Матвей Дмитриевич Балашов
Епитимья
Несмотря на тепло, она продрогла.
Эмма зашла в дом и закрыла дверь изнутри, несколько раз для уверенности дёрнув за ручку. Во всех комнатах сразу загорелся свет, и кот, тоже подчинявшийся какому-то алгоритму, начал тереться о её ноги, но Эмме было не до него. Она слегка подтолкнула его ногой, но тот ещё долго не сдавался и пытался наладить контакт. Никогда он не видел хозяйку в таком состоянии, и только на пятый раз оставил её в покое, показывая всем своим видом недовольство.
Эмма сняла противогаз и парик и вздохнула с облегчением: такие мелочи порой приносят больше радости, чем все сокровища мира.
Она зашла на кухню и села за стол. Вода уже кипела в кастрюле, к которой на подносе подбирались макароны. Так любимые Томом макароны, от одного вида которых её затошнило.
Эмма огляделась и спросила себя, что именно она могла сделать на кухне. Эта комната ничем не отличалась от остальных. Такая же маленькая и аккуратно убранная. Эмма поочерёдно открыла каждый шкаф, выдвинула каждый ящик, даже залезла под стол – ничего.
И почему она так серьёзно отнеслась к словам Ребекки? Глупость какая-то. Ведь ещё днем Эмма убедилась в её чудаковатости. Может, соседка устроила очередное глупое представление? А эти глаза? То выражение на лице Ребекки до сих пор выворачивало Эмму наизнанку. От обилия мыслей у неё заболела голова.
Эмма глубоко вдохнула и прислонилась к стене. Приступ тревоги постепенно проходил, но вопросы по-прежнему оставались без ответов. И найти их самостоятельно не представлялось возможным. Надо было отвлечься, забыть прошедший день, как страшный сон, позволить болоту бытовой рутины утянуть себя на дно – другого выхода она не видела.
Её взгляд упал на линолеум, который покрывали следы от её ботинок. Эмма только тогда осознала, что сидела полностью одетая всё это время, и неестественно быстро вскочила на ноги. Нельзя было показываться перед мужем в таком виде: врать она не умела, а посвящать его в безумные подробности уходящего дня в её планы не входило. Эмма отчётливо помнила, как Том воспринял появление кота.
Выйдя из кухни и даже не посмотрев в зеркало, Эмма в два прыжка оказалась у обувного шкафа и стянула первый ботинок, из которого с тихим шелестом выпорхнул листок бумаги, про который она к тому моменту успела напрочь забыть. На поверхность океана из тайн всплыла ещё одна.
Эмма подняла изрядно помятый кусок бумаги с пола, посмотрела на него пару секунд, а потом, вместо того чтобы развернуть его и разгадать хотя бы одну тайну, ещё больше его смяла. Ей вдруг вспомнились последние слова соседки. «Сделай это на кухне». А что, если Ребекка, чёрт бы её побрал, имела в виду именно это? Её нездоровый интерес к жизни Эммы делал такое объяснение как минимум логичным. С другой стороны, всё это могло оказаться лишь глупой шуткой. Хотя за Эммой ещё не явились наблюдатели и никто в автобусе не смотрел на неё косо… Голова заболела ещё сильнее.
Она стояла в одном ботинке со скомканным листком в руках, когда её озарило: на кухне не было окон. Может, Ребекка была не такой безумной, как могло показаться на первый взгляд. На кухне не было окон…
Внезапно раздался скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа, и Эмма чуть не выронила листок из рук, успев спрятать его под одежду в самый последний момент. Снять жёлтую униформу ей так и не удалось.
Войдя в дом с привычной улыбкой на лице, Том первым делом обнял жену. От него воняло потом и искусственной кожей, бумага больно впивалась ей в кожу, но Эмма выдержала это испытание. Когда Том, наконец, отпустил её, она улыбнулась как можно естественней и сказала:
– Ужин остывает, пойдём.
