bannerbannerbanner
Пламя одержимости

Майк Омер
Пламя одержимости

Полная версия

Она быстро схватила мохнатую тварь прямо рукой, изо всех сил стараясь не раздавить ее, и быстро положила на раскрытую ладонь другой руки. Дьявольские когти Джиперса вцепились ей в кожу. Она медленно встала. О боже, так и отдать концы недолго! Но Эбби не стала стряхивать его с руки. Поскольку иногда материнская любовь настолько сильна, что способна даже пересилить желание в истерике швырнуть волосатого паука в стену.

Отнеся Джиперса обратно в комнату Бена, она сбросила его в виварий. Тщательно убедилась, что тот надежно закрыт. Сердце все еще бешено колотилось в груди.

– Мама? – послышался от двери голос Саманты.

Эбби прикрыла глаза, сделала глубокий вдох и пошла встречать своих детей. Пронзительный крик дал ей понять, что сверчков они уже увидели.

За спинами Сэм и Бена в дверях стоял Стив. Рот у него был разинут. При виде нескольких сверчков, снующих по стене, Саманта с отвращением отшатнулась. Киблс с лаем вырвалась из гостиной, преследуя еще одну стайку сверчков. Бен уставился на мать с явным замешательством на лице.

– Что тут, черт возьми, произошло? – вопросил Стив.

– Сверчки выбрались наружу, – объяснила Эбби.

– Ну а Кренделек, Джиперс и Табита? – поинтересовался Бен высоким голосом.

– С ними всё в порядке, – заверила его Эбби. Один из сверчков прошелся по ее туфле. Она сбросила его с таким видом, будто в этом не было абсолютно ничего особенного.

Стив внимательно оглядел комнату.

– Это… это просто-таки какая-то библейская сцена.

– Спасибо тебе, Стив. Это очень полезная информация.

– Тебе придется вызвать дезинсектора.

– Нет! – выкрикнул Бен.

– Нет нужды, – любезно ответила Эбби. – Мы сами их переловим. Будет чем вечерком заняться, правда, дети?

Сэм заморгала, после чего перевела взгляд на отца.

– Забрось меня, пожалуйста, к Фионе. Я буду ждать в машине.

Решительно развернувшись, она направилась к двери, так и не сняв сумку с плеча.

Бен наклонился и подобрал с пола сверчка. Затем, ползая по полу, подхватил еще одного.

– Они что, все до одного сбежали? – осведомился Стив. – Как же это произошло?

В его тоне проглядывало сразу несколько слоев. Наверное, всё, что услышал Бен, – это слова, сказанные его отцом, и сквозящую в них чистую озабоченность. Но Эбби была приучена подмечать то, что видишь лишь после того, как проведешь с кем-то долгие годы. Он так подчеркнул слова «все до единого», словно ее ошибка была не просто случайным промахом, а колоссальным тактическим просчетом. И этот вопрос: «Как же это произошло?», пронизанный таким недоверчивым изумлением, как будто в мире, где обитал Стив, подобное было просто физически невозможно…

Стив был единственным человеком на земле, который мог довести Эбби до убийственной ярости. И мог сделать это, сказав что-нибудь совершенно безобидное. Например, «привет».

– Я не закрыла виварий как следует, – коротко объяснила Эбби, стараясь держать себя в узде. – Спасибо, что привез детей, я и вправду ценю…

– Они что, во всех комнатах? – Стив сделал шаг в прихожую.

Эбби с ужасом поняла, что он собирается пройтись по дому и осмотреть его. И, помимо всего прочего, зайдет в спальню со все еще смятыми простынями, где ее трусики и лифчик разбросаны по углам и где до сих пор витают ароматы их с Карвером времяпрепровождения…

– Да, Стив, они тут повсюду. – Она встала у него на пути, едва удержавшись, чтобы не пихнуть его в грудь. – Я и сама справлюсь.

Где-то на заднем плане Киблс, бросившись за очередным сверчком, повалила стул и радостно залаяла. Бен побежал за ней, криком призывая остановиться.

