Марья Коваленко
Я тебя заберу

Глава 12. Похмелье

Мужская логика как двоичный код – единица или ноль.

Женская – как советская энциклопедия c дополнительными тиражами.

Градская выбегает за дверь. Несется сломя голову к выходу. А все, на что я способен – постараться не взвыть от боли.

Это непросто!

На ладони красный след. Бешеная баба чуть не прокусила до крови во время оргазма.

Член ломит так, словно под яйцами развели костер, а мое «достоинство» нанизали на железный шампур и жарят.

В голове вакуум!

Неприятные ощущения! Так же хреново мне было девять лет назад, когда штопаный-перештопанный четыре месяца валялся в клинике. Даже места, где больнее всего, прежние. Конечности, низ живота и черепушка.

Сдохнуть можно от «удовольствия». Но, как ни странно, боль отрезвляет. Перед глазами пелена, в штанах пыточная, однако не хочется ни за кем бежать. Нет желания никого трахать.

Уж точно не Елизавету Ивановну Градскую! Отъявленную стерву, динамщицу и мое личное наваждение.

С последним после сегодняшнего опыта, пожалуй, пора завязывать. Видеть в одной женщине другую и слетать с катушек – это шиза.

Наглая докторша, которая то ведется на ласку… отчаянно, как нимфоманка, то сбегает в самый неподходящий момент, – совсем не чокнутая девчонка из моего прошлого.

Только за одно это сравнение становится противно от самого себя.

На что повелся?

Что такого особенного увидел, если готов был поиметь упрямую бабу прямо в ресторане?

Как мог спутать ту девочку и эту ушлую бабенку?

Вопросов много. Ответов – ни одного.

По-хорошему, с Градской не стоило даже встречаться. Проще всего было сдать любопытную врачиху охране клиники. Вместе с видеозаписью и контактами подружки. Предупредить отдел кадров, чтобы не додумались увольнять. И натравить Савойского, чтобы промыл подчиненной мозг до полной дезинфекции.

Идеальный план. Простой настолько, что нельзя было поступить иначе.

Однако болезненная реальность говорит об обратном.

Я сам приперся за Градской в институт. Лично забронировал место в ресторане. И, будто забыв, каким маньяком рядом с ней становлюсь, всерьез поверил, что сможем поговорить. Как люди! Ртами!

– Проклятие! – шиплю сквозь зубы, мечтая о пакете со льдом.

Если это новая тактика охоты на мужиков, то, кажется, я готов досрочно сойти с дистанции. По медицинским показаниям!

– Идиот! – вслух награждаю себя почетным званием.

Очень даже заслуженно! Не восемнадцать, чтобы бегать за юбками, разгадывая дурацкие загадки. И не двадцать пять, когда, попавшись на стандартный женский крючок с беременностью, сходил в ЗАГС.

Поздновато! Даже ради женщины, как две капли воды похожей на другую.

При мысли о той, другой боль постепенно стихает. Многое становится по фигу. И странный побег Градской. И то, как она насаживалась на руку. И то, как ее трясло от удовольствия.

На пальцах по-прежнему сладковатый запах прыткой докторши. От него все еще немного ведет, но оставаться в ресторане и дальше нет никакого смысла.

Хочет Градская играть в какие-то игры – пусть играет с другими. Хоть с Кравцовым, хоть с кем-то третьим.

Я пас!

* * *

После ресторана, вопреки привычке заваливать себя делами, еду домой. В дом, который купил, когда выкатился на коляске из больницы. Туда, где никто и никогда не взрывал мой мозг.

Настя встречает без допроса и осмотра. Красивая, холеная. В глазах никакой усталости. Вместо застегнутого на все пуговицы платья – легкий шелковый халат.

Идеальная женщина. Без закидонов и склонности к побегам из ресторанов в мокрых трусах.

– Привет. – Сухие губы мажут по щеке приветственным поцелуем. Следом летит стандартное: – Голодный?

Правильный ответ «Нет». Тогда Насте не нужно будет ломать голову, какая кухня мира у нас сегодня в меню, и звонить в доставку.

В глазах жены крупным шрифтом читается: «Скажи нет». Но сегодня лень куда-то ехать и ждать, когда очередной официант принесет поднос.

– Я закажу сам.

Какого-то черта вспоминаю жареную картошку и бургер из придорожной забегаловки в женских руках. Как наваждение.

