сделал?.. Может, барон удачно поохотился с моими собаками?.. Тогда бы я увидел тушки животных. – он продолжил задумчиво расхаживать по псарне. После недолгих размышлений он выпрямился и широко раскрыл глаза. – Неужто баронесса любит меня?
Поражённый своим предположением, он стал расхаживать взад-вперёд ещё быстрее. Вскоре он остановился и тихо произнёс:
– Барон… Педаль.
Псарь тут же огляделся, чтобы убедиться, что его никто не слышал. В этот момент он заметил Рейну и только сейчас вспомнил, что в его вольере сидела служанка.
Рейна смотрела на этого чудаковатого псаря и удивлялась, как госпожа Вельбре всего за один бокал вина смогла заполучить расположение простолюдина. Она знала, что его не раз высекали за то, что собаки не могли сделать на охоте необыкновенных вещей – поймать налету птицу или одолеть в схватке волка, а потому особенно поразилась произошедшим.
– Педаль… – тихо произнесла Рейна. Он вдруг остановился и удивлённо взглянул на служанку, выглядывающую из-за решётки вольера. Педаль и не подозревал, что она знает его имя.
– Госпожа не оставит меня в покое. Освободи меня.
Педаль почесал голову и, осознав значение этих слов, громко рассмеялся. Он не был злой и язвительный по натуре, но столь нелепая просьба рассмешила бы любого.
– Ты что, не знаешь, что со мной за это сделают? Да меня могут избить до смерти или скормить моим же собакам!
– Но ты ведь свободный человек! Ты можешь идти куда хочешь!
– Свободный! – с досадой произнёс Педаль. – Уж поверь, это ничего не меняет. Кто, по-твоему, накажет семейство Вельбре, если псарь Педаль пропадёт? Император? Да он даже не знает о моём существовании! Может, городская стража? Да мы ведь за городом, а значит всем плевать!
В этот момент, когда уже сгустился вечерний мрак, на псарню пришла госпожа Вельбре. Псарь поклонился и тут же принялся зажигать навесные факелы на псарне.
По раскованному виду госпожи, по её довольной улыбке и лёгкому пошатыванию, Рейна поняла, что та много выпила. Госпожа подошла к вольеру, где сидела Рейна и, мерзко улыбнувшись, покосилась на псаря, который уже зажёг все факелы и уселся за свой стол.
Она произнесла, ухмыльнувшись:
– Вы ещё не давали ей костей? Бедняжка совсем проголодалась… Хотя, возможно, ей больше интересны члены женатых мужчин.
– Да не нужен мне ваш господин! Он сам ко мне пристал! – вскрикнула Рейна, вцепившись руками за решётку вольера.
По псарне словно пробежала кошка. Собаки в одну глотку залаяли. Псарь принялся их успокаивать, но собачий лай оказался сильнее его. Госпожа свела свои тонкие, аккуратно подстриженные брови и метнула гневный взгляд на псаря:
– Вы даже своих подчинённых успокоить не можете. Вам нужно преподать урок, Педаль! – тут же она перевела взгляд на Рейну. – Но сперва разберёмся с ней.
Она подозвала псаря к себе пальцем и сказала:
– Заведите самого крупного кобеля в вольер к этой шлюхе. Пусть они наслаждаются.
Педаль пару секунд стоял на месте, пытаясь осознать, правильно ли он всё понял. Своим нелепым, расстроенным видом он заставил свою госпожу засмеяться. Псарь стал похож на ребёнка в ступоре, который не понимает, чего от него хотят.
– Педаль! – злостно крикнула госпожа Вельбре и псарь тут же повиновался. Он зашёл в вольер к самому крупному кобелю, натянул на него ошейник и за поводок повёл его к клетке Рейны.
– А теперь посадите кобеля на суку. Я хочу увидеть, как они сношаются.
Педаль вновь оцепенел. Он бросал взгляд то на госпожу, то на служанку, пытаясь понять, что же ему всё-таки нужно делать. При движении головы мясистые щёки его забавно дёргались.
В этот момент это были уже не раболепные размышления, а метания человека пускай и необразованного, но доброго. Кем он будет, когда совершит подобное? Сможет ли он спокойно спать по ночам? В мягком сердце Педаля закрадывалась надежда, что из-за его придурковатости всё сорвётся, но госпожа была неотступна:
– Быстро, Педаль! Иначе тебя высекут!
Псарь повиновался. Он завёл в вольер Рейны кобеля. Служанка сидела у прутьев решётки и смотрела на госпожу умоляющими глазами:
– Пожалуйста, госпожа, не надо! Я не проявляла никакого интереса к вашему мужу!
– Заткнись, рабыня! Педаль, усади её на четвереньки!
