Май Цзя
Заговор

Часть первая
СЛУШАЮЩИЙ ВЕТЕР

С дарованным директором пропуском за пазухой в моем тайном путешествии я встречал доброе и почтительное отношение, почти на всех этапах я мог делать все, что угодно, а люди смотрели на меня другими глазами. И только удача, бесчувственная и нерациональная, игнорировала меня. Да, у меня был волшебный пропуск, но не было волшебной удачи.

Глава 1.
СЛЕПОЙ А БИН

Историю слепого А Бина рассказал мне один из моих двух земляков – директор Цянь, это было первое, что я услышал про подразделение 701. Директор Цянь был еще директором, когда рассказывал мне эту историю. То есть он был все еще «засекреченным сотрудником», до того как покинул свою должность. И, кроме того, в то время еще не существовало «дня снятия секретности», и даже сейчас его нет в списках рассекреченных. Согласно установленной практике, с руководящего звена секретность снималась спустя десять лет после того, как они уходили со своего поста, и если так считать, то лишь в следующем году настанет время рассекретить его. Поэтому я знаю о нем крайне мало, а то, что знаю, боюсь исказить. И это не вопрос смелости, а проблема элементарных знаний. Если человек путается в простейших сведениях, то это не называется смелостью, это – глупость.

Почему же тогда он осмелился до снятия секретности рассказать историю А Бина? По моему представлению, он к тому времени уже знал, что скоро будет утвержден «день снятия секретности», а А Бин будет в числе первых на рассекречивание. Фактически так и было. Когда говорят «талантливый и смелый» – это про него, он занимал высокую должность и смотрел далеко вперед. В то время он стоял над всеми в подразделении 701, и то, что он первым узнавал разные тайны, было нормально. Но, по моему мнению, это не было решающей причиной, по которой он столь поспешно рассказал мне историю А Бина, возможно, ее и не было вовсе. Вероятных причин было две: во-первых, он лично был в курсе всей истории и, естественно, был самым авторитетным рассказчиком, во-вторых, мне кажется, у него было нехорошее предчувствие по поводу продолжительности своей жизни, он боялся, что внезапно попрощается и уйдет, поэтому у него и появился план «рассказать все пораньше». В итоге он и правда ушел неожиданно: вечером все еще было нормально, разговаривал по телефону, вспоминал прошлые дела, а потом лег спать, закрыл глаза и уже больше не просыпался. Сейчас, когда я рассказываю эту историю, у меня возникает чувство, что я общаюсь с его духом.

Ниже я привожу запись устного рассказа реальной истории, поведанной стариком.

01

Мои покойные родители, бывшая и нынешняя жены, трое дочерей и зять – никто не знал, что я работал в спецподразделении 701. Это был мой секрет. Но прежде всего это была государственная тайна. У любой страны есть свои тайны, есть секретные организации, секретное оружие, секретное… Я хочу сказать, что есть много секретов. Трудно представить, как жила бы страна, у которой нет тайн. Возможно, ее и не было бы, как не было бы айсберга без его скрытой, подводной части. Иногда я думаю, что несправедливо иметь тайну от своих родных на протяжении нескольких десятков лет, а то и всей жизни, но без этого наша страна, скорее всего, перестала бы существовать или же как минимум была бы такая опасность. Так пусть уж будет несправедливость.

Тайна – это не что-то постыдное. За всю свою засекреченную жизнь я не совершил ни одного неприглядного поступка. Мое подразделение, как вы знаете, это не какая-нибудь террористическая организация, а важная разведывательная служба, отвечавшая главным образом за радиоперехват и дешифровку. Следует отметить, что любая страна и армия имеют подобные органы, поэтому их тайное существование на самом деле известно всем. По-настоящему секретным было их географическое положение, личный состав, методы работы, трудности и успехи. Все это, хоть убей, не расскажу, потому что оно намного важнее моей жизни.

