Дмитрий Глуховский
Жизнь после смерти. 8 + 8
СОВМЕСТНОЕ ИЗДАНИЕ С «PEOPLE’S LITERATURA PUBLISHING HOUSE, CHINA»
© Барметова И. Н., составление, вступительная статья, 2021
© Семенюк М. В., сопроводительная статья, 2021
© Балюта К.А., Демидо Н.Ю., Ишков М.М., Коробова А.Н., Родионов А.А., Семенюк М.В., перевод, 2021
© «Время», 2021
* * *
От издательства
Этот сборник – продолжение международного проекта «8+8», запущенного три года назад крупнейшим издательством Китая «Народная литература». В соответствии с замыслом в двух странах одновременно выходит антология, составленная из восьми рассказов китайских авторов и восьми рассказов авторов из страны-партнера. Антологии тематические. Например, тема итальянской версии – «Еда и секс», испанской – «Животные», арабской – «Дом и птица», английской – «Научная фантастика».
«Народная литература» попросила издательство «Время» предложить несколько тем для российско-китайского сборника. Из списка, составленного «Временем», китайские коллеги выбрали тему «Жизнь после смерти».
Плавание на арбузной лодке
«Жизнь после смерти» – прочитывается в первую очередь не как переход в мир иной, размышления о бессмертии и описание потусторонних сил, фантазий писателя. Смерть рассматривается как развернутая метафора обыденной жизни, бытописания, когда, «изживая живую жизнь», тот или оный роковой поступок или бездействие, приводит к смерти – духовной ли, душевной, но «частичной смерти». Тогда открывается дверь в другую, иную, но свою, земную жизнь. Преображение, перерождение может нести благостное обновление, но чаще – угасание души. Этот опыт формирует отношение человека к личным утратам, поступкам, метаморфозам, которые, собственно, и составляют сущность жизни.
Категория смерти не ограничена философскими вопросами. Танатология исследует психологию людей, их семей, сообществ и культур в отношении к смерти. Зарождение этой науки пришлось на начало XX века. Среди первых, кто задумался над научным осмыслением смерти, был и российский ученый Илья Мечников. Он был уверен, что без изучения этой проблемы нельзя считать «науки о жизни» всеобъемлющими.
В литературоведении первые работы, посвященные изучению образа смерти, появились в Германии и Англии также в начале XX века. Лев Толстой опирался на собственную философскую систему и среди приоритетов своих исследований особое внимание уделял познанию категории смерти: «Мы смотрим на смерть как на что-то не только совсем особенное от жизни, но как на что-то прекращающее жизнь, а она такое же будущее, как следующий год, и так и надо уметь смотреть на нее».
Высказывание Льва Толстого перекликается с другим: «Жизнь – лишь плавание по теченью, смерть – всего только отдых в пути», – эта фраза из знаменитой оды «Птица смерти» древнекитайского поэта и мыслителя Цзя И. Ею вполне можно воспользоваться для нашего крайне небольшого экскурса в восприятие жизни и смерти.
Представленные произведения китайских и российских писателей – своего рода художественное исследование правды умирания души.
Читатель, китайский, российский, прочтет рассказы авторов двух стран, опираясь на традиции своего социума, своего народа, религии, философской мысли Запада и Востока.
Но чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур.
Восемь российских плюс восемь китайских – столько рассказов собрано под одной обложкой. Восемь – число наиболее благоприятное для китайцев, оно связано с абсолютным благополучием, восьмерка, изображенная горизонтально, – символ бесконечности, который используется не только в математике, но и в магии и эзотерике. Это знак непрерывного перерождения, духовного совершенствования, что соотносится с концепцией нашего замысла.
Когда были прочитаны все тексты, появилось ощущение, что чу́дным образом произведения китайских авторов перекликаются с российскими, вступают в диалог, спорят на одну и ту же тему, дополняют друг друга. Мною было решено рассказать об этих произведениях в той последовательности, в которой видна взаимосвязь смыслов и идей.
Возможно, и читатель воспользуется этой подсказкой или вступит в свою игру и составит иную последовательность.
