Маша Трауб
Дневник мамы первоклассника
Первая четверть
28 августа
Первое родительское собрание
Позвонили два дня назад.
– Алле?
– Это квартира Т.?..
– Да.
– Это родительница. Собрание в школе в четыре. Явка обязательна.
Пришла на десять минут раньше, но в классе уже сидели мамы и один папа.
Первую парту – напротив учительского стола – заняли две женщины, судя по всему, подруги. Обе лихорадочно писали в блокнотах. Было понятно, что именно они станут активистками еще не созданного родительского комитета. Следующую парту у окна заняла мама в очках. Строгая, костюмная, с туго натянутой спиной. Она выключила мобильный телефон, выложила на парту тетрадку, ручку, подровняла, чтобы они располагались строго перпендикулярно, сложила руки лесенкой и стала смотреть на доску. На доске ничего интересного не было. И неинтересного тоже не было. Но женщина не отрывала взгляда от пустой доски.
Единственный мужчина сидел на задней парте. Я села в середине и чувствовала себя некомфортно. Я-то всегда сидела на галерке – с хулиганами и двоечниками. И даже не мечтала, что меня когда-нибудь пересадят хотя бы в середину. У нас эти места занимали «вставшие на путь исправления» обитатели задних парт. Я крутилась, никак не могла усесться, роняла ручку, телефон, на всякий случай улыбалась родительницам с первой парты, оглядывалась на мужчину. Но ради сына, Василия, решила терпеть. А вдруг решат, что он – сын двоечницы и хулиганки?
Пока все собирались, наша первая учительница – Светлана Александровна – ковыляла по классу. Она сломала ногу перед самым началом учебного года. Самое обидное, что сломала на пороге родной школы, на лестнице. К гипсу была приделана квадратная дощечка – для опоры. Как у японских гейш на вьетнамках. Я сидела и думала – странно, что никто не изобрел удобную дощечку для гипса. А еще о том, что в жизни все повторяется. И первая учительница, и родительская паника, и даже гипс.
Только вчера муж рассказывал, что у его первой учительницы была сломана рука – она ходила с такой страшной треугольной распоркой. Ее боялись все ученики. А некоторые, мой муж, например, не верили, что эта перемотанная мумия с деревяшками под мышками, которая разворачивается всем телом, может быть учительницей. Эту несчастную женщину к тому же звали неудачно – Инна Яновна. Немыслимое для первоклашки сочетание букв. Муж говорил, что все звали ее Инянна, а иногда Янинна. И никто точно не помнил, как правильно, потому что учительница отзывалась на оба имени. Распорку не снимали долго и через некоторое время, по воспоминаниям мужа, все дети дружно втягивали головы в плечи, стоило Инянне показаться на горизонте. Что неудивительно – все по очереди получили этой конструкцией по голове, пока не научились уворачиваться. Муж, кстати, до сих пор уверен в том, что есть люди, точнее, женщины, у которых глаза на затылке. Их Инянна, не поворачиваясь, знала, кто болтает, кто списывает, кто в окно смотрит.
А моя первая учительница с красивым именем Роза шамкала из-за отсутствия зубов. Ей не успели вставить к 1 сентября новую челюсть. Мы ее тоже боялись, потому что не понимали, что она говорит. Вообще не понимали, чего она хочет.
– Шдраст, шежи, меня шовут Шожа Ивашовна, – говорила моя учительница. – Повштожите.
Мы сидели и молчали. Тогда Роза Ивановна написала на доске свое имя, но в те годы первоклассники в лучшем случае должны были знать буквы, а читать умели только гении. Новые зубы Роза Ивановна получила к концу первой четверти. Но протез ей, судя по всему, мешал, и с дикцией учительницы перемен не произошло. Как шамкала, так и шамкала, только немного по-другому. Главное, мы ее понимали.
Так вот Васина первая учительница Светлана Александровна проковыляла к шкафу достать какие-то рулоны. Мешал шкаф.
– Папа, можно вас? Помогите отодвинуть, – попросила учительница единственного мужчину в классе.
Вышедший папа тоже, видимо, осуществил несбыточную мечту, сев на заднюю парту. Ни на хулигана, ни на прогульщика, ни на двоечника он никак не тянул. Такой субтильный сутулый интеллигентный юноша – мечта физрука. Я представила, как этот папа, когда был мальчиком, болтался на перекладине и пытался сделать подъем с переворотом, а физрук его называл «глистой» или «сосиской» и все дружно ржали.
В общем, я пожалела, что не села к этому папе на заднюю парту для моральной поддержки. Представляете, каково это – на глазах двадцати баб пытаться сдвинуть шкаф? Женщины, поджав губы, смотрели, папа потел, шкаф не двигался.
– Ладно, – выкарабкалась из-за парты женщина в бейсболке со стразами и мощной грудью, тоже усыпанной стразами. – Вы тут про ремонт будете говорить и про деньги. Могу дать пять тыщ. – Родительница клацнула кошельком со стразами. – Муж у меня – сантехник, – продолжала она, – он вам тут и батареи, и раковины поменяет. Все, я пошла. Звоните.
Счастливая жена сантехника, которой тут же заулыбались активистки родительского комитета, подошла к шкафу, легонько толкнула плечом – шкаф сдвинулся. Опозоренный папа под взглядами сорока женских глаз понуро вернулся на свою заднюю парту и затих.
– Спасибо, – сказала ему Светлана Александровна.
– Не за что, – честно ответил папа.
Наконец собрание решили начать. Светлана Александровна поздравила нас с нашими детьми-первоклассниками и выразила надежду, что мы станем одной большой семьей. На этом торжественная часть закончилась, и все стали задавать насущные вопросы: сколько тетрадей сдавать, во сколько приводить, во сколько забирать…
– А можно в джинсах ходить? – спросила я, когда разговор перешел на школьную форму.
Вообще-то нужно было заказать школьную форму. Но я про это забыла. Скорее, забыла сознательно, потому что представить своего сына в пиджаке с огромными накладными плечами не могла, как ни старалась. Опять же из опыта я знала, что форменные брюки продержатся максимум два дня. А джинсы меня еще никогда не подводили.
– Да вы что? – возмутилась строгая родительница со второй парты. – Какие джинсы? Ясно же всем сказали – форма обязательна. Вот моя дочка, – обвела она взглядом родительниц, – только в белых блузках ходит. Даже на прогулку. Ей очень идет. А можно в парадной форме каждый день ходить? – спросила она учительницу.
– Можно. Но, поверьте моему опыту, вам это быстро надоест, – ответила Светлана Александровна.
– А почему здесь стены такие зеленые? – спросила тихая испуганная женщина с первой парты у стены.
– Замечательный вопрос! – воскликнула одна из активисток. – Я предлагаю перекрасить в персиковый. Кто за персик?
Все подняли руки.
– По скольку сдавать? – обреченно спросила испуганная женщина.
– Ну, давайте по пять тысяч… Считайте сами – ремонт, туалетная бумага, карандаши семьдесят штук, цветы в горшках…
– А если мы уже сделали ремонт, нам все равно сдавать? – уточнила женщина.
– Где? – удивилась активистка и посмотрела по сторонам.
– Понимаете, мой муж подошел к завхозу и спросил, где делать ремонт. У него, у мужа, бригада и машина. Вот в соседнем классе сделали. Мы же не знали, что в этом нужно. Сказали, что в том надо, – тихо ответила родительница.
– А инициатива всегда наказуема, – сказала активистка. – Товарищи родители, подумайте, кто еще чем может помочь?
Все дружно вжали головы в плечи и стали рассматривать собственные блокноты, ручки и телефоны.
– Так, – обвела взглядом класс активистка, – мы сейчас пустим по классу листочек, где каждый напишет, кто как будет помогать.
Я вспомнила свою знакомую Юлю, которая тоже была мамой первоклассника. В пущенном по классу листочке она написала: «Могу помочь материально. Только немного. Мне еще за квартиру платить».
– Нужны бейджики, – сказала Светлана Александровна, – с именами детей. Пока я не запомню. Фамилии писать не обязательно. И нашейте метки на одежду или подпишите – теряют. Да, купите своим детям обувь на липучках. Чтобы мы не мучились со шнурками. Ведь не умеют завязывать.
– А все подписывать? – спросила еще одна мама.
– Все, что только можно. Все равно потеряют. Даже портфели теряют, – сказала Светлана Александровна. – Обязательно подпишите мешки со сменкой. Сами покупаете одинаковые, а дети потом мучаются.
– А что должно быть в портфеле? – спросила меня шепотом мама, которая сидела справа.
– Я прослушала, – тихо ответила я.
– Спросите у соседки, – шепнула мама.
– А что должно быть в портфеле? – спросила я у родительницы слева.
– Четыре тетради, ручки, карандаши, – прошептала соседка.
– Пеналы должны быть мягкие, – говорила учительница, – чтобы не громыхали. Я понимаю, они красивые, но меня тоже поймите: когда двадцать пять человек трясут пеналами, хоть в окно выпрыгивай. И еще, поднимите руки, у кого неполные семьи. Надо для социальной помощи.
Все переглянулись. Руку подняла только одна родительница. Как раньше все буравили взглядом субтильного папу, так сейчас все уставились на мать-одиночку. Женщина наверняка хотела залезть под парту или выйти из класса, крикнув: «Вы все идиоты» и громко хлопнув дверью. Я, во всяком случае, именно так и делала на уроке математики, когда математичка стояла надо мной и говорила: «Ей что икс, что игрек, одинаково равно. Как же ты жить будешь? Что из тебя выйдет? Икс из тебя выйдет». Только в старших классах я узнала, что именно математичка – страстная и виртуозная матерщинница – подразумевала под иксом.
– Ну, вы можете меньше денег сдать, – нарушила молчание активистка.
– Я хорошо зарабатываю, – ответила мать-одиночка, и все опять посмотрели на нее уже с завистью. Молодая, красивая, хорошо зарабатывающая свободная женщина…
– А что будет дальше? – спросила еще одна родительница. – Когда каникулы? Будут ли экзамены? А оценки будут ставить?
– Давайте по мере поступления, – тяжело выдохнула Светлана Александровна. – Мне бы до седьмого сентября дотянуть – гипс снимают. В этот день разрешаю не приходить в школу. А с двадцать третьего у меня реабилитация – грязи, массаж. Будет замена. Не волнуйтесь, учительница хорошая. План я ей напишу. Но все-таки контролируйте.
– Как именно контролировать? – спросила активистка и приготовилась записывать.
– Ну, спрашивайте у детей, все ли в порядке, – сказала учительница. Активистка, как мне показалось, даже расстроилась.
Когда учительнице моего мужа снимали растяжку, они тоже не учились. И когда моей учительнице вставляли зубы, мы гуляли. Нам все завидовали, а мы рвались в школу. Мужа оставляли с соседской бабушкой, которая заставляла его держать нитки на руках, пока она сматывала клубок. И нельзя было руки опускать, потому что бабуля хватала свою палку с резиновым набалдашником и больно била мужа по ляжке. Меня тоже оставляли с соседкой. Медсестрой, которая на дому прокалывала уши. Анастезией служило то, что приносили клиентки, – коньяк, молдавское вино, портвейн, стерилизатором – спирт медицинский, а инструментом – игла из швейной машинки «Зингер». Муж до сих пор старается держаться подальше от умеющих вязать женщин. А я хорошо помню вечно пьяную соседку и женщин с заклеенными пластырем ушами.
1 сентября
Первый раз в первый класс
Школа рядом. Я засекала – идти ровно две минуты. В восемь пятнадцать нужно было стоять в школьном дворе под табличкой «1А». Муж разбудил меня в семь. Сам встал в половине седьмого.
– Почему так рано? – спросила я.
– Пока умоемся, пока позавтракаем. Вставай.
– А может, ты его отведешь, а я попозже приду?
– Ты что? Как ты можешь такое говорить? У нас сын в первый класс идет!
– Все равно все опоздают, – бубнила я, выползая из кровати.
– Вася, вставай, ты же не хочешь опоздать в школу? – пошел будить сына муж.
– Хочу, а можно? – спросил Вася, закрываясь с головой одеялом.
– Нельзя. Ты же в первый класс идешь! – воскликнул муж.
– А завтра в первый класс можно? – сделал еще одну попытку сын.
– Нет, сегодня же праздник! – как-то с надрывом воскликнул муж.
Вася встал и сонно поковылял до окна. Шел дождь, было пасмурно.
– Там еще никто не идет, – сказал Вася, – разбуди меня, когда там дети пойдут. – Сын бухнулся опять в кровать.
– Все дети давно встали, умываются, одеваются, завтракают… – выступал муж с пламенной речью, – потом они нарядные пойдут в школу! Ты запомнишь этот день на всю жизнь! Такое только раз в жизни бывает!
– Ты что, нервничаешь? – спросила я ласково мужа.
– Я? Нет! Я не нервничаю!!! – заорал муж.
– А мультики? – уточнил Вася.
– Какие мультики? Иди принимай душ, – строго сказал отец и достал из шкафа еще одну рубашку. Три штуки уже висели на стуле, но он, видимо от волнения, забывал, что их достал.
– Можешь просто умыться и зубы почистить, – сказала я сыну.
– Вот, начинается! – Муж грозно ткнул в меня пальцем. – И это только первое сентября. А что дальше будет? Он будет выходить в последний момент, неумытый, кое-как одетый! В душ, Вася. В душ!
Сын хотел спать, поэтому не стал спорить.
В ванной он включил воду, прислонился к бортику и заснул с зубной щеткой во рту.
– Вася, мы же опоздаем! – ворвался в ванную муж.
– Куда? – испуганно спросил ребенок.
– В школу. – Муж очумело смотрел на сына. – Так, вылезай, надевай домашнюю одежду.
– Можешь просто майку и трусики пока надеть, – сказала я сыну.
– Почему? – возмутился муж. – Он что, будет в трусах завтракать?
– Нет, давай он будет пять раз переодеваться в полвосьмого утра, – сказала я, надеясь достучаться до здравого рассудка мужа.
– А в чем он пойдет в школу? – спросил меня муж.
– В штанах, рубашке и куртке, – я начинала злиться, – там все давно приготовлено. Еще с вечера, как ты любишь.
– А что ты сердишься? Я просто спросил.
Сели завтракать. Я даже нашла мультики по телевизору. Муж закатывал глаза, заламывал руки.
– Это не дело, нельзя перед школой смотреть мультфильмы, мы так никогда не выйдем, – прокомментировал он. – Ладно, сегодня можно.
– Ты же сам наверняка завтракал подо что-то, – сказала я заполошному мужу.
– Я завтракал под «Пионерскую зорьку»! Под радио, а не под телевизор!
– А я завтракала под Пугачеву на пластинке… – вспомнила я.
– А зорька и Пугачева – это кто? – спросил сын. – А пластинка – это что? А пионерская – это какая?
– Вася, доедай, я тебе потом все объясню, – сказала я.
– Нет, все-таки под телевизор нельзя, – стоял на своем муж.
– Хорошо, давай ему «Эхо Москвы» включим или диск с классической музыкой поставим, тогда он точно до школы не дойдет – уснет за столом…
– Я же о другом говорю… Я же не против… просто мультики можно и в другое время посмотреть!
– Отлично. Давай ребенок будет завтракать под «Евроньюс»!
Вася, пока мы препирались, уснул.
– Вася, ты помнишь, в каком классе ты будешь учиться? – разбудил его вопросом муж.
– В первом «А», – устало ответил ребенок. Этот вопрос муж задавал ему каждый день, думая, что если сын пойдет в другой класс или забудет букву, то случится что-то страшное. – А когда я буду учиться в первом «Б»? – спросил Вася.
– Никогда. Всегда будешь учиться в первом «А», – сурово сказал муж.
Вася зарыдал. Я бросила тушь, которой пыталась накрасить ресницы, чтобы не попасть спросонья в глаз, и побежала выяснять, что случилось. Ребенок рыдал и кричал, что он не хочет всю жизнь учиться в первом «А». Муж скакал вокруг сына и говорил, что он не то имел в виду, не так выразился.