– Ла-а-а-адно… – произнес Стив. Ну как можно до такой степени растянуть одно-единственное слово и вложить в него столько смысла? Эбби подозревала, что сегодня подняла ему настроение. – Тогда я пошел. Дай знать, если тебе понадобится какая-нибудь помощь.

Когда он наконец удалился, Эбби закрыла дверь и повернулась, готовая оценить масштаб разрушений в порядком разгромленном доме.

В этот момент у нее в кармане зажужжал телефон. Она достала его и уставилась на текст на экране. Ей потребовалась пара секунд, чтобы переключить внимание и понять, что там написано. Сообщение было от Мейген. Оно гласило: «Да, это точно он».

Глава 10

Моисей нервно ерзал на своем месте, слушая, как Роуз докладывает о финансовом состоянии секты. Как и всегда, когда она на чем-то сосредотачивалась, ее пальцы машинально играли с подвеской в виде креста. Прядь ее длинных рыжих волос выбилась из конского хвоста и свисала на щеку, пока она зачитывала отчет.

Моисей устроился в большом мягком кресле, в отличие от своего близкого круга последователей, которые все расположились на деревянных табуретках. Хотя опять-таки: почти ни у кого из них не было за плечами хотя бы половины прожитых им лет. И никого из них не терзал этот нескончаемый назойливый зуд где-то внутри.

Подобно пророкам прошлого, Моисей знал, что Бог отнюдь не стремится облегчить ему жизнь. Нет, к этому моменту необходимость действовать была подобна дорожке муравьев, ползущей у него вдоль позвоночника. Тело было словно зажато в этом кресле, в этой крошечной комнатке. Он жаждал освобождения, которое пришло бы с пламенем, криками и теплом женщины под ним.

– Семья Нельсонов из Вашингтон-Луп увеличила свои ежемесячные пожертвования на молодежный приют до ста долларов в месяц, и оба подтвердили, что примут участие в нашем трехдневном семинаре за полную стоимость, каковая составляет…

– Хорошо, – резко оборвал ее Моисей. – Спасибо.

Глаза всех присутствующих удивленно распахнулись. Удивляться было чему – обычно их пастырь настаивал на том, чтобы ему докладывали всё до мельчайших подробностей. Было очень важно поддерживать контроль над бухгалтерским учетом группы. Но они просто не сознавали, чего ему это стоило… Он сжал кулаки, и в голове у него молнией промелькнула вереница образов. Роуз, обнаженная, извивается на полу, вокруг них бушует пламя, прядь ее рыжих волос зажата у него в кулаке… Моисей закрыл глаза, чтобы прогнать эти яркие картины.

– Кстати, хорошо, что напомнила, – продолжил он. – Что касается трехдневного семинара, то я пригласил еще одну участницу. Дилайлу Экерт. Это моя гостья. В какой-либо оплате нет необходимости. И она, вероятно, приедет с двумя детьми. С малолетней дочкой и сыном младенческого возраста.

Хотелось рассказать им остальное. Что она особенная. Что она – дар Божий. Что чудесным образом воскресло его прошлое. Но у него пока не находилось слов, чтобы это выразить, хотя нехватка слов была для него чем-то необычным. Это могло означать лишь одно: Бог хотел, чтобы он пока хранил молчание.

Анна неуверенно кашлянула.

– Я не уверена, что мы сможем разместить младенца. И эта девочка может заскучать. Семинар будет долгим…

Моисей пристально смотрел на нее, пока слова не замерли у нее на устах.

– Наша община славна своими великими деяниями, – медленно произнес он, после чего возвысил голос. – Ты хочешь сказать, что мы не справимся с младенцем и маленькой девочкой?

– Нет, Отец, – кротко ответила Анна.

– Я хочу, чтобы как раз ты занималась этими детьми на протяжении всего семинара. Проследила, чтобы девочка была абсолютно всем довольна. И чтобы младенец никому не мешал.

Лицо у Анны вспыхнуло. Предполагалось, что на семинаре она будет руководить дискуссиями и общими молитвами. Моисею было хорошо видно, что сейчас она пытается понять, как увязать это с дополнительной ответственностью по уходу за двумя малолетними детьми.

– Остальные твои обязанности может взять на себя Роуз, – добавил он.

Анна кивнула, опустив голову.

– Спасибо, Отец, – произнесла она голосом, полным слез.

– Дилайла – потерянная душа, – объявил Моисей, обводя внимательным взглядом мужчин и женщин в комнате. – Но я все-таки углядел в ней чистоту. И мы можем открыть ей глаза на истину. Мне нужно, чтобы вы постоянно находились рядом с ней. Чтобы омыли ее своей любовью. Я хочу, чтобы она ощутила себя самым потрясающим человеком среди вас. Окружите ее заботой. Напитайте ее душу. Заставьте ее почувствовать себя своей.

Моисей увидел понимание в нацеленных на него взглядах. Все это им уже приходилось не раз проделывать.

* * *

Дилайла была просто рада выбраться из дома. Брэд отправился в одну из своих длительных рабочих поездок, и вроде оставалось лишь ликовать по этому поводу. Но после многочисленных подобных случаев она прекрасно понимала, чего он ожидает от нее по возвращении. Жена должна воспользоваться его отсутствием, чтобы навести стерильную чистоту в доме, а не по-быстрому пройтись по нему шваброй. Вернувшись, он проинспектирует результат. Все должно буквально сиять, иначе…

Иначе – «Ты за это заплатишь».

Так что, когда Брэд уехал, в доме повисло что-то почти зловещее. В каждом предмете мебели таилась пыль или крошечные обрывки паутины. В каждой трещине пола скопилась грязь. Дилайла намеревалась провести за уборкой все выходные, хотя правая рука у нее оставалась опухшей и сильно болела.

Но по крайней мере нынешним вечером можно было куда-нибудь пойти, кое с кем повстречаться – сделать вид, будто ее жизнь представляет собой нечто совершенно другое.

Отец Уильямс – или, как по его настоянию она его теперь называла, Моисей, – предложил ей приехать на все выходные, на какой-то семинар. Дилайла вежливо отказалась. Но все-таки согласилась заглянуть на денек – познакомиться с людьми, поговорить. Тем более что можно было взять с собой детей.

Семинар проходил на какой-то ферме за городом, которую, как объяснил Моисей, они превратили в приют для проблемной молодежи. Дилайла вроде как что-то слышала об этом учреждении, работавшем уже пару лет. Ей пришлось вызвать «Убер», чтобы добраться туда.

И вот теперь, войдя внутрь, она с удивлением увидела, насколько там мило. Главный зал, залитый теплым светом, был переполнен людьми, которые, собравшись небольшими группами, о чем-то негромко беседовали между собой с пластиковыми стаканчиками в руках. На заднем плане играла тихая музыка. Куда ни глянь – повсюду улыбки и даже смех. Эмили прижалась к ней, прячась у нее за ногой.

 

– Дилайла, а вот и ты! – Моисей подошел к ней. Несколько мужчин и женщин последовали за ним – все не старше тридцати, как и она сама. – Народ, знакомьтесь – это Дилайла! А это ее детки, Эмили и Рон.

– Ой, какие славные! – воскликнула одна из женщин, улыбнувшись Дилайле. – Маленькая Эмили так похожа на тебя! Просто чудо!

– Вообще-то она похожа на своего отца, – отозвалась Дилайла, слегка покраснев.

– Да ладно! У нее твои глаза и твои прекрасные золотистые волосы. И только посмотрите на этого парня! Можно подержать его на минутку? – Не дожидаясь ответа, женщина протянула руки.

Дилайла колебалась, но все радостно улыбались ей, и ей не хотелось показаться невежливой. Она осторожно передала Рона этой женщине, которая тут же прижала его к себе и принялась умильно ворковать:

– Он такой милый… Только посмотрите на эту улыбку! Эй, Рон, эй, малыш! Я Анна. Ты можешь сказать «Анна»?

Кто-то протянул Дилайле бумажный стаканчик с пуншем. Она отпила из него, наслаждаясь сладким вкусом.

– Дилайла, у тебя просто замечательная блузка! – воскликнула другая женщина. – Где ты ее купила?

Дилайла посмотрела на свою блузку – воспоминания о давно минувших днях.

– В интернете нашла, – ответила она. – Но я переделала рукава, видите? Добавила кружевные вставки.

– Ого, просто обалденно! – восхитилась женщина, нежно дотрагиваясь до кружев. – Я даже не вижу швов. У тебя настоящий талант. И часто ты переделываешь свою одежду?

– Раньше да, – смущенно произнесла Дилайла. – А в последнее время не особо.

– О, а зря! Просто фантастическая работа!

К этому моменту ее окружили уже три женщины, восхищаясь ее мастерством, и кто-то спросил у нее совета, как перешить брюки. Дилайла позволила себе продолжать разговор, впервые за долгое время почувствовав, что расслабляется. Она даже уже почти не чувствовала боли в пальцах. Когда ей улыбнулся какой-то молодой человек, на миг ее охватила паника, но Дилайла напомнила себе, что Брэда поблизости нет.

Женщина, которую звали Роуз, привлекла всеобщее внимание, поблагодарив всех за то, что пришли. К этому моменту у Дилайлы уже голова шла кругом, переполненная новыми впечатлениями, и она поняла, что Эмили больше не цепляется за ее ногу. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы найти дочку, сидящую в углу комнаты с той женщиной, Анной, – обе рисовали мелками на большом листе бумаги. Дилайла улыбнулась Анне, которая улыбнулась в ответ и помахала ей рукой. Было приятно видеть, что эта женщина так любит детей. Рон уже крепко спал в своей коляске, и Дилайла смогла сосредоточиться на семинаре.

Роуз стала рассказывать про какой-то стих из Библии.

– Каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть[14].

Она немного поговорила об этом испытании и объяснила, что это значит. Выходило нечто вроде суда. Дилайла не совсем поняла, к чему клонит эта женщина. Ее анализ этого стиха представлялся одновременно и слишком буквальным, и чересчур уж замысловатым. Но при виде того, как все внимают в восхищенном молчании, время от времени согласно кивая, она заставила себя внимательно слушать, стараясь быть непредубежденной.

Шли минуты и часы. Эмили заснула, и Анна отнесла ее на кушетку. Дилайле уже хотелось домой – было и вправду поздно. Но каждый раз, когда Роуз объявляла перерыв, Дилайлу сразу окружали со всех сторон – заговаривали с ней, спрашивали, что она думает об услышанном. И когда она отвечала, заикаясь от смущения, все ее внимательно слушали. Опять задавали вопросы. Вступали с ней в дискуссию.

Когда Дилайла наконец посмотрела на часы, было уже два ночи.

– Мне и вправду пора домой, – ошеломленно объявила она Роуз.

– Почему? – Та нахмурилась, явно недоумевая.

– Уже очень поздно.

– Но… завтра ведь семинар продолжится! Ты можешь поспать здесь. У нас найдется кровать и для тебя, и для детей.

– Я не могу! Я… Эмили завтра в школу. И… и…

Роуз коснулась ее руки.

– Пожалуйста, останься, – умоляюще произнесла она. – Завтра очень важный день! Завтра будет выступать Отец – ты обязательно должна его услышать. А потом, во второй половине дня, мы можем отвезти тебя обратно домой.

Дилайла даже не знала, что и сказать. Она все равно не смогла бы прямо сейчас вызвать «Убер», даже если б попыталась.

– Хорошо, спасибо, – наконец смущенно ответила она.

И Роуз вроде как настолько обрадовал этот ответ, что Дилайла почувствовала, как по всему телу разливается странное приятное тепло.

* * *

Выступая на второй день семинара, Моисей внимательно наблюдал за Дилайлой. Она постоянно ерзала на своем месте и дважды зевнула. А один раз он заметил, как она тайком проверяет время на своем телефоне, и сделал себе мысленную заметку приказать Роуз забрать телефоны у всех участников, чтобы они не отвлекались. В какой-то момент, когда ее младенец расплакался, Дилайла встала, чтобы обнять его – прямо во время выступления Роуз. И, что еще хуже, вытерла ребенку сопли скомканной салфеткой. После чего засунула пропитанную микробами бумажку в карман и не пошла мыть руки. Моисей мог представить, как микробы копошатся у нее на руках, ползают повсюду, распространяя болезни… Придется преподать ей урок.

Тем не менее у него не было никаких задних мыслей или сомнений. Едва только Моисей увидел ее, то словно сбросил с плеч сразу сорок прожитых лет. Это был воистину дар Божий.

Он хотел видеть ее в своей общине.

Когда Моисей говорил о Божьем гневе и ревностности, глаза его помимо воли то и дело метались к ней, обводя соблазнительные изгибы тела, а разум наводняли томительные образы. Кормит ли она все еще грудью? Пожалуй, стоит попросить кого-то из женщин аккуратно это выяснить…

Естественно, глаза у нее были красные и припухшие. Вчера они закончили уже глубокой ночью, и он проследил за тем, чтобы участников семинара разбудили ровно в половине шестого утра. На столь коротком семинаре слишком многое предстояло охватить, и Моисей давно усвоил, что усталость делает людские умы более открытыми для Божьей мудрости.

Закончив свое выступление, он отошел в сторонку и стал наблюдать, как люди уходят на обеденный перерыв. Мириам и та новая девушка, Гретхен, обе шли рядом с Дилайлой, оживленно беседуя с ней. Они сопроводили ее к буфету, не отходя от нее ни на шаг. Его паства знала, что очень важно не дать гостям заскучать, постоянно развлекать их. Моисей не хотел, чтобы новым участникам его семинаров было одиноко.

И не хотел, чтобы у них было время подумать собственной головой.

* * *

– …И, как уже справедливо заметил Отец, этот стих из книги пророка Наума является в Библии прямым наставлением касательно второго крещения, – говорила стоящая перед ними женщина.

Дилайла нахмурилась, глядя на нее. Как там ее зовут? Мириам? Все было как в тумане. Прошлой ночью она выпила гораздо больше, чем привыкла, и почти не спала. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы во время речи Моисея не клевать носом. Поняла она ее лишь фрагментарно. В основном в той части, о которой он упоминал при ней ранее, когда они общались с глазу на глаз в церкви. Части о каре Божьей. О воздаянии.

От этих постоянных упоминаний о Божьей ревностности и воздаянии ей было малость не по себе. Это полностью противоречило всему, что Дилайла знала о Божьем прощении и любви. Но Моисей все-таки не раз отметил, что Бог любит всех, а гнев и воздаяние – это лишь одна из сторон этой любви… Она попыталась привести в порядок собственные мысли, но они упорно рассыпались – развеивались, как дым на ветру.

– Где Рон? – вдруг спросила Дилайла, внезапно запаниковав. Во время выступления Моисея тот лежал в своей коляске рядом с ней, а вот теперь…

– Он там, с Анной, – успокоила ее Мириам. – Видишь? Анна и вправду хорошо ладит с детьми.

Дилайла убедилась, что та права. Рон устроился на руках у Анны, радостно подгугукивая Эмили, которая пела для Анны какую-то песенку. На какую-то безумную секунду Дилайле захотелось броситься туда, вырвать Рона из рук этой женщины, схватить в охапку Эмили и убежать без оглядки. Но это было бы некрасиво, не говоря о том, что совершенно несправедливо. Анна явно обожала ее детей, и они в самом деле хорошо ладили друг с другом.

– Я отлично провела время, – сказала Дилайла. – Думаю, что после обеда мы поедем домой.

– Что? Нет, ты должна остаться! – запротестовала Гретхен.

– Завтра мы наконец поговорим о втором крещении, – добавила Мириам. – Если ты не останешься и не послушаешь, все остальное не будет иметь смысла.

– А что это за второе крещение? – полюбопытствовала Дилайла.

– Отец объясняет это лучше всех, – сказала Мириам. – Тебе и вправду стоит остаться еще и на завтра.

– Я не могу, – ответила Дилайла. – У нас с собой ни одежды, ни…

– Потом мы можем свозить тебя домой за вещами, – перебила ее Гретхен. – Вообще не вопрос.

– Мне и в самом деле жаль, но…

– Я тоже поеду, – добавила Мириам. – Помогу тебе собрать вещи, если хочешь. Я очень хочу, чтобы ты послушала речь Отца о втором крещении!

Дилайла продолжала возражать – ей никак нельзя здесь остаться. Детям нужна ванна, и их кроватки, и… и… Да и в доме нужно прибраться… В понедельник вернется Брэд…

«Ты за это заплатишь…»

Но они продолжали настаивать, и теперь всё больше людей уверяли ее, что она просто обязана остаться еще на один день. И все ее аргументы рассыпались в прах – она была уже вконец измотана, а они так настойчивы и полны энтузиазма…

И так счастливы… Дилайла постоянно подмечала, как они улыбаются друг другу. И как улыбаются ей самой. Она им и вправду была небезразлична. Она им нравилась.

Дилайле стало стыдно за то, что не отнеслась к лекциям и дискуссиям более серьезно. В конце концов, все эти люди были и вправду искренне захвачены всем, о чем говорили. А вот она явно не уделяла этому достаточно внимания. Вполне ведь можно остаться еще ненадолго – может, на одно выступление, и на сей раз уже по-настоящему слушать. В школе Дилайла была отличницей. Ученицей, чьи прописи остальные дети всегда просили скопировать. Раньше у нее был прекрасный почерк, округлый и элегантный. А здесь она даже ни разу не открыла бесплатный блокнот, который ей вручили.

Все было так, будто она очень долго жила в темноте, и теперь перед ней проглянул проблеск далекого света. Может, если послушать про это второе крещение… побыть с этими людьми подольше… А навести чистоту в доме можно и завтра – пусть даже и придется провозиться всю ночь, прежде чем Брэд вернется домой…

Дилайла не помнила, когда наконец решила остаться, но в какой-то момент это все-таки произошло.

* * *

Обращаясь к собравшимся, Моисей расхаживал по комнате. В горле у него пересохло. Хотелось присесть и немного отдохнуть.

Вещал он уже три с половиной часа.

Это был заключительный день семинара – обсуждение темы второго крещения. Двое из гостей к этому времени уже уехали, измотанные бесконечными религиозными диспутами. Моисея это ничуть не волновало – за участие-то они заплатили. Вообще-то сейчас ему было совершенно начхать и на большинство своих последователей, которые, затаив дыхание, внимали ему. Конечно, он хотел, чтобы они слушали, желал укрепить их дух, напомнить им об их священной миссии… Но на самом-то деле обращался он в основном лишь к одному из своих слушателей. Вернее, слушательнице. К Дилайле Экерт.

Теперь Моисей знал о ней гораздо больше, получив подробные отчеты от своих последовательниц. Мириам и Гретхен снабдили его длинным списком тем, которые они с ней обсуждали. Анна передала ему все, что дочь Дилайлы рассказала ей о своих родителях. Роуз, которая на время лекций забирала телефон Дилайлы, предоставила ему подробный отчет о переписках гостьи по электронной почте и в мессенджерах, истории онлайн-поиска и телефонных звонков. Вероятно, теперь он знал о Дилайле даже больше, чем она сама.

– «Служите Господу, Богу вашему, и Он благословит хлеб твой и воду твою», – произнес Моисей, стараясь, чтобы это прозвучало размеренно и неторопливо. – «И отвращу от вас болезни. Не будет преждевременно рождающих и бесплодных в земле твоей; число дней твоих сделаю полным»[15].

 

Два года назад у Дилайлы случился выкидыш, и это до сих пор тяжелым камнем лежало у нее на сердце. Он намеренно добавил в свою проповедь цитату о преждевременно рождающих и родах, равно как и не забыл затронуть темы ответственности матерей перед своими детьми и порочности мужчин, помыкающих своими женами.

В бесконечную проповедь, сотканную для того, чтобы соблазнить одну-единственную женщину… На самом деле не имело значения, что именно он говорил, но все эти слова прозвучали в его речи. Преждевременные роды, жестокое обращение, порочные мужья, страх, защита, дети, духовная общность, забота… То, чего она жаждала, и то, что хотела оставить позади.