Восточная шкатулка-головоломка, которая может быть открыта только после какого-то совершенно не очевидного действия, – это рассказ Леонида Юзефовича «Убийца». Писатель, историк, исследователь, мастер художественно-документальных романов написал загадочный рассказ. Сто лет назад лихой офицер Азиатской конной дивизии барона Унгерна, вопреки приказу уничтожать евреев, бежавших в Монголию от большевиков, спасает от расправы девушку. Трагизм ситуации заключался еще и в том, что спаситель – офицер – стал убийцей всей ее семьи. Автор вплетает в сюжет исторический документ – маленькую анонимную заметку об убийстве теперь уже самого этого офицера, опубликованную в харбинской газете «Заря» в 1922 году. Писатель создает цепь версий его смерти.
Юзефович проводит отнюдь не детективное расследование, но художественное исследование нравственных, этических поступков и душевных порывов. Вариативность ситуации как вариативность жизни и выбора поступка – может быть, главного поступка – офицером и его возлюбленной, жертвы или убийцы. Писатель ведет по лабиринтам своих догадок, размышлений, нюансов человеческого характера. Текст искусно плывет, твердо держась берегов логики, но таинственность и загадочность не покидают повествование. Может быть, этому помогла железная фигурка Гуань Инь, богини милосердия, женской ипостаси бодисатвы Авалокитешвары, спасающая от всех бедствий. Она стояла на окне петербургской квартиры писателя: «…у моей Гуань Инь в знак сосредоточения и отрешенности от мира глаза были почти закрыты, из-под изогнутых в форме лепестков лотоса тяжелых век виднелись лишь узенькие полоски тронутых ржавчиной белков».
Мир, Порядок, Гармония, Совершенство, Иерархия, Знания, Семья, Социальная справедливость – главные ценности традиционного китайского общества.
Какие жизненные ценности главенствуют у героев рассказа «Арбузная лодка»? Классик китайской литературы Су Тун словно тушью и кистью нарисовал прибытие лодок из Сункэна, на которых крестьяне доставляют в город урожай арбузов: «Все, кто давно живут у реки, мгновенно узнают их: побольше, чем шаосинские черные, и чуть более вытянуты; корпус из дерева, низкая палуба по уровню воды обита жестью. <…> навес из циновок, небольшая печка на носу, дымящая утром и вечером, что настоящая кухня, кажется, это не лодки совсем, а хибары, которые в обход любых законов построили прямо на воде. <…> деревенские парни работы не боятся, но странное дело: стоило им оказаться у моста Тесиньцяо, как все превращались в лодырей. Пока нет покупателей – либо в карты режутся, либо дрыхнут на куче арбузов, но только шагни в лодку, как они тут же просыпаются и не спеша вылезают из-под навеса». Зарисовки обыденной жизни любопытны и притягательны. Повседневная жизнь меняется, когда появляется арбузный нож, который не только вскрывает красное чрево арбуза, но и служит орудием убийства. Резко сбивается ритм повествования, он равен хаотичным действиям толпы, мстящей за убийство крестьянина. Бессмысленного и жестокого. Всего-то из-за белой, недозрелой мякоти арбуза. Но писатель не взялся бы за перо, чтобы ограничиться лишь показом противостояния деревенских и городских. Арбузная лодка с пятном крови на днище, похожим на абрис коровы, исчезает… Тягостными поисками ее занимается полуслепая старуха – мать убитого. Именно тогда текст приобретает психологический рисунок: сквозь ожесточение, людскую неприязнь проявляется одно из основных жизненно важных качеств – ненасилие и сочувствие. Способность сочувствовать, которой наделяют и русский характер. «Лодка Фу Третьего отплывала от пристани <…> Вдруг старушка, которая с трудом уже держалась на ногах, еле-еле остановила лодку, медленно обернулась, потерла глаза и попыталась вглядеться куда-то в сторону причала <…> Конечно, на таком расстоянии она уже ничегошеньки не видела и не могла различить, где стоят добрые люди с улицы Сяньчуньшу, а где – горы кувшинов вина с завода. Вдруг она опустилась на колени и отвесила земной поклон, коснувшись лбом днища лодки.
– Чего она кувшинам кланяется? – заржал Гуанчунь.
Но остальные не смеялись…»
Су Тун предоставляет нам самим ответить: арбузная лодка со старухой уплыла в деревню или река унесла их в другую жизнь, к убитому сыну?
