Руслан Мельников
Темный набег
Глава 6
Расседланных лошадей поставили в пустующие конюшни, доверив заботам орденских конюхов. Русская дружина, татары и десяток угров с Золтаном во главе расположились в гарнизонных казармах под внешними стенами. Прежде, судя по всему, здесь было полно ратного люда. Теперь стало просторно и пусто, так что места хватило всем.
Всеволоду и Сагаадаю отвели покои в донжоне. Наверное, это было весьма почетно: внутренние помещения огромной башни и примыкавших к ней пристроек с многочисленными коридорами, переходами и лестницами занимали лишь братья-рыцари из орденской верхушки. Но почетом дело и ограничилось. Гостевые покои оказались унылы, безрадостны и, по большому счету, не отличались от монастырских келий. Ну, разве что попросторнее малость.
Всеволод с любопытством оглядел выделенную ему комнатушку.
Да уж… Голые каменные стены, узкие жесткие полати с парой истертых медвежьих шкур, грубо сколоченные стол, массивная лавка. У стены – неподъемный сундук с плоской крышкой, который тоже, по всей видимости, использовали здесь как лавку (внутри – лишь пыль, грязь, старая ветошь, да паутина). Узкое окно-бойница, через которую видно часть внешней западной стены, склон замковой горы и вход в ущелье, ведущее к Мертвому озеру. Низенькая – чтобы войти, приходилось здорово гнуть спину – дверь с медным кольцом и массивным засовом. Еще – подставка для свечей, да на стене – крюк под лампадку. Все. Обстановка еще проще и незамысловатее, чем в дружинной избе родной Сторожи. Хорошо, хоть пол – не голый, каменный, а крытый досками. Но и доски эти – старые рассохшиеся, с глубокими трещинами.
– Уж не обессудьте за наш скромный быт, – словно оправдываясь, развел руками Томас, лично занимавшийся размещением гостей, – У нас все братья живут так. Мастер Бернгард – тоже. Мирские радости чужды воинам креста.
Что ж, на особую роскошь в крепости рыцарей-монахов Всеволод и не рассчитывал, но после изобилия серебра на воротах и стенах, подобный аскетизм оказался все же несколько неожиданным. Хотя с другой стороны… Серебро – оно ж там для дела, не для красы.
– Все в порядке, брат Томас, – кивнул Всеволод.
Сам-то он и под открытым небом, закутавшись в конскую попону, переможется без труда, но вот…
Осторожно, стараясь не выдать сокровенное ни словом, ни взглядом, Всеволод попросил обустроить в комнате еще одно ложе. На немой вопрос в глазах кастеляна, пояснил:
– Для моего оруженосца. Он будет жить со мной.
Вообще-то не «он» – «она». За отрока-оруженосца Всеволод выдавал Эржебетт. Только брату Томасу об этом знать пока не обязательно. Неприятные объяснения Всеволод решил отложить на потом. Раз уж магистра в замке все равно нет. Появится – с ним и будет разговор на эту тему, а до тех пор. Не в общую же казарму селить девчонку, в самом деле?
Томас ни о чем не расспрашивал. Распорядился выполнить просьбу гостя и удалился, сославшись на неотложные дела. Три кнехта притащили набитый соломой тюфяк, и еще одну пару медвежьих шкур. Все это бросили в угол – на пол. Для оруженосца, видимо, большего и не полагалось.
Сделав дело, двое кнехтов ушли сразу. Один отчего-то замешкался на пороге и задержался. Тот самый – с рваной щекой. Провинившийся стражник, которого Всеволод спас от наказания.
– Вы это… господин… – спасенный все не уходил, неловко переминаясь с ноги на ногу. Пыхтел и краснел, будто совершил что-то недостойное, а теперь совестился.
От немца сильно несло чесноком. Надуманное средство против упырей, никчемное совершенно, но многие на него все же уповают, полагая, что хуже не будет.
– Ну… знаете… – бормотал кнехт.
– Что такое? – озадаченно спросил Всеволод. – Да говори же!
Кнехт огляделся по сторонам – как-то нехорошо, воровато даже. Потом – сказал, понизив голос:
– Спасибо, добрый господин, что заступились за меня перед братом кастеляном.
– А-а-а, это… Пустое, – рассеянно отмахнулся Всеволод.