Том, не отличавшийся особой проницательностью, ничего подозрительного в её поведении не заметил. Не изменяя привычкам, он скинул куртку прямо на пол и пошёл прямиком в ванную. Когда за дверью зашумела вода, Эмма выдохнула с облегчением: пронесло. Она повесила куртку мужа в гардероб и только после этого догадалась снять второй ботинок. Её мало волновало, как глупо она выглядела всё это время.
За ужином супруги, по традиции, рассказывали друг другу о событиях прошедшего рабочего дня. Эмма говорила обо всём подряд: о погоде, об автобусе, об обеденном супе – но только не о Ребекке. Её имя Эмма даже не упомянула: этот разговор она решила отложить на неопределённый срок.
Из-за головной боли Эмма едва притронулась к макаронам с беконом: большая часть её порции перешла Тому, который воспринял это как должное. Хроническое отсутствие аппетита у жены его почему-то не волновало.
Про кота горе-хозяйка вспомнила только после того, как загрузила посудомоечную машину: весь вечер зверь прятался от неё под кроватью, но, получив долгожданную рыбную консерву, мгновенно забыл все старые обиды. Да и долго обижаться в его положении было невыгодно.
Как только Том закрыл за собой дверь в ванную, Эмма на цыпочках прокралась в спальню, как будто собиралась что-то украсть у самой себя, и спрятала загадочный листок, занимавший все её мысли, между страниц книги: её пугало и притягивало то, что ожидало её на обратной стороне, но с этим она решила не спешить. Этот день был и без того переполнен впечатлениями.
Книгу, в которой по воле судьбы оказался листок, Эмма нашла полгода назад во время одной из зачисток. Она решила, что это был фантастический роман: там постоянно говорилось о правах человека – и взахлёб читала его каждое воскресенье, а Том не осилил даже первую главу: слишком уж далёкими от реальности были описанные там события.
Иногда Эмме казалось, что у них с Томом вообще не было общих интересов. И виновато в этом было простое невезение: восемнадцать лет назад случай сыграл с ними злую шутку. Тогда молодых людей просто поставили перед фактом, что они отныне были мужем и женой. Ни свадебной церемонии, ни колец, ни заветного поцелуя их не ждало, но Эмма всё равно была на седьмом небе от счастья, верила, что судьба не могла распорядиться неправильно, надеялась, что они будут жить душа в душу… Хотя первые лет десять так оно, в общем-то, и было.
Эмма лежала при ярком свете и терпеливо дожидалась Тома: только когда они вдвоём оказывались в постели, лампы могли выключиться. Она думала о событиях восемнадцатилетней давности и пыталась понять, что же пошло не так, в какой момент между ними разверзлась пропасть. Не должна ли любовь жить вечно, как в книгах? А если должна, то была ли, собственно, любовь?
Когда Том подошёл к кровати, Эмма повернулась на бок спиной к нему и на его поцелуй ответила однозначно: «Не сегодня».
Том после этого тоже лёг к ней спиной без лишних пререканий, как будто ожидал именно такой реакции. Он слишком спокойно относился к её отказам, но Эмму это уже не волновало.
Когда свет погас, она ясно поняла, что совсем не любила этого человека.
Эмма ещё долго лежала с открытыми глазами и думала. Думала о чём угодно, но не о работе, и это изменение ей нравилось. Она слышала только тихое дыхание мужа и сопение кота и гадала о содержимом обратной стороны своей находки. Она порывалась раскрыть тайну прямо сейчас – для этого нужно было только пойти на кухню, но смутное предчувствие останавливало её. В ванной тоже не было окон, но Ребекка сказала именно про кухню, и Эмме хотелось верить, что это было неспроста.
Глава 2
Эмма, проснувшись из-за шумевшей в ванной воды и тупой боли в животе, обнаружила на месте Тома только смятую простыню. Она не могла вспомнить, просыпалась ли она хоть раз позже мужа и когда в последний раз у неё болел живот. Её кишечник словно скрутили в узел. Второй день подряд всё шло наперекосяк с самого утра.
