Майкл Салливан
Эра смерти. Эра империи
Совсем не похожа на лебедя.
– Добрый день. Меня зовут Имали, – громким, басовитым голосом представилась незнакомка. – Я куратор Аквилы. Хотела бы с тобой поговорить. Можно войти?
Можно что? Сури в смятении моргнула, но тем не менее кивнула.
Фрэя добродушно улыбнулась и сделала то, чего не делал никто из фрэев. Пройдя по комнате, она протянула руку:
– Тебя зовут Сури. Верно?
Сури уставилась на раскрытую ладонь куратора. Рука у нее была крупная, мясистая, покрытая морщинами и как будто выцветшая.
– Я слышала, что пожимать руки – рхунский обычай, – объяснила Имали. – Вроде бы это показывает, что ты не скрываешь оружия. Доказательство доверия.
Сури никогда раньше не пожимала руки, но решила попробовать. Пальцы Имали, мягче и теплее, чем можно было подумать, сомкнулись вокруг ее пальцев. Женщина крепко сжала руку Сури, дернула ее разок вверх и вниз и отпустила. Учитывая, что обе они ни разу не прибегали к этому ритуалу, у них, по мнению Сури, получилось неплохо.
Имали указала на кровать:
– Можно присесть?
Сури кивнула, и странная – но явно вежливая – фрэя устроилась в изножье, аккуратно сложив руки на коленях.
– Посиди со мной, пожалуйста. Это может занять некоторое время.
Это? Сури стало интересно, что она имеет в виду.
– Прежде чем начать, я хочу кое-что тебе передать. – Из складок ассики фрэя вынула знакомую небольшую сумку. – Вэсек говорит, сумку доставили вместе с тобой. Видимо, Джерид думал, что пригодится. Это ведь твое?
Сури взяла сумку и кивнула. Открыв ее, она достала маленькую вязаную шапочку, при виде которой на губах ее заиграла улыбка.
– Прежде всего я хотела бы извиниться за то, как с тобой здесь обращались. Я не имею к этому отношения, и когда я об этом узнала, тотчас приняла меры, чтобы исправить ситуацию. Полагаю, это удобная комната? Тебя стали лучше кормить?
– Да, – ответила Сури, выискивая пальцами крошечные прорехи среди швов вязаной шапочки Арион.
– Хорошо. – Имали наклонила голову и некоторое время рассматривала свои сцепленные пальцы. Затем, подняв глаза, снова сосредоточилась на Сури. – Итак, насколько я понимаю, ты прибыла к нам, чтобы провести мирные переговоры. Наши вожди договорились об этом заранее посредством голубиной почты, но, как выяснилось, Лотиан тебе солгал. Все это оказалось ловушкой, организованной для того, чтобы помочь ему узнать секрет создания драконов. Правильно?
Сури испытала робкое чувство облегчения.
Сначала она спрашивает разрешения, а теперь это?
– Вы правы, – ответила Сури. – И вы первая, кто это признал.
Имали улыбнулась:
– Просто я желаю мира между нашими народами и надеюсь, – она покачала головой и вздохнула, как будто все это вызывало у нее глубочайшее омерзение, – ликвидировать последствия фиаско Лотиана, насколько это возможно.
Сури лишь приблизительно представляла себе, что значит «ликвидировать», и понятия не имела насчет «фиаско», но решила не показывать свое невежество перед первым фрэем, отнесшимся к ней как к личности.
– Препятствие на пути к миру – сам Лотиан. Он не прислушивается к моим советам и никогда не согласится на мирное решение. Фэйна устроит лишь полное истребление рхунов и инстарья. Будучи фэйном и миралиитом, он считает себя богом, а божества не идут на компромисс. – Имали понизила голос. – Это лишь одна из причин, по которым я и некоторые другие надеемся сместить его. Найти ему замену. К сожалению, это не так просто.
– Если бы вы сняли с меня это, я могла бы помочь. – Сури потянула за ошейник, плотно облегавший ее шею; он не душил, но глотать мешал.
Имали перевела взгляд на ошейник:
– Что ты сделаешь, если я сниму его?
– Вы, видимо, хотите спросить, не разнесу ли я эти стены и не пролью ли на город огненный дождь?