– Да нет, не пустое вовсе, – не согласился тевтон. – Сказать, по чести, я ведь просто уснул на посту. Потому и не заметил вас сразу, и брата Томаса вовремя не предупредил. Если б разбираться стали – заставили бы клясться на Святом распятии и Библии. А тут уж не солжешь. Вызнали бы, в общем, что к чему… – кнехт сбился, передернул плечами. – Знаете, за такое у нас спрос строгий…
Всеволод нахмурился. Вообще-то за такое и в его дружине по головке гладить не стали бы. Может, не стоило мешать Томасу? Пусть бы выпороли хорошенько нерадивого стража. Оно полезно. Впредь урок будет: не спи в дозоре сам и не подставляй других.
– За такое у нас казнить могут, а могут – и того хуже – выгнать за стены, на ночь глядя, – торопливо продолжал кнехт.
Ах, вот оно что! Не в порке, оказывается, дело. М-да, порядки в немецкой Стороже суровы. Впрочем, во время Набега, наверное, так и надо. Только так.
– А я ведь, почитай, двое суток не спал. Мы обычно днем по очереди отдыхаем, но сегодня – большая вылазка. Народу в замке осталось мало, работы – много. Вот и миновала меня та очередь. Ну, и сморило… Спал, покуда колокол в часовне не ударил. А как проснулся – вы уж под самыми воротами стоите. И хорошо, что вы. А если бы враг какой? Знаете, самому тошно. Злость на себя берет! Знаю, что виновен, а брату кастеляну признаться страшно… Вот вам сказал и, вроде как, легче стало. Теперь – хотите губите, хотите – милуйте.
Переживал бедолага-кнехт. Искренне переживал и каялся. Поедом себя ел за слабость, недозволенную воину Сторожи. Но выслушивать его жалобы сейчас было недосуг.
– Ступай с миром, – сказал Всеволод. – Брату Томасу я тебя не выдам, но чтоб больше…
– Никогда! – обрадовано заверил кнехт. – Ни в коем случае! Веки вырву, а на посту не усну!
Незаживший шрам на лице делал его улыбку кривой, неприятной и пугающей. Словно не во весь рот улыбался тевтон, но еще и во всю правую щеку – чуть не до уха.
– Ступай-ступай, – поторопил Всеволод.
Кнехт, однако, не уходил. Перестав вдруг улыбаться и посерьезнев, немец тихо промолвил:
– Я ведь не только поблагодарить вас хочу, добрый господин. – Предупредить еще…
Вот это уже было любопытно. Всеволод подошел ближе.
– О чем?
Кнехт снова зыркнул по сторонам, убедился, что никто не подслушивает, и быстро-быстро зашептал – в самое ухо, обдав Всеволода густым чесночным запахом:
– Вообще-то у нас об этом говорить не принято… Но знаете, господин… вы бы того… дверь запирать на засов не забывайте… особенно если спать ложитесь… И оруженосцу своему тоже передайте…
Да, очень интересно это было!
– А в чем, собственно, дело? – спросил Всеволод.
– Так… – кнехт отвел взгляд. – Всякое говорят… И разное бывает…
С этими словами тевтонский служка попытался выскользнуть за порог. Всеволод – не дал. Схватил странного советчика за рукав, быстро втянул обратно в комнату, запер дверь.
– Нет, погоди-погоди, мил человек. Раз уж начал, то, будь любезен, договаривай до конца. Рассказывай, давай, что тут у вас творится? От чего и от кого закрываться надобно?
– Да я и сам толком ничего не знаю, добрый господин, – оказавшись взаперти, нежданный доброхот стушевался, втянул голову в плечи, заозирался совсем уж затравлено. Видать, жалеет уже, что вообще полез со своими откровениями и предупреждениями. – И никто ничего не знает. Просто слухи ходят и…
– И?..
– Случается, люди в замке исчезают.
– Как это?
– То есть, не совсем исчезают. Потом-то их находят. Только…
– Ну?!
– Обескровленных совсем. Досуха высосанных. Будто нахтцерер какой постарался…
– Вот как? Темная тварь в крепости? – Всеволод внимательно смотрел на тевтона.
Тевтон же смотреть ему в глаза не хотел. Не похоже было, чтобы кнехт врал. Но… Что боялся – вот на это очень похоже.
– И часто у вас такое?
– Что? – непонимающе захлопал глазами немец. От страха бедняга стал совсем плохонько соображать. – Что – часто?
– Людей похищают и испивают?
