Майкл Льюис
Бумеранг. Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира
Он изучил годовые отчеты Kaupthing и обнаружил удивительные факты: у этого гигантского международного банка был только один член совета директоров не исландец. У всех директоров были заключены с банком контракты на четыре года, и банк предоставил им кредит на £19 млн для покупки акций Kaupthing, а также опционы на обратную продажу этих акций банку с гарантированной прибылью. Практически вся объявленная прибыль была получена за счет повышения стоимости активов, купленных ранее по вздутым ценам. «Реальная доля прибыли, получаемой от настоящей – в моем понимании – банковской деятельности, составила менее 10 %», – сказал Ширер.
Будь этот мир вменяем, британские регулирующие органы не позволили бы новоявленным исландским финансистам проглотить почтенный британский коммерческий банк. На деле же они проигнорировали письмо, которое направил им Ширер. Через год, в январе 2005 г., ему позвонили из британского Комитета по слияниям и поглощениям. «Они хотели знать, – говорит Ширер, – почему так стремительно поднялись в цене наши акции за последние пару дней». Я рассмеялся и сказал: “Думаю, вы и сами поймете, где искать причину: два дня назад г-н Эйнарссон, президент Kaupthing, заявил, как последний идиот, что собирается купить Singer & Friedlander”». В августе 2005 г. банк Singer & Friedlander стал называться Kaupthing Singer & Friedlander, а Ширер уволился, поскольку, по его словам, не хотел, чтобы пострадала его репутация. И действительно, в октябре 2008 г. Kaupthing Singer & Friedlander прогорел.
Тем не менее даже под давлением палаты общин Тони Ширер отказался назвать исландцев обычными пройдохами с улицы. «Все они были высокообразованными людьми», – сказал он с ноткой удивления в голосе.
А вот еще один пример копирования американской модели исландцами: люди разного толка, но все иностранцы, пытались убедить их в том, что у них проблемы. В начале 2006 г., например, аналитик по имени Ларс Кристенсен совместно с тремя коллегами из Danske Bank, крупнейшего датского банка, подготовил доклад, в котором говорилось, что финансовая система Исландии растет бешеными темпами и неминуемо приближается к катастрофе. «На самом деле мы написали этот доклад потому, что были обеспокоены чрезмерным интересом наших клиентов к Исландии, – сказал он мне. – Исландия, как никакая другая страна, была экстремальна во всем». Затем Кристенсен полетел в Исландию и выступил с докладом, чтобы подкрепить свою точку зрения, но лишь нарвался на гнев. «Исландские банки восприняли это как личное оскорбление, – говорит он. – Нам пригрозили судом. Мне было сказано: “Вы – датчанин и злитесь на Исландию потому, что Исландия добилась таких успехов”». По существу, такое отношение явилось отголоском событий 1944 г., когда Исландия объявила независимость от Дании. «Реакция была не “Возможно, эти парни правы”, а “Нет! Это заговор. У них дурные побуждения”». Датчане просто ревновали!
Доклад Danske Bank привлек внимание хедж-фондов в Лондоне и подтолкнул их к открытию короткой позиции в исландской валюте. Они провели расследование и обнаружили невероятную паутину непотизма: банкиры делают друг у друга приобретения по вздутым ценам, занимают десятки миллиардов долларов и кредитуют членов своего исландского клана, которые, в свою очередь, без разбора скупают на эти деньги иностранные активы. «Им, как новичкам, – говорит Тео Фанос из лондонской компании Trafalgar Asset Managers, – всучили самые худшие активы – авиакомпании второго эшелона, захудалые розничные магазины. Это были во всех отношениях наихудшие приобретения на заемные средства».