Дружелюбная улыбка исчезла. Куратор Аквилы выпрямилась, округлив глаза, и медленно кивнула:
– Да, именно об этом я и спрашиваю.
Сури посмотрела мимо нее на ледяной дождь, стучавший в окно. Она не раз думала об этом. Сури представляла себе, каково будет восстановить связь с Искусством. Как прекрасно будет призвать силу, скопить ее, а затем выпустить резким взрывом.
Это привлечет их внимание, потребует от них уважения. Они выслушают меня так же, как сделал это Гронбах. Вот только…
– Я прибыла сюда не просто так и не за этим.
Имали пристально разглядывала ее.
– Хотелось бы тебе верить.
– Могу сказать то же самое, а ведь у меня больше поводов сомневаться в вашей искренности. Вы признали, что меня обманули и со мной дурно обращались. Я доверилась вашему фэйну, а он меня предал. Если вы и правда хотите ликвидировать последствия… – Она снова потянула за ошейник. – Неплохой первый шаг – снять это.
Имали, нахмурившись, продолжала смотреть на металлическое кольцо.
– Это сложнее, чем ты думаешь.
– Долото или пила вполне справятся.
Имали улыбнулась:
– Я не это имела в виду. Я говорила не о том, чтобы снять его физически… – Она замолчала и прищурилась, внимательно глядя на шею Сури. Что-то привлекло ее внимание, что-то новое. Имали потянулась рукой к ошейнику, но замерла. – Можно?
Опять демонстрирует хорошие манеры.
Вместо ответа Сури пожала плечами.
Имали коснулась ошейника. Сури почувствовала, как тот едва заметно сдвинулся, и услышала металлический щелчок. На мгновение Сури решила, что Имали расстегнула его, но кольцо не стало свободнее. Ничего не изменилось.
– Как странно, – произнесла Имали, убрав руку. – В замке на твоем ошейнике нет замочной скважины.
– Что это значит?
– Это значит, что его нельзя снять, кроме как… ну, как ты и сказала, срезав его.
Имали поджала губы. Ее что-то беспокоило.
Сури не могла понять, в чем дело, и решила, что раз Имали не готова об этом говорить, лучше подождать.
Имали успокоилась, то ли приняв решение, то ли на время отложив его принятие. Бросив взгляд на дверь, она спросила:
– Сури, зачем Нифрон прислал тебя? Он не дурак, а отпустить сюда того, кому известна тайна создания драконов, – большая тактическая ошибка. Зачем ему рисковать кем-то настолько ценным?
Сури фыркнула:
– Нифрон никуда меня не посылал и никогда не считал меня ценной. Он годами называл меня ни на что не годной, потому что я отказывалась создавать других гиларэбривнов. Вы называете их драконами. Нифрон с вашим фэйном во многом похожи. Ни один из них не заинтересован в мире. Но Арион была в нем заинтересована, и Персефона тоже, и это она меня прислала. Ну, «прислала» – наверное, не совсем подходящее слово. Она попросила, и я согласилась. Согласилась, потому что так хотела Арион.
– Кто такая Персефона?
– Вождь нашего народа. Мы называем ее киниг, это то же самое, что ваш фэйн. Нифрон командует ее войском.
Имали с трудом удалось сохранить равнодушное выражение лица, но ее изумление не укрылось от глаз Сури. Пожилая фрэя долго молчала, прежде чем продолжить:
– И все же, разве эта женщина, Персефона, не боялась, что ты… что мы заставим тебя выдать тайну создания драконов?
– Может быть. Не знаю. Она думала только о том, что меня могут убить, но я владею Искусством, так что ни одна из нас особенно не волновалась. Думаю, надежда на спасение жизней и воцарение мира была слишком желанным призом, чтобы отказаться от него из-за страха. Конечно, никто из нас не ожидал этого ошейника. А тайна создания драконов – как вы их называете – не так ценна, как вы думаете. За сотворение каждого из них приходится платить ужасную цену.
– Что ты имеешь в виду?
– Жертву. Не ягненка или козу, но жизнь невинного существа, хорошего существа. Кого-то, кого ты любишь.
Имали округлила глаза.
– Хочешь сказать, что каждый раз, как фэйн будет создавать дракона, ему нужно будет приносить в жертву… фрэя? Невинного фрэя?
– Полагаю, что да. – Сури кивнула. – Вряд ли Лотиану есть дело до рхунов или гномов.