– Нет-нет-нет, – зачастил кнехт. – Совсем нет. Вот в прошлом месяце одного нашли. И в позапрошлом – тоже. И у обоих – ни кровинки.
– А раньше? Было что-то подобное раньше?
– Ну, раньше-то, до Набега поселяне из комтурии поговаривали, будто в эрдейских землях нечисть объявилась и вокруг замка рыскает. Якобы из тех тварей, что еще в давние языческие времена прошли через прорванную границу.
Глава 7
Дело становилось все интереснее и интереснее.
– Поселяне, говоришь? – Всеволод в раздумье поскреб затылок.
– Ага. У них тоже люди пропадали. Опять-таки по человечку в месяц. Но этих вовсе не находили, да и не искали, сказать по правде, особо. Исчезали-то и без того пропащие людишки. Никчемные, о ком и не горевал никто сильно. Может, оттого селянам веры не было. Мало ли кто куда забрел. Мало ли кто где сгинул. Но вот как округа опустела… В замке у нас, в общем, тогда началось.
– И как же этакое могло начаться в Стороже? – не мог взять в толк Всеволод.
– Ну… Слушок ходит, будто в начале Набега, еще при первых штурмах какой-то нахтцерер через стену незамеченным проскользнул и с той поры таится в крепости. Его у нас так и называют: замковый нахтцерер, – заговорщицким тоном поведал кнехт. И – тут же виновато улыбнулся. – Ерунда, конечно. Трудно темной твари в замке утаиться. Да и жажда у ночного кровопийцы такая, что одним человеком в месяц он бы нипочем не обошелся. Если уж прорвется через стену, то хищничать будет каждую ночь, пока на сталь с серебром не напорется.
Да, действительно… Бред какой-то. Человек в месяц. Смешно! Никакой упырь не удовлетворится столь малой жертвой. У упыря – жажда… Жажда с большой буквицы. Упырю подавай свежую кровушку бочками. Еженощно подавай. И то мало будет…
– Но все-таки, вы уж запирайтесь, добрый господин. На всякий случай.
Странное предупреждение. А еще более странно, что ни Конрад, ни волох Бранко за все время совместного путешествия ни разу о замковом кровопийце не обмолвились. Видимо, об ЭТОМ в тевтонской Стороже, и правда, говорить не принято.
– Кто-нибудь когда-нибудь встречал вашего замкового упыря? Видел его? – спросил Всеволод.
– Нет, господин. Я же говорю: слухи только… всего лишь слухи. Ну и… – собеседник запнулся, – и два трупа.
– Погоди, – прищурился Всеволод. – А ты сам-то видел эти обескровленные трупы? Своими глазами – видел?
Кнехт замялся, запунцовел:
– Я – нет. Но мне говорили… рассказывали… как будто видели… будто втайне их схоронили… будто…
– Значит все же только слухи? Без трупов?
Кнехт поник, повесил голову.
– Ясно… – досадливо крякнул Всеволод.
Вот что делает с людьми страх и чрезмерное напряжение сил физических и духовных. Опасные слухи появляются там, где слишком много страха, где нервы – как натянутая тетива. И где есть хотя бы одна слабая душонка. Вроде этой вот. Или душа сильная, но истершаяся, и со временем ставшая слабой. Все-таки еженощные штурмы темных тварей способны, наверное, подтачивать и кремень-души. Если штурмы продолжаются без конца. И без надежды. Да, так все и происходит. Набег порождает в ослабших человеческих душах страх. Страх рождает слухи, которые в свою очередь еще сильнее размягчают крепость душ.
Опасная круговерть.
– Я просто хотел предупредить, добрый господин. Как лучше хотел…
Всеволод сдержанно поблагодарил кнехта. Кнехт поспешно выскользнул из комнаты.
Всеволод прикрыл за ушедшим дверь. Не из страха – из брезгливости. Пожалуй, все-таки не следовало ему заступаться за этого…
А глаза уже осматривали дверь. А пальцы – ощупывали засов. А мысли…
«Хорошая дверь. Хороший засов. Плечом не высадишь. И даже если секирой… И упырю прогрызть такие толстые доски – не враз».
Тьфу ты! Всеволод оборвал течение мыслей, принимавших ненужное направление. Досадно стало на самого себя. Надо же! Заразился-таки россказнями перепуганного кнехта. Не было ведь ничего на самом деле! Потому Конрад с Бранко и не поведали в походе о замковом упыре. А если было, то…
«То что? Дым без огня?»