О смерти или иной жизни земли, под сомкнувшимися водами водохранилища, где «внизу – несколько деревень с домами, кладбищами, пастбищами и кедрами», – пишет Марина Ахмедова. Рассказ «Корова» – о деревенской жизни, которая стынет в венах «закупоренным ужасом». И о самоубийстве… коровы. Она утопилась. Нет, не утонула по случайности, это было самоубийство животного. На этом убедительно настаивает всем текстом автор. Метерлинк задавался вопросом: есть ли загробная жизнь у животных? «Нам показалась бы забавной мысль, что время и пространство могут бережно сохранить в течение вечности среди звезд, в беспредельном дворце эфира, душу бедного животного, состоявшую из пяти или шести трогательных, но наивных привычек – из желания пить, есть, спать в тепле и приветствовать себе подобных». Героиня Ахмедовой, глядя на воду, начинает верить, «что под водой прямо сейчас лежит самая добрая земля» и там «живут еще жизнью на чистом листе».
Напротив, в рассказе-притче «Плыть по другой реке» китайской писательницы Лян Хун «Большая река не способна рождать жизнь, не может произвести на свет ни речной травы, ни тростника, ни рыб, ни креветок, не может со сменой сезонов становиться то полноводной, то мелкой, не может с течением времени связывать воедино землю, небо…» Большая река – это Центральный канал, построенный по генеральному проекту переброски южных рек в северные. Реальное событие побудило Лян Хун сочинить притчу, где обустройство жизни страны порождает у героини нежелание смириться с переменами. Большая река в притче похожа на мифологическую реку Стикс. Только по-китайски это царство теней называется Сяоси – «Маленькая радость».
Денис Осокин согласился «сдвинуть с глаз повязку повседневной жизни» и вслед за героем своего опоэтизированного рассказа вошел в темную-темную, брошенную марийскую деревню Маскародо, а потом в деревню с названием Колокудо, где остался в ночном карауле. Загадочные йÿд орол, стоявшие под окном, уверяли его, что тоже охраняют от пожара деревню. И героя покинул страх, потому что сейчас, в ночном карауле, встретился «ни с кем иным – как с судьбой, с чистой судьбой… спрашивать или просить или спешить или к чему-нибудь приготовиться?.. мои мысли были видны – мне сразу ответили – и я ответил:
– да нет, не надо.
– ну да, не надо.
– просто встреча?
– да. просто встреча.
– и ничего?
– и ничего, олёш».
Герой беспечно, по-детски, сложил самолетик и «чувство самосохранения стучало моей кровью спокойно-спокойно». Гипнотизирующий авторский голос будет сопровождать читателя весь этот, наполненный зябкостью ночи, голосами судьбы и уходящей деревенской жизнью, рассказ: «…и никто мне не нужен был. никто кроме нас – дороги между маскародо и колокудо в месяц и час когда на ней никого не встретишь, самолетика из обоев и меня».
Безоглядная доверчивость судьбе осокинского героя превращается в рассказе Романа Сенчина «Ты меня помнишь?» в рок. В некую фатальность событий и поступков, определяющих жизнь. Любовь маленькой девочки, ребенка, за которой четко угадывалось сильное женское начало, «тот ее взгляд, взрослый, странный, глубокий», – герой не заметил. Затем испугался нелепой догадки. А через десять лет встреча с уже девочкой-подростком острой болью поразила: эта путаная, неприкаянная, безынтересная жизнь с невыразительными событиями, необязательными отношениями была предназначена не ему. Перед ним стояла не равнодушная девочка-подросток, а несвершившаяся жизнь, пришел он в этот мир слишком рано, раньше той, которая составила бы смысл его настоящей жизни. Значит, душа его умерла, еще не родившись. Та жизнь никогда не наступит. А эта? Повинность, наказание… и если наказание, то кого? Усталый, одинокий, будто выпотрошенный, он обращается то ли к подростку, то ли к судьбе: «Ты меня помнишь?» И слышит «в своем голосе слезливую мольбу, – ты меня помнишь? А?»
Мистические мотивы рассказа «Медиум» писателя Гэ Ляна смешиваются с легким юмором и иронией, когда описывается приключение одного из героев в поисках материала для документального кино о современных шаманах и медиумах. Общение с духами, шаманизм, в Китае имеет тысячелетние традиции и когда-то играло большую роль в религиозной, административной и политической жизни государства.
Теперь же стало устоявшимся народным ритуалом.