В нашем подразделении 701 таких людей, как А Бин, занимавшихся радиоперехватом, называли «слушающими ветер». Они зарабатывали на жизнь ушами, уши – это их оружие, их кусок хлеба и их история. Разумеется, будучи специальным органом, занимающимся прослушиванием и радиоперехватом, подразделение 701 собрало множество людей, обладавших особыми слуховыми способностями, они могли слышать и распознавать тончайшие нюансы, недоступные уху обычного человека. Поэтому их уши часто с уважением называли «уши попутного ветра». Он следовали за ветром – куда он дул, туда и поворачивались, от них не ускользал ни один звук, они знали все. Однако в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году наши «уши попутного ветра» друг за другом закрыл противник и они все превратились в глухих.

Дело было так. Весной того года внезапно на пятьдесят два часа замолчали радиосистемы всех высших органов Советской армии, за прослушивание которых мы отвечали. В таких огромных границах в течение столь длительного времени все без исключения многочисленные радиостанции хранили молчание. Это произошло впервые в истории всемирной радиосвязи. Если этого потребовала военная стратегия, то такой план был неслыханным, чем называть это военной стратегией, лучше сказать просто – сумасшествие. Сами посудите, за эти пятьдесят два часа сколько важнейших событий могло произойти? Да все что угодно! Поэтому такой ход противника был совершенным безумием!

Однако на этот раз результатом их безумия стала победа, в безмолвии прошли 52 часа, и ничего не случилось. Это была первая их победа, можно сказать, большая удача. Была еще вторая победа, в которой растворились наши кровные деньги. В течение этих пятидесяти двух часов они полностью сменили частоты, позывные и время связи на оборудовании разных армейских подразделений. Что это означало? Это значило, что с таким трудом собранные за десять с лишним лет все наработки для радиоперехвата, весь накопленный опыт и методы пошли прахом, превратившись в ноль. Таким образом, они откинули нас далеко назад, в одно мгновение весь наш кадровый состав, технологии, оборудование стали бесполезными, говоря нашим профессиональным языком, подразделение 701 «ослепло».

Представьте, насколько это было страшно в ту эпоху, когда в любой момент могла разразиться война!

02

Об этом событии доложили в вышестоящие инстанции, в итоге нам передали слова начальства: «Мы не любим воевать, но еще больше не любим пассивно терпеть удары».

Суть была предельно ясна: данную ситуацию следовало изменить.

Однако совершенно очевидно, что за короткое время подразделение 701 не смогло бы изменить положение, и, так как другого выхода не было, Генштаб был вынужден задействовать спецагентов, а именно привлечь сотрудников оперативного отдела. Однако риск таких разведданных был слишком велик, к тому же полученные таким образом сведения были ограниченны, это был вынужденный шаг. Чтобы полностью переломить ситуацию, сотрудникам, занимавшимся радиоперехватом, требовалось отыскать пропавшие радиостанции противника, другого выхода не было. Для этого подразделение 701 временно учредило специальную канцелярию, ответственную за поиски одаренных сотрудников. Возглавил работу канцелярии лично главный начальник подразделения 701 директор Те, непосредственное руководство осуществлял начальник отдела радиоперехвата У, в подчинении у которого было семь человек. Одним из них был я, в то время я выполнял обязанности начальника второго управления отдела радиоперехвата.

С помощью штаб-квартиры мы получили от дружественной организации двадцать восемь талантливых специалистов, обладавших определенной известностью среди тех, кто занимался радиоперехватом. Из них была составлена «группа спецопераций», каждый день в бескрайнем море радиочастот они искали пропавшие радиостанции. Мы прилагали двойные усилия, однако результат не радовал и даже вызывал тревогу. Группа спецопераций, а также изначально служившие в подразделении 701 сотрудники отдела радиоперехвата двадцать четыре часа в сутки трудились в поте лица, но в течение недели смогли уловить звуки вражеских радиостанций всего лишь на сорока пяти частотах, и то они в мгновение ока исчезали.

