Марта Яскол
Код доступа
4
Говорят, человек счастлив, если утром с удовольствием идет на работу, а вечером с неменьшим удовольствием возвращается домой. Если это правда, то Марусю, пожалуй, можно было назвать счастливым человеком.
Чкаловск, небольшой и уютный, сохранивший обаяние старинного немецкого городка, ей очень нравился. В гарнизоне размещались несколько воинских частей, самой крупной из которых был авиационный истребительный полк. Должность начальника гарнизона Чкаловска занимал командир авиаполка, полковник Дремов, давний друг и сослуживец Марусиного отца.
В Чкаловске Марусе дали комнату в трехкомнатной коммунальной квартире на втором этаже старинного двухэтажного дома неподалеку от исторического центра городка.
Другую комнату в Марусиной коммуналке занимали прапорщик Николай Шведов с женой Татьяной, в третьей еще недавно обитал заместитель начальника гарнизона подполковник Савчук с супругой Адой Борисовной. Однако около двух месяцев назад Савчуки съехали в полагавшуюся им отдельную квартиру, наконец-то отремонтированную. А в коммуналке появились новые обитатели – семья Кузнецовых: Иван, Светлана и двенадцатилетний Митька.
С Митькой и его мамой Маруся познакомилась, можно сказать, при чрезвычайных обстоятельствах. Было хмурое октябрьское утро, она пришла домой с ночного дежурства. Переобуваясь в домашние тапочки, заметила на полу прихожей неровную цепочку красных пятнышек, напоминающих кровь. Замерев на месте, Маруся поискала глазами что-нибудь тяжелое, но нашла только швабру. Вооружившись шваброй и стараясь как можно тише дышать, она на цыпочках – тапочки так и остались стоять под вешалкой – двинулась вдоль кровавой цепочки.
Следы вели вглубь квартиры и обрывались возле двери комнаты, в которой еще недавно жили супруги Савчуки. Дверь оказалась приоткрытой. Маруся прислушалась.
– У-у-у-йю!.. Ой-йо-йо-ой!.. У-у-у!.. – доносилось из комнаты.
Маруся прислушалась. Всхлипывания стали громче. Держа швабру на всякий случай перед собой, она рывком распахнула дверь и заглянула внутрь.
На табуретке возле стола, стоявшего посреди комнаты, сидел худенький мальчишка лет двенадцати. Светлые взлохмаченные волосы, сопливый нос, в больших серых глазах – испуг и боль. Мальчишка раскачивался из стороны в сторону и подвывал. Правой рукой он поддерживал левую, из которой на свежевымытый пол капала кровь. Сквозь дыру в рукаве фланелевой клетчатой рубашки виднелась довольно большая рваная рана.
– Ты кто? – спросила Маруся, отставляя швабру в сторону.
– Ми-и-итька, – ответил сероглазый, морщась от боли, – а ты кто?
– А я Маруся. Ты, что ли, наш новый сосед? А с рукой что? Как это тебя угораздило?
– Череж жабор леж, а там гвождь торчал, – сквозь стиснутые зубы выговорил Митька и вытер нос уцелевшим правым рукавом.
– Еще и ржавый гвоздь, наверное? – уточнила Маруся. – Так, сиди здесь, никуда не уходи, я быстро!
Она сбегала к себе в комнату за перекисью, бинтами и зеленкой. Вернувшись, промыла Митькину рану перекисью, обработала ее края йодом, закрыла рану стерильной марлевой салфеткой и начала перебинтовывать.
– Череж жабор леж, – передразнила Митьку Маруся. – А ходить, как все нормальные люди, не пробовал? Что тебе там, за чужими заборами, медом мазано?
– Не люблю мед, – скривился Митька. – Ай, больно!
– Терпи, казак! – Маруся завязала концы бинта узелком, еще и аккуратным бантиком, и полюбовалась результатом. – Мед он не любит! А варенье? Приглашаю тебя в гости на чай с вареньем, заодно отметим наше знакомство. У меня есть вишневое и абрикосовое, бабушка варила. Вкуснотища! Какое будешь?
– Вишневое, – поразмыслив, ответил Митька. – И абрикосовое.
Вскоре он уже сидел за столом в Марусиной комнате, держа в здоровой руке булку, намазанную маслом и вареньем. С аппетитом откусывая от булки и прихлебывая чай, Митька рассказал, что его отец, Иван Антонович, – штурман эскадрильи, а мама, Светлана Николаевна, – повар. Раньше они жили в Белгороде, и там у него было много друзей и в школе, и во дворе. Потом отца перевели в Чкаловск, а в Чкаловске у Митьки друзей пока нет. Да и откуда им взяться, если он здесь всего только второй день?