Ну, может, во время штурмов завалились куда-то со стен тела испитых упырями защитников. Ну, затерялись. Ну, не досчитались бедолаг. Ну, не нашли. Сразу. А нашли – после. Один раз. Второй. Вот и пошел гулять опасный слушок.
«Хорошая дверь. Хороший засов…»
Что ж, хорошая дверь и хороший засов в этом не очень-то гостеприимном замка все равно пригодятся. Не ему, нет – Эржебетт. За запертой дверью она будет чувствовать себя в безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока не вернется Бернгард и пока орденский старец-воевода не решит ее судьбу.
Кстати, об Эржебетт… А где его дева-оруженосец спать-то будет? Не на полу же, в самом деле? Всеволод улыбнулся. Он был доволен: вот теперь мысли текли в верном направлении.
«Ладно, как-нибудь приспособимся, – подумал он.
Тихонько скрипнула притворенная дверь. Всеволод обернулся. Кто там еще?
Ишь ты! Легка на помине!
В комнату заглядывала Эржебетт. Сзади стояли Сагаадай и Золтан.
– Вот, русич, принимай, – недовольно буркнул шекелис. – А то не совсем не своя девчонка. То прячется, то мычит и мечется. Тебя, вроде как, ищет. Ну, мы ее и решили привести.
– А погляди-ка: нашла – и успокоилась сразу, – усмехнулся степняк.
Эржебетт тихонько вошла в комнату. Встала у стены неприметной мышкой, поближе к Всеволоду. И уходить отсюда уже, явно, не собиралась.
В самом деле, – нашла…
– Ну, привели – и привели, – пробурчал Всеволод, чувствуя, как наливается краской. – Молодцы. Спасибо. А теперь оставьте девчонку в покое.
«Нас с ней оставьте».
Дверь снова закрылась. Всеволод вздохнул.
– Ну, и что мне теперь с тобой делать?
Эржебетт улыбнулась ему заискивающе-обезоруживающей улыбкой. Кивнула то ли своим, то ли его невысказанным мыслям. А может, и его, и своим сразу.
И-эх! Всеволод махнул рукой:
– Давай обустраиваться, что ли…
Он придвинул к неподъемному сундуку у стены тяжелую лавку. Та оказалось почти вровень. Брошенные сверху тюфяк и шкуры вовсе сгладили неровности. Для него самого такое ложе маловато будет, да и не выдержит оно его – разъедется и развалиться. Но для Эржебетт… Всеволод скользнул взглядом по худенькой невысокой фигурке. Для нее сгодиться. Если отроковица свернется калачиком на бочке, так и на одном сундуке поместится. А с лавкой – так и вовсе раздолье будет.
Неплохо, конечно, было бы все это перетащить к его дощатым полатям: ну… чтобы вдвоем, вместе чтобы… Но дубовый, обитый железом сундук оказался слишком тяжел. И к тому же, был вставлен в специальную нишу в полу и стене. Такой не выковырнуть и не дотянуть на другой конец комнаты. Вместе с Сагаадаем и Золтаном еще можно было бы, наверное, попытаться. Но просить соратников обустраивать их совместное с девчонкой-найденышем ложе все же не хотелось. Да и тевтоны, если узнают, не поймут, почему это воевода спит вместе со своим оруженосцем. Эржебетт ведь пока здесь за оруженосца. И бог весть, когда еще выпадет удобный случай поговорить с местным старцем-воеводой о девчонке.
Поразмыслив немного, Всеволод решил подтащить к ложу Эржебетт и стол. Ему, как ни крути, надлежало стоять возле лавки. Так будет куда присесть и где перекусить на скорую руку, чтобы лишний раз не выводить Эржебетт к общему застолью на показ орденским братьям. Или оружие почистить, доспех поправить, одежду починить… Да мало ли дел можно переделать, сидючи по-человечески – на лавке да за столом. А поскольку единственная лавка теперь возле сундука пристроена… В общем, пришлось еще повозиться: дубовый столище оказался тяжеленным, зараза, а из девчонки – какая помощница? Конечно, в одиночку тягал.
Стол встал малость кривовато, но все же кое-как, со скрипом, уместился в простенок за ложем, сооруженным для Эржебетт. Одним краем уперся в сундук – тот аж затрещал, родимый, другим – оцарапал неровную кладку стены.
