Маша Моран
Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть
– Да, вот такие дела. – Лютовид покачал головой, наблюдая за суетливым мужичком и его окаменевшей женой. – Придётся вас в Каменн забрать, чтобы всё выяснить.
Багрянка наконец отмерла и замотала головой:
– Зачем в Каменн? Нам не нужно в Каменн! Нельзя…
– Ну а как же? Там выяснять всё будем. – Лютовид прикинулся добрым простачком. – Мне бы этого никак не хотелось. Вы ж знаете… Ни хозяйку молодую, ни дитя вашего не пожалеют… – Он притворно тяжело вздохнул и опустил глаза.
Златарь прыгал вокруг жены, тряся её за плечи и дёргая одежду.
– Как же так, Багрянка?!
Он что-то бормотал, суетился. Пани не выдержала и хлопнула ладонью по столу:
– Замолкни!
Толстячок удивлённо подпрыгнул и захлопнул рот. Багрянка повернулась к Лютовиду:
– Что знать хочешь?
– Я уже сказал что: кого к кузнецу водила?
Багрянка сощурилась, брови насупила. От этого лицо у неё злым и уродливым стало.
– Аптекаря пеплицкого – Граса.
Лютовид сжал челюсти. И эта сволочь возле Мельцы находилась всё время, почти каждый день.
– Откуда знала, что он помочь сможет?
– Он напился как-то… Во время праздника… Рассказал мне, что у него мать ведьмой была, обучила его премудростям разным… А потом её убили, а его атаманы на обучение взяли… – Багрянка бросила на Лютовида взгляд, полный ненависти. – Взяли, а потом выгнали. Испытания он там какие-то не прошёл.
Лютовид сжал эфес сабли.
– Дальше что?
– Я… Я понести никак не могла. Упросила его зелье приготовить. Пригрозила, что, если не поможет, я всем расскажу, что он с ведьмой в родстве. Он помог… А потом у Триггви с дочерью беда приключилась. Я помочь хотела… – Багрянка оскалила зубы, по щекам потекли слёзы. – Помочь!
Лютовида эти слёзы не могли сбить с толку. Он знал: было что-то ещё.
– Что ещё он тебе тогда сказал?
Багрянка вскинула голову.
– Что невеста ему твоя люба, да не хочет себя женитьбой на дурной крови марать! – Багрянка выплюнула это признание и захохотала: – Слышишь, атаман? А ты замараться не боишься?
Лютовид уже не слушал. Пусть златарь разбирается со своей женой. А ему нужно в Пеплицы. К Мельце.
Он выбежал из дома, отвязал Ветра и вскочил в седло. Злость завладела разумом и телом. И теперь его терзала жажда разрезать эту мразь на куски. Выжечь каждый орган в теле аптекаря, излечить, а потом повторить пытку снова. И так до тех пор, пока ублюдок не сойдёт с ума от боли, покрывшись кровавым потом. Безжалостно подгоняемый Ветер нёсся вперёд, преодолевая милю за милей, обгоняя своего воздушного собрата. Но Лютовиду всё равно казалось, что это недостаточно быстро. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Беда… Она разлилась в воздухе. От её запаха, горького и едкого, слезилось в глазах, а в животе свивался склизкий клубок змей. Словно смеясь над ним, зарядил дождь. Началась настоящая буря. Холодные вихри рвали одежду, бросая в лицо пригоршни воды. Дороги размыло. Они превратились в вязкое скользкое болото. День и ночь смешались, накрыв всё вокруг бесконечным сумраком. Лютовид едва понимал, когда наступало новое утро.
Он почти не спал, перестал есть и лишь сильнее погонял Ветра.
* * *
Разразившаяся буря словно пыталась помешать ему добраться до Пеплиц. Вместо земли противно чавкала под ногами вязкая жижа. Пришлось спешиться и идти, по щиколотку проваливаясь в грязь. Ледяной сивер3 сносил всё на своём пути. Поваленные деревья и разлившиеся ручьи затрудняли и без того нелёгкую дорогу. Забываясь тревожным сном, Лютовид видел перед собой Мельцу. Она то плакала, то смеялась, а иногда манила его за собой. Сияющие дождевые капли казались её слезами, порывы ветра – её прикосновениями к разгоряченной коже.