Вообще-то Моисей никогда не испытывал трудностей с подобными выступлениями. У него была почти фотографическая память, и он мог с легкостью зачитывать наизусть целые главы из Библии. И с такой же легкостью предлагать слушателям свое собственное их видение и интерпретацию. Опыт подсказывал ему, насколько это благодатная почва – измученная от хронического недосыпа аудитория, убаюканная длинной проповедью. Людские сердца в этом случае куда более доступны и открыты мудрости.

Моисей вновь пересек комнату, остановился посередине и повернулся к своим слушателям, продолжая цитировать книгу Исхода. Глаза у Дилайлы остекленели, блокнот у нее на коленях был открыт, но ручка безвольно лежала в пальцах. Она ничего не записывала уже больше двадцати минут. Казалось, почти впала в транс.

Это было как раз то, чего он ждал.

Моисей повысил голос, оставив свой медленный размеренный тон, и громко провозгласил:

– И Библия подсказывает нам, как следует поступать с этими нечестивыми людьми! В Евангелии от Матфея говорится: «Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его. Он будет крестить вас Духом Святым и огнем»[16]!

* * *

Сидя в зале, Дилайла смотрела на мир словно сквозь густую дымку.

Она пыталась слушать – и вправду пыталась. И проповедь Моисея заинтересовала ее. У него много чего нашлось сказать о том, что ее волновало. О том, чего ей самой хотелось. О чем она никогда ни с кем не говорила. Эта речь буквально загипнотизировала ее. В течение первого часа Дилайла лихорадочно строчила в своем блокноте, заполняя страницу за страницей.

Но потом навалилась усталость. Прошлой ночью они тоже легли спать очень поздно и опять встали в половине шестого. Дилайла надеялась на перерыв, однако Моисей продолжал говорить, и все в благоговейной тишине внимали. Поэтому она тоже заставила себя слушать дальше, но слова накладывалась друг на друга, сливаясь воедино и образуя какой-то странный, успокаивающий туман. Вскоре ее разум очистился от мыслей о затекших от долгого сидения руках и ногах, усталости и тревоги по поводу того, что завтра должен вернуться Брэд.

Казалось, что впервые за долгие годы Дилайла полностью расслабилась. Она была окружена людьми, которые обожали ее и ее детей.

В комнате было тепло, и ее распухшие пальцы не болели, хоть она и конспектировала без остановки. Дилайла почти парила в воздухе.

И тут вдруг что-то проникло сквозь окутавшую ее дымку. Страстный, вдохновенный голос. Это был Моисей.

– Он будет крестить вас Святым Духом и огнем! – Моисей воздел вверх руки, глаза его сверкали.

Люди вокруг нее подались вперед, выкрикивая:

– Аминь!

Сердце Дилайлы бешено заколотилось от возбуждения. Дыхание у нее участилось, кожу покалывало.

– «Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым»[17]!

– Аминь!

Некоторые теперь стояли, тоже воздев руки к потолку. Дилайла встала, даже не заметив этого, как будто некая могучая сила неодолимо тянула ее вверх.

– «Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь»[18]!

– Аминь!

Дилайла теперь кричала вместе с остальными. Слезы текли у нее по щекам. Многие другие тоже плакали.

– Говорят, – выкрикнул Моисей, – что Господь помогает тем, кто помогает себе сам! Но что, если Господу потребно наказать нечестивых? Неужели он наказывает лишь тех, кто наказывает себя сам?

– Нет! – взревела в ответ толпа.

– Кто вершит возмездие Божье?

– Люди!

– Кто исполняет его повеление о втором крещении – крещении Святым Духом и огнем?

– Мы!

– Мы! – восторженно повторила вслед за всеми Дилайла, ощутив прилив эйфории и любви ко всем тем, кто ее окружал, – и к этому прекрасному человеку, который нашел ее.

141Кор. 3:13.
15Исх. 23:25–26.
16Мф. 3:11.
17Мф. 3:12.
18Мф. 7:19.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25 
Рейтинг@Mail.ru