Михаил Анатольевич Гришин
Горсть тёплых медяков
На Рождество Минька проснулся очень рано, не было еще и четырёх.
В переднем углу светился робкий огонек лампадки. Потемневший от времени лик Иисуса скорбно глядел с иконы. Жёлтые блики играли в окладе, отчего лицо Боженьки казалось живым.
– Вот, видишь, – сказал Минька шёпотом, – не проспал твой день рождения. Сам проснулся.
Пятилетний Минька сползает с кровати и, бесшумно ступая босыми ногами по половичку, идёт будить старшего брата. По пути задерживается у Новогодней ёлки. Мерцая разноцветными стеклянными шарами, она словно присела в сугробе, разметав подол зелёной юбки. Свежевыстроганная отцом из пахучих древесин крестовина, тщательно прикрыта пушистой ватой.
Минька гладит тёплой спросонок ладошкой колючую ветку, разговаривает вполголоса с ёлочкой:
– Хорошо тебе у нас. Тепло. А на улице, знаешь, холодрыга какая? Хочешь, живи у нас аж до самой весны.
Он вспоминает как перед Новым годом появилась в доме ёлка. Её на санках из леса привёз брат Сашок. Она была очень холодная с намёрзшими сосульками. Погодя под ёлкой появилась лужица талой воды, а в горнице свежо запахло сосновой хвоей.
Сашок, который всего лишь на четыре года старше него, рассказывал захлебываясь словами:
– Минька, я живую лису видел. Сама вся рыжая, а хвост пушистый-пушистый. Только кончик белый. Бежит, виляет им туда-сюда, туда-сюда. Следы свои заметает.
Лицо брата с мороза горело румянцем. Плутоватые глазёнки блестели восторгом.
– Саш, а Саш, – тянет его за рукав Минька, – а зачем она следы свои заметает?
– Как зачем, – пучит удивлённые глаза брат и снисходительно поясняет: – Эх, ты, мелюзга, чтоб, значит, охотники не могли найти её по следу. Вот она их и заметает.
