Маша Трауб
Нам выходить на следующей

Катя пришла на следующей неделе. Дверь открыл Владлен. В коридор выскочила Риммочка. Катя ее даже не узнала. В халатике, без платка, черные волосы рассыпаны по плечам. Катя отметила, что нервное истощение Риммочке шло – она побледнела, похудела и похорошела. На осунувшемся лице сверкали безумием глаза.

– Хуже? – шепотом спросила Катя Владлена.

Владлен устало махнул рукой.

Они сели работать, но работа не клеилась. Владлен два раза перечитывал один абзац, забывал, где остановился, был рассеян. Сюжетная линия Председателя тоже буксовала. Владлен никак не мог решить, как именно Председатель навредил советскому хозяйству.

Вдруг в комнату ворвалась Риммочка.

– Сейчас! Долго! Громко! Быстрее! – Она кричала и тащила Владлена в комнату. Катя побежала следом.

И тут она услышала. Хрысь-хрысь. Владлен тоже услышал и смотрел испуганно на Катю. Наверное, он решил, что тоже сошел с ума. Катя подошла к окну, открыла раму.

– Нет, не надо! – закричала Риммочка и вцепилась в мужа. Владлен попятился.

Катя высунулась в окно – пятый этаж, деревья под окном. Все нормально. И вдруг опять хрысь-хрысь. Риммочка вскрикнула. Катя подняла голову – звук шел сверху. Прямо над ее головой висели санки – большие, деревянные, с железными полозьями. Они раскачивались на ветру и скребли железом по бетону. Санки свешивались на длинной веревке с шестого этажа – видимо, соседи решили их вывесить, чтобы не мешались. Балконов же не было.

После истории с санками Риммочка уехала на дачу – приходить в себя, лечить нервы.

Кате она оставила свой новый поэтический цикл «Шорохи». Катя перепечатывала стихи в трех экземплярах и не могла не согласиться – стихи были хорошими, лучшими из всех, что написала Риммочка.

Роман Владлена тоже подходил к счастливому концу – Доярка увеличила надои молока и стала передовиком производства. В конце пятилетки, которую сдавали за четыре года, она должна была выйти замуж за Шофера.

Катя осталась на ночь у Владлена в тот день, когда Шофер женился на Доярке. Сельскую свадьбу играли шумно, Катя засиделась допоздна – у Владлена был приступ вдохновения. Все случилось на рабочем диванчике в кабинете. Владлен Синицын был ее первым мужчиной.

Утром она сразу поехала на работу. Писатель после трудовых и постельных подвигов спал. Она не стала его будить.

Еще неделю Катя ждала, что ее пошлют по знакомому адресу. Но на нее навалили другие заказы. Катя не знала, что думать, – Владлен заболел, переживает творческий кризис, что-то с Риммочкой… Хотя она была не настолько наивной, чтобы не понимать – дело в той ночи, а не в кризисе жанра. Догадка подтвердилась, когда Катя расписывалась в ведомости, получая зарплату. На бланке стояли фамилии машинисток, перечень выполненной работы с указанием имени автора и его адреса. Катя увидела на верхней строчке над своей фамилией адрес писателя. Работу выполнила ее коллега – грудастая хохотушка Лиля.

Катя получила деньги, достала из ящика шоколадку, которую принес кто-то из авторов, и подошла к Лиле.

– Лиль, как там Владлен Синицын? – спросила Катя и положила на стол шоколадку.

Лиля была болтлива.

– Нормально. Я корректорскую правку в его Доярку вносила. А что?

– Я этот роман набирала.

– Да, я знаю. Я бы тебя и по работе узнала. Просто он позвонил и попросил прислать другую машинистку. Я еще удивилась. От тебя еще никто не отказывался. У вас что-то случилось?

– Да нет, ничего.

– Ой, да не бери в голову. Ты же знаешь, их, писателей, не поймешь. Как дети, ей-богу. Хочу эту машинистку, нет, дайте другую…

– Да, ты права.

Катя вернулась с работы.

– Мамочка, я дома. Сейчас ужин приготовлю! – крикнула она из прихожей.

– Катя, иди сюда, – откликнулась Алла Сергеевна.

– Что, тебе плохо? – Катя вмиг забыла про писателя. Мать лежала на кровати. – Мама, сейчас «Скорую» вызовем. Почему ты мне не позвонила? Я бы с работы отпросилась.