Следует сказать, что армейские радиостанции отличаются от гражданских. Последние используют неизменные частоты, а частоты военных радиостанций меняются как минимум трижды в день: утром одна, днем другая, ночью, третья – три дня составляют цикл. Таким образом, самая простая военная радиостанция пользовалась самое малое девятью частотами (три дня по три раза). Обычно у них было от пятнадцати до двадцати одной частоты, а на отдельных особых радиостанциях цикл смены частот мог достигать месяца или даже года, а то они и вообще были бессрочными, их каналы не повторялись ни разу.

Насколько нам было известно, у противника насчитывалось более ста действующих радиостанций. Другими словами, нам надо было обнаружить звуки их ста радиостанций, чтобы более-менее всесторонне изучить положение в стане врага, чтобы высшее руководство смогло выработать правильный стратегический план. Если исходить из того, что обычная радиостанция использовала восемнадцать частот, то получалось, восемнадцать умножить на сто равно одна тысяча восемьсот частот нам надо было обнаружить. А сейчас прошла неделя, а мы нашли лишь сорок пять, что составляло всего два с половиной процента от необходимого количества. Если смотреть по этой ситуации, то нам потребовалось бы двадцать пять недель, то есть приблизительно полгода, чтобы восстановить привычный порядок радиоперехвата. А лимит времени, ограниченный для нас штаб-квартирой, составлял только три месяца.

Очевидно, мы столкнулись с суровой реальностью!

03

Звучит странно, но в одной организации он был крупным начальником, а я – мелким, мы должны были пересекаться, но этого не произошло, и это удивительно. Я имею в виду, что никогда раньше не встречался с нашим директором Те, лишь изредка случайно сталкивались пару раз, здоровались кивком головы и все. У меня было впечатление, что он высок ростом, крепкого телосложения, выглядел представительно, но с людьми обращался безразлично, с каменным лицом, был всегда серьезен, словно ушедший на покой воин. Все в нашем подразделении боялись его, опасались, что он может однажды взорваться, поэтому ему придумали кличку «Мина», что значило, что лучше его не трогать. В тот день я как раз разговаривал по телефону, когда он в крайнем возмущении ворвался в мой кабинет, без лишних слов подошел ко мне, вырвал трубку из рук и начал ругаться:

– Я уже полчаса вам звоню, а у вас все занято! Отвечайте: кому вы звоните? Если не по работе, то я сниму вас с должности!

Хорошо, что наш начальник У смог подтвердить, что звонил я по делу, да еще и связывался с сотрудниками отдела радиоперехвата, меня нельзя было ни в чем упрекнуть, иначе моя должность уплыла бы на небо. Из этого видно, что его прозвище Мина соответствовало действительности.

Успокоившись, начальник (директор Те) высказал сомнения в том, правильно ли мы подбираем талантливых сотрудников, он считал, что мы ищем лишь в определенном кругу, уже привлекли или сейчас привлекаем всего лишь выдающихся работников радиоперехвата, а подразделению 701 требуются люди с выдающимися слуховыми способностями, возможно гении. Он предложил хорошенько подумать, выйти за пределы нашего узкого круга, поискать среди людей, не связанных с разведкой, необходимые таланты.

Вопрос был в том, где их искать.

В определенном смысле это было сложнее, чем найти пропавшие радиостанции.

После такой необоснованной претензии казалось, что он совсем утратил разум. На самом деле это было не так. На самом деле он уже разузнал про одного человека, фамилия которого была Ло, когда-то он был настройщиком музыкальных инструментов в оркестре ЦК Гоминьдана, он настраивал пианино для самой Сун Мэйлин⁵, которая высоко его ценила и даже подарила свиток с каллиграфически написанными ею лично иероглифами «Треухий Ло». До Освобождения⁶ в Нанкине имя Ло было тесно связано с именем мадам Чан⁷, ходили даже сплетни об их романе. А после Освобождения он сменил имя на Ло Шань, переехал в Шанхай и сейчас работал преподавателем в Шанхайской консерватории. Перед уходом директор оставил начальнику нашего управления координаты для связи с этим человеком и специальный пропуск, лично подписанный главой штаб-квартиры (одним известным руководителем), и потребовал немедленно послать людей, чтобы «пригласить» Ло Шаня в подразделение 701.