Ну вот, теперь, можно сказать, и обустроились.
– Значит так… – Всеволод повернулся к девушке. Приказал по-немецки – авось, поймет язык саксов: – Сиди здесь.
А чтоб лучше поняла – хлопнул ладонью по ложу-сундуку. Не удовлетворился. Подвел, усадил.
– Без особой нужды и без моего слова из комнаты не выходи…
Указал на дверь, покачал головой: нет, мол, нельзя.
– … и никого не впускай.
Задвинул засов.
– Открывать будешь только мне.
Ткнул себя в грудь.
– Узнаешь меня просто. Я постучу… Вот так, запоминай…
Стукнул по доскам стола: быстро, три раза. И – снова – себя в грудь. И опять – в доску – скоро, трижды.
– Сначала постучу, потом – позову.
Указал на свой рот, на ее уши.
– Услышишь стук и мой голос – тогда откроешь.
Дернул засов, отворил дверь.
– Ясно тебе?
Испуганное хлопанье ресниц.
– А-а-а…
– Ясно, спрашиваю?
Торопливый кивок.
Может, и ясно, может – нет.
– Ладно, – Всеволод хлопнул по сундуку. – Пока просто сиди здесь и жди. Я скоро. Осмотрюсь и вернусь.
Он вышел из комнаты, притворил дверь. Не успел отойти и на пару шагов, как за спиной скрежетнул запирающийся засов. Ага! Кажись, Эржебетт все поняла правильно.
Глава 8
По распоряжению Томаса на замковой кухне, уже что-то стряпали. Много, в потребных случаю количествах: и гостей следовало попотчевать с дороги, и к возвращению здешнего старца-воеводы, которого тевтоны именовали мастером Бернгардом, подготовиться. А пока было время, Всеволод, Сагаадай и Золтан пожелали осмотреть тевтонскую цитадель.
– Крепость большая, – предупредил Томас. – До трапезы всю не обойти.
– Посмотрим, что успеем, – пожал плечами Всеволод, – Веди, брат Томас, показывай.
Первым делом поднялись на самую верхнюю точку замка – на смотровую площадку донжона. Здесь сильно дуло. Шумно билось на ветру огромное белое полотнище с черным крестом. Ветер яростно трепал одежды, норовил содрать шлемы и шапки.
Угрюмый страж – закутанный в черный плащ кнехт, по всей видимости, сменивший на посту нерадивого дозорного с рваной щекой, молча поклонился кастеляну. На плече стража висел сигнальный рог. Судя по размерам рога, издаваемый им звук достигнет ушей всякого, находящегося в замке и в окрестностях замковой горы. И в ближайших окрестностях, и в дальних – тоже.
Томас перехватил взгляд Всеволода, пояснил:
– В рог трубят, когда Серебряным Вратам угрожают темные твари. Если услышите его зов – знайте: скоро на стены полезут нахтцереры.
Кастелян подошел к каменным зубцам на краю площадки. Продолжил:
– Нечисти по всей округе нынче развелось превеликое множество, и по ночам нахтцереры подступают со всех сторон. Но основанная их масса неизменно приходит во-о-он оттуда…
Здоровая рука Томаса указывала на безжизненное плато в конце извилистого ущелья-горловины.
С высоты донжона, поднимавшегося над замковой горой, далекое озеро – правильный, слишком правильный овал, холодно поблескивающий отраженными солнечными лучами – видно было как на ладони.
– Мертвое Озеро, – с ненавистью процедил Томас. – А под ним – Проклятый Проход.
– За озером наблюдают даже днем? – спросил Всеволод.
– Да, и днем – тоже, – ответил провожатый. – Может быть, в этом и нет необходимости, но так всем нам спокойнее.
В общем-то, это было понятно.
– Но ночью?! – вдруг осенило Всеволода. – Ночью отсюда ведь озеро не видно!
Даже его, Всеволода, специально тренированные и привычные ко мраку глаза, вряд ли что различат в темноте на таком расстоянии.
– Не видно, – согласился кастелян.
– Как же вы узнаёте, что открывается Проход?
– Это не трудно, – вздохнул Томас, – Когда мертвые воды разверзаются, озеро начинает светиться.
– Светится? – удивился Всеволод.