Имали выглядела так, будто ей внезапно дали под дых. Она резко вдохнула. Ее взгляд заметался по углам комнаты, словно замечая ранее скрытые вещи.
– Сури, идя сюда, я боялась двух вещей. Во-первых, что ты не знаешь, как создавать драконов и Лотиан убьет тебя, пытаясь раскрыть тайну, которой ты не владеешь.
– А во-вторых?
– Что тайна тебе известна, Лотиан узнает ее и использует это знание, чтобы уничтожить твой народ.
– Я понимаю, почему это плохо для нас, но почему это беспокоит вас?
– Потому что этот конфликт, эта война предоставляет прекрасную возможность избавиться от Лотиана. Если он победит, мы упустим шанс свергнуть его. Он – проклятие нашей расы, поскольку ставит свое племя выше остальных фрэев. Это противоречит воле Феррола. Задолго до твоего появления, еще до войны, я искала способ свергнуть его и восстановить нашу цивилизацию, однако передо мной стояла одна непреодолимая проблема. Думаю, ты только что нашла ей решение. Если Лотиан убьет невинного фрэя, это даст мне основание для его свержения. Убрав его, мы сможем заключить мир. Тебе надо всего лишь выдать Лотиану тайну, которой он желает обладать, и его собственная жажда власти, его высокомерие все сделают за нас.
– Так вы говорите. – Сури нахмурилась. – Но я чувствую себя белкой, которая отказывается верить волку, утверждающему, что его пасть – удобное, уютное местечко для сна.
– Но я предлагаю тебе то, ради чего ты пришла. Мир.
Сури с улыбкой покачала головой:
– Я предлагаю то же самое, однако вы хотите получить мир и возможность завоевать нас. Если я отдаю тарелку клубники, то не приму в обмен горстку желудей.
– Тогда что ты предлагаешь?
Сури пожала плечами:
– Драконы позволят Лотиану управлять рхунами. Мне потребуется что-то в этом духе, что-то, что даст мне равноценную власть над фрэями.
Имали ненадолго задумалась.
– Есть кое-что, но… – Она вздохнула.
– В чем дело?
– Я могу дать тебе то, что ты просишь, но тебе все равно придется сначала дать фэйну то, чего желает он.
Сури нахмурилась.
– Мне жаль, но порядок обмена должен быть именно таким, – сказала Имали. – Только так это сработает.
– Вы говорите, как Джерид, перед тем как он надел на меня ошейник.
Имали сердито нахмурилась и, расправив плечи, ответила с видом искренне оскорбленного достоинства:
– Я не Джерид.
– Я не знаю, кто вы. – Сури вновь позволила себе провести пальцами по вязке шерстяной шапочки Арион. – Впервые вас вижу.
Но я точно знаю, что вы требуете от меня силу в обмен на обещание, тогда как ваш народ уже дважды предал меня. То ли вы считаете меня невежественной рхункой, которую легко обмануть, то ли полагаете, что у меня ужасная память. Разве я могу вам верить?
Взгляд Имали снова задержался на ошейнике.
– А если я сниму с тебя эту штуку? Сниму до того, как ты выдашь тайну? Это ведь восстановит твою магию? Сделает тебя такой же сильной, как миралииты? И при желании ты сможешь убить меня. Словом, я сделаю то же, что и ты: поставлю на кон свою жизнь ради надежды на мир. Этого будет достаточно, чтобы ты стала мне доверять?
Сури сделала вид, что колеблется. Имали не знала – возможно, не могла себе представить, – что если снять ошейник, Сури сумеет обеспечить честное выполнение условий сделки. Баланс сил изменится: они смогут рассчитывать на то, что получат драконов в будущем, но она сама станет драконом у них на пороге – на пороге, в настоящее время не защищенном миралиитами. У обеих сторон будет возможность уничтожить противника.
– Да, пожалуй. Снимите ошейник, и мы сможем совершить обмен. Так что вы предлагаете?
– Арион когда-нибудь упоминала нечто под названием Рог Гилиндоры?
Глава десятая
Голл
Поначалу было страшно, но интересно, неприятно, но терпимо, трудно, но выполнимо. Потом… что ж, потом все изменилось. Теперь я помню лишь крики и слезы.