Эмма даже не слышала, как Том встал. Кот всё ещё спал, свернувшись у неё в ногах, шторы были задвинуты, а робот-пылесос покорно ждал команды в своём углу. Как будто никто не заметил, что Том проснулся. Или все сделали вид, что не заметили.
Первым делом Эмма раскрыла книгу на нужной странице: листок был ровно на том месте, где она оставила его вчера. На секунду ей захотелось смять его и выкинуть: столько нервов было потрачено из-за такого пустяка – но слова Ребекки всё ещё отчетливо звучали у неё в голове. Не могло быть всё так просто.
Боль в животе слегка утихла, будто награждая её за силу воли, и Эмма смогла, наконец, подняться с кровати, предусмотрительно спрятав листок под халат, где он был в большей безопасности. Кот этим утром не был удостоен её внимания.
Путь до кухни занял целую вечность: каждый шаг Эммы отзывался новым уколом в области живота – однако этот путь она обязана была преодолеть, хотела, чтобы кофе был готов к приходу мужа, хотела сделать ему хоть что-то приятное. Он-то не был виноват в том, что её чувства угасли. Ведь это были её чувства, в конце концов.
Дойдя до финиша, Эмма с удивлением обнаружила, что кофемашина уже вовсю работала, а из духовки слышался запах творожной запеканки. Никогда до этого кухня не просыпалась раньше неё.
Может быть, Том всё же не так спокойно переносил её постоянные отказы, как она считала. Может быть, его мучила бессонница или чувство вины. Эмму это почему-то взбесило. Вместо сочувствия она только ещё больше разозлилась на мужа. Всё вокруг безумно раздражало её: эти стены, эта мебель, эти приставучие мысли.
Десять минут она просидела без дела, подперев голову рукой и уставившись пустым взглядом в стену. На её глазах из жизни исчезал весь смысл. Даже листок, который не давал ей покоя весь вчерашний вечер, в тот момент совсем её не волновал.
Том зашёл на кухню в одном полотенце и поцеловал Эмму в затылок, вызволив её из плена раздумий. Она вздрогнула и попыталась улыбнуться, посмотрев на него как можно нежнее. Муж в это время смотрел на неё с пугающим равнодушием и смирением.
От Тома пахло персиками, и Эмма вспомнила, что не принимала душ уже целые сутки. Совсем замаялась с этими тайнами и забыла про первое правило гигиены. Экран на стене загорелся и ответил на её незаданный вопрос: времени на душ у неё не осталось. Терпение Эммы было на исходе, но она дала себе слово вытерпеть это и покрепче стиснула зубы.
– А какая, собственно, разница, помылась я или нет, когда я качу тележку? – она сама не понимала, зачем сказала это вслух.
– «В чистом теле – чистый разум», – сказал Том в ответ. Он любил цитировать кодекс, – уж зубы ты не можешь не почистить, – правда была на его стороне.
Эмма решила не спорить: на чистку зубов времени хватало. Оставалось только дойти до ванной, не упав от бессилия, но и с этой задачей она чудом справилась. Стоя перед зеркалом с закрытыми глазами и зубной щёткой во рту, Эмма пыталась найти хотя бы одну причину, по которой ей стоило вернуться на кухню. Она не любила творог, не любила творожную запеканку и не любила мужа. Выйти Эмма решила только из-за кота, которому без неё никто не открыл бы рыбную консерву, которого без неё никто бы даже не погладил. Она решила… Как будто у неё был выбор. Как будто у неё было, куда пойти.
Эмма взглянула на своё отражение и увидела в самой глубине глаз незнакомый блеск: маленький огонёк, который мог погаснуть от любого порыва ветра, но всё же горел, который появился там, где его не ждали, но продолжал бороться. Эта крохотная искорка дала ей надежду. Может быть, она сделала правильный выбор вчера. Может быть, всё было не напрасно.
Прежде чем открыть дверь, Эмма несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Надо было играть свою роль до конца.
