Семейная кухня – Маша Трауб

Первая мысль после прочтения, что книга похожа на Абгарян. Деревни, старички, еда, трясущиеся бабушки над внуками. Но скажу сразу, Абгарян мне не близка. Совсем. Не понимаю я менталитет горных сел. А вот здесь мне было как-то «поближе».Первая мысль по обложкам изданий и мини-аннотации – это то, что будут истории Трауб с ее дочкой. А оказалось, что книги в основном о ее детстве, о ее нездоровой любви к еде. РПП у ребенка на лицо. Это так грустно. Но история даже не об этом, а о том, как по мнению старшего поколения главное в жизни, что бы не случилось, это накормить дитя. При смерти ты, хочешь здоровья ребенку или быть может отдать ребенка в спорт, нет, первым делом нужно накормить ребенка до отвала. Это информация записана на подкорке послевоенного голодного ребенка, который сейчас стал бабушкой или дедушкой. Их нельзя в этом обвинять, но и поощрять не выйдет.Я думала, что книга будет веселой. Начиналось все весьма забавно. Но потом посыпалось такое количество жутких историй, что волосы дыбом встают. То лилипутки, то мантышница, то пропавшая мать. Жуть.Не скажу, что мне понравилось. Нормально было. Продолжать знакомство с автором буду, а вот книгу советовать, наверно, никому не стану.

Это четвертая Машина книга, которую я прочитала. И, честно признаюсь, не ожидала я от нее такого окончания. Книга представляет собой, практически, сборник отдельных рассказов. Некоторые связаны между собой одними и теми же персонажами, некоторые – местом действия. А все эти истории объединяет одно – еда. Хотя она является не столько главной темой, а своеобразной подводкой к тому или иному рассказу. Основная часть историй связана с Машиной юностью и детством: воспоминания о бабушке и проживании с ней в осетинской деревне, с поездками в трудовые лагеря, очень много и тепло Маша пишет о своей маме. Потрясающая женщина! Очень колоритный персонаж! Читала истории и настроение менялось, как картинки в калейдоскопе: радость, грусть, хохот, а потом опять слезы на глаза. Но последняя треть книги меня просто поразила: Маша описывает время, когда они с мамой жили на Севере. И вот тут уже не до улыбок. Страшно, что это описание обыденной жизни людей. Не война, не революция, не какие-то природные катаклизмы – нет, простая жизнь обыкновенных людей, которые почему-то должны в ней именно выживать, постоянно думая о том, чем кормить детей. Но и это не самое ужасное… Истории этих людей. Особенно меня потрясла одна – Петра Ивановича и его дочерей. Яркие, талантливые, но имеющие тяжелое генетическое заболевание, в котором никто не виноват, но которое наложило отпечаток сначала на судьбу отца, а потом и его детей. Большей трагедии, чем ту, которую описала Маша и представить себе трудно. Честно, я уже сутки сама не своя – не отпускает.

Хоть и читала у Маши до этого грустные рассказы, но все равно не ожидала такого…

Вкусовые ощущения сильны так же, как первое чувство, первое горе, первая потеря или приобретение. Еда – это наше детство, молодость и старость. Любимые блюда как любимые люди – ты их помнишь всегда, пытаешься найти им замену, и не получается. Их нельзя заменить – рецепторы сразу реагируют на подмену, как и сердце. Еда – мощный индикатор чувств, прошлого, всей жизни.

Читаю себе, читаю, и вдруг в повествовании всплывают осетинские пироги. Да разве я могу забыть вкус этих пирогов – теплые, сытные и много-много зелени (в тех краях, что описаны в книге – я жила какое-то время). И сразу как картинки перед глазами – южная ночь – темная и сразу, холодный Терек и обжигающие пальцы пироги.

И чем больше я читала всю эту историю, тем параллельно где-то в подсознании всплывали любимые блюда и события, с которыми они были связаны, причем это происходило как-бы сам собой, произвольно.

Детство – мамины пирожки и плюшки, зима – поджаренные на костре посреди снега кусочки сала да на вишневых веточках, студенческие годы – пирожное «Наполеон» да с томатным соком, первое сложно сочиненное собственное блюдо ну с очень неудачным и предсказуемым финалом – да много разного и всякого. И ведь действительно – вкусовые ощущения остаются в памяти накрепко, они как вехи собственного пути, как ностальгия о прошедшем.