– А мама мне рассказывала, что она и в «А» училась, и в «Б», и даже в «Д» классе, – всхлипывал Василий, – а бабушка сказала, что моя мама вообще потом не училась, а валялась с книжкой и даже завтракала в постели. И в школу ходила два раза в неделю. И что все равно она самая умная была.
– Маша, – подошел ко мне муж, – скажи нашей бабушке, чтобы она не рассказывала внуку про… про…
– Про что?
– Про все! Ему еще рано это знать!
Я успокоила Васю, пообещав ему все буквы на свете.
– Вася, а как зовут твою первую учительницу, помнишь? – опять пристал к сыну муж.
– Помню, – ответил Вася и задумался.
– Ну?
– Александра Светлановна.
– Может, все-таки Светлана Александровна?
– Может быть, – легко согласился Вася.
– Маша, а им покажут, где там туалет? – обратился муж ко мне.
– А как ты думаешь?
– А у них там будут шкафчики для одежды?
– Нет, крючки будут.
– А почему не шкафчики?
– Слушай, отстань, а?
– А они будут руки перед завтраками мыть? А на переменах за ними будут следить? А у них есть дежурный врач на случай, если Вася упадет или ударится?
И тут до меня дошло – муж просто боится идти в школу. Он нервничает, поэтому орет все утро. Мне его даже жалко стало. С другой стороны, я тоже нервничаю, но не ору же.
– Пожалуйста, успокойся, – попросила я мужа, – ничего страшного, быстро сходим, вернемся. Я буду тебя за руку держать, чтобы ты не боялся.
Я помогла сыну одеться – белая наглаженная рубашечка, брюки, новые ботинки.
– Маша, посмотри, у него же все лицо в шоколадном йогурте, – сказал муж, – надо умыться.
Вася двумя привычными движениями – белыми рукавами рубашки – стер остатки йогурта.
– Вася! – в панике заорал муж.
– Ничего, все равно в куртке, не видно, – махнула рукой я.
– Как это не видно? Вы что, совсем уже? – Муж чуть в обморок не свалился. – Надо переодеваться. Срочно. У нас есть запасная белая рубашка? Почему у нас нет запасной белой рубашки?
Я тем временем уже успела переодеть сына в чистую рубашку. Мы стояли в прихожей. Вася держал белые хризантемы.
– Пойдем, пойдем, – торопил сын.
– Сейчас. Я еще не готов, – отвечал муж, который встал раньше всех и собирался тоже дольше всех. Он один раз снял ботинки и пошел за мобильным телефоном в комнату, потом ходил за ключами, потом за носовым платком…
– Не волнуйся ты так, – сказала я.
– А я и не волнуюсь! – заорал муж.
Во дворе школы толпились дети с родителями. Собирались, как я и думала, минут сорок. Детей построили по парам и сказали, что сейчас пойдем. Через десять минут еще раз построили. И еще через десять минут.
– Мама, – закричал мальчик, – у меня букет тяжелый! Можно я его уже отдам учительнице?
– Нельзя, – сказала мама.
– Вот же учительница. Пусть возьмет и сама держит. А то я больше не могу, – возмутился мальчик.
– Рано, – ответила мама.
– Посмотрите, у меня глаз нормальный? – обратилась ко мне другая родительница.
– Да, все в порядке, – ответила я.
– А то букетом в глаз попали, – пояснила она. – Ой, смотрите, девочка в гольфиках. У нее же ноги синие и в пупырышках. Мамаша с ума, что ли, сошла? Я на своего колготки надела. Холодно же.
А дети тем временем не могли оторвать взгляд от гипса учительницы. Из гипса торчали посиневшие от холода пальцы с красным педикюром.
– Сколько еще здесь стоять? – спросил мальчик у всех взрослых сразу. Он держал за руку девочку, которая сладко спала стоя. Ровненько стояла и спала, прижавшись щекой к букету. Глядя на нее, я тоже начала позевывать. – Я не хочу стоять, я хочу уже в класс, почему мы не идем? – возмущался мальчик.
– Видишь, все стоят, никто не ноет, – попыталась подбодрить его мама.
– Ну и что? А я буду ныть. Я посидеть хочу.