– Катя, послушай меня. Похорони меня в Орджоникидзе. Рядом с Асланом. Пообещай мне. Я знаю, это сложно, но пусть Регина тебе поможет.

– Мама, ну что ты такое говоришь? Перестань. Сейчас врача вызову, он тебе укол сделает, сразу легче станет.

– Нет, Катенька, не станет. Уже не станет.

Алла Сергеевна умерла рано утром. Катя всю ночь просидела у ее постели, а часа в четыре утра задремала. Очнулась как от толчка. Мать не дышала. А Катя вдруг вспомнила. Как она сидела вот так же ночью и качала Коленьку. Задремала буквально на секунду, а Коленька дышать перестал. Детский кошмар повторился.

Потом все было как во сне. Катя звонила Регине, плакала, передавала просьбу Аллы Сергеевны. Регина тоже плакала, обещала все устроить.

Так Катя опять оказалась в Орджоникидзе. Опять была толпа из незнакомых лиц – Регининых родственников. Катя выхватила только одно – Регинино. Она действительно все устроила. Все на себя взяла – и поминки, и похороны.

Катя шла, куда вели, сидела там, куда сажали. У нее с собой даже платья черного не было. Регина дала ей свою юбку, шаль черную, повязку на голову по осетинской традиции повязала.

Людей было не много. Да и тех, кто был, Катя не знала. Слова говорили по-осетински, Катя не понимала. Она стояла и смотрела не на свежий холмик, заваленный цветами, а на могилу рядом – с общей мраморной плитой. Два портрета, фамилия и имена – Аслан и Лиана.

Лиана? Кто такая Лиана? Катя вглядывалась в лицо женщины, высеченное в камне. Не узнавала – молодая осетинка. Была смутная догадка, которую Катя отогнала, – жена дяди Аслана, мать Нины. Та женщина из ее детства, которая травки заваривала и напугала ее гаданием на кофейной гуще. Но совсем не похожа.

Вечером были столы, люди. Регина бегала с тарелками.

– Я пойду пройдусь, – сказала Катя подруге.

– Куда ты? Заблудишься. Давай я с тобой?

– Нет, я одна хочу. Я помню.

Катя, когда собирала документы Аллы Сергеевны, нашла в бумагах матери смятую бумажку с адресом. На бумажке было написано – Аслан.

Катя вышла на улицу. Дошла до автобусной остановки. Села. Ехала, вглядываясь в дома, дворы, улицы, пытаясь узнать. Ничего знакомого. Спросила у водителя, где выходить. Тот резко затормозил и открыл переднюю дверь: «Сейчас». Остановку проехали. «Иди прямо, вон туда», – сказал водитель.

Катя пошла. Дом она узнала сразу. Поднялась на этаж, постучала в знакомую дверь. Дверь открыла маленькая девочка.

– Здравствуй, а Нина здесь живет? – спросила Катя девочку.

Малышка улыбалась и молчала.

В коридор вышла женщина. Нина.

– Нина, здравствуй, ты меня помнишь? Я – Катя, дочь Аллы Сергеевны.

– Узнала, узнала, проходи.

Катя вошла. Нина стояла и рассматривала Катю. Сказала что-то дочке по-осетински. Девочка убежала в комнату.

Они сидели на кухне. Нина варила кофе. Катя не знала, с чего начать разговор.

– Это твоя дочка? – спросила она.

– Да.

– А как зовут?

– Лиана, в честь мамы.

– Красивая девочка. И имя красивое. Я ведь даже не знала, как твою маму зовут.

Они опять помолчали.

– Мама умерла. Я приехала сюда – похоронить. Она так хотела. Чтобы быть рядом с дядей Асланом, – сказала наконец Катя.

– Я знаю. Мне сказали.

– А твоя мама давно умерла?

– Через два месяца после отца. Не смогла она без него. Все повторяла – побыстрее бы отмучиться…

– А ты как?

– Нормально.

– А муж где?

– На работе. У него дежурство сегодня. Он хирург. Как отец.

– Нина, скажи, ты не против? Ну, что Алла Сергеевна там, рядом… Что могилы их рядом? – Катя разглядывала цветок на клеенчатой скатерти. Боялась посмотреть на Нину.

– Судьба такая. Не чужие ведь.

– А ты знала? Что я дочь дяди Аслана?

– Всегда знала. Мне мама сказала. Да все знали.

– Мне мама тоже сказала. Но я маленькая была. Не поняла ничего.