Когда она вернулась на кухню, довольный Том уже опустошил свою тарелку и пил кофе, неприятно прихлебывая. Эмма, как обычно, предложила ему половину своей порции, и он, недолго думая, согласился. Она бы предложила ему всё: не могла даже смотреть на эту запеканку – но боль в животе никуда не делась, поэтому Эмма принялась есть, стараясь жевать как можно меньше. После первой же ложки мир заиграл другими красками и даже улыбка мужа стала чуть менее раздражительной. Как легко голод раздувает из мухи слона.
Экран показал время, и Том, залпом допив свой кофе, в спешке побежал одеваться, оставляя на полу мокрые следы. Эмма улыбнулась этому почти по-настоящему: даже раннее пробуждение не позволило ему позавтракать спокойно, душ снова отнял у него всё время.
В тот день Эмма впервые была благодарна за то, что женский автобус отправлялся позже. Она могла не спеша закончить с запеканкой и насладиться кофе, наблюдая за запрыгивающим в комбинезон мужем.
Когда Эмма вышла в коридор проводить его, Том был уже на полпути к автобусу. В этот раз он не стал дожидаться прощального поцелуя, но Эмму это ничуть не расстроило – этому она была даже рада. Была рада наконец-то остаться одна.
После того как дверь за Томом закрылась, Эмме понадобилась всего минута, чтобы принять судьбоносное решение. Еще один день она бы точно не вытерпела, и поэтому поклялась сделать задуманное сейчас или не сделать уже никогда,
Действовать нужно было быстро, чтобы случайно не передумать в процессе. Эмма схватила с прикроватной тумбочки книгу и побежала с ней на кухню, постоянно оглядываясь. Проверив на всякий случай, не прятался ли кто-то под столом, Эмма села на самый край стула и дрожащими руками открыла нужную страницу, ей на глаза попалась строчка: «Каждый человек имеет право на жизнь, свободу и личную неприкосновенность». Мысль была интересная – вот только заветного листка там не оказалось. Не было его и на других страницах. Эмма словно врезалась на бегу в прозрачную стену. В первую секунду она решила, что сошла с ума, заново пролистала всю книгу, начала даже вырывать страницы одну за одной и только потом вспомнила, что листок всё это время был спрятан под поясом её халата. Книга с глухим стуком выпала у неё из рук. В другой день она, возможно, и посмеялась бы над этим, но сейчас готова была упасть в обморок.
От листка пахло прошлым. Он был тёплым и, казалось, поглощал собой весь свет. Эмма смотрела на этот маленький грязно-жёлтый квадрат у себя в руках и не могла решиться развернуть его другой стороной. Сомнения, как всегда, пришли в самый неподходящий момент. А если она была не готова? Если на той стороне её ждало лишь разочарование? Если та сторона вообще была пустой? Драгоценное время утекало, а Эмма не могла сделать одно простейшее движение. Пальцы словно стали каменными. Она хотела сдаться, ей это было не под силу.
Сейчас. Эмма закрыла глаза и развернула листок. Дом после этого не рухнул и даже не пошатнулся. Это был добрый знак. Эмма медленно подняла веки и от разочарования чуть не выронила драгоценный кусок бумаги из рук: на обратной стороне оказалось всего лишь изображение каких-то людей: женщины, мужчины, половину лица которого скрывало чёрное пятно, и девочки между ними. Совсем маленькой девочки. В последний раз Эмма видела таких, когда ей самой было не больше восьми.
Неужели это и была великая тайна? Она преодолела всё это ради того, чтобы увидеть этих людей? Эмме хотелось разорвать эту бессмысленную бумажку на тысячу маленьких кусочков и пустить их по ветру, но здравый смысл её остановил. Не могло быть всё так просто.
Эмма подняла с пола книгу: та пребывала в плачевном состоянии, но горевать по этому поводу времени не было. Листок был аккуратно спрятан в прежнее место, а книга – возвращена на место. Эмму не покидало ощущение, будто её жестоко обманули. Ещё обиднее становилось от того, что обманули её собственные ожидания.
Она даже не посмотрела на себя в зеркало, надевая противогаз, не выругалась, когда съехал парик, и не заметила, как загорелся экран на стене. Эмма равнодушно взглянула на своё отражение уже полностью одетая и увидела красные цифры у себя за спиной: 8:15 – опять она выходила неприлично поздно.
Эмма выбежала к автобусу, в спешке забыв закрыть дверь на ключ: она намеревалась сесть рядом с Ребеккой и получить наконец желанные ответы, но Ребекка уже мило болтала с какой-то работницей, когда Эмма запрыгнула внутрь. Их взгляды встретились, но ничего, кроме наивной радости, в глазах соседки Эмма не разглядела.
Снова они проезжали те же одинаковые домики, те же фонарные столбы, снова звучала та же музыка, снова возникли из ниоткуда те же ряды деревьев с их нелепой таинственностью, и Эмма впервые за двадцать лет не задержала на них взгляд.
В знакомой зоне №359 уже кипела работа.
Выходя из автобуса, Эмма первым делом нашла в толпе мужа, но он был слишком поглощён работой и даже не посмотрел на неё в ответ. А ей всегда казалось, что люди могли чувствовать на себе взгляды любимых, что зрительный контакт был неотъемлемой частью древнего магического обряда, связывающего души смотрящих неразрывной нитью. Вывод напросился сам. «И он тоже меня не любит», – Эмма приняла эту мысль спокойно, как незначительный отрывок из кодекса, а не поворотный момент во всей её личной жизни.
Тележка, груз, грузовик, снова тележка… И яркое слепящее солнце, за которое Эмма так не любила сентябрь. Живот время от времени напоминал о себе урчанием, но она старалась не обращать на него внимания: у неё были проблемы посерьёзнее.
Эмма выполняла работу машинально, обходя лежащие в беспорядке грузы и натыкаясь порой на других рабочих. Ей повсюду мерещились лица тех людей с картинки, под каждым грузом она ожидала найти новую часть паззла. Ответ был скрыт совсем рядом.
Время от времени Эмма поглядывала на наблюдателей, но те её не замечали. Многие из них вообще стояли спиной к рабочей зоне, как будто их задачей было контролировать кого-то невидимого извне. Эмма была уверена, что никого там, снаружи, не было. Лучше бы помогли рабочим с грузами.
У Эммы был целый день, чтобы разгадать загадку, но даже сама суть этой загадки оставалась туманной. Кто эти люди и как получилось такое чёткое изображение? Почему этот листок был так важен и был ли он важен вообще? Она явно упускала что-то значительное, какой-то ключевой элемент, без которого картина никак не могла сложиться, без которого все её предположения рушились одно за другим.
Ребекка избегала Эмму весь день. Они почти не встречались возле грузовиков и рядом с грузами, а если вдруг и оказывались совсем близко, Ребекка сразу изменяла маршрут и отводила взгляд.
Эмма всё сильнее убеждалась в том, что она стала жертвой собственной изощрённой фантазии, которая, по неведомым причинам, напрочь отсутствовала у других рабочих. Никого Ребекка не избегала – она была обыкновенный работницей, которая просто выполняла свои обязанности. Она и понятия не имела ни о каком листке бумаги. Кота она, может, и увидела, но для неё это уже не имело значения, если вообще когда-то имело. А странное выражение в её глазах, которое так поразило Эмму в прошлый вечер, было лишь игрой света. Не было там никакого страха или тревоги. Всё это Эмма просто напридумывала себе со скуки.
Она искала поддержки в лицах коллег, но те лишь обтекали её непрерывным жёлтым потоком. Эмма, сама того не ожидая, стала крохотным никому не нужным осколком, отколовшимся от нерушимой скалы коллектива.
– Не привлекай к себе много внимания, – кто-то сжал её руку, вернув в реальный мир, – стоишь посреди дороги с пустой тележкой уже пять минут, – Эмма была счастлива наконец услышать этот голос.
И, хотя Ребекка, когда Эмма обернулась, уже шла к скоплению грузов в противоположной части рабочей зоны, её слова подействовали как успокоительное. Эмме было приятно осознавать, что Ребекке было не всё равно, что кого-то волновала её жизнь. Даже если этот кто-то оказался бы в итоге простым рабочим со странностями.
Эмма улыбнулась, и ей впервые стало противно чувствовать это выражение у себя на лице, чувствовать себя частью этой толпы. Сейчас, когда она была на пороге какого-то открытия, рутина была худшим из наказаний. Эмма попыталась выгнать все неподобающие мысли из своей головы, но сделать это было невозможно – неподобающих мыслей стало только больше. Она заставила себя приступить к работе и до обеда не проронила ни слова.
Обычно Эмма проводила свободное время вместе с Томом, но в этот раз нигде не могла его найти. Наверное, он затерялся в толпе мужчин или просто забыл о её существовании. Такое объяснение Эмму даже не удивляло. Суп, который ей налили в тот день, был таким же холодным, как и их с мужем отношения.
Когда она подходила за своей порцией, ей почему-то показалось, что наблюдатель пристально разглядывал её, хотя через маску определить это было невозможно. Наверное, это были проделки паранойи, которая не покидала её весь день.
Ребекку она тоже не нашла, и поэтому села обедать рядом с первой попавшейся группой женщин. Каждую из них Эмма видела до этого тысячу раз, но ни одно лицо не выглядело знакомым.
К счастью, за время перерыва никто с ней не заговорил, и со своим единственным заданием Эмма справилась: не привлекла ничьего внимания. За обедом вообще не произошло ничего интересного, только одна рабочая вдруг поднялась посреди разговора и сказала:
– Рабочий, помни о других рабочих.
Это была ещё одна заповедь из кодекса, и Эмма никак не могла понять, в чём состоял её смысл. Как они могли не помнить о тех, кого видели каждый день?
Ей было противно их общество, их улыбки, их пустые глаза, но она терпела. Терпела во имя высшей цели, о которой она не имела ни малейшего понятия. Она бы вылила этот мерзкий холодный суп прямо там, но не хотела свалиться от упадка сил в середине рабочего дня и силой вливала едва густую похлёбку себе в рот.
Эмма не могла дождаться окончания обеденного перерыва: за работой отвлечься от назойливых мыслей было куда проще.
Наконец, тележка снова была у неё в руках. Каждый новый груз был для Эммы лотерейным билетом: она по-прежнему ожидала найти хоть что-то ещё, но её ждало только разочарование: один и тот же равнодушный чёрный асфальт, который она к концу дня искренне ненавидела.
Неожиданно ей на глаза попался Том. Он шёл и улыбался. Улыбался непонятно чему и катил тележку. Эмме захотелось подойти к нему и спросить, о чём он думал. Сказать ему, что она его не любила, что и без него она могла найти компанию для обеда. Любым способом убрать эту мерзкую улыбку с его лица. Если бы не слова Ребекки, именно так она бы и поступила.
Куда бы она ни посмотрела, повсюду дружно вышагивали улыбающиеся люди. Со всех сторон её окружали улыбки, глупые и ненастоящие. «Улыбайся, рабочий». Ей хотелось закрыть глаза и оказаться где угодно, но не здесь. Не среди предметов, лежавших на земле, и предметов, улыбавшихся во весь рот.
Эмма опять стояла на одном месте слишком долго. Как легко было лишиться всего, так и не узнав ответ ни на один вопрос. И последним, что она бы увидела, были бы бесчисленные улыбки рабочих и тележки с грузами. От этой мысли её передёрнуло. Эмма бросила осторожный взгляд на наблюдателей, но тем по-прежнему не было до неё никакого дела. Никому не было до неё дела.
Её ладони вспотели, и она сняла резиновые перчатки, оставаться в которых стало невыносимо. Прохладный порыв ветра пробежался по её бледной коже, и ей захотелось, чтобы это ощущение никогда не проходило, однако у ветра, судя по всему, были и другие обязанности. Прикосновение голыми руками к очередному грузу вызвало странное и неприятное чувство. Эмма трогала что-то мягкое и рыхлое, что-то такое, что никогда не хотела бы трогать добровольно.
Почему никого из рабочих не волновало, чем именно они занимались каждый день? О чём молчали наблюдатели?
– Нужно переставать задавать столько вопросов, – прошептала Эмма, – я ведь могу никогда не найти ответов.
В этот момент мимо неё прошла Ребекка, но Эмма решила, что это было лишь совпадение. У Ребекки не могло быть ответов на все вопросы – ни у кого их не было.
Они впервые за день встретились глазами, и Эмма снова увидела в зрачках Ребекки ту неуловимую искру, которой не было в глазах их сослуживцев. Эмма заметила и едва различимое напряжение в уголках рта соседки: им обеим улыбки давались с трудом, хотя причины у каждой наверняка были разные. Эмма переборола желание заговорить с Ребеккой и молча продолжила путь, улыбаясь каждому встречному.
Рабочий день подходил к концу, низкое солнце медленно окрашивало весь мир в оранжевый цвет, отражаясь от зеркальных поверхностей редких зданий, встречавшихся в рабочей зоне. Эти здания не были похожи на дома, в которых жили рабочие. Высокие и узкие, они почти доставали до неба, и для Эммы, привыкшей видеть в своём районе одинаковые одноэтажные домики, оставалось тайной, кому могло понадобиться столько места.
Когда последний на сегодня грузовик уехал, Эмма облегчённо выдохнула, впервые радуясь окончанию рабочего дня. Несколько женщин, стоявших рядом с ней, посмотрели на неё, даже не пытаясь изобразить удивление. Этих людей жизнь Эммы совсем не волновала, но она всё равно испугалась, решив, что её радость была слишком заметной. От ответов её всё ещё отделяло непреодолимое болото. Она стояла на узкой тропинке, и любой её шаг мог стать последним. Эмме нужен был проводник на тот берег, и у неё на примете был только один кандидат.
Ребекка обладала уникальной способностью появляться рядом с Эммой как раз тогда, когда та о ней думала. И в тот момент соседка в свойственной ей манере возникла из ниоткуда в метре от Эммы, продолжая не обращать на неё внимания. Только теперь обе женщины понимали, что это была лишь мера осторожности.
В автобусе они, как и утром сидели порознь, и Эмму это раздражало. Столько времени пропадало зря, столько нового она могла узнать за эти сорок минут, от стольких беспокойных мыслей могла избавиться… Ребекка была слишком осторожна, и Эмме оставалось только выслушивать рассказы сидевшей рядом с ней женщины о здоровье её мужа.
Большая часть автобуса опустела, когда тот подъехал к дому Эммы. Ребекка вышла первой и, не сказав ни слова, повернула в сторону своего жилища. Она даже не попрощалась, как будто нарочно играла на нервах соседки.
Эмма стояла и смотрела ей вслед, стиснув зубы от обиды. Она могла бы крикнуть, остановить Ребекку, но риск был слишком велик. Может быть, это была проверка. Может, она должна была выдержать это давление и показать, чего она стоила. Почему-то ей самой приходилось искать оправдание каждому новому поступку Ребекки. Глаза Эммы намокли.
Прохладный ветер пригнал откуда-то стаю пожелтевших листьев, но в форме было тепло. Осень, наконец, выводила свои войска из тени.
Не было слышно ни звука, отчего стоять посреди улицы одной было ещё страшнее. Идеальный мир Эммы трещал по швам, и теперь темнота была уже не такой приятной: в ней могло скрываться что угодно.
Шторы в доме Ребекки были задвинуты, но, если это действительно была проверка, она наверняка нашла иной способ следить за соседкой из-за стен своего дома – Эмма решила не делать глупостей и использовать время до приезда мужа с умом: ещё раз внимательно рассмотреть реликвию, спрятанную между страниц книги на её прикроватной тумбочке.