«Книга Брин»
Мысленно Брин пыталась повторить все, что сказал Дроум. Сведений было столько, что она боялась что-нибудь упустить. Мэйв учила ее использовать повторение как один из способов укрепления памяти.
Это как поднимать тяжелые снопы сена: чем больше ты это делаешь, тем легче становится.
Она только что стала свидетелем беседы с Дроумом, богом бэлгрейглангреан и правителем Рэла.
Настоящий бог! Эреб – это город! Город! Прародина человечества… нет, всех рас.
Это известие ошеломило и поразило ее. Сначала она не поверила ни единому слову, но причиной тому была лишь гордость, ее собственное упрямое нежелание покончить со столетиями ложных традиций. Когда ей наконец удалось это принять, все сложилось в единую картину.
Некоторые считают, что фрэи, дхерги и рхуны сродни. Так сказал Малькольм много лет назад в хижине Роан, когда все принимали его лишь за неуклюжего бывшего раба с непомерным аппетитом.
Дети Эреба восстали и свергли своего отца. Так Брин перевела отрывок с табличек Агавы. Изначально она решила, что под словами «Эреб» и «отец» подразумевается одно лицо, а не место, откуда они пришли, дом, где они родились. От осознания своей ошибки Брин дрожала всем телом.
Если Эреб – это место, возможно ли его найти? Скорее всего, он расположен далеко на востоке. Во всех легендах говорится, что люди бежали от какого-то древнего зла, которое там завелось. Считалось, что первый киниг, Гэт из Одеона, вместе со всеми человеческими кланами пересек море и обосновался в Рхулине во времена великой опасности.
Брин страшно боялась забыть то, что узнала, ведь она понимала, что небрежно брошенные Дроумом слова – не просто рассказ о прошлом. Возможно, это еще и суть настоящего и, вероятно, предупреждение о будущем. Не имея при себе пера и бумаги, она полагалась на старые методы.
«Главное – все правильно устроить и распределить, – учила ее Мэйв. – Мозг Хранителя подобен череде комнат, в каждой из которых вдоль стен стоят маленькие ящички. Чтобы запомнить ту или иную вещь, ты должна положить ее в определенное место. Важно использовать группы. Из слов можно составить предложение; из набора предложений складывается история. Смысл зависит от того, куда ты помещаешь то или иное знание. Это имеет решающее значение. Можно найти все, что угодно, если знаешь, где искать».
– Дождь? – спросила Роан. – О чем ты задумался?
Копатель разглядывал свои застрявшие в камне ноги.
– Ты говорила, здесь все можно изменить, если верить, что это возможно, так?
– Дождь, – сказала Мойя, – ты на моих глазах меньше чем за пару минут разрубил каменную стену в Нэйте.
– Это другое, – ответил Дождь и, почесав бороду и проведя языком изнутри по нижней губе, продолжил изучать состояние своих ног.
– Верно, – согласилась она. – На самом деле, это даже не камень. Это всего лишь идея, да?
– Ага, – ответил гном. – Всего лишь идея.
– Может, это как Искусство, – высказался Гиффорд. – Арион говорила, важно верить в себя. Если веришь, что можешь что-то сделать, битва наполовину выиграна.
– То же самое и с настоящими битвами, – заявил Тэкчин. – Это не раз спасало мою шкуру на протяжении столетий, которые я провел в военных кампаниях с Нифроном.
Дождь кивнул:
– Ну, про это я ничего не знаю, зато когда имею дело с камнем, уверен в себе на все сто. – Сняв со спины кирку, он занес ее. – По мне, так это самый что ни на есть камень. – Изящным, легким движением Дождь вонзил острие кирки в пол.
Погруженную в свои мысли Брин застал врасплох громкий треск, который в глухом пространстве стен показался еще более резким. Это был не звук металла, ударившего о камень, а скорее столкновение двух противоборствующих идей: воли бога и стремления одного из его последователей к свободе. Кусок камня откололся, а на мраморном полу образовалась выбоина.
– Это не так много, – заметила Мойя.
– Ага, но уже кое-что, – заверил ее Дождь и вновь опустил кирку.
Божественный мрамор поддавался с трудом. По крошечной темнице градом посыпалась каменная крошка. Каждый последующий удар расширял дыру, и наконец Дождю удалось высвободить сначала одну ногу, а затем и вторую.