Но тут на пророка накинулись исландские лидеры, начиная с премьер-министра. «Нападки… отдают неприятным запахом неразборчивых в средствах дельцов, которые решили нанести решающий удар в спину исландской финансовой системы», – сказал президент Центрального банка Оддссон в марте 2009 г. Президент Kaupthing публично назвал четыре хедж-фонда, которые, по его словам, преднамеренно пытались подорвать финансовое чудо Исландии. «Не знаю, откуда у исландцев появилась эта мысль, – говорит Пол Раддок, глава Lansdowne Partners, одного из четырех названных хедж-фондов. – Мы лишь один раз торговали исландскими ценными бумагами, да и то краткосрочно. После беспочвенных публичных обвинений, брошенных в наш адрес президентом Kaupthing, мы начали против него судебный процесс, и он взял свои слова обратно».
Одна из скрытых причин глобального финансового кризиса заключается в том, что тем, кто видел его приближение, было выгоднее открывать короткие позиции в период пика, нежели предавать проблему гласности. К тому же большинство из тех, кто мог бы представить убедительные обвинения Исландии – или, например, Lehman Brothers – в финансовых преступлениях, можно было не слушать на основании того, что они сами завзятые спекулянты, а их мнение пристрастно. Интересный факт: еще в апреле 2006 г. Исландия привлекла внимание Боба Алибера, почетного профессора экономики из Чикагского университета. Алибер приехал в Лондонскую школу бизнеса послушать лекцию об Исландии, о которой в то время ничего не знал, и мгновенно распознал признаки пузыря. Покопавшись в данных, он обнаружил в Исландии приметы явного финансового сумасшествия и решил, что это историческое событие заслуживает описания в учебнике. «Идеальный пузырь» – так Алибер называет финансовый подъем Исландии, а сам учебный материал включает в переработанное издание классической книги Чарльза Киндлбергера «Мании, паники и крахи» (Manias, Panics, and Crashes), вышедшей в свет в 1978 г. В настоящее время Алибер редактирует новое издание. Еще в 2006 г. он решил посвятить Исландии одну главу книги, в которую также вошли главы о мыльном пузыре компании South Sea и тюльпаномании – хотя крушение исландских банков было еще впереди. Для него сам крах Исландии был лишь вопросом времени.
В исландских экономических кругах прошла молва о том, что этот авторитетный профессор из Чикаго проявляет особый интерес к Исландии. В мае 2008 г. экономический факультет Университета Исландии пригласил Алибера прочитать лекцию. Выступая перед аудиторией, состоящей из студентов, банкиров и журналистов, он объяснил, что Исландия, далекая от сферы высоких финансов, имела все признаки гигантского мыльного пузыря, но он говорил профессиональным языком экономистов. (Его лекция называлась «Монетарная турбулентность и исландская экономика».) Однако, когда после выступления ему задали вопрос о том, какое будущее ждет Исландию, он перешел на человеческий язык. По словам одного слушателя, Алибер сказал: «Даю вам девять месяцев. Ваши банки мертвы. Ваши банкиры либо глупы, либо жадны. И я готов поспорить, что они уже летят куда-нибудь в надежде продать свои активы».
Присутствовавшие в зале исландские банкиры пытались не допустить появления этой информации в газетах. Некоторые ученые предложили Алиберу представить результаты его исследования Центральному банку Исландии. Почему-то этого не произошло. «Руководство Центробанка заявило, что у них нет времени для встречи с ним, – сообщил преподаватель, который пытался ее организовать, – так как они готовят Доклад о финансовой стабильности». Что касается Алибера, то он уезжал из Исландии с мыслями о том, что наделал так много шума, что его, наверное, больше туда не пустят. «У меня осталось ощущение, – сказал он мне, – что меня пригласили только потому, что им нужен был иностранец для высказывания этих вещей вслух, ибо исландец не решился бы на это из опасения нарваться на неприятности». И все же он очень тепло отзывается об исландцах. «Они весьма своеобразные люди, – говорит он смеясь. – Думаю, в этом-то все и дело, разве не так?»