Я несколько лет работал в Шанхае, все там хорошо знал. Возможно, именно поэтому начальник возложил эту обязанность на меня.

04

С выданным директором пропуском за пазухой в моем тайном путешествии я встречал доброе и почтительное отношение, почти на всех этапах я мог делать все, что угодно, а люди смотрели на меня другими глазами. И только удача, бесчувственная и нерациональная, игнорировала меня. Да, у меня был волшебный пропуск, но не было волшебной удачи. Менее чем за полмесяца до моего прибытия в Шанхай человек, которого мне надо было привезти, Ло Шань, или Треухий Ло, этот негодяй, из-за любовной связи был заключен под стражу одним большим чиновником, чье имя было широко известно в музыкальных кругах Шанхая, – Ло обрюхатил его дочь!

Я подумал, что если дело обстоит именно так, то, возможно, мой особый пропуск поможет изменить ситуацию. Проблема была в том, что за этим подлецом тянулся длинный шлейф Треухого Ло, и сейчас, естественно, это тоже всплыло. Старые и новые счета – похоже, он был уверен, что ему уже не выбраться, поэтому, чтобы обмануть судьбу, он выпрыгнул с третьего этажа тюрьмы.

Он родился в рубашке – не разбился насмерть, но почти ничем не отличался от мертвеца. Я сходил к нему в больницу. Кроме речи, во всем остальном это был ни на что не годный инвалид. По недержанию экскрементов было видно, что у него, вероятно, поврежден спинной мозг, не говоря уж о переломах ног и рук.

Я провел у его постели полчаса, обсуждая две вещи. Во-первых, я сказал ему, что раньше я мог изменить его судьбу, но сейчас это невозможно, так как из-за слишком тяжелых ран он больше не может быть нам полезен. А во-вторых, я расспросил его, нет ли среди его знакомых и друзей людей с таким же хорошим слухом, как у него.

Он все выслушал молча, не двигаясь, словно труп, и только когда я собрался уходить и начал с ним прощаться, он вдруг выкрикнул:

– Начальник! – а потом сказал мне: – Перейдите реку Хуанпу, дойдите до нефтеперерабатывающего завода, там будет приток Хуанпу, идите вдоль по нему вниз примерно пять ли⁸, там будет деревня Луцзяянь, где находится тот, кто вам нужен.

Я спросил, как его зовут. Мужчина это или женщина?

Он ответил, что это мужчина, но, как зовут, он и сам не знает, затем пояснил:

– Это неважно, приедете, спросите любого – его все знают.

05

Расположенная на берегу реки деревня Луцзяянь казалась древнее Шанхая, дома в ней все были двухэтажными, с кирпичными крышами, а дороги – выложены одинаково сверкающими каменными плитами и булыжником. Было уже два часа пополудни, я шел по дорожке из каменных плит, ведущей из порта, и вскоре увидел возвышающийся, словно подмостки, оголовок колодца, из которого в тот самый момент две женщины набирали воду для стирки. Я сбивчиво и неуверенно начал объяснять им, кого ищу, они же, казалось, сразу поняли, о ком идет речь. Та, что постарше, сказала:

– Того, кого вы ищете, зовут А Бин, у него очень острый слух, вполне вероятно, что он слышит, о чем мы с вами разговариваем. Сейчас он наверняка в Храме предков, идите туда и найдете его.

Она махнула рукой, показав мне направление. Я подумал, что она указывает на серый дом, находившийся прямо перед нами, но оказалось, что нет. Она снова показала рукой в том направлении:

– Смотрите! Вон то здание с двумя колоннами! Перед ним еще велорикша стоит!

Она указывала на восьмиугольный дом в конце переулка, до него было метров сто. Так далеко, а он может услышать, что мы говорим! Разве это человек? Это же прямо-таки новое американское прослушивающее устройство CR-60!