Лицо его осветила широкая улыбка.
– Теперь, когда я могу двигаться, мне будет проще управиться со всеми вами.
Он подошел к Мойе. Та вздрогнула, когда он разбил пол возле ее лодыжек.
– Осторожно, – сказала она. – Пальцы мне еще могут пригодиться.
Брин снова попыталась отгородиться от шума и сосредоточиться. Ей предстояла важная работа. Если она когда-нибудь вернется в мир живых, знания, которые она принесет с собой, окажутся ценнее любого тайного клада. Но их было так много, а понимала она так мало. Она чувствовала, что в глубине ее разума таится какая-то мысль – пугающая, неуловимая, где-то на грани сознания. Это ощущение было сродни раздражению, которое возникает, когда знаешь, что чего-то недоделала, но понятия не имеешь, что это может быть.
– Тэтлинский зад! – выругалась Мойя.
Брин решила, что Дождь задел Мойю, но та уже освободилась из каменного плена.
Мойя подошла к окошку и выглянула наружу.
– Что? – спросил Тэкчин. Дождь как раз взялся за камень вокруг ног галанта.
– Толщина стены футов пять.
– Замечательно. А время работает против нас, – сказал Тэкчин.
Мойя прижалась лицом к окошку, загородив тусклый свет, и темница вновь погрузилась во мрак.
– Что там снаружи? – спросил Тэкчин.
– Ну… Дроум ушел. Не вижу его, но… ой, здрасьте! – Мойя отдернула голову от окна в тот самый миг, когда что-то с грохотом врезалось в стену.
Брин почувствовала, как содрогнулся камень. Мойя отскочила, и внутрь снова пролился луч света, однако нечто снаружи придвинулось ближе, опять загородив окно. Но света хватило, чтобы Брин успела разглядеть огромный глаз. Он заглянул внутрь, дважды моргнул и исчез.
– Именем Феррола, что это было? – спросил Тэкчин.
– Думаю, это Голл, – ответила Мойя.
– Дождь, освободи меня, – сказал Тэкчин. – Я хочу это увидеть.
Для освобождения ноги фрэя Дождю пришлось приложить вдвое больше усилий. Но гном уже освоился и работал споро и аккуратно.
Звяк, звяк, звяк.
Грохот кирки раздражал Брин, мешая выполнять обязанности Хранителя.
Эреб – это город, место рождения всего сущего.
Но Брин знала, что это не совсем так. Что-то существовало и до него, Дроум упоминал об этом…
Звяк, звяк, звяк.
Брин в отчаянии сжала кулаки, пытаясь в точности вспомнить слова Дроума.
Так кого же там не было?
Когда вторая нога Тэкчина наконец освободилась, он подался вперед и осторожно выглянул в окно, не подходя к нему вплотную.
– Значит, у нас теперь есть страж? По виду довольно большой.
– Да, – сказала Мойя, даже не пытаясь вернуться к окну. – А еще у него когти и острые зубы. Носа нет, большие уши и всего один глаз, но очень большой.
– Что-то мне не нравится этот Голл, – пробормотал Гиффорд.
– Да уж, он явно не кажется… – Тресса вздрогнула, когда Дождь приступил к высвобождению ее ног, – дружелюбным.
– Грэнмор? – работая киркой, спросил Дождь.
Тэкчин пожал плечами:
– Может быть, но что-то я сомневаюсь. У грэнморов два глаза, нет когтей, и от них ужасно воняет. Мне ли не знать, ведь я жил с одним из них.
– Тифон? – предположил Дождь.
Вот оно! – Брин с облегчением улыбнулась. – Вот кого не было в Эребе.
– Кто они такие? – спросила она.
– Тифоны? Ты не знаешь? – Тэкчин удивленно посмотрел на нее: – Но ты же…
Брин смущенно покачала головой:
– Моя наставница внезапно скончалась. То ли она сама не знала, то ли мы просто не дошли до этого на уроках.
Тэкчин передернул плечами:
– Григор мне кое-что рассказывал. Говорил, их трое, Эрл, Тот и Гар, и они сотворили грэнморов. Тифоны – боги великанов. По его словам, они старше, чем наши. Но мне как-то не верится. Послушать Григора, так у грэнморов все больше и лучше, чем у фрэев. – Тэкчин покачал головой: – Но нет, вряд ли Голл – тифон. Он похож на необычайно огромного великана со странными чертами лица. Судя по тому, как Григор описывал тифонов, это не великаны, а скорее силы природы – и они уж точно не стали бы прислуживать кому-то вроде Дроума.