– Алла Сергеевна хорошая женщина была.

– И твоя мама Лиана тоже. Я помню ее травки. Только предсказание не помню. Помню, что плохое. А ты не помнишь, что она мне тогда сказала?

– Не помню, – ответила Нина. Но Катя почувствовала, что Нина помнит, только говорить не хочет.

– Ты когда назад? – спросила Нина.

– Завтра.

– Хорошо.

– Ты звони. Приезжай к нам, ко мне, в Москву.

– Хорошо. Спасибо.

Катя знала, что Нина не позвонит и не приедет.

– Ладно, я пойду.

Из комнаты выбежала девочка – проводить гостью. Катя погладила ее по голове.

– До свидания, Нина. До свидания, Лиана.

– До свидания.

Катя долго стояла на автобусной остановке. Теперь она осталась одна. Совсем одна. Нина, конечно, родственница. Но у нее своя жизнь, и Катя ей не нужна. Подошел автобус. Катя была единственным пассажиром. Водитель спросил: «Куда?» – она показала бумажку с адресом. Водитель кивнул и домчал ее до нужной остановки, не останавливаясь по дороге.

Регина ее ждала на улице, ходила вокруг остановки и смотрела на дорогу.

– Я уже не знала, где тебя искать. – Регина сердилась.

– Автобус ждала.

– Ты куда ездила?

– К Нине, дочери дяди Аслана. Она моя сводная сестра.

– Да знаю я.

– Откуда?

– У нее муж – врач. Хирург. Руки – золотые. К нему со всей республики приезжают. Ладно, пошли в дом. Уже все ушли.

Регина взяла подругу под руку и повела в дом. Катя подумала, что слишком долго не видела Регину. Знала, что подруга вышла замуж – за Володю, русского парня, что Регина особо подчеркивала, сына родила – Сашу. Регина сообщала новости срочными телеграммами. На свадьбу звала, на крестины. Но Катя так и не выбралась – маму не могла оставить.

– Кстати, а где Володя и Саша?

– Дома, тебя ждут. Сашка спит уже, наверное.

Катя видела Володю на вокзале. Высокий, худющий парень. Они с Региной очень смешно смотрелись рядом – она, маленькая, кругленькая, доставала ему до подмышки. Сашка родился длинный, в отца. Регина считала его самым красивым младенцем на свете.

Катя сидела, пила чай, Регина с Володей переругивались из-за того, кто завтра поведет Сашку в садик.

Катя вдруг зажала рукой рот и побежала в ванную – ее вырвало. Она умылась. Посмотрела в зеркало. Ее целый день тошнило. И вчера, и позавчера. Катя думала, что на нервной почве и от усталости.

Она вышла из ванной. Володя ушел спать. Регина домывала посуду.

– Ты чего? – спросила Регина.

– Не знаю. Перенервничала, наверное. Устала.

– Ну-ну. А грудь появилась тоже от усталости?

– Что ты имеешь в виду?

– А то и имею. – Регина встряхнула мокрой рукой и поправила лифчик.

– Брось ты. Грудь как грудь.

– А ты посчитай, посчитай.

– Регина, тебе бы в милиции работать.

– А я и работаю. В детской комнате. Представляешь? Я тебе разве не говорила? На пенсию майором выйду. Да и с детьми я общаться умею. Они у меня шелковые ходят.

– Молодец.

– А ты все стучишь?

– Стучу.

– Может, и ребеночка успела настучать?

– Регина, не говори ерунды.

– Ну, не хочешь рассказывать, не надо.

Утром Катя стояла на вокзале. Рыдающего Сашку Володя отвел в садик и вернулся помочь с вещами. Регина собрала Кате здоровенную плетеную корзину – персики, груши, банки.

– Регина, у нас до сих пор те корзины стоят, а ты мне еще одну впихиваешь. Как я ее дотащу? И кто это все есть будет?

– Бери-бери, на такси доедешь. Еще меня вспоминать будешь, – ворчала Регина. – Я тебе там банку с огурчиками малосольными положила, на всякий случай.

– Регина, ты опять за свое? Спасибо. Приезжайте.

Катя стояла в вагоне и махала рукой. Регина на своих коротеньких ножках семенила за вагоном. Володя шагал рядом.

Катя вошла в их с мамой квартиру на Пятницкой. Села на мамину кровать. На столике еще стояли пузырьки с лекарствами, лежали очки. Катя так и не смогла все это убрать. Потом.