– Перестань себя так вести.
– Не перестану. Все, я пошел сам. – Ребенок отцепился от спящей девочки. Та открыла глаза, поморгала и опять заснула.
– Ладно, – сдалась мама мальчика, – потерпи еще немного, а потом мы пойдем в детский магазин покупать тебе подарок. Договорились?
– Большой? – уточнил мальчик.
– Средний.
– Я тоже хочу подарок, – сказал Вася.
– И я хочу, – проснулась девочка.
– И я, и я, – пронеслось по шеренге.
– Будет, все будет, – дружно зашипели мы, мамы.
– А подарки каждый день после школы будут? – уточнил тот мальчик.
– Нет, не каждый, – сказала мама.
– А почему?
– Потому что подарки дарятся только по праздникам.
– А когда следующий праздник?
– Когда ты школу закончишь, – ответила мама и, подумав, добавила: – на одни пятерки и четверки.
Дети этот диалог слушали внимательно.
– А сколько еще учиться? – спросил Вася у мамы мальчика.
– Долго. Одиннадцать лет, – ответила мама.
Мы сделали большие глаза, потому что дети глубоко задумались и неизвестно, чем это могло закончиться. Нам уже надоело выстраивать их по парам.
– Когда вы закончите первый класс, мы вам тоже сделаем подарки, – сказала другая родительница, предотвратив нытье и скандал.
– Надо было бабушку с дедушкой позвать, – сказала я мужу, – все с родственниками.
Там действительно была одна девочка из другого класса, вокруг которой толпилось человек пятнадцать. И всем находилось дело – они вытирали ей рот, поправляли бантики, забирали и отдавали букет, фотографировались по отдельности и все сразу.
– Не надо бабушку, – сказал муж, – она бы… я даже боюсь подумать, что бы она сделала.
– Что?
– Как минимум напоила бы всех родительниц шампанским, накормила бы детей беляшами или пирожками, устроила бы танцы и вышла замуж за завхоза. И это только навскидку, – перечислил муж, – а потом они бы все пошли к нам пить кофе с коньяком.
– Выпить бы сейчас, – сказала родительница.
– И закусить. Я позавтракать не успела, – ответила ей другая мама.
– Еще на работу ехать, – понуро заметила первая.
Наконец пошли. Линейка прошла мирно и быстро – накрапывал дождь. Выпустили белых голубей, которых дети не заметили. Все мамы спрашивали: «Голубей видели?» Дети говорили, что никаких голубей не было. Зато все заметили, как в окне застряли воздушные шарики. Там их выпускали из двух открытых окон. Одна учительница выпустила, а у другой шарики никак не улетали. Она их и так выпихивала, и сяк. Дети не хотели, чтобы шарики улетали в небо, поэтому расстроились. А сонная девочка даже расплакалась.
Пронесли девочек с колокольчиками. Один мальчик-выпускник пробежал дистанцию почти бегом – ему досталась крупненькая первоклассница. Она изо всех сил трясла колокольчиком, подпрыгивая на плече длинного и тощего юноши.
Линейку быстро свернули – все замерзли. Потом первоклассников разобрали одиннадцатиклассники и повели назад в школу. Я фотографировала, поэтому услышала, как девочка-выпускница говорит Васе:
– Давай ручку, бедненький… Ты еще не знаешь, что тебя ждет.
– А ты меня будешь ждать? – спросил Вася.
– Нет, не буду, – сказала она.
– Жаль. Я бы тебе свою комнату показал, – сказал Вася.
Детей увели в класс. Мы ждали во дворе.
– Он в туалет, интересно, не хочет? – спросил муж.
– Не знаю, – ответила я.
– А он запомнит этот день? – Муж уже расслабился и был настроен лирически.
– А ты помнишь?
– Помню, что мой друг Мишка был в белом берете. И мы бежали быстрее всех, чтобы занять первую парту, а нас все равно рассадили. Больше ничего не помню.
– Вася, ты с кем сидел, с мальчиком или с девочкой? – спросила я, когда сын вышел из школы.
– Не помню, – ответил Вася. – Пошли в магазин за подарком?