– Так это хорошо… да? – Мойя закивала.
Упоминание тифонов помогло Брин вспомнить кое-что еще.
Хочешь узнать, как Этон и Элан породили Свет, Воду, Время, Четыре ветра, троих тифонов и Элурию, самую любимую из всех?
В темноте Брин улыбнулась, одержав победу над собственной памятью, но стук кирки эхом отдавался у нее в голове, как будто что-то еще пыталось вырваться на волю.
Или рассказать тебе, почему Этон сотворил загробный мир и похоронил Эрла, Тота и Гара? Нет, наверное, ты предпочла бы, чтобы я начал с истории о том, как Элан украла у Этона пять зубов и что с ними стало. Вот с чего на самом деле все началось. Это объясняет, как члены одной семьи пошли друг на друга войной, оставив мать опустошенной, бесплодной и оторванной от мужа.
Брин чувствовала, что все это как-то связано между собой, хотя пока не понимала, как именно. Дроум не просто так дразнил ее фрагментами сокровища; он что-то говорил ей, что-то, что Хранительница Уклада должна была понять. Но почему он не сказал прямо, почему говорил намеками? разве что полагал, она ему не поверит. Немногие могут оценить дарованное, заработанное всегда дороже.
– Хорошо, предположим, Дождь сумеет прорубить проход через стену, – начала Мойя, – но как мы проберемся мимо старины Голла?
– Глаз всего один, к тому же большой, такой легко закрыть стрелой, – предложил Тэкчин. – Просто заставь его опять заглянуть сюда. Ты выстрелишь из окошка, а потом мы выбежим из зала и вниз по лестнице.
– А солдаты, которые нас сюда привели? Они разве не внизу? – спросила Тресса. – Как мы пройдем мимо них?
Скривившись, Мойя нахмурилась и язвительно сказала:
– Господи, Тресса, отвяжись от меня! Я впервые в загробном мире, так что уж прости, но у меня нет ответов на все вопросы.
– А я искренне полагала, что есть.
– Ой, – пробормотала Мойя, будто врезавшись в стену. – Ах… извини… Я не привыкла к тому, что ты стала менее стервозной.
Брин снова попыталась отвлечься от посторонних разговоров и сосредоточиться на мучившем ее вопросе. Что она упустила? Мысль упорно ускользала от нее, отказывалась подчиняться… а Брин чувствовала, как с каждой минутой возрастает необходимость поймать ее.
Дождь долбанул киркой по полу у ног Гиффорда, и в это мгновение Брин вспомнила, как Дроум ударил рукой по подлокотнику своего…
Уберлин был первым, кто создал трон. Ты это знала? Он его изобрел.
Брин озадаченно задумалась.
Почему Дроум об этом упомянул? Почему это важно?
Рекс Уберлин – Великий Король. Я сражался в Первой войне… Ты расскажешь мне то, что я хочу знать, а я расскажу то, что нужно знать тебе.
Что мне нужно? Почему мне нужно знать о тронах, о первом городе и злом боге по имени Уберлин?
Освободив Гиффорда, Дождь принялся за Роан. Оставалась только Брин. Она надеялась, что Дождь отшлифовал свою технику. Как и Мойя, она предпочла бы сохранить все свои пальцы – пусть даже это были десять маленьких идей.
Дождь отложил кирку, чтобы передохнуть, и это удивило Брин. Усталость, которую они ощущали в присутствии Дроума, прошла, и Дождю не требовался отдых. Гном расправил плечи и снова взял в руки кирку.
– Небось зря я этим занимаюсь. Раз Дроум – бог, он же может просто призвать нас к себе?
– По опыту могу сказать, что боги – да и вообще кто угодно – всегда слабее, чем люди думают. – Глянув на Тэкчина, Мойя добавила: – Когда-то я и его принимала за бога. Представляешь, какое разочарование?
Тэкчин изогнул брови и с напускным удивлением округлил рот.