Якобы научные рассуждения об общении между мертвыми и живыми перемежаются с лукавым описанием самого процесса – наивного и щемяще трогательного, между безутешными родителями и самоубийцей-сыном, который и под землей все равно хочет быть вместе с беспутной, но любимой девушкой по имени Сяо И: «Но ведь Сяо И – живая. Инь и ян далеки друг от друга, ты же не можешь ждать ее всю ее жизнь. Папа с мамой просто боятся, что под землей никто не заботится о тебе. Если ты обзаведешься семьей, нам будет спокойней, ладно?»
Во Вьетнаме путешественник встречает медиума, который удачным образом сочетает способности впускать в себя духов умерших и неординарные вокальные данные. Он – медиум, работающий при агентстве ритуальных услуг и оперный певец. Что главенствует? Это неясно даже самому герою. Но одним из поворотов авторского «калейдоскопа», когда расположение разноцветных кусочков стекла полностью меняет картину, ироничное повествование, шаманизм отступают… Медиум влюблен в оперную диву, много старше его, и предстает история неразрешимых душевных коллизий, где правда становилась ложью, а ложь становилась правдой. Состоялась ли жизнь талантливого артиста, а может быть, все же не артиста, а человека, умеющего вглядываться в пространство времени? «“Живые, рождаясь из поколения в поколение, зачем нужна ваша жизнь?” – так четко сказано в пьесе. Я пел это много лет и только теперь постиг до конца».
«О любви не вышло…» и у молодого сочинителя в рассказе Александра Бушковского. Мир вокруг молодого писателя казался «неумной шуткой, а люди, за малым исключением, врагами или предателями». И вот однажды захотел он описать трогательную историю чистых отношений своего знакомого инвалида-колясочника и девушки. Рассказ не получился, мир по-прежнему – неумная шутка… Бушковский оставляет свое повествование с открытым концом: трагические обстоятельства, коварство или предательство помешали героям?
Май Цзя как мастер детективной прозы и в новом произведении не отступил от интригующего сюжета. Дело происходит в конце 60-х годов, сразу после культурной революции. Две девушки: одна – Крошка Америка, Сяомэй, имя другой останется неизвестным. Крошка Америка очень хочет служить в армии, но ее анкета не совпадает с результатами обязательного медосмотра. В анкете она заявляет, что не замужем, а медики констатируют «частичное повреждение девственной плевы». «А это куда хуже проблем с поведением, это – осознанное введение в заблуждение целого ведомства! А значит, она не честна с партией и народом!» Не все просто в этой на первой взгляд очевидной истории, и писатель разворачивает настоящее расследование, но… Сяомэй уходит из жизни, ведь, согласно конфуцианству, «умереть с голоду – событие маленькое, а утратить мораль – большое».
По буддизму, вся человеческая жизнь устремлена к смерти, за образом которой важно увидеть «истинную действительность». Бонхёффер не только досточтимый и уважаемый ученый-теолог, жизнь которого трагически оборвалась в Германии в 1945 году, этим именем наделила своего любимого, ангорской породы белого кота эрудированная супружеская пара из рассказа писательницы и литературного критика Цай Дун «Бонхёффер спрыгнул с пятого этажа». Рассказ страшен своей внешней простотой. Кот, как и корова в рассказе Ахметовой, совершил акт самоубийства, чем усугубил болезнь мужа, который теряет память, а значит, кусочки жизни. «Память о прошлом слой за слоем отмирала и покидала его». В прежней жизни, когда муж был здоров, а кот жив, супруги и их друзья «обсуждали только высокое – Эмпедокла, Юма, Лао-цзы, Лу Сяншаня, Витгенштейна; человека, независимость, мораль, свободу, диалектику, абсолютный дух». Теперь жене хотелось одного – хоть немного побыть наедине, но больной муж не отпускал ее руку никогда, даже во сне. Она решилась прервать монотонность бренной жизни и «представила себе такой конец: верхом на шерстистом носороге безмолвно прыгнуть с пятого этажа и исчезнуть в золотистых небесах». Писательница обостряет проблему соотношения свободы, любви, сострадания и долга. Если прибегнуть к определению морали, то для этого повествования наилучшим образом подходит швейцеровское: «этика благоговения перед жизнью концентрируется не на вопросе “что делать?”, а на вопросе “каким я должен быть?”».