Видя, что положение безвыходное, Рейна сама приняла нужную позу. Педаль дрожащими руками поднял передние лапы собаки и положил их на бёдра Рейны.
– Давай, Гип. Давай. – хлопая кобеля по животу, произнёс Педаль.
Гип сидел на Рейне, нисколько не шевелясь. Он высунул язык и непонятливо глядел, как и сам псарь, то на госпожу, то на служанку.
На лбу Педаля выступил пот. Он начал дёргать собаку, чтобы та наконец приступила к делу.
– Ну?! Заставь свою псину сношаться! – рявкнула госпожа. Её лицо покраснело от вина и злобы. Но вдруг она зашаталась, будто у неё случился солнечный удар, опёрлась рукой о входной проём псарни и промычала:
– Кажется, я перебрала…
Она сделала пару шагов к выходу, чтобы никто не видел этого позора, но не выдержала. Баронесса упала на колени и за несколько заходов отрыгнула содержимое своего желудка на землю, при этом задев и своё дорогостоящее платье.
Собаки молчали. Псарь с удивлением глядел на госпожу. По щекам Рейны текли слёзы, но её взгляд, полный ненависти, был устремлён на изрыгающую рвоту старуху.
С трудом поднявшись на ноги, госпожа вытерла рукавом платья рот и, пошатываясь, побрела к вилле. Она не оборачивалась и в полутьме была похожа на ходячий, кое-как ковыляющий труп.
Педаль проводил её взглядом, выдохнул, отсадил собаку в сторону и помог Рейне подняться. Гип высунул язык и радостно гавкнул, когда госпожа Вельбре удалилась на почтительное расстояние.
Рейна потрепала пса по голове. У него крупная морда, аккуратные лапы, небольшие, но добрые глаза и длинный пушистый хвост, который весело дёргался из стороны в сторону.
Педаль украдкой взглянул на Рейну. Он тут же покраснел, дёрнул за поводок и повёл Гипа в его вольер.
– Постой. – сказала служанка. – Помоги мне сбежать.
Псарь замер, как вкопанный. Гип радостно загавкал, прыгая на месте.
– Ты же знаешь, что утром она примется всех наказывать. И ты первый, кто попадётся под горячую руку. – продолжила Рейна.
Педаль сглотнул, оттянув ворот своей рубахи. Он не мог не признать, что Рейна права, однако страх наказания был сильнее.
– Я не могу. Я ничего не умею, кроме как воспитывать псов.
– А разве этого мало? – удивилась Рейна. – Добротному псарю всегда найдется место. Да и руки у тебя, как вижу, целы. Значит работу всегда найдешь.
Педаль с недоверием взглянул в лицо служанки и тут же угодил в её сети. Рейна в этот момент откинула волосы в сторону и по-особенному взглянула на псаря. У него отвисла челюсть. Воздух перестал поступать в лёгкие. Большие голубые глаза Рейны и длинные чёрные волосы в один миг свели его с ума, поразили его, словно разряд молнии.
Чтобы такая красотка, как она, да так мило с ним заигрывала? Рейна имела нетронутую женскую красоту, которая отдавала благоуханием первых полевых цветов. Всё её упругое тело было свежим, налившимся соками женственности хранилищем девственности.
«Это не кабацкая шлюха, продающаяся за пару монет». – подумал псарь и это невероятно прельстило ему, ведь женщин, подобных Рейне, он встречал крайне редко и никогда не был объектом их внимания или уж тем более желания.
Он имел привычку трезво оценивать свои шансы и потому знал, что в его положении и с его внешностью он никогда не получит себе такую красивую и чистую девушку. Его участь – вечно нести наказания за своих псов, поклоняясь господам и подставляя спину.
И чего стоит такая жизнь? Он мог бы помочь Рейне спастись и построить с ней семью. Он такой несуразный, с пятачком вместо носа и с глазами навыкате, мог бы обрести счастье.
Сделав выводы, Педаль решительно отворил вольер. Рейна вышла из него и мило улыбнулась ему. Он неловко улыбнулся в ответ.
– Тогда решено. – пробормотал Педаль, достал из ящичка своего стола длинный нож и засунул его себе под пояс. Он посмотрел в окно псарни и увидел, что уже наступила ночь. – Держись ближе ко мне и не отставай. Мы побежим в Крип, а там что-нибудь да придумаем.
– Вот так вот сразу? – удивилась Рейна.
– Нам больше нечего ждать. За ночь мы успеем убраться отсюда и найти жилище в Крипе подальше от центра. Нас с тобой никто не должен узнать.
Гип загавкал в вольере. Он схватился зубами за решётку, пытаясь её прогрызть.