Катя ходила на работу. Она уже не сомневалась – беременная. Пока было не видно. Отправила Регине телеграмму – «Огурцы пригодились». Регина позвонила и долго кричала в трубку:

– Кто отец? Он что, женат? Он знает?

– Женат, не знает, – устало отвечала Катя.

– Подай в суд, пусть алименты платит.

– Не буду.

– Дура ты. Ой, у меня Сашка скандалит, – сказала Регина и бросила трубку.

На работе, конечно, пошли разговоры. Но Катя на них старалась не обращать внимания. Лиля все не унималась:

– А папаша, случайно, не Владлен Синицын?

– С чего ты взяла?

– Да он про тебя все спрашивал.

– А что спрашивал?

– Да так, как у тебя дела, как ты поживаешь? Привет передавал.

– Ну спасибо. А ты за ним закреплена?

– Да, он новый роман пишет. «Колхозница и рабочий».

– И как?

– Я не вникаю. Печатаю и забываю.

– А как его жена, Риммочка?

– Ты знаешь, говорят, она с ума сошла. Вроде в пансионате. Но на самом деле в больнице. Шизофрения у нее. Или паранойя. Или и то и другое.

– Бедная.

– Пить надо меньше.

– А ты два раза в неделю к нему приезжаешь?

– Да, по вторникам и четвергам.

Начальница вошла в Катино положение и давала ей надомную работу. Катя приезжала, забирала рукописи, печатала дома. Привозила готовое. Времени было предостаточно. Она все-таки решила съездить к Владлену – поставить в известность. Сначала не хотела. А узнав от Лили, что Риммочки нет в Москве, решилась.

Визит наметила на среду, чтобы с Лилей не столкнуться. Катя надела свое самое просторное платье, заехала в издательство, забрала рукописи и поехала к Владлену. Позвонила в дверь. Тишина. Катя еще раз нажала кнопку звонка. Подержала. Она уже собиралась уходить, когда дверь открылась.

– Ой, Катя, почему ты без предупреждения? – Владлен был растрепан и не одет, как будто только что встал с постели.

– Здравствуйте, можно мне войти? – спросила Катя. Она уже знала, чем закончится разговор.

– Прости, у меня не убрано. – Владлен стоял в проеме двери.

Катя не удержалась и улыбнулась.

– Владик, кто там? – раздался голос из глубины квартиры. Не Риммочкин.

– Машинистка, пришла рукопись забрать! – крикнул Владлен. – Ты ведь за рукописью? Лиля что-то забыла?

Владлен говорил, опустив голову. Смотрел на Катин живот. Не выше.

– Нет, Лиля ничего не забыла. Я пришла сказать, что жду ребенка, – выдавила Катя.

– Что ж, поздравляю. С меня подарок. Ты замечательная машинистка. Между нами, Лиля тебе и в подметки не годится.

– Спасибо.

– Ладно, рад был повидаться.

– Владик, ты скоро? – спросил голос из комнаты.

– Иду! – крикнул Владлен. – Мне пора. Извини. Еще раз поздравляю.

– Спасибо.

Владлен захлопнул дверь.

Катя родила на пороге издательства. Так потом шутили коллеги. Она приехала забирать рукопись, и вдруг начались схватки. Хорошо, что в отделе оказалась Лиля.

– Катя, сиди тихо. Сейчас «скорую» вызову.

– Не надо, еще рано. Восемь месяцев.

Лиля вызвала «скорую», поехала с Катей в роддом. Лиля волновалась больше Кати. Их посадили в коридоре, сказали, что будут оформлять. Лиля подскочила, побежала по коридору, ворвалась в какой-то кабинет, заорала:

– Да она родит сейчас в коридоре! Да вы знаете, где мы работаем? Я вам такое устрою! – кричала она.

Катя стараниями Лили родила через два часа. Экстренные роды. Лиля все это время была в больнице. Катя была рада, что не одна. Одна бы она точно родила в коридоре. Лиля успела сбегать позвонить из автомата на работу. Девочки-машинистки собрали деньги.

– Кто родился? – Лиля хватала за руку медсестер.

– Девочка. 48 сантиметров, 2500. Недоношенная.

Лиля порылась в Катиной сумке, которую так и держала в руках, достала ключи от ее квартиры и поехала убирать, мыть…

Катю из роддома встречал весь отдел. Даже начальница пришла. Они усадили Катю в издательскую машину – специально выбили ради такого случая – и повезли домой.