Автобиографичный рассказ о неординарной судьбе двух писателей – отца и сына. Отец написал книгу, в которой собрал истории о мальчике – смешные, очень смешные, грустные, но никогда не занудно-назидательные. Теперь сын пишет истории об отце… Речь идет о Викторе Драгунском и его книге «Денискины рассказы», которая стала не просто популярной, она – в каждом доме, где есть дети и где их нет. И его сыне, теперь тоже писателе – Денисе Драгунском. Повествование о жизни отца озаглавлено «Умереть. Убить. Воскреснуть».
«Каждый человек виноват в чьей-то смерти. <…> Сначала мне казалось, что я умер – обессмертившись в рассказах отца. Мне казалось, что отец – своей любовью и своим талантом создав книжного героя, мальчика Дениску, – убил меня.
Но вместе с тем мне казалось, что я тоже убил его – не только этим ужасным, непростительным, роковым скандалом, о нет!
Я убил его самим фактом своего взросления.
Отец любил меня так сильно, что хотел остановить время. Забальзамировать меня в виде маленького мальчика».
В китайских традициях все добрые дела детей приписывались отцу, тем самым умножалась слава предков. У нас, да и во всей Европе, иначе. Очень часто дети используют славу, достижения, титулы отца во благо себе. Герой рассказа не из этих. Выход из тени отца – это не освобождение от родительской любви, не гибель любви сыновьей, но создание своего мира, Драгунский с предельной искренностью рассказывает истории исповедальные, когда автор – самый строгий судья самому себе, с ошибками, влюбленностями, с памятью о папином перстне, дешевом, латунном, и связанном с ним дерзком поступке отца, с очаровательно-ностальгическим бытом ушедшей Москвы… В общем, истории с безудержным проживанием прожитой жизни.
Семья – малое государство. Испокон веков в Китае так считалось. Малое государство включало несколько семей по отцовской линии и было очень обширным. Существовала традиция – нескольким поколениям жить под одной крышей. Отец – представитель императора в семье! Основная цель брака – продолжение рода и забота об усопших предках. Это несколько напоминает патриархальный уклад русской деревни. Но теперь у нас с императором не все просто, да и с заботой об «усопших предках» как-то плоховато. В современном социуме отказываются вообще замечать категорию смерти или относятся так: «Это может случиться со всяким, кроме меня». Что-то вроде своей, индивидуальной, неповторимой судьбы. Невольно согласишься с парадоксальным философским утверждением: «Мы живем потому, что хотим избежать смерти».
Беспристрастно, с этнографической точностью описывает ритуалы, обычаи праздника Цинмин – праздника Чистого Света Лу Минь в рассказе «Храм Западного Неба». Мы вместе с героем по имени Фу Ма проживаем День поминовения усопших. Герой, как и вся большая семья, погряз в повседневных заботах и треволнениях. Но он особенный – он одинок, а значит – неудачник. Это огромная беда: Фу Ма выпадает, выламывается из стройного представления семейного благополучия. Только мобильник вызывает у него чувство близости, сохраняет тепло и запах его тела, он стал «предметом, который, словно универсальный регулирующий клин, помогал ему устранить любой зазор в расшатавшейся конструкции его жизни».
Посещение кладбища, сжигание ритуальных денег (имитация настоящих, теперь смахивающих на американские доллары), чтобы в потустороннем мире предкам было комфортно. Скучный поминальный обед в ресторане, где обязательно заказываются любимые блюда покойного дедушки, – все привычно, все прилично, но не трогает и не беспокоит. Возможно, беспокоит только одно: его мобильный телефон вдруг осветился цифрами: «00:21:37:95… количество времени, которое их семья провела в ресторане». Точная величина ритуальной семейной традиции.
Фу Ма нажимает на пуск секундомера в мобильном и на свидании, чтобы узнать, «сколько времени займет сегодняшний гейм. <…> Застывшее время вновь пришло в движение, словно его подстегнули хлыстом, оно пульсировало в его и в ее теле со скоростью летящих из-под колес брызг, несущегося к Луне метеорита». Ноздри Фу Ма почувствовали резкий тухлый запах, к его спине словно приклеилась тень, тень смутно напоминала предка: «лицо наполовину закрыто, полы традиционного мужского халата развеваются длинными языками черного пламени, сзади маячит высокая и худая фигура Духа Смерти…»
Чем пахнет дьявол? Серой. Название рассказа Дмитрия Глуховского – «Сера». Кошмар повседневной действительности в городе, где в воздухе непреходящий удушливый запах серы. Сера – запах зла. Было бы наивно обозначить это жесткое писательское высказывание только экологическим. Хотя экология уже давно стала социально-политическим аспектом обсуждения. Несообразность, нонсенс диалога подозреваемой в убийстве своего мужа и следователя напоминает макабр, пляску смерти – аллегорический сюжет Средневековья о бренности человеческого бытия. Разговор абсурден и одновременно реалистичен. Это – соединение двух сторон жизни – бытия и не-бытия:
«– Вы сами или с посторонней помощью произвели расчленение потерпевшего?