– Ничего, обзаведешься, – улыбнулась Маруся, – ты, как я погляжу, парень компанейский…
Говорить о школьных предметах Митька отказался наотрез, беседу о книжках поддерживал вяло, сказал, правда, что ему нравятся «Два капитана», что он тоже хочет летать, как отец и как главный герой «Двух капитанов» Саня Григорьев. Зато рассказывая о любимой игре «казаки-разбойники», Митька оживился и явно почувствовал себя свободнее, к тому же Маруся проявила к тонкостям игры неподдельный интерес.
Когда гость допивал вторую кружку чая, в комнату, постучавшись, вошла молодая миловидная женщина с такими же, как у Митьки, серыми глазами и светлой косой, обернутой вокруг головы.
– Здравствуйте, я Кузнецова Светлана, можно просто Света, – протягивая Марусе ладонь, сказала женщина. – Так вот вы какая! Нам товарищ полковник, начальник гарнизона, говорил: замечательная, мол, у вас соседка будет!
– Спасибо товарищу полковнику, – смущенно пробормотала Маруся. – Да вы проходите, присаживайтесь. Чаю хотите? Мы тут с вашим сыном чаевничаем…
– Я так и поняла, что мой сорванец у вас, – кивнула Светлана, садясь на краешек стула. – Ой, Митя, а это что? Куда ты снова влез?
– Ничего страшного, даже швы не пришлось накладывать, – поспешила успокоить Митькину маму Маруся. – Но в следующий раз лучше быть осторожнее… Прививку от столбняка давно делали?
– Недавно, – вздохнула Светлана, – когда он с крыши сарая с простыней вместо парашюта спрыгнул и на кучу железяк приземлился… Это ж не ребенок, а кузнечик! Скачет и скачет, минуты на месте не усидит!
– Никакой я не ребенок! – возразил Митька. – Взрослый я уже!..
Через час Марусе казалось, что Светлану и Митьку она знает давным-давно. Маруся была рада, что в их квартиру поселили именно Кузнецовых, ей бы не хотелось делить жилплощадь с какими-нибудь снобами или скандалистами.
В тот же день она познакомилась с главой семейства – Иваном Кузнецовым, и он ей тоже сразу понравился. «Бывают же такие мужчины! – думала она. – Серьезные, надежные… не то что некоторые!»
Вскоре знакомство Маруси с Митькой переросло в дружбу – такую, какая может быть между старшей сестрой и младшим братом. Марусе всегда хотелось иметь младшего брата или сестренку. И Митька к ней тянулся, даже доверял некоторые свои мальчишеские секреты. Правда, Маруся подозревала, что самыми страшными тайнами он даже с ней делиться не спешил…
5
По дороге с работы Маруся обдумывала рассказ Ивана Трофимовича Полевого об убийстве его друга. Заходя в квартиру, она все еще размышляла, что бы означали странные слова, произнесенные другом Полевого перед смертью. «Сурок проснулся, рыжий кот…» Если о котах Маруся имела более-менее полное представление, мало того – наблюдала многих представителей кошачьего рода вблизи, то о повадках сурков она не знала почти ничего. Кроме того, что на зиму они вроде бы впадают в спячку. Но какому-то отщепенцу почему-то не спится. Почему? Чепуха какая-то…
От раздумий ее отвлек голос Митьки.
– Маруся, привет! – воскликнул он. – А что ты такая невеселая? Тебя кто-то обидел? Ты только скажи, я ему ка-а-к дам!
– Лучше скажи, ты уроки сделал, защитник? – всовывая ноги в тапочки, откликнулась Маруся.
– Успею! – махнул рукой Митька. – Мы с пацанами договорились вечером на старых развалинах полазить. Вадька Дымов говорит, там недавно призрака видели. У-у-у-у!
Митька сделал страшные глаза и поднял руки с растопыренными пальцами, изображая привидение.
– Ну вы и выдумщики! Какие еще призраки? – покачала головой Маруся. И тут же вспомнила случай, который произошел несколько месяцев назад.
В госпиталь доставили с дальних складов с боеприпасами караульного со сложным переломом ноги. Солдатик был без сознания, у него усиливался жар, начинался бред. Прапорщик, который его привез, рассказал Марусе странную историю. По его словам, часовой вроде бы увидел кого-то, проникшего на объект, сделал предупредительный выстрел, погнался за нарушителем, продолжая стрелять, но провалился в заброшенный каменный колодец. Часовой с соседнего поста слышал выстрелы и крики, но никого не видел. Следов проникновения на объект не обнаружили. Ненадолго приходивший в сознание боец успел сказать начальнику караула, что нарушитель «был белый, летучий и улетел в сторону леса».