Внезапно это показалось мне загадочным.

Храм предков – древний и богатый религиозный центр деревни Луцзяянь, украшенный загнутыми углами крыши, а на колоннах вырезаны попарно драконы и фениксы, львы и тигры. Их сделали в древности для красоты, а сейчас они являются свидетелями жизненных бурь. Глядя на виднеющиеся повсюду пятна, нетрудно было представить, что храм давно уже нуждается в ремонте, но в нем царил прежний дух, не вызывая ощущения упадка, просто в храме было слишком много посторонних, создававших хаос. Среди них были старики, женщины с детьми и некоторые инвалиды. Было видно, что храм превратился в общественное место, где собираются все бездельники деревни.

Я походил во внешнем зале храма, а потом вошел в главный зал, где за одним столом играли в «ладья – конь – пушка» – это вид китайских шахмат сянци, а за другим – в классические шахматы. Хотя я был одет просто и говорил на шанхайском диалекте на уровне достаточном, чтобы сойти за местного, тем не менее мое появление вызвало у них интерес. Я ходил по храму, поглядывал на них, силясь угадать, кто же из них А Бин. Но ощущения были обманчивы. Тут слонялся одиннадцати-двенадцатилетний пацан с перебинтованной рукой, он обнаружил, что у меня на руке часы, и с любопытством ходил за мной хвостом, пытаясь разузнать все. Я снял их и дал ему посмотреть, а потом спросил, здесь ли А Бин. Тот ответил, что А Бин здесь, снаружи, и повел меня за собой, из любопытства спрашивая меня:

– А зачем вам А Бин?

– Говорят, у него очень острый слух, это верно?

– Вы и этого не знаете? Вы точно не из нашей деревни!

Когда я кивнул, мальчишка таинственно произнес:

– Вы ему не говорите, что вы не местный, посмотрим, сможет ли он это распознать. – Улыбнувшись, он добавил: – Только я думаю, что он сможет!

Он вышел во внешний храм, глянул по сторонам и повел меня к слепому, а потом громко сказал:

– А Бин, сейчас тебя проверим! Угадай, из чьей он семьи?

Этого слепого я заприметил, когда вошел в храм: он сидел на низенькой скамейке, с костылем в руке и глупой улыбкой на губах. Судя по всему, он не только слепой, но еще и идиот. Я и представить себе не мог, что человек, которого так рекомендовал мне Ло Шань, окажется таким – слепым и глупым. В этот момент, когда слепой услышал слова мальчика о проверке, как будто это было то, на что он давно надеялся, слепой тут же убрал глупую улыбку и стал внимательно ждать, когда я начну говорить. Этим он ввел меня в замешательство, я не знал, что делать, и растерялся.

– Говорите! Да, вы! Говорите скорее! – торопил меня пацан.

– Что говорить-то?

– Да что хотите!

Я помедлил, мальчик испуганно снова поторопил меня:

– Скорее! Скажите же что-нибудь скорее!

Мне показалось это неправильным – как будто мы сговорились обмануть слепого человека, поэтому медленно сказал:

– Здравствуйте… А Бин! Говорят, что ваш слух… очень острый… Я приехал, чтобы…

Я не договорил, как А Бин махнул руками со словами:

– Не наш! Он не из нашей деревни! – говорил он глухим голосом, который словно раздавался из ящика.

Говоря по правде, это не было для меня доказательством его удивительного слуха, ведь шанхайское наречие все-таки не было для меня родным, и хоть говорил я в общем так же, как и местные жители, но все-таки были небольшие отличия. Я даже подумал, что я сам, если бы закрыл глаза, вероятно, услышал бы, что А Бин и любой другой житель Луцзяянь являются жителями не самого Шанхая, а деревни. Это одно и то же. Неужели это и есть все его способности? Как раз когда я находился в сомнении, мальчик усугубил ситуацию, доставив мне неприятности. Как я заметил, он был шаловливый пацан и решил пошутить над А Бином – сказать ему, что он ошибся:

– Ха-ха-ха, А Бин, ты ошибся, он из нашей деревни!