Она вставила ключ в замочную скважину и только тогда осознала, что дверь весь день была не заперта. Эмма не придала этому значения, но, когда она зашла внутрь, ей сердце остановилось: её встречал только пустой коридор. Кота нигде не было видно. Она не могла вспомнить ни одного дня, когда он изменил бы своим привычкам и не вышел бы встречать её у порога.
Не было его ни в спальне, ни на кухне, ни в ванной – нигде. Уйти сам зверь не мог, потому что дверь была захлопнута, а значит… Значит, всё пропало. И Ребекка была не в силах ей помочь. Никто уже не мог ей помочь.
Кто-то вломился к ним в дом и забрал кота – самое дорогое, что у неё было. А скоро они должны были вернуться и за ней. Эмма не знала, кто и когда, но была уверена в этом. Не сегодня, так завтра. Свою судьбу она была готова принять, но кот… Ни в чём не повинному животному не суждено было ещё раз уснуть у неё в ногах, потереться о полы её халата серым лбом или случайно разбудить её тихим мурлыканьем.
Эмма заставила себя дойти до спальни, чтобы не упасть прямо в коридоре. Это был конец её жалкого существования. Глупо было полагать, что всё могло пройти так легко. Она не была готова к тому, что свалилось на неё в одночасье, и такой исход был вполне закономерен. Они – те безликие злодеи – начали с самого сильного удара, чтобы у неё не оставалось ложных надежд. Они знали, как сломить её одним ходом.
Эмма посмотрела в окно: шторы в доме Ребекки были по-прежнему задвинуты. Может, и она в тот день лишилась частички себя. Вдвоём было не так страшно встречать конец. Конец жизни, которая только успела начаться. Глаза Эммы наполнились слезами. Она научилась чувствовать, чтобы почувствовать боль.
Эмма села на кровать и вытерла слёзы. Нельзя было показывать, что они победили. Надо было встретить их с улыбкой. Она открыла книгу, чтобы провести отведённое ей время с пользой, и ахнула: листок по-прежнему лежал между страниц нетронутый, книгу, видимо, никто даже не брал в руки. Она осмотрелась: все вещи остались ровно там, где Эмма с Томом оставили их с утра. Хотя за эти тринадцать часов можно было успеть перевернуть их скромное обиталище вверх дном и вернуть всё на свои места минимум три раза. Но кто и зачем стал бы тратить время на это?
Эмма упала на кровать и закрыла глаза. Всё это не имело смысла, но она уже убедила себя, что кто-то вот-вот должен был вломиться в их дом по её душу. Может, она даже успела бы увидеть кота перед смертью. Почему-то она была уверена, что её преступления карались именно смертью. И никого не волновало, что она улыбалась, как порядочный рабочий, и чистила зубы каждый день.
Дверь открылась, а Эмма только сильнее зажмурилась. Вот он, конец. Теперь уже точно. Прятаться было бессмысленно. Решили долго её не мучить, и за это она была благодарна. Раздались шаги. Наверное, сначала они проверили в кухне, где она по-хорошему должна была быть в это время, а потом…
– А почему ужин ещё не на столе? – Эмма совсем забыла про существование Тома и вздохнула с облегчением. Впервые за долгое время она была рада его приходу.
Том заглянул в комнату, довольно улыбаясь, и никак не прокомментировал то обстоятельство, что Эмма лежала на кровати в рабочей форме, сжав руки в кулаки. Она не знала, имело ли смысл в её положении придумывать правдоподобное объяснение, но нужные слова сами пришли на ум:
– Я подумала, что ты теперь хочешь этим заниматься. С утра ты меня приятно удивил, – на самом деле её приятно удивило только то, что первым, что она увидела, был не его лысый затылок.
– А я уже успел забыть об этом, – Том выглядел растерянным, и его улыбка стала ещё более отталкивающей. – Не знаю, что на меня нашло.
Молчание становилось всё более неловким. Эмма не помнила, когда в последний раз они с мужем говорили о чём-то, кроме работы, а мысли Тома занимал только предстоявший ужин. Не хватало только стекавшей слюны, чтобы завершить его образ.