– Физически?
– Что?
– Вы имеете в виду физическую или духовную помощь?
– Физическую.
– Сама.
– А… А духовно?
– Была ведома.
– Кем?
– Была ведома мертвыми.
– Какими мертвыми?
– Мертвыми людьми, которые находятся среди нас. Я имен не знаю».
«Всё будет видно потом, когда мы все соберемся на Том берегу», – убеждена Арина Обух. В рассказах наших авторов описаны водоемы, озера, моря, реки, большие и малые. Теперь – река Нева, а на берегу – Конфуций. «Он прислонился к стене дома и брезгливо щурился на солнце. Оно светило очень ярко и совсем не грело. Врало, значит. А он ждал, когда по реке проплывет труп его врага. Но Нева была немножко левее по курсу». Короткие рассказы «Пустота приемлема» объединены не только одним заголовком и непринужденным поэтизированным вымыслом, но точными смыслами жизни. Неизвестный художник изобразил на стене Конфуция. «Из окна можно было всегда видеть, как кто-то останавливается возле стены в немой беседе: кто ты? Всю жизнь так будешь? Постоит. Сам себе ответит что-нибудь невнятное, мол, это я. И завтра… завтра я что-нибудь изменю. Хотя мог бы, конечно, вчера». Однажды человек на стене исчез, но оставил послание человечеству: «Ничего не бывает рано, ничего не бывает поздно – все бывает только вовремя. Целую, твой друг Конфуций».
Если в памяти Дениса Драгунского отцовский латунный перстень с черной пластмассой вместо камня, то у Цзян Наня перстень с камнем из драконьей крови – самым дорогим и редким из всех жадеитов. Разница не только в стоимости. Он – вымысел писателя Цзян Наня из китайского фэнтези «Новоландия: Господин Мгновение». Китайское фэнтези – яркое явление современной литературы – соткан из фольклора и мифологии, где герои совершенствуются в попытке достичь бессмертия. Повесть известного писателя написана в приключенческом жанре уся. Термин «уся» образован из слов «ушу» – боевое искусство и «ся» – рыцарь. «Великаны бережно опустили паланкин на землю перед стариком. Занавеска приоткрылась, и наружу выскользнула хрупкая тонкая ножка, а затем ступила на дорожку из лепестков, которую уже выложили слуги». «Очищение ног» – обряд перед долгой дорогой. Цзян Нань приглашает в мир Людей и Крылатых, в путешествие, из которого читатель узнает, кто такие Хуху, Дафэн, Морозный зверь и что висело на тонком волоске из серо-зеленого шелковистого птичьего пера.
Совершенно иное путешествие, не менее увлекательное, в мир душевных переживаний писателя предстоит с Шуан Сюэтао в его рассказе «Дочь». Автор приоткроет завесу таинства создания произведения, виртуозно протащит сквозь узкий коридор творческих страхов, сомнений, предубеждений, через весь тот путь, который преодолевает художник, прежде чем произведение появится на бумаге. Герой мечтал выпустить из заключения своей души «мельчайшие частицы» своего мира, но в самый кульминационный момент второе «я» загадочно его покидает, растворяется в придуманном мире, так и не дописав рассказ с захватывавшим сюжетом, где вот-вот должно было произойти убийство. Полное крушение – текст не окончен, а значит, произведение умерло неосуществленным. Писатель обращается к своему двойнику: «Я вспоминаю тебя, мой друг, как вспоминаю давно забытых мною людей. Да жив ли ты еще? Может, живешь как любой нормальный человек, переполненный неудовлетворенными желаниями? Так было бы лучше всего. Если к тебе пришел убийца, пожалуйста, скажи мне, я держу в сейфе коня, я вскочу на него и верхом примчусь тебя спасти».
Сколько неосуществленного у нас? И где тот конь из сейфа, который прискачет нас спасать?
Ирина Барметова