– Невозможно!

– Почему? Он – мой дядя, работающий в Пекине.

– Невозможно! – сейчас А Бин отрицал с еще большей решимостью, да еще и начал сердиться, с каждой секундой все сильнее, заскрежетал зубами и в итоге, как сумасшедший, забился в припадке: – Невозможно! Никак невозможно! Ты – врун! Обманщик! Обманщик! Ты… ты… все из твоей семьи… Все – обманщики!!! Все нехорошие люди! Все – обманщики! Вруны! Вруны!

Он ругался и ругался, его лицо побледнело и посерело, он бился в конвульсиях, словно в припадке эпилепсии.

Нас окружили подошедшие люди, один пожилой мужчина, выглядевший как городской житель, принялся успокаивать его, как утихомиривают маленьких детей. А одна женщина сделала вид, что сейчас даст пощечину пацану, а сама подала ему знак извиниться перед А Бином, что тот и выполнил без особого желания. Только таким образом А Бина с трудом успокоили.

Для меня все это было слишком странным. Если только что я смотрел на него как на идиота, то сейчас он сделал идиота из меня. Всего за несколько минут я увидел, что он похож и на ребенка, и на сумасшедшего, что он смешной и жалкий, бесцеремонный и ранимый.

Это было одновременно нелепо и загадочно.

06

Наш мир иногда бывает очень мал. Тот пожилой мужчина, который походил на городского жителя, оказывается, был сослуживцем Ло Шаня, несколько лет назад он уволился и вернулся на родину. Не стоит и говорить, что именно благодаря ему Ло Шань познакомился с А Бином.

Он рассказал мне, что А Бин – странный человек. Он родился умственно неполноценным, в три года еще не ходил, а в пять не умел говорить «мама». Однажды, когда ему было пять лет, у него поднялась температура, в забытьи он провел три дня и три ночи, а когда очнулся, вдруг открыл рот и заговорил, вот только зрение пропало, и никакие средства не смогли его вернуть. Самым странным было то, что, хоть он и был слепым, казалось, что знает он гораздо больше, чем зрячие жители деревни. Он знал о набеге саранчи на посевы, о том, как глубокой ночью в деревню проник вор, у чьей жены есть любовник, и даже ведал, фундамент какого из домов оседает в месте, невидимом для глаза. Все это из-за того, что у него был острый и тонкий, удивительный слух. Если в деревне что-то происходило, даже если никто не видел, А Бин первым узнавал об этом благодаря своему слуху. Некоторые говорили, что это потому, что он слушает ветер, при малейшем дуновении звуки вместе с ветром слетаются к нему в уши. А другие считали, что каждая пора у него на теле – это уши, потому что они обнаружили, что даже если он закрывал уши, то все равно слышал намного лучше, чем другие. Можно утверждать, что уши у А Бина были необычные, и хотя он был слеп на оба глаза, благодаря ушам мог распознавать все на слух.

Пожилой мужчина сказал, что из-за удивительного слуха А Бина он прекрасно подходит для работы настройщика музыкальных инструментов, поэтому он и познакомил Ло Шаня с ним, чтобы тот взял его в ученики и дал возможность заработать на чашку риса. Но Ло Шань, увидев А Бина (слепого и неумного), решительно отказался от этой идеи, хотя и мать А Бина, и односельчане упрашивали его. Старик считал Ло Шаня эгоистичным, узнав о его судьбе (я ему рассказал), он не злорадствовал, но и не показал ни печали, ни сочувствия.