ЧП с часовым расследовала военная прокуратура. Марусю начгоспиталя Воронов назначил военным дознавателем. Она побывала на месте происшествия, опросила свидетелей и дала чрезвычайному происшествию логичное, а главное – вполне реальное объяснение. Выяснилось, что часовой, который заступил на пост с плохим самочувствием и температурой, надышался паров бензина, хранившегося в бочках, рядом с которыми он присел отдохнуть. Пары бензина вызывают опьянение, за которым может наступить фаза галлюцинаций. В таком состоянии можно не только летающих призраков увидеть.
– Митя, я тебя очень прошу, будь осторожен! – попросила Маруся. – И ребятам передай, чтоб на рожон не лезли. Я бы вам посоветовала вообще не ходить на развалины, но разве ж вы послушаетесь?
– Не-а, не послушаемся, – заверил Митька. – Марусь, не переживай, ниче с нами не случится! Чуть не забыл: мамка пирожков наварганила, велела тебя угостить. Пирожки в кастрюльке, кастрюлька в полотенце замотана, полотенце в кухне на столе. Угощайся, а я погнал!..
Ох уж эти призраки, не оставляют они людей в покое, думала Маруся, жуя еще теплый пирожок с капустой. Многовековая история Чкаловска, до Второй мировой войны носившего название Хайлишен, породила множество загадок и тайн. Местные жители обожали легенды о привидениях и прочих летучих существах, якобы обитавших в многочисленных прусских замках. Эти легенды периодически подтверждались очевидцами. То кто-то встретил Белую Даму – женщину, погибшую страшной смертью, а затем поселившуюся в родных стенах в виде призрака. То подростки, играя в войнушку, видели летевшее по воздуху странное светящееся существо, которое, когда к нему попытались приблизиться, полетело в сторону железной дороги и скрылось в проложенном через гору туннеле…
У Чкаловска имелся и собственный призрак. Правда, он не летал, а как раз наоборот – рыскал в средневековых подземельях, лишь иногда выбираясь на поверхность. Считалось, что сеть этих подземных ходов берет свое начало в замке Норденбург, построенном рыцарями Тевтонского ордена в четырнадцатом веке. Однако Норденбург располагался на холме за городской чертой, а развалины, по которым намеревался лазить Митька с друзьями, неподалеку от парка, окружающего Марусин госпиталь. Как туда добрался призрак из замка?..
6
Мама и бабушка давно просили Марусю сфотографироваться в ателье и прислать им свою фотографию, чтобы они могли поставить ее на сервант и любоваться, пока Маруся ездит по своим гарнизонам.
Последний раз Маруся снималась в фотоателье на первом курсе мединститута, и та давнишняя фотография ей самой не очень-то нравилась. По настоянию мамы она тогда нарядилась в темную кофту с белым кружевным воротничком. Полтавский старичок-фотограф усадил Марусю в банальную, по ее мнению, позу: заставил подпереть рукой подбородок и неудобно наклонить голову. В итоге получилось, как говорится, то, что получилось: портрет напряженной старомодно одетой школьницы с испуганным взглядом.
– Через несколько лет ты себе на этой фотографии будешь казаться красавицей! – утешала расстроенную Марусю мама. – Как правило, люди по прошествии времени переоценивают свои старые фото…
Однако то ли с тех пор прошло еще недостаточно времени, то ли эта Марусина фотография стала исключением из выведенных мамой жизненных правил, но Марусе она по-прежнему не нравилась.
С учетом имеющегося неудачного опыта в этот раз Маруся решила подойти к делу ответственно. Для похода в ателье выбрала кремовую блузку с бантом, сшитую по выкройке из журнала «Бурда», и плиссированную юбку. Заранее договорилась со знакомой парикмахершей Валентиной Семеновной – чтобы попасть в фотоателье сразу после стрижки и укладки, то есть с минимальным риском для прически. Благо парикмахерская, в которой работала ее знакомая, находилась недалеко от фотоателье.
С этой парикмахерской, к слову, у Маруси были связаны особые воспоминания, здесь она познакомилась с Эльзой, позже ставшей четвертой жертвой хитрого и безжалостного убийцы. Пятой его жертвой едва не стала сама Маруся, она и вычислила преступника, мало того, рискуя жизнью, участвовала в его поимке…
Эльза сделала тогда Марусе замечательную стрижку «Сэссон», прекрасно смотревшуюся на Марусиных слегка вьющихся волосах. Маруся искала альтернативу конскому хвосту, в который стягивала непослушные кудряшки, и результат стараний Эльзы ей очень понравился. Настолько, что она оставалась верна этой прическе до сих пор, хотя и немного отпустила волосы, теперь ее прическа выглядела еще более воздушной…
Фотоателье Маруся тоже заприметила давно – в глубине городского парка прятался старинный двухэтажный особнячок в готическом стиле. Внимание прохожих привлекали огромное наклонное окно с северной стороны здания и витрина под вывеской у главного входа, в которой красовались несколько увеличенных портретов и пейзажей. Во всех фото чувствовалась рука мастера.