Дома у стены стояла новая кроватка. На столе были стопочками разложены пеленки, распашонки, чепчики. Все переглаженное. Девочки суетились, издательский водитель Гена открывал шампанское.

– Как назовешь, Катя?

– Аллой, в честь мамы.

Девочки разошлись, а Катя стояла и плакала. Аллочка была маленькой. Очень маленькой.

У Кати от страха опускались руки. К тому же врач в роддоме сказала, что девочку надо выхаживать. В тепле. А на дворе сентябрь. Промозглый московский сентябрь. И грудью кормить. А молока мало.

Катя плакала и спрашивала у мамы, что делать. Но мамы не было, никого не было. Через месяц Катя не выдержала – взяла телефонную трубку и набрала один из номеров, который знала наизусть.

– Регина, что мне делать? – спросила она подругу. Где-то далеко кричал Сашка, скандалил Володя.

– Приезжай. Бери билет и приезжай. Разберемся, – сказала Регина.

Катя позвонила Лиле:

– Лилечка, помоги. Мне нужен билет до Орджоникидзе. Как можно скорее.

– Ладно, попробую достать. Но не обещаю, – сказала Лиля.

Но Катя успокоилась. Лиля достанет все, что угодно. С ее-то природной напористостью и болтливостью.

Катя приехала в Орджоникидзе. Ее встречали Регина с Володей. Регина была мрачная из-за своих дел и в то же время радостная – из-за дел, которые натворила подруга. Володя молчал всю дорогу.

Они ехали в машине. Свернули в другую сторону. Катя, прижимая дочку к груди, спросила:

– Регин, куда мы едем?

– В нашу новую квартиру.

– А что со старой?

– Ой, давай потом поговорим.

Новая квартира оказалась крошечной двушкой. Катя узнала район. Здесь, буквально через два дома, жила Нина.

– А почему вы переехали? – спросила Катя.

– Пришлось. Брат женился.

Катя знала, что у Регины бесчисленное количество братьев – родных, двоюродных, троюродных. Наверное, один из братьев женился, и им пришлось разменяться.

– Вы разменялись? – спросила Катя.

– Нет, я сама ушла. Не могу жить с ними под одной крышей. Папа нам эту квартиру купил.

– Понятно.

Регинин папа уже перестал быть большим начальником, но сохранил связи и репутацию. Володю – Регининого мужа – он не признавал, и отношения с родственниками у Регины были натянутыми. Володя был инженером, но в душе – художником. Отец Регины хмыкал – не дело, чтобы мужик, хоть и русский, фигней занимался. Володя рисовал и вязал. На работу, конечно, ходил, но инициативы не проявлял. Все попытки тестя продвинуть зятя по службе рушились. Володе это было не нужно. А нужен лист бумаги, карандаш, пряжа и спицы. Володя рисовал женщину – с длинными ногами, широкими плечами. Потом он ее одевал – в струящиеся платья, короткие юбки, блузки-балахоны. Его рисунки валялись везде – на шкафах, на полу… Регина их собирала, комкала и выбрасывала. На их месте появлялись новые. Володя умел делать из ниток все, что угодно. Плел макраме – под цветочные горшки, салфетки крючком вязал, на спицах вывязывал сложные узоры. Володя мог сидеть, смотреть телевизор, а его руки жить отдельной жизнью – перекладывать нить, считать петли…

Катю с маленькой Аллой поселили в одной комнате, Регина с Володей и Сашкой устроились в другой. То, что от Регины никакого толку и помощи в смысле ребенка не будет, Катя поняла на второй день.

– Я не знаю, как с девочками обращаться. Сашка другой был, – сказала Регина и убежала в свою детскую комнату милиции. С трудными подростками ей было проще, чем с младенцем. А Володя помогал – купал, пеленал, не хуже профессиональной медсестры. Он и с Сашкой возился, разве что грудью не кормил.

Дня через три Катя оставила Аллу на Володю и пошла по знакомой дороге. К Нине. Позвонила в дверь. Дверь открыл мужчина. Катя, как его увидела, сразу подумала, что он очень устал.

– Здравствуйте, – поздоровалась Катя, – а Нина дома?

– Дома, проходите, – сказал мужчина. – Нина, – позвал он.

Нина вышла из комнаты.