Пока я разговаривал со стариком, кто-то с ребенком на руках подошел, чтобы тоже «проверить» А Бина. Малышу было чуть больше года, и он еще не разговаривал, а мог сказать лишь «дядя», «тетя» и все. По его одежде было видно, что он не из этой деревни, да и слова он произносил на нормативном китайском⁹. Пришедший поставил ребенка на ноги и попросил сказать «Дядя А Бин!», а А Бину предложил разгадать, чей это ребенок. После того как малыш, как попугай, повторил «Дядя А Бин!», он ухватился за костыль слепого и залепетал что-то, пытаясь его отобрать, чтобы поиграть. В этот момент А Бин, ни секунды не колеблясь, сказал:

– Это ребенок Гуань Линя. Мальчик. Я не ошибаюсь. Гуань Линь уехал уже девять лет, два месяца и двенадцать дней назад, служит в Фучжоу, за время службы он приезжал четыре раза, в последний раз был в позапрошлом году на праздник Дуаньу¹⁰ вместе со своей женой. Она говорила со мной, я помню, что она была северянка. Голос этого ребенка похож на материнский – такой же чистый и немного твердый.

Хотя голос его звучал по-прежнему глухо, но он больше не нервничал, не заикался, казалось, что он читает текст наизусть или как будто говорит робот, словно слова сами полились из него, стоило только открыть рот.

Старик рассказал мне, что Луцзяянь – деревня, известная на несколько десятков ли вокруг, у них больше трехсот дворов, взрослых и детей насчитывается около двух тысяч человек, и в деревне у них нет никого, кто мог бы запомнить имена и фамилии всех проживающих в ней. И лишь А Бин, неважно, кто перед ним – взрослый человек или ребенок, деревенский или живущий в городе, если только ты из этой местности или твои родители живут или жили здесь, мог, перебросившись с тобой парой фраз, определить по голосу, из чьей ты семьи, кто твой отец, сколько сестер-братьев, какой ты по счету среди детей, что у вас происходило в семье и так далее. Так или иначе, он прекрасно разбирался в важных и не очень, хороших и плохих делах любой семьи без исключений, а ошибки были крайне редки. Давешний ребенок на самом деле жил в гарнизоне и сейчас первый раз приехал в деревню, но А Бин услышал о нем все.

Я был крайне поражен!

Я подумал, что этот слепой и глуповатый А Бин – удивительная личность. Он обладает поразительным слухом и потрясающей памятью, несомненно, он – тот, кого я ищу. В деревне не было телефона, и тем же вечером я поспешил в город, чтобы позвонить начальнику и доложить об А Бине и о ситуации с Ло Шанем. Тот, кого мы искали, оказался негодным, а тот, кто нам нужен – слепой и умственно неполноценный. Мой начальник все колебался, в итоге передал трубку директору. Тот выслушал доклад и сказал мне:

– Есть такая поговорка: «Из десяти талантов девять – глупы, а из десяти глупцов один – талант». Судя по твоим словам, этот человек, вероятно, как раз-таки тот самый один талант среди глупцов. Привози его!

07

На следующее утро я снова отправился в Луцзяянь. Подумав о вчерашних мучениях в дороге и о том, что сегодня мне предстоит еще везти слепого, я специально арендовал яхту.

Яхта ждала меня в порту.

Я второй раз ступил на землю деревни Луцзяянь, в которой дома словно наползали друг на друга.

Недалеко от Храма предков располагался дом с внутренним двориком и галереей, перед воротами которого было семь ступеней, внутри жили по меньшей мере семь или восемь семей. Жители деревни рассказали мне, что однажды тридцать лет назад здесь останавливался некий отряд, они пришли глубокой ночью и ушли на рассвете, и никто не знал, к какому войску они относились. Но все были в курсе того, что один из них обидел или обманул дочку портного. Через десять месяцев она, будучи не замужем, стала несчастной матерью. Сегодня, спустя тридцать лет, из-за одной из раскрытых дверей по-прежнему доносился стрекот работающей швейной машинки, и в этой комнате мать А Бина встретила меня. Она была, по общему мнению, лучшей портнихой деревни и самой несчастной из женщин: всю жизнь живя со своим слепым и глуповатым сыном, она никогда не смеялась по-настоящему. На ее лице, выражавшем печаль и безысходность, я прочел все удары и невзгоды, которые судьба денно и нощно обрушивает на одного человека. Ей не было и пятидесяти, но мне она показалась семидесятилетней старухой. Благодаря своему мастерству, передающемуся из поколения в поколение, они с сыном могли не беспокоиться по поводу одежды и еды, но и только.