– Мне несложно. – Взгляд жены останавливается на моей подпухшей ладони.

Я вижу, как внимательно она смотрит на отпечатки зубов. Словно пересчитывает каждый. Однако вместо гнева или обиды на красивом лице читается лишь равнодушие и холод. Будто это не впервые, а было уже миллион раз.

– Тогда что закажешь. Без разницы, – отвечаю, сбрасывая пиджак.

По ритуалу дальше поцелуй. Благодарный. Но сегодня я не могу. На пару мгновений обнимаю Настю за плечи, вдыхаю тонкий цветочный аромат. И отпускаю.

За грудиной ничего не щелкает. Как обычно. Как уже два года.

Всегда устраивало. А сегодня эта пустота цепляет. Ноет острой царапиной внутри. Дергает.

Будто какой-то дефект… Еще один косяк врачей, штопавших мое нутро в четыре руки двенадцать часов без перерывов.

– Послезавтра у меня первый прием в клинике. – Настя что-то торопливо набирает в телефоне, скорее всего заказывает еду, и тут же возвращается ко мне.

– Так быстро?

Удивляться нечему, я знал, что в этот раз будет быстро. И все равно как лопатой по темечку.

– Здесь иначе. – Жена пожимает плечами. – Если не случится никаких сюрпризов, то через две недели будет первая подсадка.

Не спрашивая, Настя помогает мне снять рубашку и ведет теплой ладонью по обнаженной груди.

– Я так благодарна тебе, что ты согласился. – Голос жены становится тихим. С бархатной хрипотцой.

Она готова благодарить, не замечая укусов другой женщины и аромата, которым я, кажется, пропитался насквозь.

– Это было твоим условием по контракту. – Останавливаю ее руку.

Близости между нами не было уже неделю. Ни с кем не было. И почему-то не хочется начинать.

– Мог отказаться. – Настя отступает.

Снова без спора, без борьбы, без тени эмоций. Словно отношения со мной такие же стерильные, как и я сам.

– Ты знаешь, я выполняю все свои обещания. – За два года ни разу не лгал жене, но сейчас впервые отвожу взгляд.

Сам не понимаю, что со мной происходит. Душит спокойствие, с которым мы говорим. Противно от самого себя. И одновременно хочется вернуться в ресторан… к бешеной Градской.

Слушать, как она шипит на меня. Ловить кайф от ее ярости. И не думать, что, возможно, ошибся два года назад. И с контрактом, в котором, бесплодный и бездетный, заранее согласился с правом жены иметь детей. И с этим браком. И с тем, что несколько лет назад запретил себе искать другую…

Глава 13. Семья

Самый сильный якорь на земле – семья.

Уже и не помню, когда мне было так плохо. По ощущениям, словно не оргазм испытала… самый яркий за последние годы, а попала под каток асфальтоукладчика.

Пока еду в такси, внутри все дрожит. Глаза горят огнем, как от аллергии. А стоит переступить порог квартиры и убедиться, что дома никого, – меня прорывает.

Смеюсь.

Реву.

Трясусь.

Скулю сквозь слезы: «Скотина!»

И, кое-как сбросив одежду, плетусь в ванную комнату.

Под струями не отпускает. Они бьют по плечам и шее, стекают по телу крупными дорожками. Словно гладят. Оживляют в памяти то, что нужно забыть.

Разум требует подумать о сыне или о работе. Переключиться на безопасное и не такое болезненное. Но другая моя часть, женская мазохистская, упорно цепляется за обрывки свежих воспоминаний.

Как Марк целовал. Как обжигал голодным взглядом. Как ювелирно точно находил эрогенные зоны, будто не было между нами никакого разрыва и я все еще девятнадцатилетняя влюбленная дурочка.

От последнего хочется выть еще громче и больше.

Это неправильно. Ненормально. Только ничего не могу с собой поделать.

Много лет я заталкивала мысли о Марке в самые дальние закоулки памяти. Заставляла себя жить сегодняшним днем. Ради Глеба. Ради своей мечты стать хорошим врачом. Пахала, забыв о том, что я женщина. Изредка разрешала себе мужчин и постоянно разочаровывалась.

Сейчас все эти запрятанные мысли накрывают снежным комом. Рвутся из груди со всхлипами и плачем, как в первый год. Жгут нутро кислотой.

Хоть прямо сейчас садись в машину, отыскивай Шаталова и бросай в лицо все обиды.

Обычное желание для прежней Лизы. Такое же отчаянное, какой была та влюбленная девчонка. И запрещенное для Елизаветы Градской.

* * *

После часа в душе и литра пролитых слез приходит опустошение. Я уже не хочу никуда ехать. Не горю желанием рассказывать о жизни.

Чтобы не испугать Глеба опухшим лицом, протираю кожу кусочками льда. А когда кошмар наконец спадает, наношу легкий слой тонального крема.

Крашусь второй раз за день, но теперь не для публики. И не для мужчины, которого не ждала, хоть и чувствовала. А для самого главного человечка в моей жизни.

Едва успеваю закончить, Лена распахивает дверь и пропускает вперед своего подопечного. Пока Глеб снимает обувь, подруга внимательно осматривает меня с головы до ног.

– Что-то ты какая-то не такая. Студенты так ушатали, что пришлось днем душ принимать?

– Почти.

Я обнимаю сына. Спрашиваю у него, как прошел день, что больше всего понравилось. Всё как обычно. Слово в слово.

– Мам, ты правда не такая. – Глеб отстраняется и знакомым до безумия взглядом скользит по моему лицу.

От схожести перехватывает дыхание и начинают подрагивать ладони.

– Твоя мама, наверное, опять призрака видела… – Лена щурится.

– Призраков не бывает. – Глеб с деловым видом прикладывает ладонь к моему лбу.

Один в один как делаю я, когда подозреваю у него температуру.

– Тех, про которых в книжках пишут, не бывает, – соглашается Лена. – Но есть одна разновидность… Они вроде обычные люди, однако умеют исчезать, словно призраки.

Видимо поняв, что продолжать опасно, она подталкивает Глеба в его комнату, а сама садится рядом со мной на нашу полуразвалившуюся от вечных посиделок обувную тумбочку.

– У тебя тональник даже на веках, – шепчет тихо.

– Если бы могла, я бы в нем искупалась.

– Соврешь, что ничего не произошло?

– Ничего… – Прижимаю пальцы к губам. – Только я кончила, – вырывается с нервным смешком.

– Это ты с Шаталовым после лекции успела? – Глаза подруги становятся круглыми.

– После… – Прячу лицо в ладонях. – В ресторане. В приватной комнате.

– Охренеть, Градская!

– Но я сбежала. – Слабое оправдание. Даже звучит не очень убедительно.

– Круто. Значит, встретилась, кончила и прощай? – Лена качает головой. – Высший пилотаж!

– Такой высший, что… – Провожу подушечкой пальца по веку и показываю подруге след от тональника: – Вот.

– Да… Дела.

– Дура я, Лена. – Утыкаюсь лбом в ее плечо.

Лена моложе меня, нельзя вываливать на нее все свои «радости». К сожалению, делиться больше не с кем.

– Ты? Не знаю. Я сейчас почему-то вдруг подумала о другом.

Спрашивать лень, поэтому просто вопросительно киваю.

– Если тебя так прошибло, – продолжает Лена, – то представляю, каково сейчас ему.

– Жалеешь Марка?

В нашем маленьком королевстве женской солидарности такое впервые.

– Я?.. – Она неуверенно пожимает плечами, смотрит в сторону детской комнаты. Лишь спустя долгую паузу произносит: – У него красивая жена. Скоро будет ребенок… чужой, от донора. А судя по рассказам, крышу рвет именно от тебя. И со страшной силой! – усмехается. – Страшно подумать, что случится, когда Шаталов увидит тебя с Глебом.

Глава 14. Деловые отношения

Работа – наиболее распространенный вид психотерапии.

Первый же рабочий день после двух выходных возвращает меня в строй. Утро начинается с кофе. Эспрессо. Густого и черного как ночь.

Раньше считала эспрессо отравой. Постоянно удивлялась, как нормальные люди могут заливать в себя эту горькую жижу. Но после появления Глеба вопросы отпали.

Иногда эспрессо было единственным, что удерживало меня на границе между миром бодрствующих и царством Морфея. Поначалу пила его как лекарство. Фыркая и морщась. А к детскому саду втянулась настолько, что стало больно смотреть, как кто-то разбавляет кофе молоком или портит сахаром.

На мою беду, к сегодняшнему рабочему кофе полагается десерт – сплетня.

– А босс-то наш новый оказался толковым! – В ординаторской полно свободных мест, но Галина Михайловна втискивает необъятный зад между мной и боковиной дивана.

– Взял свою метлу и ушел мести в другое место? – Не хочу называть Шаталова даже по фамилии.

– Да нет! Нормальная у него метла. – Галина Михайловна мечтательно закатывает глаза. – Я, конечно, не видела. Верочка вроде бы тоже пока не каталась. Однако в рабочих вопросах мужик молодец.

– Ну если не покатал Верочку, то уже прогресс.

Нужно срочно заканчивать разговор. Не мое дело, кого и как часто «катает» Шаталов. Жаль, встать не успеваю.

– Пока у тебя выходные были, он тут всю клинику на уши поставил, – громче прежнего шепчет Галина Михайловна. – Савойского чуть не уволил, – улыбается от уха до уха.

– Савойского? Его даже Кравцов трогать боится.

О сложных взаимоотношениях владельца клиники и заведующего отделением ЭКО знает каждый работник. Савойский кажется неприкасаемым, своим для босса. И только я в курсе, что Аркадий Петрович – давний знакомый жены Кравцова.

– Наш Кравцов, может, чего и боится, а этому Шаталову, похоже, сам черт не брат. Его финансисты подняли все документы на закупку оборудования и понаходили там столько… – Галина Михайловна тихонько дует сквозь губы, словно присвистывает. – И откаты, и штрафы за просрочки, хотя деньги на счетах были. И дорогущие ремонты, когда ничего не ломалось.

– Ничего себе…

Делишки Савойского не удивляют, а вот в размах Марка поверить сложно. Я до последнего считала, что покупка клиники была прихотью жены. Причудой богатых.

– И не говори! Мы ж думали, он побаловаться нас купил. – озвучивает Галина Михайловна почти ту же мысль. И внезапно, будто вспомнив что-то еще, преображается: – Кстати, ты почему не сказала, что его жена – твоя клиентка? Если бы вчера новый донор не явился, я бы и не узнала.

Взгляд нашего главного лаборанта становится хищным, как у охотничьей собаки, которая уже взяла цель.

– Какой еще новый донор? – Меня захлестывает непонятная тревога.

– Красивый, – скупо отвечает Галина Михайловна. – Так ты почему не сказала?

– Это было особое распоряжение Кравцова. Он запретил распространяться.

Я не обязана ни перед кем отчитываться. Сплетничать тоже не должна. Но один раз за свою гордость я уже поплатилась. Пару лет назад, после покупки Кравцовым клиники.

Не будь я такой принципиальной, заранее узнала бы и о его жене, и о блядских повадках. Галина Михайловна с самого начала готова была делиться этой информацией с каждым, кто предоставит в пользование уши.

– Ишь! Через босса пошли! Секретная какая эта Шаталова! – удовлетворенно крякает наша «служба разведки».

– Так что с донором? – До приема остается десять минут, поэтому я спешу. – Откуда он взялся и почему знает о жене нового босса?

– Да кто этих мужиков поймет?! То они трясутся над генофондом, как Кощей над златом. То готовы сдавать в первой попавшейся клинике. Только возьмите! – Галина Михайловна машет рукой.

– Но этот, вы говорите, знал о Шаталовой? – Тревога набирает обороты.

Шаталовы уже выбрали донора. Их дело должно было стать одним из самых простых в моей практике. Без сюрпризов и долгого лечения.

– Да он просто спросил, здесь ли она наблюдается. Еще и вид такой сделал, будто сам знает правду, а мой ответ ему так… проверка на бдительность.

Глава 15. Законная супруга

Женская солидарность заканчивается там, где начинается женская конкуренция.

Почти до самого приема я пытаюсь вытянуть из Галины Михайловны информацию о доноре. Задаю прямые вопросы, наводящие, чуть ли не пляшу перед ней. Но знания нашего лаборанта ограничиваются описанием внешности мужчины и количеством материала, который он сдал.

Ни первое, ни второе никак не относится к делу Шаталовых, потому в конце концов сдаюсь. Галина Михайловна уходит от меня с вопросом: «Зачем Савойскому понадобилась такая таинственность?» А я спешу на прием, чтобы после его окончания лично перепроверить документы Шаталовых.

Через час оказывается, что в медицинской карточке Анастасии все по-прежнему. Тот же донор, те же сроки. Результаты анализов тоже прежние.

Это должно успокоить, только успокоиться не получается. Внутри что-то грызет, заставляя копать дальше. И, пока совсем не сгрызло, я открываю базу данных по донорам.

На первый взгляд здесь тоже никаких изменений. Скромный каталог из тридцати мужчин. Детские фотографии. Рост, вес и остальные сведения на момент забора материала. Пометка, что мы сотрудничаем с другими центрами. И парочка рекламных слоганов, которые должны убедить, что именно наши доноры гарантируют самых красивых детей.

Последнее, конечно же, бред, рассчитанный на отчаявшихся женщин. Чистой воды манипуляция рекламщиков. Увидь я это первый раз, наверное, смутилась бы.

В принципе, можно сворачивать базу данных и заниматься работой. Но одна безымянная папка в самом низу страницы неожиданно привлекает внимание.

В отличие от других, в ней нет ни детских фотографий, ни подробного описания кандидата. Даже не указано, прошел ли донор медицинскую проверку перед попаданием в базу. Стандартный черновик. Однако дата создания – вчерашнее число – заставляет открыть настройки и посмотреть, кто из работников разместил папку в каталоге.

Пальцы пляшут над клавиатурой. Сердце бухает в груди как отбойный молоток. И только я вижу фамилию, тут же в дверь стучится следующая пациентка.

– Добрый день, – произносит Анастасия Шаталова. – Я немного раньше. Милая девушка на ресепшене сказала, что вы уже свободны.

За год, который Вероника работает у нас в центре, она ни разу не отправляла пациентов досрочно в кабинет доктора. Дай ей волю, она бы и на порог их не пускала, чтобы не отвлекали от телефона.

Шаталова явно лжет, но я не хочу с ней никаких конфликтов.

– Конечно, – растягиваю губы в улыбке, – проходите.

Начинается обычная процедура: проверка последних анализов, опрос, УЗИ. Назначение гормональных препаратов для стимуляции овуляции и триггера. Потом краткий ликбез, который Шаталова наверняка уже слышала в первой клинике.

– Рекомендую снизить физическую активность. Никакого фитнеса, саун. Постарайтесь придерживаться такой диеты… – Даю цветную распечатку. – Она достаточно свободная. Нет больших ограничений, за исключением продуктов, которые вызывают метеоризм.

– Что-то еще? – Пациентка даже не смотрит на бумагу. Будто это флаер на пиццу со скидкой, складывает вчетверо и сует в сумочку.

– Вы можете продолжать пить свои витамины. Уколы сможет делать наша медсестра, процедурный кабинет работает круглосуточно.

– Понятно. Это я уже и сама умею. Дополнительно ничего не нужно? – Шаталова взглядом указывает на распечатанный рецепт.

– Нет, больше ничего. Только витамины, гормоны. Строго по часам! Правильное питание и… умеренная половая жизнь.

Последнее предупреждение дается сложнее всего. Я помню темперамент Шаталова… Даже спустя много лет не забыла наши дни и ночи, когда одна близость перетекала в другую, секс сменялся сном, а через какое-то время сквозь дрему я чувствовала медленные сладкие толчки.

Вряд ли за эти годы аппетиты Марка стали скромнее. Во всяком случае, наша встреча в ресторане говорит об обратном.

«Но это теперь не твои заботы!» – обрубаю себя.

– Итак, курс стимуляции десять дней. График УЗИ и точное время введения триггера я вам расписала. После завершения ждем у нас для пункции, – заканчиваю прием.

– Да, я помню… – Шаталова морщит свой красивый нос. – Общий наркоз и почти день в больничных стенах.

– Вы можете провести его с супругом. Или с родственниками.

Обычно в этот момент пациентки на седьмом небе от счастья и уже начинают отсчитывать секунды. Но это совсем другой случай.

– Конечно. Само собой. – Анастасия все еще медлит.

– Тогда до встречи. – Я поднимаюсь и иду к двери.

Более красноречивый намек на необходимость убраться придумать сложно. Однако вместо того чтобы встать, Шаталова делает глубокий вдох. И с той же улыбкой, с какой вошла в кабинет, произносит:

– Я бы хотела поговорить с вами. О личном.

Глава 16. Тонкие грани

Если бы эмоции можно было выключить…

После слов «о личном» по спине катится холодок. Чувствую себя преступницей, которую поймали на месте преступления и вот-вот потребуют чистосердечное признание.

С языка так и рвется: «Я не веду с пациентами разговоров о личном». Но вовремя сдерживаюсь.

Вряд ли Марк рассказал жене о наших стычках. Да и на роль коварной разлучницы я не гожусь. Даже после минутной слабости в ресторане!

– Что вы имеете в виду? – Застываю у двери, так и не решив, закрыть ее или оставить открытой.

– Марка, меня и нашего малыша. – Шаталова задерживает взгляд на дверной ручке.

Так и намекает.

– Если вы хотите, чтобы я дала какие-то гарантии, то, к сожалению, вынуждена разочаровать. Доктор не Господь. Мне не все под силу, – стараюсь сразу повернуть разговор в безопасное русло.

– Я уже знаю, что доктора не боги. – На пухлых губах Анастасии застывает грустная улыбка.

– Тогда… о чем вы хотели поговорить?

– Видите ли, нашему браку с Марком всего два года, – начинает Шаталова. – До этого, несколько лет назад, мой муж перенес серьезную операцию. Его водитель не справился с управлением машины, и на гололеде их вынесло в кювет.

– Не понимаю. Для чего вы это рассказываете?

Мне совсем не хочется слушать. Еще меньше я хочу представлять себе, как это было. Того, прежнего Марка, летящую по льду машину и скрежет тормозов. Как в жутком фильме без счастливого финала.

– Марк тогда получил сразу несколько травм. Из-за одной из них он лишился возможности иметь детей. – Шаталова делает короткую паузу. – Муж не любит распространяться о себе, он довольно закрытый человек. Но мне важно, чтобы вы понимали всю глубину проблемы.

– Да, я ее осознаю. И постараюсь помочь вам.

С трудом сдерживаюсь, чтобы самой не выйти за дверь. Несмотря на спокойный тон и вполне откровенный рассказ, что-то здесь не то. Нутром ощущаю скрытый подвох. Тем самым шестым чувством, которое перед лекцией в вузе предупредило о встрече с Марком.

– Он еще до свадьбы сказал, что не сможет подарить мне ребенка. Честно и прямо. А я так сильно любила его, что согласилась на это. Ради него отказалась от права быть матерью. Но сейчас… – На глаза Анастасии наворачиваются слезы и алмазными каплями стекают по щекам.

– Вот. – Я подаю упаковку салфеток.

Шаталова отмахивается и, не скрывая слез, продолжает:

– Это не я была инициатором эко. Я и не мечтала! Муж сам предложил донорство. Он так хочет от меня малыша, что готов смириться с чужими генами. Марк мечтает воспитывать этого ребенка как своего собственного.

Я не просила об этой исповеди. Не надеялась и не ждала ее. Но теперь становится так плохо, будто получила удар под дых. Даже вдох нормально сделать не получается. Вжавшись в сиденье, жду, когда поток откровений закончится и меня наконец оставят в покое.

– Тогда вам повезло с мужем. Поздравляю. – Слова приходится выталкивать из себя через силу.

Душу рвет обида. За Глеба, который никогда в жизни не называл никого папой и верил, что настоящий отец умер. За себя, которую бросили, словно наскучившую игрушку.

Никто не любил нас настолько, чтобы хотеть семью. Никто не переживал о глупой девятнадцатилетней девчонке, что в туалете института, заливаясь слезами, рассматривала положительный тест на беременность и не знала, как жить дальше.

Альтернативная реальность во всей красе.

– Да. Нам очень повезло встретить друг друга. – Анастасия вдруг встает. – И я так верю в вас, доктор…

Глаза моей пациентки уже сухие, а на губах играет улыбка. Но я тоже справляюсь с собой. Непонятно, кто и что донес этой женщине… Савойский? Кравцов? Только зря. У нее нет никаких оснований для волнения. А у меня нет ни одной причины напортачить в работе.

– Конечно. Все будет хорошо.

– Я верю, вы сделаете все, чтобы процедура прошла успешно. И чтобы мы с Марком с первого раза ушли от вас счастливыми родителями.

Я не бог. Хочется повторить свои же слова, однако сдерживаюсь. Впервые за время приема я согласна с Шаталовой.

Это наша общая мечта. Заветная! И теперь каждая приложит все силы, чтобы она исполнилась.