Околдовала его дочь старосты, заворожила. Неспокойная одинокая душа его теперь навсегда ей принадлежит. Без Мельцы ему жизни не будет. Лютовид не знал, что с ним происходит. Да и не стремился понять. Ни одной из женщин не удавалось сотворить с его чувствами подобного. Ни одной из каменнецких красавиц он не желал обладать так же сильно, как Мельцей. После одной ночи они становились ненужными. О Мельце же он грезил днями и ночами. Тяга к ней сводила с ума. Лютовиду хотелось узнать всё о ней. Что заставляет Мельцу смеяться, а что грустить. Какие украшения ей нравятся. Какие танцы она любит. О чём мечтает и где хотела бы побывать. Он готов был отказаться от всего, лишь бы подарить ей то, о чём она мечтала. А Мельца бы его отблагодарила… Нежной улыбкой, ласковым прикосновением, объятием. Лютовид всё глубже погружался в пучину одержимости ею. Его неотвратимо затягивало в трясину. И выбраться из неё казалось столь безнадежным, что он начинал опасаться за свой рассудок. Стоило на мгновение закрыть глаза, усталость брала своё, и он оказывался в удивительном мире. В этом мире Мельца каждый день ждала его возвращения домой. Она встречала его, снимая поцелуями усталость. Залечивая влажными касаниями губ его душевные раны. Лютовид представлял, как скользят его ладони по гладкой фарфоровой коже, как оставляет он на ней свои отметины, как громко стонет от его ласк Мельца и умоляет прикоснуться к ней ещё. Как он мучает её ожиданием, пока она не выдерживает и не срывается на крик…
Его грёзы разрушило ехидное уханье филина. Птица словно смеялась над этими фантазиями, наперёд зная, что не дано будет ему дотронуться до Мельцы своими грязными руками.
Болезненно бледный рассвет осветил спящий хутор. Даже издалека были видны жёлтые огоньки в домах у околицы. С огромным трудом Лютовиду удалось выбраться из болота, в которое превратился лес. С неприятным хлюпаньем Ветер переставлял копыта, пытаясь преодолеть грязь, которая когда-то была землёй и пылью. Ругаясь под нос, Лютовид всё сильнее и сильнее ударял коня по бокам, понукая двигаться резвее. Наконец они добрались до окраины.
В доме старосты зловеще горели мутным светом несколько окон. Почему-то всё строение казалось неприветливым и жутким. В воздухе вновь разлился едкий запах беды. Лютовид спешился и бросился в дом – увидеть Мельцу. Сначала он обнимет её и поцелует. Даже если она испугается, если оттолкнёт! Разбудит её и скажет, что вернулся, что узнал, кто это сделал и больше ей нечего бояться.
Дверь отлетела в сторону под его нетерпеливой рукой. Шум голосов на кухне сразу смолк. Потом он узнает, что там обсуждают кмети и почему не спят. Сперва – встреча с Мельцей. Коснуться её… Вдохнуть аромат спелых вишен.
Едва Лютовид дошёл до лестницы, как на пороге кухни появились дружинные. Все. Усталость и спешка не могли ему помешать это заметить. Рой вопросов пронёсся в голове. Почему они здесь все? Почему Гирдир не охраняет Мельцу? Почему остальные не стерегут ведьму? Сурово сведённые брови и мрачные взгляды заставили атамана остановиться. У воев был виноватый и испуганный вид. Внутри всё сковало льдом от дурного предчувствия. Тут же вспомнился сон, когда он сам погубил Мельцу. Лютовид перевёл взгляд на Гирдира. Тот опустил голову и смотрел в пол. Сразу всё стало ясно. Повинно опущенные плечи, как будто уменьшившаяся в размерах могучая фигура. Ярость… Жгучая, горькая. Алым туманом она задурманила разум. Рука потянулась к эфесу. Он сам не заметил, как вытащил саблю, как ринулся на Гирдира и вжал его в стену. С глухим звуком стукнулась голова кметя о твёрдый камень. Длинное изогнутое лезвие коснулось шеи. Потекла кровь.
– Где она? Где?! – Его голос – не голос, рычание. Внутри же всё пылает диким пламенем.
– Прости, атаман… – Тихий шёпот Гирдира хуже всех пыток, которые Лютовиду приходилось когда-либо терпеть.
– Жалкая мразь… Я ведь попросил! Всего лишь раз попросил!
Чьи-то руки впились в плечи, в запястье. Его почти оторвали от кметя и швырнули в сторону. Сальбьёрг и Лейвюр, тяжело дыша, загородили Гирдира и достали оружие.
Первым заговорил ипат:
– Он ни в чём не виноват. Это заполошный… Выпустил ведьму. А наши два дурака не уследили…
Лютовид поднялся на ноги, крепче сжимая саблю. Какая к Чёрту ведьма?! Ему не было дела до этой жалкой неудачницы.
– Где Мельца?!
И снова виноватые взгляды и нахмуренные брови. Он боялся думать. Не позволял себе.
– Где? – От его рёва все вздрогнули и взглянули на ипата.
– Ведьма… Она напала на Мельцу. Аптекарь её защитить пытался, да силы неравны. Ведьма и его… Едва живой остался. Ты бы пошёл – помог ему.
– Что? Что ты сказал?
Лютовид набросился на Сальбьёрга. Он не разбирал, куда наносит удары. Лишь одно желание билось внутри: уничтожить. Как угодно. Вырвать кишки у тех, на чью помощь он так опрометчиво понадеялся. Вырвать и растоптать. Смотреть, как медленно и мучительно они умирают.
– Это он сделал с ней! Он! – Лютовид с Сальбьёргом покатились по полу.
Он подвёл Мельцу. Предал. Оставил одну. Когда ей нужна была его защита, он бросил её здесь… Откинув от себя ипата, Лютовид привалился к стене. Лицо было влажным. От крови ли? Или это слёзы потекли по ещё незажившим ранам?.. Ни воевода, ни Гирдир – никто не виноват. Только он один…
– Где аптекарь? – Он взглянул на перепуганных дружинников, которые молча стояли в стороне. – Где?
Ответил Сальбьёрг. Его лицо было покрыто кровью, и от этого Лютовида вновь заполнил алый туман ярости.
– У себя дома. Он над аптекой живёт. Я провожу.
– Не надо. Я знаю, где это.
Атаман поднялся на ноги, взглянул на кметей. На их лицах читались облегчение и надежда. Глупцы.
Лютовид подобрал саблю и вложил в ножны. Он всё сделает голыми руками.
Снаружи было прохладно. Пахло чем-то гнилым. А перед глазами стояла Мельца. Вот она прячется под крышей кашеварни. А вот рассматривает пищаль. Её голос, её аромат, её сияние… Укус на руке жжёт нестерпимой болью. Такая же боль пульсирует там, где должно биться сердце. Нет. Нет-нет-нет. Этого всё неправда. Как могла она уйти и оставить его одного?! Конечно же она жива! Жива. Она обещала его дождаться. Или нет? Мельца стояла под дождём и смотрела ему вслед. Она думала, что он такой же, как аптекарь, надругавшийся над ней. Совсем рассвело. На улице показались люди. Жалобно скрипнула вывеска аптеки на ветру. Нет, он не такой, как этот выродок. Он хуже.
Боль и ярость отравили его тело, сожгли душу. Хотелось кричать. Плакать как ребёнку. Рыдать. Уничтожать. Убивать. Мучить. Пытать. Жалкая дверь не стала преградой.
Лютовид вытащил аптекаря из кровати. Его лицо пересекал длинный глубокий порез. Повязка закрывала глаз. След от Немого Убийцы атаман узнал сразу. Значит, Мельца воспользовалась кинжалом. Схватив аптекаря за шиворот, Лютовид проволок его по ступеням, упиваясь громкими криками. Вышвырнув выродка на улицу, он вышел следом. Дышать было тяжело. Сердце нехотя стучало в груди. Он всё ещё верил.
– Где она?
Аптекарь встал на четвереньки и попытался отползти.
Лютовид шагнул за ним.
– Где она?
– О чём вы… Пан атаман? Кто?
Испуганное блеяние едва не лишило Лютовида последних крупиц разума. Змей, что поселился внутри вместе с проклятием, исступлённо шептал внутри: "Убей… Убей… Заставь мучиться… Разорви на куски…"
– Где она?
Боль внутри становилась нестерпимой. Не могла Мельца оставить его. Не могла. Так она на него смотрела, так лицо к нему подняла – верил он, что дождётся. Знал. Жива она. Этот выродок её спрятал где-то. Но Лютовид её найдёт. Весь Свет Белый перевернёт, но найдёт. Он шагнул ещё ближе к корчившемуся на земле аптекарю. Огонь, что с рождения жил в нём, пробудился. Последний раз рыкнул:
– Где?
Тайная сила, коей все атаманы наделены, доселе спала. Но мысль, что у него забрали Мельцу, раздула пламя. И теперь оно сжигало его. На кончиках пальцев загорелись оранжевые язычки. Они кололи кожу, как острые иглы. Так было, когда Лютовид прикасался к Мельце. Болезненно и сладко. Он отыщет её. Выпотрошит эту жалкую тварь, что валяется сейчас в грязи, и бросит к ногам Мельцы.
Высыпавший на улицу народ окружил их, боясь подойти ближе. Бряцнул металл. Лютовид отвёл взгляд от аптекаря – собственная дружина взяла его в кольцо, кмети доставали оружие и смотрели на него с ужасом. Лютовид усмехнулся. Идиоты! Они не остановят его. Он найдёт Мельцу. Она не умерла. Враньё всё это. Жива его прекрасная панна. Жива и ждёт его. Подчиняясь атамановой воле, вокруг него и хныкающего выродка непроходимой стеной вспыхнул огонь. Синими и зелёными языками ворожейное пламя взвилось вверх так высоко, что скрыло их от всех взглядов. Жар и холод шёл от пылающей стены. То же происходило и внутри Лютовида. Ледяной панцирь сковывал его горящую огнём душу.
Аптекарь понял, что ему не убежать, и расхохотался. Его громкий издевательский смех ножом резал жилы. Лютовид не выдержал. Он представил, как сгорают все до единого органы этой твари, и в следующую секунду выродок пронзительно заверещал. Повязка, скрывающая глаз, окрасилась алым пятном. Из ушей потекли тонкие тёмные струйки. Только осознание того, что жирной мрази известно, что с Мельцей, помогло Лютовиду остановиться.
Он молча смотрел на распростёртое в грязи тело, ощущая себя тем, кем и был – убийцей. Монстром, получающим удовольствие от мук, которым подвергал аптекаря. Но сдержаться было невозможно. Насильник должен сполна расплатиться за то, что чувствовала Мельца. Ощутить её боль, увеличенную стократ.
Наконец аптекарь открыл рот. Слюна смешалась с кровью и текла по его трясущемуся подбородку.
– Она сама… Нагнулась… Передо мной… И умоляла…
Лютовид представил весь тот ужас, который Мельце пришлось пережить опять. Он сорвался и снова утопил нутро выродка в расплавленном огне. Громкий визг лишь усиливал ту агонию, которая жгла самого атамана. Он остановил пытку, с яростью глядя на то, как кожа аптекаря, покрытая кровавым потом, дымится. В воздухе запахло палёной костью.
– Я… Убил её… – Едва слышный шёпот заставил Лютовида вздрогнуть. – Вскрыл её поганое брюхо… Чтобы… От тебя не понесла… А потом… Утопил… Она звала… Тебя… Атаман…
"Убей… Сожги… Вырви глотку… Он должен мучиться… Должен харкать кровью… Убивай медленно…" Сине-зелёное пламя вспыхнуло на визжащем скоте, объяло его обрюзглую тушу. Ледяное и горячее одновременно, оно доставляло боль, способную свести с ума. Лютовид знал, каково это – гореть в этом же самом пламени. Оно могло убивать часами, неделями. Но не оно уничтожит мразь, что посмела коснуться Мельцы…
Сжав в руке кинжал, Лютовид опустился на колено и прямо через ткань вспорол брюхо ублюдку.
– Узнай, каково было ей…
Аптекарь последний раз вскрикнул. Его тело задёргалось, как отрезанный ящерицын хвост. Но этого было мало… Лютовид желал убить его ещё раз. Ещё… Разорвать на куски… Не хотел он верить словам выродка. Но знал, что это правда. Из брюха выбралась серая жирная лягушка. Она шлёпнулась в грязь и забарахтала лапками. Вот, где колдун прятал её – в своём собственном теле, чтобы Мельца никогда не смогла произнести его имени. Лютовид наступил на лягушку. Раздался хлюпающий звук, захрустели кости. И всё равно слишком поздно… На этот раз он точно знал – это слёзы текут по лицу.
Всё остальное он помнил смутно. Столбы смаги4вокруг него вдруг начали замерзать. Сжав челюсти, Сальбьёрг, этот ублюдок, заколдовывал пламя, обращая его в лёд, а Гирдир разрубал холодную стену. Лютовид взглянул на свои ладони – их охватили мерцающие синим языки пламени. Кожа раскалилась. Он вырвет сердце у жалкого предателя. Прожжёт дыру в груди и вырвет. Кто-то сшиб его с ног. Хотовит прижал к земле, а Ягин взял на прицел. Лютовид дёрнулся, потянулся к оружию, но Вигарт с Лейвюром его опередили. И всё же ему удалось извернуться и вытащить кинжал. Лезвие коснулось горла Хотовита. Медленно оно начало раскаляться от жара его руки. Металл прилип к коже, появились красные волдыри. Хотовит зашипел от боли и отскочил.
– Довольно! – Сальбьёрг вынул меч и прижал к атамановой груди.
– Не тебе, королевский ублюдок, мне приказывать.
Лютовид обхватил ладонью лезвие и сжал. С каким удовольствием он сейчас впился бы в холодные равнодушные глаза ипата. От жара рук остриё начало плавиться. Уничтожить их всех… Жажда убивать и мучить начала сводить с ума. Прожигая кафтан, закапал расплавленный металл. И вновь, с болью, пришло осознание – лишь он во всём виноват. Не нужно было оставлять Мельцу одну. Он должен был взять её с собой. Он вообще должен был увезти её отсюда! Заставить забыть об этом месте. Лютовид убрал руки от остатков меча и встал. Дружинные глядели на него с опаской, ожидая нового нападения. Местные – с ужасом. Многие упали на колени и молились Созидателю. О ком они молятся? Об аптекаре? О Мельце? Или о самих себе, чтобы не стать следующими? Внутри вновь заворочалось пламя. Лютовид хотел сжечь этот хутор, уничтожить. Чтобы даже кучка пепла не напоминала о нём. Стереть из памяти всё, что здесь произошло.
– Что… Что это?
Запыхавшийся староста стоял подле кметей и трясущимися пальцами указывал на останки того, кто когда-то звался Грасом. На почерневшем, будто от сажи, лице застыла гримаса агонии. Грузное тело скрючилось и покрылось коркой вулканического пепла. Лишь нутро зияло чем-то красным и белым.
– Он надругался над твоей дочерью.
Лютовид переступил через труп насильника. Единственное, о чём он жалел – что убил эту мразь так быстро. Ничего… Он найдёт его душу, и тогда аптекаря будут ждать не пляски в Мёртвом царстве, а вечные муки.
* * *
Тишина в доме старосты разрывала уши. Ещё чуть-чуть, и перепонки лопнут, потечёт кровь. Тихий шёпот выводил из себя.
– Хотовит с Вигартом будут наказаны… За то, что упустили ведьму…
– Антипа заберём в Каменн… Судить за пособничество ворожейке…
Какое ему дело до Хотовита, Вигарта и Антипа? Какое ему дело до всех них? Лютовид оставил дружинных и поднялся в спальню к Мельце. В крошечной комнатке было холодно, словно в могильнике. На столе стояла простая маленькая шкатулка. Постель убрана. Пусто и одиноко. Лютовид подошёл к шкафу и распахнул дверцы. На полке аккуратно сложенными лежали три старых платья. Он взял одно. Грубая ткань упала блеклым полотном. Он поднёс материю к лицу и вдохнул нежный вишнёвый аромат. Нутро тут же заполнил пьяный дурман. Лютовид покачнулся, добрёл до узкой кровати и лёг, прижимая к себе платье. Пряный туман клубился в голове, погружая в грёзы, которым не суждено никогда сбыться. Он представлял, как Мельца улыбается ему, смеётся. Как ласково проводит прохладными ладонями по его щекам и нежно целует. Как она подставляет лицо дождю и, закрыв глаза, думает о чём-то ему неведомом. И как он пытается узнать, о ком же её грёзы…
Лютовид распахнул глаза и резко сел. Он не отпустит её просто так. Даже если Мельца ушла в Мёртвое царство, он заберёт её оттуда. Вернёт себе. Спрячет ото всех. Есть ведь способы. Ему ли, осеннему атаману, не знать?! Грубое полотно ласкало ладони. А в душе теплилась надежда. Да нет же – уверенность! Он вернёт Мельцу.
Глава III. Три осенних призрака
Еще до моего и твоего рождения наш мудрый король Володарь разделил Северный Кряж на девять прекрасных княжеств. Во главе каждого он поставил старосту – мудрого и верного своего помощника. Старосты – добрые слуги народа. Следят они за порядком и мирным житьем.
А чтобы люд имел защиту от Черта, ведьм поганых и их козней, отправил Володарь в каждое княжество по Проклятому атаману. Должно им смотреть, кабы колдовство какое не творилось, да помогать старостам, ежель что такое приключится, с чем без помощи ворожейной не справиться.
В хуторах, что обильно раскинулись по всему Кряжу, никаких ворожейников, конечно, отродясь не бывало. Коли беда приходила, за помощью в Каменн посылали. Ибо в столице сразу три Проклятых атамана служат – оберегают само сердце королевства, главный его оплот. Потому один всегда может отправиться на помощь люду доброму, не страшась, что без него город в опасности останется. Двое других жизни свои положат, но защитят столицу от ворога.
С тех пор немногое изменилось. И поныне так: девять атаманов княжества стерегут. Трое – Каменн охраняют. Один из них всегда при короле служит, второй – людские споры решает, а последний – за границами да подступами к городу следит.
Речи о Северном Кряже
* * *
Тишина в комнате была мрачной, тяжелой, будто Лютовид в глубоком могильнике оказался. Да он и чувствовал себя так: закопанным под землей, задыхающимся. Мельца завладела его дыханием, его жизнью, его жалким сердцем. Как ей это удалось? Как он оказался так глуп и неосторожен, что попал под ее безжалостные чары? И теперь не будет ему без нее жизни. Все, что суждено, – мучиться от того, что не уберег. На Свете ли Белом, в Мертвом ли царстве, но он отыщет свою панну. Там, в груди, где положено быть сердцу, теперь лишь тлели угли. В пустом нутре остался только змей. Он разворачивал свои кольца и то ли смеялся, то ли шипел: «Долго тебе искать ее придется… Года не хватит… Столетий мало будет…» Лютовид прикрыл глаза, и тотчас же голоса, что иногда едва слышно перешептывались в его голове, стали явственнее. Все атаманы, служащие Туманнице, живут с этими голосами. Иногда они шумят, иногда совсем замолкают. То один слышится, то множество. Это мертвые души, что на Свете Белом пожелали остаться, свои дела обсуждают. Среди шепота призраков Лютовид пытался лишь одно различить: голос Мельцы. Только б знать, в каком мире ее искать. Среди живых ее душа задержалась или к умертвиям подалась. Но не слышно было панны. Лишь тихие беседы почивших незнакомцев разрывали голову. Словно сговорившись, призраки галдели и галдели. Их лепет – что удары тупого топора. Боль, с которой ничего нельзя сделать.
Не видит покойников человек, но они-то видят всех. Все им ведомо. А вдруг кто заметил, что с Мельцей стряслось? Вдруг призрачный свидетель был? Будто столетний старик, Лютовид встал с кровати и опустился на колени перед каменной стеной. Закрыв глаза и прислушиваясь к шелестящим шепоткам, он начал произносить слова древнего заговора:
– Призываю тебя, Всесильная Туманница. Твоя власть неоспорима и вечна. Раб твой молит о помощи. Яви то, что скрыто, коснись своей дланью, благословляя. Осени милостью. Все, что погибло, пусть возродится под твоей властью. Разбуди тех, кто уснул, останови увядание. Пусть те, кто из туманов твоих соткан, явят свои лики и покорятся моей воле. Тебя молю, тебя заклинаю, пред тобой на коленях стою и предлагаю дар крови в обмен на милость.
Лютовид достал кинжал и полоснул по ладони. Весенним ручейком по коже побежала темная кровь. Атаман стряхнул черные капли на пол. Они тут же впитались в грубые доски. Не осталось и следа. Неровное дерево, словно голодный зверь, с жадностью поглотило жертвенную влагу. Гомон голосов стал чуточку тише. А спустя мгновение сквозь каменную стену, шкаф и дверь в комнату просочились три бледные фигуры. Дымом от костра они расползлись по спаленке и остановились подле Лютовида. От них шел холод и тянулись белесые клочья тумана. На первом трупе, худосочном и долговязом, красовался кафтан с капюшоном, который, однако, не скрывал жуткого лика своего хозяина. Все тело призрака было оплетено плющом. Яркие зеленые листики торчали даже изо рта. Это был Хмурень5, старший из сыновей Осени-Туманницы. Второй сын – Свадебник6, явился на зов в нарядном сером облачении. Вот только все оно было пылью покрыто. Длинные волосы среднего брата спутались, и слышно было, как в них копошатся насекомые. Себя он увешал каменьями драгоценными. Кровавые яхонты7 блестели даже в потемках мрачной комнаты, и не сразу можно было разглядеть, что под ними зияют глубокие раны. Третьим же, и последним, явился меньшой осенний сын. Звался он Бездорожником8, и тело его было не плотью вовсе, а десятком черных воронов. Их тулова сталкивались друг с другом, а крылья нещадно бились в попытке вырваться на волю. Там, где положено быть рту, клубились облачка пара, а вместо глаз две капельки воды висели в воздухе.
– Зачем позвал нас, атаман? – Это старший брат молвил, Хмурень. Едва произнес, как в воздухе прелой листвой запахло. А изо рта еще обильнее плющ полез.
– Помощи вашей просить хочу. – Лютовид так и остался стоять на коленях. Снизу вверх он смотрел на трех братьев, ожидая, что в любой момент они могут уйти, даже не выслушав.
– чем же надобна тебе от нас помощь?
– Я женщину ищу. Мельцей зовется. Укажите, где она. – Будто погруженный под воду, он захлебывался собственным бессилием. Голос хрипел и срывался.
– Нынче Лето Звонкое властвует. А наша пора еще не пришла. Неведомо нам, что с твоей любимой приключилось. – Средний брат, Свадебник, печально вздохнул. От этого движения раны на груди его разошлись, пуще кровь потекла по бусому камзолу. Каждая капелька в яхонт красный превращалась.
– Но мы знаем того, кому может быть известно… – Это самый младший, Бездорожник, речь повел. И слышалось воронье карканье, когда он говорил.
– Нынче озера и реки обильно разлились. Смерть подати свои законные собирает. Ежели вод много, ему всегда Безликая Прачка помогает.
Лютовид не дышал. Он запоминал каждое слово и пытался не дать отчаянью вновь завладеть разумом. Он так наделся, что братья знают, где Мельца…
– Отправляйся на запад. Найди лядину9 ольховую. Там есть изгородь живая из серого боярышника. Подле нее и Безликую Прачку сыщешь.
– А как с ней говорить, ты и сам знаешь…
Братья замолчали. Лютовид понял: больше они ничего ему не скажут. Низко поклонившись, он нашел в себе силы поблагодарить сыновей Туманницы:
– Спасибо вам, Осенние братья. За ответ, за помощь, за то, что на зов явились.
– Не грусти, атаман. – Изо рта Хмуреня выбрались новые побеги плюща. Они обвили его шею, принялись за плечи. – Найдешь ее, коли любишь.
– А оже10 нет, так и искать нечего. – Вместе с дыханием Свадебник выпустил очередной клуб пара, и всю спальню заволокло туманом.
– Некоторым дорого приходится платить, чтобы любовь познать, – вороньим карканьем раздался голос Бездорожника. – Не златом-серебром – жизнью, свободой, разумом. А с кого-то Судьба и тройную цену стребует. – Глаза-капли вдруг сверкнули, будто свет лунный отразили.
– Ты подумай, атаман… – Плющ уже из пустых глазниц Хмуреня полез, на стены спаленки карабкаться начал, за ноги Лютовида цепляться. – Может, оно и к лучшему, что желанная твоя исчезла.
Лютовид вскочил на ноги и вплотную приблизился к старшому. Змей внутри взвился, пасть ощерил, клыки выпустил. Злобным шипением голос Лютовида раздался:
– Она моя. Я найду ее. Любую цену заплачу.
– Ну что ж… Тогда в добрый путь, атаман. – Свадебник печально улыбнулся. Несколько капель крови упали на пол, застыв сверкающими камушками. – Может, доведется на свадебке вашей погулять…
Хмурень обратился плющом, обвил стены, распахнул крепкими побегами створку окна и выбрался наружу, оставив после себя остроконечные листочки. Свадебник обернулся туманом, развеялся по комнате и вместе с порывом ветра устремился наружу. А Бездорожник стаей воронья порхнул в очаг и через трубу вылетел в сереющее небо, усыпав пол черными перьями. Долго еще в воздухе слышались грозные птичьи крики.