Сначала она думала, что я пришел к ней, чтобы сшить одежду, и только когда я сказал, что приехал к А Бину, поняла, что я не из этой деревни. Потому что все в деревне знали, что в первой половине дня А Бина не может быть дома. Из-за слишком хорошего слуха каждую ночь, когда вся деревня погружалась в сон, А Бин испытывал мучения из-за «звуков тишины» и не мог уснуть. Чтобы выспаться, он уходил в тутовую рощу за околицей и в деревню возвращался лишь к полудню. Старик, присматривавший за тутовой рощей, был двоюродным братом матери А Бина, он каждый раз подготавливал связку тутовых веток, чтобы А Бин отнес их домой. Это был хворост, на котором они с матерью готовили еду, и единственный посильный труд ей в помощь. В тот день я неожиданно позвал его, и в спешке он забыл взять хворост. Через час он вместе со мной поднялся на борт яхты, и когда мы только отчалили, он, словно внезапно вспомнив что-то, в крайнем возбуждении начал кричать в сторону причала:

– Мама! Я сегодня забыл… забыл принести тебе хворост… Что, что делать?..

Яхта была еще близко от берега, я успел вытащить двадцать юаней, засунул их в портсигар и бросил его на берег.

А Бин, услышав, что я сделал, был тронут до слез и произнес:

– Вы – хороший человек.

После этого я понял, что А Бин не глуп, он просто не такой, как все.

Говоря по правде, в тот день пришло несколько десятков молодых и старых мужчин и женщин, они провожали нас с А Бином до самого причала. Увидев, что яхта отходит, они наконец поверили, что я их не обманываю, а правда увожу с собой А Бина (чтобы сделать из него настройщика музыкальных инструментов). Я думаю, они считали, что я такой же умственно отсталый, как и он, либо же большой подлец. В деревне люди поговаривали, что если кости какого-то человека высушить и растолочь для приготовления лекарства, то им можно будет лечить похожих людей. Другими словами, если из костей А Бина сделать лекарство, то можно вылечить толпу таких же, как он, глупцов и превратить их в умных людей. А я, возможно, как раз и есть тот подлец, который собирается использовать кости А Бина.

Как бы там ни было, думаю, что жители деревни даже и не догадывались, что А Бин, которого они считали дураком, станет потрясающим героем.

08

Хотя и директор Те, и мой начальник У знали о врожденном дефекте А Бина и были морально подготовлены, однако, когда он лично предстал перед ними, они были расстроены.

Из-за тяжелого пути А Бин не сомкнул глаз. Да и как он мог уснуть под гомон людей? Одежда выглядела грязной и пребывала в беспорядке, мышцы лица словно парализовало из-за нервного возбуждения, к тому же его искалеченные глаза и в обычное время выглядели уродливыми. В тот момент вид А Бина действительно был ужасен. Он казался столь неряшливым, мрачным и странным, насколько это возможно.

Прямо смотреть невозможно!

Что касается меня, то я больше всего боялся, что его чудесный слух после прибытия в подразделение 701 уже не будет таким острым. Поэтому я его заранее несколько раз предупредил: в нужный момент – когда появятся начальники – обязательно надо «показать им свой талант». Потом оказалось, что я перемудрил с этим своим указанием, потому что А Бин, считавший меня хорошим человеком и безропотно слушавший, после таких моих слов потом при любом удобном случае не забывал «показывать талант». В результате, когда кто-то приходил и начинал разговор, неважно, с ним ли, он полагал, что люди «испытывают» его. Поэтому невозможно было поддерживать нормальный разговор, было слышно лишь, как он направо и налево «сдает экзамен»: