Марья Коваленко
Несерьезные отношения
Глава 3
Паша
Кравцова все же меня поймала.
Не хотелось думать, за какое конкретно место… После вчерашнего нормальная жизнь за ширинкой так и не наладилась. Вместо здоровой утренней эрекции я встретил под одеялом нечто печальное. По формам оно скорее напоминало какой-то вялый запеченный овощ, и даже выдающееся – с выносом на десять сантиметров – декольте новой секретарши не оживило мертвеца.
Впору было траурную ленту с бантиком повязывать. Или начинать узнавать, что ж за зверь невиданный «доктор уролог».
Кравцову после такого даже слушать не стоило. Только слать подальше как разносчика бубонной чумы! Фиг знает, какие еще подарочки можно было ожидать от этой ушлой бабы. Но заарканила она своим презентом качественно!
Весь ее рев в трубку я, как под гипнозом, представлял зеленоглазую феечку. Пялился на край своего стола, где вчера елозила сладкими половинками одна упругая попка. И чувствовал, как местами оживаю.
Ме-е-едленно.
С приятной тянущей болью.
В кайф.
После траурного утра такое воскрешение казалось настоящим знаком. Ровно до этого момента я не верил ни в бесов, ни в ангелов, ни в какие символы. Не с моей работой, где каждый второй похлеще всей нечисти вместе взятой!
А тут уверовал.
С полуоборота!
Новую веру даже на практике тут же испытать захотелось.
Снова увидеть мою феечку. Опять распаковать ее… только на этот раз полностью, до ниточки. Чтобы даже подумать не смела, что можно свинтить. Попробовать, такая ли она сладкая внутри, как кажется снаружи. Наказать за дурацкий побег.
Долго-долго наказывать. До «больше так не буду» с причмокиванием до самого горла. До красных ягодиц от моих воспитательных шлепков.
Вчера, после бегуньи этой голозадой, так и хотелось позвонить какой-нибудь Тане или Ире. Ни одна б не отказала. Но остановил себя.
Я, конечно, не тянул на святошу, однако кое-какие принципы все же имелись! Не должна одна баба сосать прощение за другую. Нездорово это. Не по-человечески.
Вместо наказания почти простил феечке своего ледяного друга в трусах. А сейчас, под завывания ее подружки, вместе с жизнью азарт вернулся. Инстинкт охотничий. Из-за хронического завала в делах я думал, что нет его уже. Потух к концу третьего десятка, как когда-то выветрилась из головы подростковая жажда адреналина.
Ан нет… хотелось! Девку! Ту самую! Несмотря на динамо и морозную свежесть ниже талии.
Кравцова, судя по звукам, рухнула с чего-то тяжелого и деревянного, когда я ей ответил «да».
Будто оглохла от радости, она писклявым голосом переспросила:
– Вы точно сможете быть на предварительном слушании? Сегодня. В одиннадцать…
И еще более уверенно и громко я ответил:
– Смогу. Буду!
Дальше из нее веревки вить можно было. Требовать, что угодно: хоть презент ко мне еще раз отправить, хоть новый подарок, хоть оплату в тройном размере.
От количества «спасибо» ухо в трубочку сворачивалось. Но я не стал ничего запрашивать.
Заранее знал, что эта манипуляторша сама приведет мне на заклание зеленоглазую подругу. Без просьб. Без требований. И без намеков.
Враньем или силой, но затащит.
Потому что такие, как она, хорошо понимали одну простую истину: «Спасибом за яйца не удержишь!» А за нудную мелочовку, вроде дел о взяточничестве, ради денег я давно не берусь.
* * *
К одиннадцати я был почти готов. Подчиненные закусили удила, получив новую порцию работы… с барского плеча. Секретарша чуть из декольте не выпрыгнула, когда узнала, сколько встреч нужно перенести. Но команду «Исполнять!» приняла молча и тут же схватилась за телефонную трубку.
Так и хотелось подобного подчинения от еще одной обладательницы приятных окружностей. Всю дорогу до здания суда я думал, как буду заниматься дрессировкой своей феечки. Двумя головами думал!
Представлял, как увезу ее сразу после заседания в уютный номер отеля и расскажу о технике безопасности при работе с чувствительными агрегатами.
Целую инструкцию мысленно составил.
Но стоило войти в вестибюль… пройти по длинному коридору до нужного кабинета…
Меня как головой о стену приложило.
Кравцова оправдала ожидания на все сто. Не знаю, кто ей ногу гипсом измазал и костыли вручил. Но вот соседку ее я знал отлично. И на вкус, и на ощупь.
С одного взгляда узнал. Ни очки как у училки, ни скучный хвостик, ни монашеское длинное платье не смогли ввести в заблуждение.
Прокурор и судья, проходя мимо, тоскливо посмотрели в мою сторону. Как на приговор. Оправдательный. Уже напечатанный и подписанный.
А я по испуганному взгляду зеленых глаз, по веснушкам, которые на бледном лице стали вдруг ярче, по дрогнувшим губам понял, что это дело проведу образцово-показательно.
Пока живой буду, с девчонки не слезу. Чему нужно – обучу, от ненужного – отучу. Чтобы смотрела впредь не со страхом, а с ожиданием. И не белела, а краснела. Вся. Сразу.
* * *
Так, с мыслями о перевоспитании, я и приступил к предварительному слушанию.
В материалах дела, с которыми успел ознакомиться еще неделю назад, когда Кравцова только начала осаду нашего бюро, нового ничего не обнаружилось. Те же свидетели, та же сумма взятки, и даже чиновник, мелкая сошка в системе ЖКХ, не смог придумать ничего оригинального.
Своему подзащитному кроме «мне все понятно» и «не согласен» произнести я ничего не позволил. А чтобы следствию не скучно было, накидал с ходу пяток ходатайств и одну жалобу на действия дознавателя.
В целом ничего особенного. Обычное муторное дело, как я и предполагал. Если бы не одна симпатичная особа на заднем ряду, можно было бы покемарить с открытыми глазами.
Но особа не позволяла! Словно нормально усесться не могла, она полировала своей попкой деревянный стул. Глазками в меня стреляла. Испуганно. Нервно. Пуговки на платье теребила, будто все ей натирало и душило.
Так и манила, чтобы спас.
Сам не знаю, как час заседания выдержал. Пока судья нудел над бумажками, я феечку, как куклу в витрине магазина, до каждой веснушки рассмотреть успел. Мысленно раздел догола и пару раз качественно трахнул.
К концу слушания, судя по бешеному блеску в глазах, девочке моей даже прелюдия не нужна была. Подпрыгивала на сиденье. Губы свои пухлые кусала. На дверь взглядом молилась, как на икону.
Вот как после перерыва было не догнать ее? Как не прижать к стеночке в темном углу?
Не было у меня никакого выбора. И сил с собой бороться тоже не было.
Как только дверь открылась, я так и метнулся за своей феечкой. Вначале в сторону главного входа. Потом – за руку дернул это счастье к себе под лестницу. А там уже… как получилось.
Грудью сразу к стене прижал, чтобы не дергалась. Ладонями попу сладкую обхватил. Губами рот накрыл. Вместе с криками, жалобными стонами и горькими всхлипами.
Первый раз в жизни в здании суда мне так хорошо было. Как в прошлый вечер вернулся. Те же мягкие выпуклости с чувствительными острыми вершинками, скользящие по моей рубашке. Тот же вкус на языке. Тот же аромат. Одуряющий, нежный. Без примеси парфюма или еще какой-нибудь химической дряни.
Свежий, как у ангела.
Уносило от этого аромата и вкуса, как от чистого наркотика. Я понимал, что никакого продолжения здесь не получится и нужно феечку к выходу буксировать – в отель везти.
А оторваться не мог.
Кайф ловил от того, как она сопротивляется, но целует. Как по груди лупит, но не отталкивает. Как скребет ноготками по ткани, но дрожит.
Сладко. Трепетно. Страстно.
Я уже и не помнил, чтобы кто-то так целовал. Обычно все первыми тянулись. В штаны лезли, словно им там «здравствуйте» пожать нужно было. На шее, как кошки шелудивые, когтями зарубки делали. Помадой пачкали, будто у меня не лицо, а свежий забор, на котором надписи важно оставить.
Не стеснялись другие. А эта… Экзотика в офисных джунглях. Девчонку саму испачкать было боязно. Синяками, укусами, засосами на нежной шейке. Каждое движение контролировать приходилось, каждый поцелуй и поглаживание.
От ощущений этих, непривычных, чуть не забыл, где я и какой план на оставшиеся полдня. Еще чуть-чуть, и к знакомому судебному исполнителю в ближайший кабинет ломиться бы пришлось. Не в службу, а в дружбу.
Но операция «Реанимация» случилась в самый неожиданный момент.
Только я на миг свое солнце отпустил, чтобы пуговки на платье поправить. Перед транспортировкой!
Только язык изо рта вынул. Чтобы отдышалась нормально.
Одновременно, будто оркестр, по ушам ударило возмущенное: «Мерзавец!», по щеке со звонким шлепком проехалась женская ладонь и острое колено чуть не заехало в пах.
Увернулся я чудом. Как будто почувствовал перемерзшим достоинством, что беда близко, и в самый последний момент смог бедро подставить.
– Не смей ко мне прикасаться!
Я еще до конца в себя прийти не успел, а феечка моя принялась змеей шипеть.
– Не знаю, что ты там придумал обо мне, но я никой не презент. Не подарок! – рычала она. Так же страстно, как целовалась секунду назад.
– Я не проститутка! Запомни наконец! – Топала ножкой. Глазками молнии метала.
Не баба, а Зевс в юбке!
– И вообще, я к тебе вчера приходила, чтобы о помощи попросить, а ты… Ты и слова не дал мне сказать. Даже представиться. А сразу начал…
Она вздрогнула всем телом. Зло пихнула меня в грудь. И, пока я ловил челюсть, пытаясь вспомнить ее имя… хотя бы первую букву, оттолкнула в сторону. А затем как бейсболист, дорвавшийся до мяча, рванула дальше по коридору.
Второй раз за два дня!
Глава 4
Женя
Пожалуй, кроме походов во всякие юридические бюро, стоило поставить крест и на походах в суды.
После горячей встречи с Бояриновым я чуть не забыла о Вале. Вспомнила, только когда добежала до ближайшей автобусной остановки.
Стыдно было! И за то, что бросила подругу. И за то, что второй раз не смогла сразу дать отпор голубоглазому мерзавцу.
Как проклял кто!
Даже в фантазии не представляла, что могу так реагировать на мужчину. Да, господин адвокат, конечно, отличался от мужа и ухажеров, с которыми я встречалась до замужества. Как тяжелая снегоуборочная машина – от скребка для чистки стекла. Ручного такого, с тупым лезвием.
Но чтобы так таять от прикосновений…
Чтобы так теряться от поцелуев и напора, сумасшедшего, выносящего мозг, словно сквозняк…
Дико стыдно было. До слез. До желания надавать самой себе оплеух.
Вале в глаза смотреть я не могла. С трудом заставив себя вернуться, помогла ей устроиться в машине. А сама уехала на первом же автобусе. Ни на номер не посмотрела, ни на название маршрута.
До самого дома ругала себя. Словно наказывая, напоминала, чем закончились прошлые отношения. И старательно избегала воспоминаний о жарком поцелуе под лестницей.
Уши и щеки горели. Сердце бухало о ребра, будто вырваться хотело.
Только рядом с квартирой стало отпускать. Еще до того, как открыла дверь, я услышала звонкий детский смех. А стоило открыть… Машка чуть не снесла, бросившись в объятия.
– Мама! Это ты! Я так соскучилась! – Моя малышка тонкими ручками потянула меня вниз. Обхватила шею и носом уткнулась в ухо.
– Я по тебе тоже, маленькая. – Я прижала это счастье к груди и чуть не задохнулась от радости. Сутки не видела, а словно вечность. – Даже не представляешь, как скучала.
– А я и тетя Света с новыми соседями в деревне познакомились. Котика бездомного кормили. И на санках с горки катались. Она не умела, но я ее научила.
Дочь светилась от гордости как маленькая звездочка. Моя самая любимая. Самая золотая.
– Конечно, ты ведь у меня уже большая. Целых пять лет. Все умеешь! А тетя Света… – Я глянула на соседку, которая стояла рядом. Высокую, статную, полную сил, несмотря на ее шестьдесят лет. – У нее таких учителей, как ты никогда не было, вот она и не умела с горки кататься.
– Но теперь летает как гонщица.
Машка засмеялась. Заливисто, беззаботно. Как способны только дети.
– Я и тебя, мамочка, научу. – Она сжала меня еще сильнее. – Вот поедем в следующий раз все вместе на дачу. Ты, я и тетя Света. И будем кататься.
– Обязательно. Все втроем.
Я вместе с дочкой поднялась с пола и, с трудом отлепив ее от себя, начала раздеваться.
– Что еще интересного у вас произошло? – спросила после того, как помыла руки и сменила платье на удобный домашний костюм. – Я все хочу знать. Рассказывайте! – обратилась на этот раз уже к Светлане.
Моя замечательная соседка по площадке, будто только этого и ждала, тут же начала во всех деталях описывать вылазку на дачу.
И как в доме вместе с Машкой убирались. И как к новым соседям в гости ходили. К какой-то полковничьей чете, в годах и без детей, как и Света. И как осваивали санный спорт на горке возле Светиного участка.
После такого рассказа о своих делах даже заикаться не хотелось.
Нет, у меня от Светы не было тайн. Трудно что-то утаивать от человека, который заменил тебе и мать, и бабушку. Который помогает растить ребенка, в то время как настоящие родные – живые и здоровые – отвернулись… не приняли развод с любимым зятем, предпочли винить во всех грехах именно меня, а не Лёню.
«Он тебя не бил. Зарплату приносил. Ну, гулял иногда, так все мужики гуляют. У них природой заложено гулять. Никто от этого еще не помер! Потерпела бы и ты!»
Приговор самых близких был четким и не подлежал никакому обжалованию.
Ума не приложу, как бы я с трехлетней Машкой управилась одна. На работу пришлось выйти еще до окончания декрета. Ни от какой подработки не отказывалась. В школе по пять уроков немецкого каждый день. Потом дома проверка тетрадок. И репетиторство.
Порой я засыпала, забыв поужинать или почистить зубы. Каждому выходному радовалась как чуду.
Если бы не Света, наверное, пришлось бы задушить свою гордость и с повинной возвратиться домой к матери. Забыть все горькие слова, которые я от нее услышала после развода. Взять на себя вину за Лёнькины измены. А уж там… Как бы мы выживали вместе, даже представлять было тяжко.
– Женечка, ты задумалась о чем-то?
От мыслей о семье на меня уже хандра начала наваливаться – соседка со своим вопросом спасла вовремя.
– Прикидываю, когда на работе смогу вырваться, чтобы вместе с вами на дачу поехать. – Нехорошо было врать, но и рассказывать о грустных мыслях не хотелось.
– Ну, если твой новый директор и дальше будет проблемы устраивать, то целый отпуск сможем на даче устроить. Из-за денег только не волнуйся. Проживем!
– Надеюсь, не будет. Валю в суд сводить отпустил. Может, и дальше все наладится, – без особого энтузиазма протянула я.
– Ага. Отпустил. В твой выходной.
Не зная, что ответить, я пожала плечами и принялась готовить себе чай. После суда пить хотелось адски. Два стакана воды выпила. А теперь еще чая захотелось. Крепкого. И обязательно сладкого.
– Ладно… Тут, пока тебя не было, этот приходил… – Света смяла фартук и бросила настороженный взгляд в сторону детской. – Папанька ее.
– И что хотел? – От нехорошего предчувствия у меня внутри все замерло, а чашка чуть не выпала из рук.
– Бумаги принес. – Соседка опустила голову. – Заставил расписаться, что приняла. Я, конечно, отбивалась. За порог его пыталась вытолкать. Но при Машке особо не повоюешь… Сама понимаешь.
– А бумаги какие? Всё о том же? – На нервах я схватила кусочек морковки со стола и принялась хрустеть.
– Да. Раздел имущества. Не дает покоя подонку эта квартира. Зря ты отцовскую продала и в браке с ним двушку купила. Теперь вот… – Соседка указала на конверт. – Юриста какого-то нанял. Сказал, что через суд будет добиваться своего. У него якобы новая семья, и им тоже метры квадратные нужны. Не эти, так другие. За компенсацию.
Если до этого я считала сегодняшний день кошмарным, то теперь даже слова точного подобрать не могла, как его назвать. Ни в русском, ни в немецком подходящих определений не было.
– Эх, Женя-Женя…
Заметив, что я совсем скисла, соседка подошла поближе и обняла за плечи.
– Мужика б тебе хорошего найти, чтобы засранцу этому крылья обломал. – Она погладила меня по голове. – Может, у новых соседей по даче спросить? Вдруг у них какой-нибудь молодой капитан или майор найдется. Чтобы с вот такими кулаками… – Света сцепила обе свои ладони. – И со связями, – грустно добавила тут же.
– Клин клином? – Я нервно хохотнула.
А память услужливо подкинула картинку с мужскими мускулистыми руками, длинными пальцами и татуировками от запястий до плеч.
От одной мысли по телу будто ток пустили. Казалось, волосы вот-вот одуванчиком распушатся. Но я быстро взяла себя в руки.
– Свет, мне уже не восемнадцать. Не будет никто ради женщины с ребенком в рыцаря играть. Подобное только в книжках бывает.
– Ты так говоришь, словно тебе не двадцать шесть, а пятьдесят, – фыркнула соседка. – Это у тебя собственная мамашка в голове сидит и глупости всякие суфлирует. Узнаю ее философию!
– С моей удачей…
Грустно глянув на конверт, я обхватила себя руками.
– Хреновая у тебя удача. Наследственность… кармическая, наверно! А мужик, если правильный… – Света сощурилась. – Он бы и жизнь скрасил. И мамку из головы выгнал. И карму прочистил.
– Как дымоход?! – вырвалось у меня, и щеки опалило румянцем.
– А это уже, как ты бы позволила.
Света лукаво улыбнулась мне. Махнула рукой. И будто тоже резко захотела чая, потянулась за второй кружкой.
* * *
После ухода Светы конец дня и ночь пролетели под девизом: «Не думать ни о каких трубочистах, снегоуборочных машинах и руках с татуировками».
Справиться с этим было не так просто. Две встречи с Бояриновым не прошли для меня бесследно. Тело вдруг вспомнило, что такое желание, и вместе с подсознанием мучило до утра неприличными снами.
А нервная система исполнила настоящий концерт. Одна часть меня, как одинокий рояль, играла о том, что я дважды поступила правильно. Только побег! Только спасение!
Другая часть, как ударные, винила, что не устроила этому похотливому самцу Содом и Гоморру. С лекцией о половом воспитании и профилактическим ударом по причинному месту.
Третья – жалобными скрипками пиликала, что вообще-то в нахальных лапах было сладко и горячо.
Сражаться со «сладко и горячо» оказалось сложнее всего. Муж был у меня первым мужчиной и последним… либо, как любила говорить Валя – крайним. Мне не на что было жаловаться в постели. Мы не прятались под одеялом. Не стыдились пробовать новое.
Но после одних только поцелуев с Бояриновым теперь казалось, что вся моя предыдущая сексуальная жизнь – невинный петтинг.
Я и представить раньше не могла, что способна завестись от грубого мужского напора. От бессилия, когда наглые руки сминают тело, а опытные губы превращают мозг в желе. Никогда не была для мужа такой влажной, какой стала всего за пару минут жесткой ласки у стены.
Горько было от таких открытий. В соседней комнате спала дочь, а я каталась по кровати, пытаясь найти удобную для сна позу, и гнала неправильные мысли из головы.
Бранила себя за слабость.
Как мазохист окуналась в воспоминания.
И снова гнала некоторые прилипчивые, слишком пошлые образы.
* * *
Первый закон природы – «За все нужно платить» – сработал на мне безотказно.
Утром в зеркале отразилось самое настоящее разбитое корыто. Словно секс был не во сне, а в реальности, волосы напоминали воронье гнездо. Под глазами залегли тени. А цвет лица с «загар московский зимний» сменился на «болезненный серый».
Такую «красавицу» никто не стал пытать в садике, почему Маша отсутствовала целых два дня. Мой собственный босс, директор школы, утром прошел мимо, словно не узнал. А ученики вели себя удивительно смирно.
Никто не изображал обострение склероза, не просился в туалет каждые пятнадцать минут и не ныл из-за домашнего задания.
Если бы день до конца прошел так же спокойно, наверное, можно было бы порадоваться за себя. Но, как только я вернулась домой, в гости нагрянула Валя.
– Еле докостыляла до тебя. Хорошо, лифт работает, – с одышкой произнесла она и рухнула на обувную полку в коридоре как подкошенная.
– Позавчера ты и стоять без поддержки не могла. Успех налицо!
Пока подруга не спарилась, я помогла ей снять пуховик, шапку и сапожок, один-единственный, со здоровой ноги.
– У меня мотивация знаешь какая? Ого-го! Три мелких засранца, которые привыкли, что мама им в попу дует. И Колька, у которого то понос, то гастрит, то что-то чешется. И СИЗО не помеха. – Валя махнула рукой и вдруг заулыбалась. – Хорошо хоть Бояринов согласился за дело взяться. Глядишь, и освободят моего упыря. Будет дома кровь пить.
– Я очень за тебя рада.
Так и подмывало спросить, как она уговорила адвоката, но одной бессонной ночи было вполне достаточно.
– Вижу. Аж бледная вся. Как моль.
Валя взглядом-сканером прошлась по мне и остановилась на комоде, что стоял рядом с тумбочкой.
– О! Лёнчик заходил?! – Она взяла так и не раскрытый конверт. Повертела его перед своим лицом. – Алименты решил платить? Или снова отсрочку клянчит?
– Лучше бы отсрочку.
Я забрала из рук подруги конверт и положила обратно.
Видеть его не могла, а открыть так и не решилась. Это, конечно, было глупо. Страусиная политика еще никого не спасала. Но после нашего некрасивого развода любое упоминание о бывшем муже жалило слишком больно.
Очень хорошо я помнила, как нелегко было учиться жить одной. С каким трудом придумывала объяснение для дочери. И выскребала последние крохи на юристов, чтобы Лёня еще тогда не отсудил у меня квартиру.
– Ну да, твой Лёнчик ни на что хорошее не способен. Парнокопытное без совести и мозга. С таким даже святая женщина захочет стать самкой богомола.
– Я бы подавилась. – Несмотря на всю ситуацию, стало смешно.
– Да-а! Слишком говнистый, – хохотнула Валя и неожиданно, будто что-то вспомнила, хлопнула себя по лбу. – Блин, но я ж не про Лёнчика приехала у тебя спрашивать. Жень, дело есть! Ты только сядь.
Валя как-то странно потупила глаза. Прижала тыльные стороны ладоней к щекам и скомканно улыбнулась.
– У тебя ж школьные каникулы на носу. Я ничего не путаю? – начала она издалека.
– Через неделю. А что? – уточнила я настороженно.
Сразу вспомнился наш недавний разговор про поход в юридическое бюро. Примерно такой же взгляд Валентины и ее несчастный вид.
– Да подработка у меня для тебя есть. Вернее, не совсем у меня, но хорошая! Денежная.
– Почему-то сразу хочется сказать нет.
В квартире было тепло, но я до самого верха застегнула молнию на домашней кофте и подняла воротник.
– Не, ты не подумай чего! Всё легально! Ничего криминального, клянусь тебе. И недолго. Дня три-четыре. Машку, если что, я к себе могу взять. Пацаны счастливы будут! Ты ж знаешь, как они ее любят!
Валя зарделась, заулыбалась. Совсем как в прошлый Новый год, когда дочка вместе с ее мальчишками свалила елку, опрокинула на пол миску с оливье и залила все это шампанским.
Валю тогда так перекосило, что неделю улыбалась. Невролог в поликлинике не знал, как и лечить такую «радость».
– Если дня три или четыре, то это значит, что нужно куда-то ехать, – произнесла я, и нехорошее предчувствие стало еще острее.
– Ага, – Валя кивнула. – В Гамбург. Переводчиком.
От неожиданности у меня челюсть отвисла. Но подруга словно и не заметила шока.
– Ты ж давно мечтала там побывать, – продолжила она. – Ратуша с огромными часами, морской музей, ворота Бранбургские…
– Бранденбургские, – с трудом ворочая языком, уточнила я. – И они в Берлине.
– Ай, неважно! Главное, что город красивый, – отмахнулась Валя. – И платят за работу переводчиком в разы больше, чем у тебя в школе.
– Почему-то даже спрашивать не хочу, чье это предложение…
Валя все же была права: лучше бы я села заранее. Теперь ноги подкашивались, а от злости стало жарко, будто меня прямо сейчас к горячей груди прижали. Той самой! Твердокаменной. С широкими мышцами и кубиками… ниже, там, где у обычных мужчин пузо.
– Слушай, да какая разница? Тебе ж за знание языка будут платить, а не за что-то… неприличное.
– Да-да, я даже, кажется, знаю, какого именно языка… и как его захотят использовать.
Следом за воспоминанием о груди в памяти вспыхнули картинки с губами. Хоть в холодный душ беги – такие они были яркие и реальные.
– Эти юристы… «Лаевский, Бояринов и компания», они филиал открыть там хотят, – уже без намеков, прямо сказала Валя. – Я случайно Павлу ляпнула, что ты в школе немецкий преподаешь. Ну… похвалила тебя немножко. А он возьми да и предложи подработку!
– Святой человек. – Воротник кофты хотелось до ушей натянуть, чтобы спрятаться.
– Хороший мужик! И профессионал, и красавец, и умница, и… – Не договорив, Валя достала из кармана куртки визитку и сунула мне. – Он тебе просил передать. Сказал, что готов обсудить все условия. И это… – Подруга откашлялась. – Согласиться на любые твои требования.