– Давай возьмём его с собой! – сказала Рейна, радостно подбегая к его вольеру. За столь короткий период Гип стал для девушки четвероногим другом. Он не поддался животному порыву и, более того, признал Рейну своей хозяйкой, дав себя погладить. Вот и сейчас он порывался, чтобы помочь ей и псарю.
Педаль без упрёков вывел Гипа из вольера, надел на него ошейник, присел к нему и сказал, гладя его ушко:
– Постарайся не болтать по чём зря, дружище.
Пёс весело завилял хвостом и гавкнул в знак согласия. Втроём они выбежали из псарни и побрели в сумерках на северо-восток. Педаль знал короткую дорогу до Крипа, которая, к тому же, проходила за виллой.
Они тихо пробирались виллой. Педаль глянул на окна второго этажа. Они оказались зашторены. Потом глянул в окна первого этажа и увидел на кухне тощую фигуру Лукреции, что стоит с медным подсвечником, в котором горит свеча. Через секунду свеча погасла и на кухне стало темно.
– Она нас видела?.. – оцепенев, спросил Педаль.
– Кто? – спросила Рейна, глядя на виллу. Она ничего не заметила.
– Если нас увидела Лукреция, то пути назад нет. Пойдем.
Псарь ускорил шаг. В быстром темпе они преодолели несколько песчаных холмов и пошли через седловину Дерра-Мот.
На извилистой тропе впереди сидят трое вокруг костра. Первый – темнокожий здоровяк в львиной шкуре, ноги которого обмотаны тряпками. Рядом с ним на пеньке лежит секира. Второй – рыжий, тщедушный прохвост с кривым носом и вечно приоткрытым ртом, откуда выглядывают кривые зубы. Он носит зелёную крестьянскую рубаху и льняные штаны. В руках держит короткий лук. Третий – заросший бродяга, лица которого за чёрными кудрями совсем не видно. Он носит длинное платье, подвязанное шнурком. За поясом у него изогнутый ржавый клинок.
Рыжий, заметив гостей, встал у них на пути и сказал, широко улыбаясь:
– Вот так-на! Путники на большой дороге! – он оглядел Рейну, Педаля и Гипа, присвистнул, засунув два пальца в рот и остановился взглядом на Рейне. – Проход здесь платный, но, я погляжу, даже с пустыми карманами вы найдете, чем расплатиться.
– Я сам с ними справлюсь. – сказал здоровяк, поднялся, схватил секиру и встал перед Педалем. Он обернулся к рыжему, и, не меняя сурового лица, рявкнул: – А женщину оставлю себе.
Рыжий цокнул языком, натягивая тетиву. Гип незаметно проскользнул меж ног здоровяка и подобрался к лучнику. Не успел он выпустить стрелу, как пёс вонзил свои клыки в его руку и начал её трепать, пытаясь вырвать из плеча.
Рыжий завопил, зажмурился и попытался второй рукой разжать челюсти Гипа. Пёс лишь недовольно зарычал и начал двигать головой ещё яростнее, разрывая сухожилия рыжего. Педаль достал из-за пояса нож, воспользовавшись замешательством, и бросился на темнокожего здоровяка. Не был он воином, но отчаянно хотел защитить Рейну, за что и поплатился. Лезвие секиры тут же снесло ему голову.
Рейна спринтом побежала вперёд мимо здоровяка и рыжего, но заросший бродяга преградил ей путь.
– А ну иди сюда, сладкая! – сказал он, показывая ей чёрные зубы.
Рейна испугалась. Пытаясь найти выход с тропы, оба выхода с которой закрыли бандиты, она совсем растерялась. Гип тут же ринулся к ней на помощь, отпустив руку рыжего.
Лучник попытался натянуть тетиву, чтобы убить собаку, но его разорванная кисть безвольно повисла. Из неё сочилась кровь, и лучник не нашёл ничего лучше, как второй рукой оторвать себе рукав и перевязать им культю.
Гип в это время набросился на бродягу. Тот заметил пса раньше и потому начал размахивать во все стороны клинком, дабы не подпустить собаку ближе.
Выждав момент, найдя лазейку меж его атаками, пёс бросился на бродягу и прокусил ему руку, в которой он держал клинок. Бандит завыл от боли и выронил оружие на землю.
Рейна увидела, что четвероногий друг освободил ей дорогу и принялась бежать. Лишь на мгновение она обернулась. В это время темнокожий здоровяк нанёс мощный удар эфесом секиры по голове Гипа. Пёс заскулил и рухнул на землю.
– Нет! – крикнула Рейна, не выдержав страшного зрелища. Её крик привлёк внимание бандитов. Она тут же побежала по тропе вперёд и начала взбираться на песчаный холм, чтобы выбрать из седловины.