Михаил Гершензон
Степан Петрович Путаница

– Степан Петрович, вы читали уже 25-е.

– Вот, вот. То-то я смотрю, – почему это два раза одно и то же число.

«27. – Визит в Медон в 5 часов с четвертью. 28. – Визит в Медон в полдень. 29, – Прием депутации от дворянства… 30. – Визит в Медон пешком; охота на оленя в Маркусси, – неудачная».

Степан Петрович отложил в сторону свои выписки и сошел с кафедры. Ходит возле доски взад, вперед, вытирает платком пальцы, будто испачкал их мелом. Наверно, забыл, что урок идет. Потом опять плечом повел и дальше стал рассказывать.

7

– Россия кипит. В конце сентября – в начале октября по всей стране – железнодорожная забастовка. В промышленных центрах – всеобщая стачка. Требования созыва Учредительного собрания. Пролетариат ощутил себя классом. Пули, нагайки, шашки. Но пролетариат наступает, 6 октября председатель комитета министров Витте просит царя принять его для беседы о положении страны, – он предлагает конституцию. Но феодал занят. Он – на охоте.

«7 октября. В 8 час. утра отправился с Дрентельном за Вастолово на охоту. День стоял холодный. Тем не менее облава вышла веселая и удачная. Всего было убито 326 штук, из них пера – 81. Мною: 1 фазанка, 1 глухарка, 12 тетеревей, 2 вальдшнепа, 3 серые куропатки, 4 русака и 12 беляков – всего 35 штук. Вернулся домой в 5. Играл с маркером Яхт-клуба на биллиарде. Раз обыграл сто из 4 партий».

– А вот еще одна запись:

«1 октября. Охота на оленя в Медонском парке, взято два; поездка туда и обратно верхом. 5 октября. Охотился у Шатильонских ворот, убито дичи 81 штука, охота прервана событиями…»

– Где это Шатильонские ворота? – спросил Крякша.

Степан Петрович откинулся на спинку стула.

– В Версале.

– А Версаль где? – спросил Крякша.

– Под Парижем. Это вроде нашего Петергофа.

– А при чем тут Париж? – спросил Крякша.

Весь класс замер. Степан Петрович хотел что-то сказать и открыл было рот. Да так и остался с открытым ртом. Потом поставил локти па кафедру и закрыл руками лицо.

– Запарился, – шепнул мне на ухо Еремин.

И вдруг кто-то хихикнул:

– Хи-хи, – раздалось в классе.

Было очень тихо, и все слышали «хи-хи».

Я обернулся к Крякше. Нет, это не он.

Смеялся сам Путаница.

– Хи-хи, – всхлипнул он и отвел руки от лица. На глазах у него блестели слезы, от смеха. – Ребята, я спутал, – сказал он. – Это не тот феодал.

Нам непонятно было, почему он смеется.

– Как, не тот феодал? – спросил Ванька.

Но Путаница не мог говорить, он давился смехом.

– Это ты виноват, – выговорил он наконец и показал на меня пальцем. – Ты мне спутал листки.

8

– Я читал вам два дневника, – дневник Николая и дневник Людовика, – сказал Степан Петрович. – В четыре часа в университете у меня лекция по французской революции.

Тут Крякша сорвался с места. Он с разгону забылся и назвал Степана Петровича Путаницей.

– Не может быть, Путаница, – сказал он. – Не может быть, чтобы два разных человека писали один дневник.

Степан Петрович нисколько не рассердился. Может быть, он не заметил.

– Эго два разных дневника, – громко сказал он. Один написан был в пятом году, а другой в 1789.

– А почему там сказано, что «события помешали охоте»?

– Так это ж и есть французская революция, – засмеялся Путаница. – В этот день все население Петербурга – мастеровые, рабочие, торговки – отправились в Версаль просить Людовика, чтобы он переехал в Париж, поближе к Собранию генеральных штатов.

– В Петербург, – поправил его Еремин.

– Да нет же, в какой Петербург! – воскликнул Степан Петрович и встал со стула. – Людовика усадили в карету и повезли в Париж, в Тюильри. В Тюильри ему негде было охотиться. Пришлось ему ездить далеко в Вильнев-де-Руа. Вот видите, что он пишет в 1791 году:

«3 октября. Прогулка верхом в 9 часов в Вильнев-де-Руа. Убито 3 фазана. В 9 часов прием депутации Законодательного собрания; ехал туда и обратно в карете. В 5¾ часа итальянская комедия – „Два охотника“. У меня появился геморрой, пил сыворотку».

Тут мы поняли, что на этот раз Путаница не виноват. Этих феодалов очень легко спутать.

– Комедия про двух охотников, – тихонько сказал Степан Петрович, и нам стало очень смешно. Еремин так хохотал, что сполз под парту. А мы с Крякшей и другие пошли к кафедре, чтобы разобрать дневники – отдельно Николая, отдельно Людовика. Мне все не верилось, что это правда, но Путаница показал нам и книжки, из которых сделаны были выписки.

В это время прозвонил звонок.

– Половина четвертого! – схватился Степан Петрович. – Мне надо бежать, а то я опоздаю на лекцию.

– Погодите, мы не успели еще разобрать, – сказал Крякша, но Путаница сгреб листки, как попало, и сунул их в портфель. – Не надо, не надо. Я все равно спутаю, – засмеялся он. – Их уже спутала история.

– Вот так история! – фыркнул Еремин, вылезая из-под парты. – А ведь правда, Путаница не виноват.