– Здравствуй, это опять я, – поздоровалась Катя со сводной сестрой.

Нина провела ее на кухню. Поставила на плиту кофе.

– Ты даже не удивилась, – сказала Катя.

– Я знала, что ты приедешь, – ответила Нина.

– Я дочку родила. Алушу. В честь Аллы Сергеевны.

Она слабенькая. Восьмимесячная. Мужа нет. Ей тепло нужно и молоко. А у меня мало. – Катя неожиданно для себя выложила сразу все. И заплакала.

– Алик, – крикнула Нина, – иди сюда!

Алик зашел на кухню. Из-за его спины выглядывала девочка – уже не ребенок, но еще не подросток.

– А ты Лиана? – обрадовалась Катя.

– Да, – ответила девочка. – А почему вы плачете?

– Алик, это Катя, дочь Аллы Сергеевны. У нее дочка восьмимесячная, слабенькая. Посмотришь?

– Посмотрю. Приходите завтра в больницу, – ответил Алик.

– Лиана так выросла, совсем большая стала, – сказала Катя.

– Дети быстро растут. Особенно чужие. Ты с кем живешь?

– С Региной.

– Вот тебе травы, пусть заварит, или сама завари и пей. Молоко прибудет.

– Спасибо.

– И к Алику сходи. Он хороший врач. Как папа. Он ее вытащит.

Катя заплакала. Она долго плакала. Лиана села рядом и гладила ее по голове. Пришел Алик:

– Хочешь, пойдем сейчас посмотрим?

– Нет, все в порядке. Я завтра приду. Просто я очень боюсь.

– Не надо бояться. И плакать не надо. Нельзя.

– Не буду.

* * *

Катя, Володя, Алик и Нина вытащили, выцарапали маленькую Аллу. Володя пеленал, укачивал. Алик смотрел, назначал лекарства. Нина заваривала травы, договорилась насчет грудного молока. Брала у женщины – три рубля бутылочка. Даже Сашка помогал – тряс погремушкой. Только Регина ходила недовольная. Она вроде как оказалась лишней в этом круговороте вокруг ребенка.

Когда Алуше исполнилось восемь месяцев, Катя вернулась в Москву. Пришла в поликлинику – показаться. Доктор всплеснула руками:

– Совсем другая девочка, как вам это удалось? Я уж и не думала. Замечательный, здоровый ребенок.

– Да, я знаю.

Катя работала. Стала начальницей отдела машбюро в издательстве – теперь к ней обращались по имени-отчеству, Екатерина Андреевна. Аллу отдала в ясли. Потом на пятидневку в сад. Ясли и сад были хорошими – для детей членов Союза писателей. Владлен Синицын пристроил. Екатерина Андреевна передала просьбу через Лилю. Сама не стала звонить. Тот не отказал. Отделался малой кровью. Алла росла спокойным социализированным ребенком.

Екатерина Андреевна давно встала в очередь на квартиру – не могла она жить на Пятницкой. В квартире, где мама умерла. Сердце начинало ныть, как только за порог переступала. Екатерина Андреевна очень хотела переехать. Подальше. На окраину. Где зелени много.

Квартиру им дали от издательства, когда Алле пять лет было. В Чертаново. Самая окраина, дальше ехать некуда. Зато двухкомнатную. И комнаты большие. Их дом в округе назывался «Китайская стена», «Китайка» – потому что был длинный, с аркой посередине. Китайка совершенно не вписывалась в пейзаж. Вокруг стояли серые девятиэтажки, а Китайка была облупленно-голубая. Новая, а уже облупленная. Собственно, с этого времени Алла и помнила себя. У нее была поздняя детская память.

Тетю Лилю – мамину коллегу по работе Алла хорошо помнила. Она знала, что тетя Лиля помогла ей родиться. Мама ей рассказывала, как тетя Лиля ее в роддом отвезла, как деньги собирала на детские вещи. Они после этого и сблизились. К тому же Лиля знала, что отец Аллы – Владлен Синицын. Догадалась. Тетя Лиля считала Аллу своей «крестницей» и часто приезжала к ним в гости. И с переездом на новую квартиру помогала.

Лиля вышла замуж. Удачно. По большой любви. За Димочку – юриста из Роспосылторга. Лиля там подрабатывала машинисткой на полставки. Лиля говорила, что с таким мужем не пропадет – Димочка был евреем.