Дверь в спаленку неожиданно отлетела в сторону, стукнулась о стену. На пороге стоял Багумил. На лице ужас застыл, глаза стеклянные. Тщетно пытался он воздуха глотнуть, грудь ходуном ходила.
– С собой меня возьмешь!
Староста походил на разбуженного по зиме медведя. Едва ли не рычал, ошарашенно оглядываясь по сторонам и брызжа слюной. Лютовид оторвал пару листочков плюща, собрал с пола вороньи перья и крошечные алые камушки. Они ему еще в ворожбе пригодятся. Мало ли, какое зелье али заклятье для Мельцы сотворить надобно будет. А с такими подарками, что Осенние Братья оставили, колдовство великой силы получиться может. Мрачно атаман взглянул на старосту. После убийства аптекаря он ощущал странную жажду: уничтожать дальше. Мстить… Кто, как не отец, предавший свое дитя, достоин ужасной кары? Из последних сил Лютовид сдерживался, чтобы не спалить старосту и этот чертов дом. Он лишь коротко бросил «Нет!» и направился к выходу. Но Багумил преградил дорогу, заслонив проем могучей фигурой.
– Она дочь моя! Ты должен взять меня с собой!
У Лютовида перед глазами от гнева потемнело. Внутри полыхнул огонь, грозящий вырваться наружу и сжечь все кругом дотла.
– Дочь?! Поздно ты об этом вспомнил, староста! Лишился служанки?
– Я не был обязан кормить чужую девку! – Багумил ударил кулаком по стене, оплетенной плющом.
– А если чужая, зачем она тебе? – Лютовид оскалился, ощущая себя загнанным в ловушку зверем.
Ему хотелось растерзать выродка и бросить куски его подле тела аптекаря. Похоже, у старосты не было ответа на этот вопрос. Он молча сопел, обдирая цепкий плющ от стены.
– А вдруг моя?
Лютовид едва не расхохотался двуличию и лицемерию старосты.
– Если твоя, будешь плакать, а если чужая, можно и забыть?
Он обошел старосту, и тому не оставалось иного выхода, как отступить в сторону.
Тихий гул голосов на кухне был слышен даже наверху. Лютовид спустился вниз и заглянул в проем. Хотовит и Вигарт, лишенные оружия, стояли в стороне, покорно опустив головы. Антип, вмиг осунувшийся и словно бы уменьшившийся в размере, сидел прямо на полу, в углу. Руки его были связаны, а лицо опухло так, словно над торговым хорошенько поработали чьи-то кулаки. Он поднял взгляд и уставился на атамана. Глаза его блестели, точно у дикого зверя.
– Что смотришь, ворожейник? Любуешься, как меня твоя благоверная отходила? – Из его рта брызгала слюна, а из лопнувших губ сочилась сукровица. – А я-то всего лишь назвал ее истинным именем – шлюхой твоей.
Лютовид и сам не понял, как так получилось. Вот стоит спокойно, на торгового смотрит. А в следующее мгновение уже бросается на него, и пламя внутри бушует, по ладоням жидкой лавой растекается. Гирдир и Сальбьерг его схватили, от Антипа оттащили. Но ненависть и злость Лютовида были столь велики, что огонь вырвался наружу. Волосы торговца запылали. Он заверещал от боли и упал. Связанными руками пытался он сбить огонь, катался по полу и вопил. Пламя объяло голову, и казалось, что языки огня – это его волосы.
– Да что с тобой такое?! – Сальбьерг всадил кулак в челюсть Лютовида, и атаман покачнулся.
Острая боль на мгновение отрезвила, заставила очнуться.
– Заморозь его. Как поступил с моим огнем у аптеки. – Лютовид усмехнулся, понимая, что обращать чело Антипа в лед ипат не будет.
Он еще раз взглянул на предателя, чьи крики превратились в слабые стоны, и пламя, послушное воле хозяина, улеглось. Гирдир подскочил к торговцу – его волосы уже успели сгореть, а кожа покрылась жуткими волдырями и прямо на глазах облезала. Лютовид отвернулся и направился к выходу.
– Ты куда? На закате мы уезжаем. – Воевода хмурился, в синих глазах стыл лед. Кажется, еще секунда, и из них вырвется метель. Но Лютовида не страшила холодная ворожба детей Ледяного Князя.