У исландцев – во всяком случае мужской половины – есть свои объяснения, почему они, устремившись в глобальные финансы, побили мировые рекорды: природное чувство превосходства исландцев. Поскольку численность этого народа невелика и живут они изолированно, потребовалось 1100 лет, чтобы они – и мир – оценили и начали использовать их природные дарования, но теперь, когда мир стал плоским и деньги текут свободно, неблагоприятные факторы исчезли. В выступлениях за рубежом президент Исландии Оулавюр Рагнар Гримссон объяснил, почему исландцы проявляют исключительные способности в банковском деле. «Наше наследие и образование, наша культура и внутренний рынок обеспечили нам важное преимущество», – сказал он, после чего перечислил целых девять преимуществ, последним из которых был назван дружелюбный нрав исландцев. («Некоторые даже считают нас обаятельными чудаками, неспособными причинить вред».) Высказывания в том же духе повторялись множество раз, чаще всего по-исландски. «В университете были реализованы исследовательские проекты, обосновывающие превосходство исландской модели бизнеса, – говорит Гилфи Соэга, заведующий кафедрой экономики. – Все дело в наших неформальных каналах связи и способности быстро принимать решения плюс кое-чего еще».
«Нам всегда твердили, что исландские бизнесмены очень умны, – говорит университетский преподаватель финансовых дисциплин, бывший банкир Вильхьялмур Бьярнасон. – Они очень энергичны. И если собираются делать покупку, то сделка совершается очень быстро. Почему? Как правило, потому, что продавец очень доволен ценой».
Как оказалось, культ исландского банкира не был чужд и другим нациям. Немцы вложили в исландские банки $21 млрд. Нидерландцы дали им $305 млн, а шведы – $400 млн. Британские инвесторы, соблазненные умопомрачительным размером годовых – 14 %, выложили более $30 млрд, из коих $28 млрд поступили от компаний и частных лиц, а остальная сумма – от пенсионных фондов, больниц, университетов и других государственных учреждений. Один только Оксфордский университет дал $50 млн.
Возможно, тот факт, что мы почти ничего не знаем об исландцах, объясняется их малой численностью. Мы предполагаем, что они в какой-то степени похожи на скандинавов – добрые люди, которые просто хотят, чтобы у всех было всего поровну. И зря. В них есть некая необузданность, как в лошади, которая только притворяется объезженной.
Спустя три дня после приезда в Рейкьявик мне дважды звонят, причем довольно неожиданно. Первый звонок – от продюсера известного новостного телешоу. Она заявляет, что ее шоу смотрит вся Исландия, и просит прийти и дать интервью.
– О чем? – спрашиваю я.
– Хотелось бы услышать, как вы объясняете наш финансовый кризис, – отвечает она.
– Но я здесь всего три дня! – возражаю я.
По ее словам, это не имеет значения, потому как никто в Исландии не понимает, что произошло. Они с удовольствием выслушают любого, кто попытается это объяснить, пусть даже этот человек ничего не смыслит в том, что говорит, – полагаю, это свидетельствует о том, что Исландия не так уж и уникальна. Пока я раздумываю, раздается другой звонок, на этот раз из администрации премьер-министра.
Тогдашний глава правительства Исландии Гейр Хаарде также возглавлял Партию независимости, которая стояла у власти в 1991–2009 гг. Она правила в коалиции с Социал-демократической и Прогрессивной партиями. (Четвертая по значению партия в Исландии – Лево-зеленое движение.) Тот факт, что нации численностью 300 000 человек, связанных между собой кровным родством, понадобилось четыре крупные партии, наводит на мысль о том, что они либо чрезмерно склонны к разногласиям, либо неспособны слушать друг друга. Как бы то ни было, из четырех партий независимые выказывают особую приверженность свободным рынкам. Партия независимости – это партия рыбаков. И состоит она, как поведал мне старый школьный товарищ премьер-министра, «из одних мужиков, а женщин нет ни одной».