Только со свекровью – Диной Матвеевной – у Лили отношения не сложились. Лиля Дину Матвеевну не любила и побаивалась.

– Как зыркнет на меня! – рассказывала Лиля Екатерине Андреевне. – Не знаю, что она там себе думает. И молчит. Лучше б сказала все как есть. Что ей нравится, что не нравится. А то молчит и смотрит. Ну ничего, внуки появятся – успокоится.

– Чем ты недовольна? Она же согласилась квартиру разменять. Как ты и хотела. – Екатерина Андреевна всегда была за справедливость.

Лиля действительно захотела разменять квартиру Димочки. И разменяла. Им досталась однушка, Дине Матвеевне – двушка. Лиля все равно была недовольна, хотя сама однокомнатную и выбрала.

– Почему ей двушка? – доставала она Димочку.

– Лиля, перестань. Ты хоть метры жилые посчитай. Там от двушки – одно название. И комната – проходная. С дверью на кухню. Тебе же там не понравилось.

Но у Лили все равно осталось чувство, что эти евреи – Димочка и Дина Матвеевна – ее обманули.

Димочка был не намного младше Екатерины Андреевны. Года на четыре. Но Екатерина Андреевна его всегда воспринимала как милого юношу. Поэтому и называла – Димочка. Выглядел Димочка тоже как милый юноша – вечный джинсовый костюм, растянутые свитера.

Димочка во время их переезда помогал вещи перетаскивать и лифт держал. Хотя лучше бы не брался. У него от усердия все валилось из рук – развалился, например, старый журнальный столик, который еще Алла Сергеевна покупала. Столик был круглый, на трех ножках. Так у стола, как только до него Димочка дотронулся, все три ножки сразу отвалились, и тяжелый круг покатился по асфальту. Когда Димочка диван в комнату заносил, палец умудрился прищемить и диван бросил – себе на ногу.

– Дима, отойди, Катя, давай сами. – Лиля отодвинула мужа и взялась за угол дивана. Они затащили диван, подпихнули под шкаф картофельные дольки, чтобы скользил, и задвинули его в угол. Димочка потирал отбитую ногу и руководил.

Алла любила и тетю Лилю, и Димочку. Она тоже его так называла. Димочка всегда приносил «сюрприз» – конфету «Театральная». Это была их игра.

– В какой руке? – спрашивал он Аллу.

– В правой! – вскрикивала Алла.

Димочка показывал пустую руку.

– В левой. – Алла начинала подпрыгивать от нетерпения на месте.

Димочка опять показывал пустую ладонь. А потом доставал конфетку – из-за уха, из носа, из живота. Алла хохотала. Димочка тоже.

Однажды он пришел с огромной коробкой – проигрывателем и стопкой детских пластинок. Водрузил агрегат в Аллиной комнате и показал ей, как ставить иглу на пластинку.

– Пусть слушает. Пусть много слушает, – сказал он Екатерине Андреевне. – Это развивает воображение и творческие способности.

С тех пор Димочка вместо конфеты приносил новую пластинку. Алла хлопала в ладоши.

– Димочка, послушай со мной, – просила Алла.

– Пошли, – серьезно отвечал Димочка.

Вместо прежней игры у них появился ритуал – новую пластинку они слушали вместе. Димочка садился на пол, рядом устраивалась Алла. Димочка всегда смотрел на вертящийся блин пластинки. А Алла смотрела на иглу – она легонько подпрыгивала и шуршала. Когда на игле скапливалась пыль, пластинка заедала на одном месте. Алла смеялась. Она даже специально ждала, когда пластинка заест. А Димочка снимал иглу, протирал специальной тряпочкой пластинку, сдувал пылинки и ставил на том же месте.

Димочка приносил пластинки не только для Аллы, но и для Екатерины Андреевны. Однажды принес пластинку Окуджавы. Поставил и попросил ножницы. Екатерина Андреевна принесла. Димочка аккуратно вырезал из картонного футлярчика для пластинки портрет Окуджавы и прикрепил на стену кнопками. Рядом Екатерина Андреевна по собственной инициативе повесила такой же вырезанный портрет Юрия Антонова. Но пришел Димочка и портрет снял. Еще и рассердился. А Окуджава долго висел на стене.

Екатерина Андреевна иногда просила Лилю и Димочку посидеть с Аллой. Когда задерживалась на работе.

Алла ждала, когда выпадет такой день. Тогда тетя Лиля и Димочка оставались у них на ночь. Можно было не ложиться вовремя и не чистить зубы. Алла могла заснуть в большой комнате на диване, под боком у тети Лили, или на кухне – на коленях у Димочки. Утром тетя Лиля жарила гренки с сыром. По особому рецепту – внизу хлеб был поджаренный, а сверху сыр расплывался. Алла обожала эти гренки, но Екатерина Андреевна такие жарить не умела – у нее либо низ сгорал, либо сыр не плавился. Лиля приучила Аллу к гренкам – с медом, с вареньем. Самый любимый ее завтрак.

У Лили с Димочкой детей не было. Не получалось. Лиля сначала переживала, а потом плюнула – значит, не судьба, и загуляла. Димочка знал о бесконечных и скоротечных романах жены и страдал. Между окончанием одного романа и началом следующего Лиля приезжала к Кате – посплетничать. Они запирались на кухне и разговаривали. Екатерина Андреевна понимала, почему Лиля пустилась во все тяжкие, – не от большой радости, но не одобряла такое поведение. Алла ревновала тетю Лилю к матери и сердилась. Потому что тетя Лиля с Димочкой теперь приезжали к ним в гости по отдельности и больше не оставались на ночь. Тетя Лиля не жарила гренки, Димочка забывал про пластинки.

– Лиля, ну пожалей ты Димочку. Нельзя же так. Он же мучается, – убеждала Екатерина Андреевна подругу.

– А пусть не мучается. Пусть уходит, я его не держу.

– Он же тебя любит. А ты этого не ценишь.

– Ну и пусть любит на здоровье. Или тоже загуляет. Мне все равно. Хоть с тобой.

– Лиля, не говори глупости. Тоже еще выдумала.

– А что? Он к тебе неравнодушен.

– Замолчи, Лиля. Димочка – порядочный человек. Держалась бы ты за него. А то останешься как я, одна. Думаешь, лучше?

– У тебя Алка есть. Что тебе еще надо?

Екатерина Андреевна так и не смогла признаться подруге. Димочка, может, и порядочный человек, да вот она – Катя – не очень. Было у них с Димочкой. Один раз. Засиделись на кухне, вина много выпили. Димочка говорил, как любит Лилю. Екатерина Андреевна прижала его к груди и гладила по голове – жалела. А Димочка на близость женской груди среагировал адекватно.

Они про этот вечер потом не вспоминали. Как будто ничего и не было.

Неизвестно, чем бы закончилась семейная жизнь Димочки и Лили, если бы Лиля вдруг не забеременела. От кого – не говорила, но явно не от Димочки. Приехала к Екатерине Андреевне, заплаканная. Глаза вытаращенные, испуганные. Она так долго мечтала о ребенке, а теперь не знала, что с ним делать.

– Что делать? – спросила Лиля Екатерину Андреевну.

– Рожать.

– А Дима?

– А Дима отцом будет.

– Он согласится? Не его же ребенок.

– Поговори с ним.

Разговор состоялся в большой комнате в доме Екатерины Андреевны. Лиля с Димочкой сидели на диване, держались за руки и плакали. Лиля понимала, что Дима не из-за нее плачет, а из-за себя. Кто-то другой смог сделать Лилю счастливой, а он не смог. Но Екатерина Андреевна оказалась права – Димочка не раздумывая согласился записать ребенка на себя.

Лиля родила мальчика. Чернявенького. Маратиком назвали. Алла с мамой и Димочкой поехали в роддом – встречать тетю Лилю с малышом. Димочка курил и чувствовал себя лишним. Алла держала цветы. Екатерина Андреевна – чемодан с Аллиными детскими вещичками – пеленками, распашонками. Дина Матвеевна ехать встречать чужого внука отказалась.

Лилю как подменили – она превратилась в дерганую истеричку. На Маратике свет для нее сошелся клином. Маратик рос болезненным и избалованным.

Алла его терпеть не могла. И тетю Лилю тоже разлюбила – из-за Маратика. Они опять к ним в гости зачастили. Лиля сдавала Алле Маратика и шла на кухню – жаловаться Екатерине Андреевне на Димочку.

Димочка хотел полюбить ребенка, но так и не смог. Начал попивать, втихаря. Лиля не замечала – не до того было, а Екатерина Андреевна сразу поняла.

– Он к нему даже не подходит! – кричала на кухне Лилечка. – С твоей Алкой вон как возился, а этого даже на руки не берет.