Профессор вяло пожал руку больному, интеллектуальная нагрузка его явно утомила.
Санаторий, массивное каменное строение, занимал угол одной опрятной улочки в малонаселенном городском квартале.
Напротив высился старинный дворец графини Заградки; его всегда зашторенные окна усиливали болезненное впечатление от мертвенно спокойной улицы.
Редко кто ходил по ней, вход в санаторий – а заведение посещали весьма часто – находился с другой стороны, рядом с цветниками; у дверей – два старых каштана.
Мартин Шляйден любил одиночество, и сад с похожим на ковер газоном, скрипучими креслами на колесиках, капризными больными, скучным фонтаном и дурацкими стеклянными шарами внушал ему отвращение.
Его влекли тихая улочка и древний дворец с темными решетчатыми окнами. Что там внутри?
Старинные выцветшие гобелены, зачехленная мебель, закутанные люстры? Старуха с седыми кустистыми бровями и жесткими суровыми чертами лица, давно забытая и жизнью и смертью?
Ежедневно Мартин прохаживался вдоль дворца.
На таких улицах, чтобы разминуться, приходилось прижиматься вплотную к стенам домов.
Мартин Шляйден с его размеренной походкой, характерной для человека, проведшего долгое время в тропиках, не нарушал общего настроения улицы: они так подходили друг к другу, эти две бесконечно далекие формы бытия.
Наступила жара; три дня подряд он встречал на своем одиноком пути, какого-то старика с гипсовым бюстом в руках.
Один и тот же бюст с ничем не примечательным бюргерским лицом.
На этот раз они столкнулись – старик был так неловок.
Бюст наклонился и стал медленно падать. Все падает медленно, только люди, у которых нет времени для созерцания, этого не замечают.