Входя в крохотную резиденцию премьер-министра, я жду, что меня остановят и обыщут или хотя бы попросят предъявить удостоверение личности с фотографией. На деле же я вижу одного-единственного полицейского, сидящего с ногами на столе и читающего газету. Он со скучающим видом поднимает на меня глаза. Я в первый – и, быть может, единственный – раз в жизни произношу: «Я пришел на встречу с премьер-министром», но на него это не производит никакого впечатления. Здесь любой может встретиться с премьер-министром. С полдюжины человек скажут мне потом, что одной из причин, по которой исландцы полагали, что в мире их воспримут как серьезных финансистов, было их ощущение собственной важности. Одна из причин такого ощущения собственной важности кроется в том, что все они могут в любое время увидеть премьер-министра.
Остается открытым вопрос о том, что мог бы сказать исландцам премьер-министр об их банкротстве. Ведь у исландских финансово-политических кругов замечательным образом отсутствует финансовый опыт. Так, министр по делам бизнеса – философ, министр финансов – ветеринар, а глава Центробанка – поэт. Хаарде, впрочем, по образованию экономист – жаль, не очень хороший. В бытность студентом экономического факультета в Университете Исландии он несколько не дотягивал до «хорошиста». Как группа руководители Партии независимости имеют репутацию людей, которые сами мало смыслят в финансовых вопросах, но не желают привлекать сведущих экспертов. Когда исландский профессор из Лондонской школы экономики Йон Даниельссон, специализирующийся на финансовой панике, предложил свою помощь, ее с презрением отвергли; точно так же поступили и с некоторыми известными экономистами-финансистами из Университета Исландии. Проигнорировали даже советы весьма компетентных представителей центробанков из ряда развитых стран. Нетрудно понять, почему Партия независимости вкупе с премьер-министром не нравятся исландским женщинам: для них они похожи на мужика, который, невзирая на мольбы жены, везет семью на машине незнамо куда, пытаясь найти знакомые ориентиры, вместо того, чтобы остановиться и спросить дорогу.
– Почему вы заинтересовались Исландией? – спрашивает он, входя в кабинет с уверенностью, за которой стоит сила и авторитет, обычно свойственные лидеру крупной нации. И это хороший вопрос.
Оказалось, что он вовсе не глуп; впрочем, глупость – редкое свойство политических лидеров, как бы ни злословили по этому поводу избиратели. Он действительно говорит вещи, которые никак не могут быть правдой, но это именно те самые выдумки, которые полагается говорить премьер-министрам. Например, он утверждает, что крона снова стала весьма устойчивой валютой, в то время как на самом деле она не торгуется на международных рынках. Правительство попросту назначает ей условную стоимость для специальных целей. Находящиеся за рубежом исландцы рассудительно решили не пользоваться картой Visa из опасения, что суммы будут списываться по реальному курсу, каким бы он ни был.
Премьер-министру хотелось убедить меня, что он видел зарождение финансового кризиса в Исландии, но мало что мог сделать. («Мы не могли публично говорить о своих опасениях по поводу банков, иначе бы пришли к тому, от чего бежали: к панике».) Фактически винить в случившемся нужно не политиков вроде него, а финансистов. Народ с этим отчасти согласен: так, главу инвестиционной компании Baugur Investment закидали снежками, пока он мчался из 101 Hotel к лимузину, а главу банка Kaupthing освистали, когда он занял свое место в зрительном зале Национального театра. Однако большие шишки в основном сбежали в Лондон или залегли на дно, и бедный премьер-министр вынужден отдуваться за всех. На его долю выпадает и укрощение разъяренных демонстрантов, которые по выходным приходят к парламенту во главе с лидером одного из политических движений, исполнителем народных песен Хердуром Торфасоном.
У Хаарде есть на этот счет своя история, которой он неуклонно придерживается: иностранцы доверили Исландии свои капиталы, и Исландия грамотно распорядилась ими, но потом, 15 сентября 2008 г., компания Lehman Brothers рухнула, и иностранцы запаниковали и потребовали вернуть свои капиталы. Исландию погубила не собственная опрометчивость, а глобальное цунами. У этой истории есть одно «но»: она не объясняет, почему цунами накрыло именно Исландию, а не, скажем, Тонгу.
Но я прибыл сюда не спорить. Я хотел понять. «Мне очень хочется задать вам один вопрос», – говорю я.
– Да?
– Это правда, что вы говорили людям: пора завязывать с банками и отправляться ловить рыбу?
Здорово сказано, думалось мне. Кратко, верно и в точку. Честно говоря, я это слышал от управляющего хедж-фондом в Нью-Йорке. Премьер-министр устремляет на меня намеренно строгий взгляд. «Это сильно преувеличено», – отвечает он.
– Мне казалось, в этом есть смысл, – нерешительно говорю я.
– Я никогда не говорил этого! – отрезает он.
Очевидно, я затронул его больное место – непонятно только какое. Переживает, что подобным высказыванием выставил себя дураком? Или по-прежнему считает ремесло рыбака не столь достойным, как ремесло банкира?
Наконец я возвращаюсь в отель и обнаруживаю – впервые за четверо суток, – что под соседней дверью нет пустых бутылок из-под шампанского. Исландская пара, которая, как мне раньше казалось, оттягивалась по полной, собрала пожитки и укатила домой. Четыре ночи я терпел вопли этих орков за стеной, а теперь стало тихо. Можно удобно устроиться на кровати и почитать статью «Экономическая теория общедоступного ресурса. Рыболовство» (The Economic Theory of a Common-Property Resource: The Fishery). Так или иначе, источником благосостояния Исландии является рыбный промысел, и если вы хотите понять, что исландцы сотворили со своими деньгами, надо в первую очередь понять, как они пришли в этот бизнес.
Эта блестящая статья была написана Скоттом Гордоном, экономистом из Университета Индианы, еще в 1954 г. В ней описывается тяжелое положение рыбака – и делается попытка объяснить, «почему рыболовы не богаты, хотя морские рыбные ресурсы – самые богатые и неисчерпаемые из доступных человеку». Проблема состоит в том, что, поскольку рыба является общим достоянием, она на самом деле – ничья. Любой может выловить столько, сколько захочет, вот и ловят в таких количествах, что рыболовство становится невыгодным – причем для всех. «Каждый рыбак в душе надеется на “счастливый улов”, – пишет Гордон. – По многочисленным свидетельствам тех, кто хорошо знает рыболовов, они азартные игроки и неисправимые оптимисты».
Другими словами, рыбаки похожи на американских инвестиционных банкиров. Из-за своей чрезмерной самоуверенности они и себя обедняют, и рыболовные угодья истощают. Простое ограничение улова не решит проблему, а лишь усилит конкуренцию и сократит прибыли. Задача состоит не в том, чтобы вынудить рыбаков потратиться на лишние сети и судна покрупнее, а в том, чтобы обеспечить максимальный улов при минимальных усилиях. Для этого требуется вмешательство государства.
Понимание сути этого вопроса и помогло одной из беднейших стран Европы на 1900 г. стать одной из богатейших в 2000 г. Большие перемены в Исландии начались в начале 1970-х, после двух лет исключительно низких уловов рыбы. Второй год подряд лучшие рыбаки возвращались без обычного улова трески и пикши, и исландское правительство приняло радикальные меры: рыба была приватизирована. Каждый рыболов получил квоту, рассчитанную на основе его прежних уловов. Первоклассным рыбакам выдавали документ, подтверждающий право на ловлю, скажем, 1 % от совокупного санкционированного улова в акватории Исландии в данном сезоне. До наступления сезона ученые из Института морских исследований определяли общее количество трески или пикши, вылавливание которого не нанесет вреда благополучию рыбной популяции в долгосрочной перспективе. Количество разрешенной к вылову рыбы год от года менялось. Однако личный процент годового улова был фиксированным, и документ давал это право на неограниченный срок.
Предоставлялась и другая возможность: не хотите сами ловить – продайте квоту тому, кто хочет. Таким образом квоты переходили в руки тех, кому были больше всего нужны, самым лучшим рыболовам, умеющим добывать рыбу из морских глубин с максимальной эффективностью. Кроме того, под свою квоту можно было сделать заем в банке, и банк с готовностью оценивал в долларах вашу долю трески, выловленной при отсутствии конкуренции из самого богатого района трескового промысла на земле. Рыба была не только приватизирована, но и секьюритизирована.
Это было чудовищно несправедливо: общественный ресурс – вся рыба в морских водах Исландии – был попросту передан горстке исландских любимцев фортуны. В одночасье Исландия обрела первых миллиардеров, и все они были рыбаками. Но с точки зрения социальной политики это был гениальный ход: в один миг рыба из неустойчивого источника существования превратилась в реальный, устойчивый источник богатства. Меньшее число людей меньшими усилиями вылавливали примерно столько рыбы, сколько было необходимо для оптимального долгосрочного поддержания исландских рыболовных угодий. Новое богатство преобразовало Исландию – и превратило ее из тихой заводи, которой она была 1100 лет, в страну, давшую миру Бьорк. Если Исландия стала славиться музыкантами, то лишь потому, что у исландцев появилось время для занятия музыкой и многими другими вещами. Исландской молодежи, например, оплачивают образование за рубежом и поощряют самостоятельное всестороннее развитие. С тех пор как политика государства в области рыбного хозяйства преобразовала Исландию, страна, в сущности, стала машиной для переработки трески в докторов философии.
Но это, естественно, создает новую проблему: обладатели ученого звания не хотят зарабатывать на жизнь рыболовством. Им нужно заниматься чем-то другим.
И это «что-то», по всей видимости, не связано с работой в другой важной отрасли Исландии – энергетике. Водопады и кипящая лава обеспечивают огромное количество дешевой энергии, но, в отличие от нефти, это не то, что можно выгодно экспортировать. Обузданная исландская энергия остается внутри Исландии, и если в понятии обузданной энергии есть нечто поэтическое, то в отношении исландцев к этой проблеме есть нечто прозаическое. Они задались вопросом: можем ли мы производить нечто энергоемкое, за что люди будут платить? Ответ: алюминий.
Заметьте, никто не спрашивал, что исландцы хотят делать или на что они лучше всего годятся. Никто даже не задумывался, есть ли у исландцев природные способности к выплавке алюминия или нет. Alcoa, самая крупная в стране компания по производству алюминия, столкнулась с двумя типичными для Исландии проблемами, когда в 2004 г. приступила к сооружению гигантского плавильного завода. Первая касалась так называемого «невидимого народца» – или, попросту говоря, эльфов, в которых искренне верит изрядное число исландцев, взращенных на богатом фольклоре. По закону перед началом строительства завода компании Alcoa полагалось вызвать государственного эксперта для обследования строительной площадки и подтверждения отсутствия эльфов на ней и под ней. Как сообщил мне представитель Alcoa, ситуация для компании была щекотливой, поскольку, с одной стороны, им пришлось выложить немалые деньги за то, что площадка была признана свободной от эльфов, а с другой, как он выразился, «мы не желали позиционировать себя как компания, признавшая существование “невидимого народца”». Вторая, более серьезная проблема была связана с характерной чертой исландских мужчин – склонностью брать на себя повышенные по сравнению с другими нациями риски в отношении техники безопасности в алюминиевой промышленности. «На производстве, – говорит представитель Alcoa, – нужны люди, которые выполняют правила и подчиняются приказам начальства. Их героизм нам ни к чему. Мы не хотим, чтобы они делали то, что не входит в их обязанности, потому что иначе предприятие может взлететь на воздух». А исландские мужчины как раз склонны делать то, что не входит в их обязанности.
Отвлечемся на минуту от исландской экономики и переключим внимание на один поистине странный факт, который никак нельзя не заметить: люди здесь достигли такой степени саморазвития, что на имеющихся рабочих местах не могут найти себе достойного применения. Эти прекрасно образованные интеллектуалы, все без исключения знающие себе цену, в основном могут зарабатывать на жизнь в одной из двух неподходящих для них отраслей: траловое рыболовство и производство алюминия. Естественно, в Исландии есть и занятия, которые могут привлечь рафинированных, образованных людей. Подтверждение отсутствия эльфов, например. («Это требует как минимум полгода – и может быть очень сложным».) Но это капля в море для страны, способной перерабатывать треску в диссертации. На заре XXI в. исландцы по-прежнему ждали, что в недрах их экономики родится задача, достойная их отточенного ума, и тогда они примутся за ее решение.
И тут на сцене появляется инвестиционный банкинг.
В пятый раз за эти дни я замечаю некоторую напряженность, если за одним столом сидят исландцы обоего пола. Налицо всеобщая мужская тенденция не говорить с женщинами – или, скорее, не привлекать их к беседе, – если нет явного сексуального интереса. Но проблема не в этом. Наблюдать за общением мужчин и женщин в Исландии – все равно что наблюдать за малышами, делающими первые шаги. Они играют не вместе, а параллельно; они пересекаются куда менее органично, чем мужчины и женщины в других развитых странах, а это говорит о многом. И дело вовсе не в попрании прав женщин. Теоретически их права отвечают современным мировым стандартам: качественное общественное здравоохранение, широкое участие в трудовой деятельности, равноправие. Чего исландкам не хватает – по крайней мере с точки зрения туриста, наблюдающего за ними все 10 дней пребывания в стране, – так это настоящих взаимоотношений с исландскими мужчинами. Партия независимости состоит практически из одних мужчин, а среди социал-демократов в основном женщины. (Когда 1 февраля 2009 г. осыпанный оскорблениями Гейр Хаарде наконец оставил свой пост, ему на смену пришла представительница Социал-демократической партии Йоханна Сигурдардоттир, и Исландия получила не только женщину-премьера, но и первого в истории современного мира открытого гомосексуала во главе государства: она в официальном браке с другой женщиной.) Здесь все знают всех, но когда я прошу исландцев направить меня к компетентному человеку, мужчины всегда отсылают меня к мужчинам, а женщины – к женщинам. Именно мужчина, например, предложил, чтобы я поговорил со Штефауном Альфссоном.
Худощавый, с голодным взглядом, на лице настоящая, а не дизайнерская щетина – все это делает Альфссона больше похожим на капитана траулера, чем на финансиста. Он начал ходить в море с 16 лет, а между путинами посещал рыболовную школу. Потрясающе рано, в 23 года, он стал капитаном рыболовного траулера и по отзывам был искусным рыболовом, т. е. у него был талант вылавливания своей квоты трески и пикши за минимальное время. И тем не менее в январе 2005 г. в возрасте 30 лет он оставил рыбную ловлю и поступил на работу в валютный отдел банка Landsbanki. Почти два года он спекулировал на финансовых рынках, пока не наступил октябрь 2008 г. с его великим кровопусканием, и Альфссона уволили вместе с другими исландцами, называвшими себя «трейдерами». По его словам, работа в банке сводилась к перепродаже национальной валюты другим людям – как правило, собратьям-рыбакам. Он занимался, как он полагал, беспроигрышной спекуляцией: брал кредит в иенах под 3 %, покупал на них исландские кроны и инвестировал их под 16 %. «Думаю, рыбака проще научить торговать валютой, – говорит он, – чем банковского работника ловить рыбу».
Потом он объяснил, почему рыбная ловля не так проста, как мне кажется. Для начала, она связана с риском – особенно, если ею занимаются исландские мужчины. «Кому нужны изнеженные мальчики в команде? – говорит он с намеком на известные своим безумством способы исландских капитанов ловить рыбу. – Как-то я набрал команду из русских, – рассказывает он. – Не скажу, что они ленивы, но ритм у русских никогда не меняется». Во время шторма русские прекращают лов, потому что это очень опасно. «Исландцы же ловят рыбу в любых условиях, – говорит Штефаун. – Мы говорим: “Лови, пока ловится”. Мы любим рисковать. Если окажешься за бортом, мало шансов спастись. Мне 33 года, а уже двое моих друзей погибли в море».