– Именно. Зеленоватым таким призрачным светом, как… – кастелян поморщился. – Ну, как большая болотная гнилушка, что ли…
С главной башни они спустились на стены. Прошлись по боевым площадкам верхних ярусов. Осмотрели вблизи серебрёные шипы, торчащие из каменной кладки. Стальные колючки с насечкой белого металла, прикрывавшие бойницы и заборала, казались препятствием непреодолимым. Увы, так только казалось.
– Натиск нахтцереров они не остановят, но все же на время сдержат нечисть, – на ходу объяснял тевтон. – Если бы не эти шипы, возможно, темные твари уже захватили бы замок.
Кое-где над крепостными зубцами поднимались подвижные балки с деревянными клювами. Сооружения эти, напоминавшие гигантские виселицы и коромысла, позволяли, не повреждая защитных шипов, перекидывать за стену – прямо на головы штурмующих – массивные бревна.
Бревна уложены тут же – осиновые стволы, усеянные сучьями, гвоздями, крюками, прямыми и изогнутыми лезвиями. Топорщившиеся во все стороны острия опять-таки поблескивали серебром. Можно себе представить, сколько тварей раздавит, изорвет и исцарапает такая лесина, сброшенная вниз!
В проходах и галереях стояли, прислоненные к каменным зубцам, легкие переносные рогатки из сбитых и связанных воедино кольев – тоже, разумеется, струганных из осины.
– А это здесь зачем? – поинтересовался Всеволод.
– На том случай, если твари прорвутся, – ответил Томас. – Такими загородками можно быстро перекрыть захваченный участок стены, выиграть немного времени, перегруппировать силы, потом ударить снова и отбить укрепления.
Всеволод только покачал головой. Вновь отбить захваченные упырями стены будет непросто. Но, похоже, тевтоны старались предусмотреть все. И, кто знает, быть может, лишь благодаря этой предусмотрительности Закатная Сторожа и выстояла до сих пор.
Шли дальше…
В специальных нишах у бойниц лежали целые охапки арбалетных стрел с серебряной насечкой. Наконечники у всех – широкие, плоские, топорщатся бритвено-заточенными краями. Такие острия рассчитаны не на пробитие брони, а исключительно на взрезание плоти. На некоторых наконечниках – глубокие зазубрины. Ох, не просто будет выдрать такую стрелу из раны. Да еще добрая треть толстых коротких древков – струганы из осиновых веток. Для пущей, надо полагать, эффективности в бою против нечисти. Имелись, впрочем, и стрелы попроще – без серебра, без осины – зажигательные, с обычными железными наконечниками, обмотанными просмоленной, промасленной и еще невесть чем пропитанной паклей.
Почти на каждом пролете внешних крепостных стен чернели закопченные котлы с густым вонючим варевом. Возле котлов – широкие наклонные желоба – разветвляющиеся, уходящие под заборало, и прикрытые снаружи решетками. По таким удобно поливать штурмующих варом. Или кипящим маслом. Или бурлящей смолью. Или расплавленным свинцом.
Однако ничего этого в котлах не было. Была темная жижа, по виду напоминавшая упыринную кровь и пахнувшая ненамного лучше. И что еще более странно: ни под одним из чанов Всеволод не увидел ни дров, ни угольев. Похоже, котлы вовсе не разогревались кострами. Но какой тогда от них прок?
– Греческий огонь, – кивнул на котлы Томас. – Горючая смесь, которую не нужно греть и кипятить, как воду или смолу. Достаточно опустить в котел горящий факел, и все его содержимое воспламенится. Причем гореть будет сильно и долго. Когда мы льем этот жидкий огонь вниз, под стенами начинается ад. А очищающее пламя столь же губительно для тварей, порожденных тьмой, как и серебро.
Что ж, теперь понятно, откуда взялись жирные копотные потеки на стенах…
Показал им кастелян и многочисленные пороки, установленные на открытых башенных площадках. Большие, массивные, опутанные канатами и перевитые крепкими воловьими жилами… Одни походили на арбалеты сказочных великанов. Другие – на толстые руки, оплетенные тугими венами и поднятые к небесам. Третьи – на перетянутые веревками деревянные ящики. Четвертые – на гигантские пращи. Причем, добрая половина метательных машин располагалась на движущихся платформах, позволявших при помощи рычагов и воротов быстро разворачивать пороки.
– Баллиста… катапульта… мангонель… спрингалд… петрария[1]… – кивал на хитроумные сооружения кастелян.
