Матвей Денисович Алешков
Взаперти
–Да – наконец-то Ричарда было хорошо слышно. – через 2 минуты Пентагон нанесёт ядерный удар по Москве.
Две минуты. Сто двадцать секунд. Казалось бы не так много, но когда ты понимаешь, что после этого ничего не будет, время будто перестаёт идти. За две минуты можно обзвонить всех родственников, признаться кому-то в любви, принять самое важное решение в своей жизни.
Я где-то слышал, чтобы узнать цену часа, спроси влюблённого, ждущего свою возлюбленную. Чтобы узнать цену минуты, спроси опоздавшего на поезд. Чтобы узнать цену секунды, спроси того, кто потерял близкого человека в автокатастрофе. Чтобы узнать цену одной тысячной секунды, спроси серебряного медалиста Олимпийских игр.
У меня никого не было, не по кому было тосковать, не с кем было мысленно прощаться. Поэтому я думал о времени. Эти мысли моментально пронеслись у меня в голове. Додсона я уже не слушал.
Я заметил, как Барни налетел на Мельникова и что есть мочи наносил по нему удары. Сцепившись, они кружились по всему модулю, задевая своими телами разные датчики и панели управления. Молодой парнишка по имени Ваня попытался их разнять и в то же мгновение отлетел в другую сторону, получив удар по лицу.
Прошло двадцать секунд.
Джонсон вывел меня из оцепенения.
–Может быть ещё есть шанс? – наивно спросил я его.
Какой шанс? Если Пентагон нанесёт удар, сразу же последует ответный, новость об этом уже разнеслась по всему Земному шару. У каждой страны есть свои противники, и конфликт между двумя крупнейшими государствами послужит для остальных поводом наконец-то продемонстрировать свою силу. Это начало конца.
Прошло ещё двадцать секунд.
–Знаешь чем мы отличаемся от тех важных шишек на Земле? – спросил у меня Джонсон.
–Чем же?
–Сейчас они все полезут в свои бункеры и будут дожидаться, когда все закончится, зарывшись под землю, а мы будем над ней наблюдать за концом света. Пошли.
Он потянул меня в «Купол», нашу смотровую площадку. Помню те дни, когда ещё никакой войны не было, я сидел и восхищался красотой нашего дома, смотрел на яркие огни с одной стороны планеты и на зелёные континенты с другой.
Можно сказать, что нам повезло, нас не коснуться те ужасы, которые будут происходить внизу, здесь на станции есть все, чтобы некоторое время поддерживать жизнь, но мы лишь отсрочим неизбежное. Рано или поздно и мы умрем, но мы умрем вдали от наших родных и близких, нам не выдастся возможности за это оставшееся время сделать все то, о чем мы мечтали всю жизнь.
Я думал о том, как множество людей разбивает витрины магазинов, пытаясь стащить дорогую технику, думал о том, как мать плачет, рассматривая фотографию сына, уехавшего в другой город, представлял себе, как какой-то предусмотрительный человек открывает дверь самодельного бункера, который он вырыл ещё давным-давно специального для такого случая.
Это было очень страшно, я как-будто прочувствовал всех людей, находящихся сейчас там. Но в тот же момент это прошло. Я увидел из иллюминатора Землю и перестал думать о чем-либо.
Мы сидели вдвоём с Джонсоном и ждали, заняв места в первом ряду. Отсюда как на ладони мы могли увидеть последние секунды жизни нашей планеты. Но пока ничего не происходило, все было по-прежнему.
Я сверил часы. Осталось чуть больше минуты.
Для нас уже не имело никакого значения из-за чего это случилось, не имело значения, кто принял такое решение, все равно уже было ничего не исправить.