Дождь принялся колоть камень у ног Брин. При каждом ударе кирки она вздрагивала. Удар за ударом гном выбивал крошечные осколки камня. Прервавшись, он осмотрел острие кирки и фыркнул. Кончик заметно затупился.
– В чем дело? – спросила Брин.
Гном вздохнул и покачал головой.
– Не можешь ее освободить? – Мойя подошла поближе, чтобы посмотреть.
– Думаю, могу, но… – Он окинул взглядом стены. – Говоришь, они футов пять толщиной? Не уверен, что кирка сдюжит.
Мойя нахмурилась и прикусила губу.
– Продолжай. Просто сделай, что можешь.
Дождь вновь занес кирку и продолжил орудовать ею, осыпая голени Брин острыми каменными обломками.
Брин не могла смотреть, как он огромной киркой долбит камень прямо возле ее щиколоток. Жуткое зрелище, пусть даже на самом деле это не ее настоящие ноги. При каждом ударе все внутри замирало, и она ничего не могла с собой поделать. Чтобы отвлечься, она сосредоточила внимание на Мойе, единственном человеке, которого впотьмах могла как следует разглядеть.
Крепко обхватив лук обеими руками, Мойя вперила взгляд в окно темницы, где они, казалось, проведут вечность. Свет падал ей на лицо, и на фоне окружающей темноты оно казалось бесплотным.
Какая же она смелая, – подумала Брин.
Стиснув зубы, Мойя упрямо смотрела в окно. Храбрость – это стойкость и решительность перед лицом ужаса. Совсем не бояться глупо. Если они не сумеют освободиться, если не попадут в Нифрэл, Сури погибнет, они проиграют войну, и человечество будет уничтожено. Каждый из них бросился в омут, уверовав, что каким-то образом они смогут все это изменить и, возможно, даже вернуться назад. Сейчас это не просто казалось маловероятным – похоже, они еще и испортили себе ту жалкую загробную жизнь, которой могли бы насладиться. Вместо того чтобы поселиться с родными и близкими в вечной деревне, имитирующей жизнь, они навеки останутся погребенными в мраморной могиле. Мойя все это знала, но лицо ее не выражало ни страха, ни сомнений. Вот это настоящая храбрость.
Брин не отличалась смелостью, но, к счастью, в темноте этого никто не мог заметить. Она не плакала – все-таки не ребенок, – но была уверена, что на лице у нее кислое выражение. Если бы Брин попала в морскую бурю, то Мойя была бы скалой, к которой она бы плыла.
– Интересно, много ли мы прошли, – проговорил Гиффорд, вглядываясь во тьму. – В смысле, наверху, в мире Элан. Думаете, мы уже перешли Нидвальден? Или это по-другому происходит?
– Гиффорд! – Резко развернувшись, Мойя указала на него пальцем, словно в чем-то его обвиняя. – А ты ничего не можешь сделать? Скажем, при помощи магии увеличить размер дыры или что-то в этом роде?
Гиффорд покачал головой:
– Здесь нет силы, не из чего ее брать.
Мойя кивнула:
– В Агаве было так же, но Арион удалось…
– Она брала силу у нас, – пояснила Роан. – Из нашей жизненной силы, но теперь мы все мертвы.
– Так… погодите. – Нахмурив брови, Мойя посмотрела на свои руки. – Каким образом Дроум воздвиг эти стены? Как он нас засунул в камень? По мне, так это и есть магия.
– Он же Дроум, – сказал Дождь, как будто больше тут обсуждать нечего. – Он бог. Это его владения.
Посмотрев вниз, Брин увидела, что вот-вот сможет вытащить левую ногу.
– Значит, на этом все. – Тэкчин всплеснул руками, признавая поражение. – Либо мы его отдадим, либо останемся здесь навечно.
– Нельзя его отдать, – сказала Тресса.
– У нас нет выбора. Теперь нет смысла его хранить.
Мойя покосилась на него:
– Без него нам не справиться.
– Мы и так уже потерпели неудачу.
– А еще мы не сможем выбраться из Пайра, – напомнила Брин. – Отдав его, мы обречем себя на смерть.
– Глупости, – с непоколебимой уверенностью произнесла Тресса. – Малькольм не отправил бы нас сюда, если бы…
– Дроум такой же бог, как Малькольм! – перебила Мойя и покачала головой. – Поверить не могу, что сказала это.