Возле каждого башенного самострела высились аккуратные поленицы больших – с добрую рогатину – стрел и горки грубо отесанных округлых каменных глыб. И те, и другие были обмотаны паклей и обмазаны зловонной жижей из котлов. Имелись, впрочем, и иные снаряды. Толстостенные пузатые горшки и пустотелые металлические ядра с торчащими из узких горлышек промасленными фитилями.
– Это все – для дальнего огненного боя, – объяснил тевтон. – А там вон – запасы для ближнего…
Эти что ли? Всеволод подошел, присмотрелся. М-да, запасы… Небольшие глиняные шары, ощетинившиеся иглами из посеребренной стали. И шары железные, чуть приплюснутые, чем-то похожие на лампадки, покрытые тончайшими накладками из белого металла. И деревянные, но в железных обручах, трубки, набитые темным порошком вперемешку с мелко рубленой серебряной проволокой и опилками. Между серебрённых шипов глиняных шаров, из округлых металлических боков сплюснутых «лампад» и над косыми срезами трубок тоже торчали фитили. Диковинный арсенал был невелик, однако обращались с ним тевтоны с превеликой осторожностью.
Всеволод осторожно заглянул в одну из трубок.
– Что здесь за порошок, брат Томас?
– Особое огненное зелье, – охотно удовлетворил его любопытство однорукий рыцарь. – Перетертые и смешанные друг с другом в определенных пропорциях уголь, селитра и сера. Секрет этой смеси мы узнали от сарацинских мудрецов.
– Она жжет, как греческий огонь? – спросил Всеволод.
– Не только жжет – разрывает в клочья любого, кто окажется рядом. И разбрасывает к тому же множество осколков.
– Громовые горшки и трубки, – неожиданно вмешался в разговор Сагаадай. Юзбаши одобрительно прицокнул языком. – Страшное оружие… Его используют ханьцы, огородившие свои земли большой стеной.
Всеволод недоуменно покосился на степняка, однако выспрашивать подробности не стал. Кочевники-татары побывали во многих странах, многое повидали и брали штурмом разные стены – и большие и малые. И если уж Сагаадай называет «громовые горшки и трубки» страшным оружием, значит, так оно и есть.
– А это что, Томас? – Золтана заинтересовал глиняный кувшинчик, одиноко стоявший в небольшом углублении между бойниц. Кувшин был закрыт, но шекелис уже успел снять крышку и заглянуть внутрь. Недоуменно поболтал содержимое, разочаровано протянул:
– Вода?
Всеволод не удержался – тоже глянул через плечо угра. И правда… Обычная водица. Самая, что ни на есть. Прозрачная. Невзрачная. Ни запаха, ни цвета…
– Будет лучше, если ты закроешь сосуд и поставишь его на место, – вежливо, но со скрытым раздражением произнес Томас. – И я бы никому не рекомендовал пить эту «воду».
– А что так? – с вызовом усмехнулся Золтан. – Тоже страшное оружие? Яд?
Всеволод поспешил встать между горячим шекелисом и рассерженным тевтоном. Спросил сам – примирительно и заинтересованно:
– Брат Томас, в самом деле, что это?
– Жидкий lapis internalis, – недовольно ответил кастелян. – Раствор адского камня[2]
– Адский камень? – нахмурился Всеволод. – Звучит зловеще.
– Всего лишь звучит. Это только слова. Алхимический язык. На самом деле, lapis – вещество, получаемое путем смешения лунного металла[3] с едкой водкой[4]. Lapis легко растворяется в воде, а вода, несущая в себе силу серебра, – наивернейшее средство против нахтцереров. Только людям тоже следует быть с ней осторожными. Адский камень оставляет на коже черные пятна – отсюда, собственно, и происходит столь пугающее название. Если же серебряный раствор попадет в глаза, он разъест их и ослепит человека…
– А если раствор попадет на упыря? – спросил Всеволод. Это его занимало больше. – Что тогда?
Кастелян хищно осклабился.
– Одна капля прожигает нахтцерера насквозь. Жаль, у нас мало серебряной воды: ее непросто добывать. А то бы… – Томас мечтательно закатил глаза. – Эх, заполнить бы ею ров – и по ночам было бы куда как проще.
«Ну, прямо спасительная святая водица из адского камня», – недоверчиво подумал Всеволод. Вслух, однако, свою мысль он высказывать не стал. Подобные аналогии могли бы обидеть крестоносца.
