Михаил Гершензон
На солнышке

Полная версия

Тетя Лена засмеялась, погладила Нюшку и стала мазать ей вазелином шею и руки.

Нитки

Нюша порезала палец и заплакала.

А Мурка ей говорит:

– Не плачь, Нюшка! Подумаешь, беда какая! Я один раз себе вовсе руку отрезала, а не плакала.

Нюшка не поверила. Глянула Мурке на руки – обе целые. И эта целая, и та целая. Рассердилась Нюшка.

– Как, – говорит, – отрезала? У тебя обе руки на месте.

– А я пришила, – засмеялась Мурка, – оттого и на месте.

– Как так пришила?

– А я людейной ниткой. Вот тут, посмотри. Мурка вытянула руку, рукав подобрала и показала – сзади, повыше локтя.

Нюшка даже нос сморщила, так разглядеть старалась. Все у нее веснушки вместе сошлись.

Согнулась, Мурке под руку подлезла. Ничего не разглядела – царапину только.

– Вот и неправда, ничего тут не видно. Царапина только, маленькая совсем. А нитки никакой нету.

Мурка фыркнула.

– Нету! Потому нету, что это не простая, а людейная нитка. Я белая, нитка белая – вот и не видно.

Нюшка всхлипнула в последний раз и засмеялась. Побежала в спальню, взяла свою куклу – и опять к Мурке.

– Мурка, – говорит, – Тане тоже руку пришей, как себе пришила. А то Сенька ей совсем оторвал, видишь!

Мурка взяла куклу, приложила руку, как надо, и сказала:

– Ведь то людейные нитки были, а не куклячьи. У меня куклячьих ниток нет. Пойди к тете Лене, она пришьет.

– А у нее разве есть куклячьи?

– У тети Лены все есть.

Побежала Нюшка к тете Лене.

– Тетя Лена, есть у тебя куклячьи нитки?

– Конечно есть, – сказала тетя Лена.

Взяла катушку ниток, иголку и наперсток. Стала пришивать кукле руку. Кукла белая, нитка белая – вот и не видно.

– Что, хорошо так будет?

– Ну да, хорошо.

Нюшка стоит, смотрит, а про палец и думать забыла.

Веснушки

У садовника живет садовникова жена, Паня. А у Пани есть маленький ребеночек – Левка. Он еще не умеет ходить, только ползает. Он совсем беленький.

– Паня, а Паня, – отчего я не беленькая? Отчего у меня веснушки? – спрашивает Нюшка.

– Отойди от кроватки, разбудишь его, – говорит Паня. Она гладит пеленки, и на солнышке видно, как из утюга подымается воздух – как сахар в горячей воде, если помешать ложечкой.

– Ну, Паня! Отчего я не беленькая? – пристает Нюшка.

– Оттого, что плохо моешься, – смеется Паня. – Ты покрепче лицо три, вот и будешь беленькая.

– И веснушки сойдут?

– Конечно сойдут, – говорит Паня и дует в утюг, чтобы лучше горели угли.

Нюшке хочется, чтобы веснушки сошли. А то Сенька все пристает, – говорит: «конопушки продай».

«Вот и смою, – думает Нюшка, – хорошенько потру и смою».

– Ты куда? – спрашивает Паня.

– Я к ручейку, веснушки мыть.

– Ну, как смоешь, поможешь мне простыни тянуть, – смеется Паня.

Паня насыпает в утюг еще угля и ставит утюг на кирпич у водосточной трубы, чтобы уголь скорей разгорелся. Огонь так и рвется в трубу, даже слышно, как. ветер через утюг гудит. Паня стоит, утюга дожидается, а Нюшка уже тут как тут.

– Ну, что, смылись? – спрашивает Нюшка.

Паня смотрит на мокрую Нюшкину мордочку и удивляется, – сколько у одной девочки на лице помещается веснушек!

– Смылись, – говорит Паня, – только не все.

– А еще много осталось?

– Самая чуточка, – смеется Паня.

– Где?

– Вот тут, на кнопке. – Паня трогает пальцем Нюшкин нос.

Нюшка старается посмотреть на кончик своего носа. Морщится, щурится, опустит голову, задерет, – плохо видно, глаза слишком крепко на месте сидят. Что-то смешное, большое, немножко прозрачное, – гора какая-то, а не нос. Подошла к окну – на цыпочки встала, – в стекле видно, что нос. И весь в конопушках.

– Я пойду, сильней потру, – сказала Нюшка. – Все-таки еще много осталось.

И убежала опять к ручейку.

А Паня передвинула Левушкину кровать в тень и опять взялась за утюг.

А солнышко опять стало потихоньку подбираться к Левушкиной кровати.