Малькольм – бог. Слова прогремели в голове Брин так же громко, как стук возле ее ног, одна из которых почти освободилась из каменной ловушки. На память ей пришли слова Мьюриэл: «Ни разу не слышала о боге по имени Малькольм. Наверное, из новых».
– Кому покровительствует Малькольм? – спросила Брин.
Мойя посмотрела на нее так, словно Брин превратилась в Роан.
– Помните, Мьюриэл нас об этом спрашивала? Все боги кому-то покровительствуют. Феррол – бог фрэев, Дроум – бог… бэлгр… бэлгриг… э… народа Дождя. Мари – наша богиня. Тифоны – боги великанов, Этон – бог неба, Элан – богиня мира. То есть… если Малькольм – бог, то кому он покровительствует? Что он сотворил?
– Интересный вопрос, Брин, но не вижу, чем это нам поможет. – Мойя неодобрительно уставилась на Трессу. – Хотя наводит на определенные мысли: возможно, Малькольм вовсе не бог.
– Бог, – настаивала Тресса. – И он наверняка предвидел, что мы окажемся в плену.
Мойя шлепнула ладонью по стене.
– Тогда что же он не сказал, как нам отсюда выбраться?
– Сказал, – возразила Роан, снова будто разговаривая сама с собой.
– Ты дергаешь и жуешь свои волосы, Роан, – ухмыляясь, заявила Мойя. – Это знак, что в твоей прославленной голове что-то происходит.
Роан пожала плечами:
– Мало что.
– В твоем случае мало что может изменить ход войны. Положение вроде как отчаянное, так что уж прости, если я кажусь немного надоедливой.
– Ну, просто… – Роан уставилась на Трессу, словно обращалась только к ней. – Разве ты не говорила, что ключ может открыть любой замок в Пайре? Не только двери, да? А мы заперты.
– Образно выражаясь, – возразил Дождь. – Нельзя вставить ключ в нечто образное.
Округлив глаза, Тресса поднесла дрожащую руку к груди.
– Должно помочь.
Сунув руку под рубаху, она поспешно шагнула в луч света.
– Подожди, – остановила ее Мойя. – Что ты собралась делать?
– Не знаю, – призналась Тресса. – Может, просто приложу ключ к стене и помолюсь.
Мойя облизнула губы.
– Рано пока. – Она выглянула в окошко и стала натягивать лук. – А ну как получится, а нам ведь еще с Голлом разбираться.
– Получится, – заявила Тресса.
Мойя сдвинула брови.
– По правде говоря, я начинаю тебе верить, но это так раздражает. Почему Малькольм просто не пошел с нами?
– Не мог, – ответила Тресса. – Он мне об этом говорил. Он бессмертный. С Мьюриэл та же история. Сюда пускают только мертвых.
Этот сукин сын меня проклял, – вспомнила Брин слова Мьюриэл. – Подарил вечную жизнь. Я его ненавижу.
И тут все встало на свои места. Все фрагменты сложились в идеальную, ужасную, упорядоченную картину.
Мьюриэл сказала: «Я его ненавижу. Всеми фибрами души».
Мать Брин говорила: «Ни наше существование, ни мир не должны были быть такими. Мир сломан, и мы продолжим так существовать, пока его не починят».
Дроум поведал: «А потом жадность и высокомерие Уберлина положили всему этому конец».
Но главным изобличающим фактом было признание Малькольма в том, что это он сломал мир.
От следующей мысли Брин едва не задохнулась.
О, благословенная Мари! Да ведь Малькольм и есть Уберлин!
– Наверное, в этом есть смысл, – сказала Мойя.
Брин ошарашенно подняла голову, но быстро поняла, что Мойя отвечает Трессе. Не важно. Наконец она сообразила, что, по мнению Дроума, ей нужно было знать.
Малькольм – бог зла.
Дождь перестал долбить камень киркой и посмотрел на нее:
– Ты свободна.
Глядя в узкую щель, Мойя дожидалась Голла. Гигант не стоял на месте. Он бесцельно расхаживал туда-сюда, иногда останавливаясь без всякой видимой причины, а затем переходил на другое место. Одноглазое создание то и дело било себя по голове, кашляло или наносило удары по воздуху. Наблюдая за ним, Мойя пришла к выводу, что он не намного умнее камня.