Марусе почему-то казалось, что в этом сказочном домике просто не могут делать плохие фотографии. Ателье в парке порекомендовал ей и начальник Дома офицеров Артемьев: по словам Юрия, там работает его знакомый, ветеран войны и опытный фотограф.
– В районной службе быта Ионыч считается лучшим, – авторитетно заявил Юрий и попросил передать фотографу привет.
В день, на который Маруся наметила свое мероприятие, с утра падал крупными хлопьями снег. Зимний парк, укутанный пушистым белоснежным покрывалом, выглядел невероятно красиво. Но Марусе снегопад оказался очень некстати: ей пришлось накинуть поверх свежей укладки газовый шарфик и вприпрыжку бежать от парикмахерской к фотоателье, чтобы часовые труды Валентины Семеновны за две минуты не пошли прахом.
На крыльце Маруся смахнула снег с меховой оторочки капюшона пальто, сняла косынку и толкнула дверь.
Негромко звякнул колокольчик, и она очутилась в просторном фойе с колоннами и высоким потолком. Оформленное в стиле барокко помещение – с пилястрами, лепниной, большой люстрой, тяжелыми бархатными гардинами на окнах и развешенными по стенам фотографиями в массивных рамах – показалось Марусе слишком уж вычурным. Из боковой двери на звук колокольчика вышла невысокая сухонькая старушка со стянутыми в узел блеклыми волосами и в накинутой на плечи теплой шали.
– Здравствуйте, вы хотите сфотографироваться? – Старушка оценивающе посмотрела на посетительницу. По-видимому, это была приемщица заказов.
– Вы угадали, – улыбнулась Маруся, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу на пороге.
– Проходите, раздевайтесь, здесь тепло. Нужно немного подождать, фотограф проявляет пленку, освободится минут через десять. Вы как раз успеете подготовиться, – старушка величественным жестом указала на зеркало, такое же старинное, как и весь здешний интерьер. – Можете также полистать альбомы, выбрать образ. Вы уже знаете, как хотите сфотографироваться?
– Хотелось бы портрет и фотографию в полный рост, это возможно? – снова улыбнулась Маруся.
В этом ателье даже приемщица гораздо больше походила на учительницу музыки из института благородных девиц. По крайней мере, Маруся, окончившая обычную советскую школу, считала, что учительницы музыки из дореволюционных пансионов выглядели именно так.
– У нас возможно все, – старушка гордо вскинула подбородок, а затем бросила на Марусю критический взгляд. – И нужно, чтобы ваше лицо отошло от мороза. Меня можете называть Любовь Павловной. Пойдемте, покажу вам павильоны, быть может, выберете какой-нибудь фон.
Она с неожиданной грацией повернулась и пошла впереди Маруси, по пути щелкнув выключателем.
– Вот павильон для ростовой съемки, здесь есть разные задники – море, горы, старинный замок… Есть красивые кресла, столики, бутафорские колонны, скульптура Аполлона и Венеры…
Маруся с удивлением оглядывала павильон, уставленный огромными софитами и экранами – белыми и серебристыми. «Кажется, такие экраны называются отражателями», – мимоходом подумала она. Прожекторы свисали даже с потолка. Посреди зала возвышалась монументальная деревянная фотокамера с кожаными мехами, водруженная на тележку с колесиками, рядом притулилась камера поменьше на деревянной треноге.
На задней стене красовался морской пейзаж с парусником на горизонте.
Вдруг Любовь Павловна остановилась и прислушалась. Где-то приглушенно мяукал кот.
– Извините, мне надо впустить Бисмарка. – Любовь Павловна отодвинула занавес у задней стены, за которым обнаружилась небольшая дверь. Щелкнула щеколда, и с улицы степенно вошел большой пушистый котяра цвета кофе с молоком, припорошенный крупными снежинками. Он недовольно глянул на Любовь Павловну, что-то мявкнул в адрес Маруси и гордо прошествовал в одному ему известном направлении.
– Иди-иди, Бася, покушай, – заискивающим голосом произнесла Любовь Павловна, ежась от хлынувшего в открывшийся проем морозного воздуха, и заперла дверь.
– Бисмарк – наш любимец, – известила она Марусю, – спасает нас от нашествия крыс и мышей, без него мы бы с ними не справились… Однако я отвлеклась, пойдемте на второй этаж, там у нас еще один съемочный павильон и комната ожидания.
Зал наверху – со множеством зеркал, мягкими креслами и вешалками – впечатлил Марусю не меньше. Массивная гардина скрывала вход во второй съемочный павильон, еще просторнее первого и с огромным, во всю стену, наклонным окном. Вероятно, тут можно было делать групповые снимки.
– Здорово тут у вас, – восхитилась Маруся, – можно весь наш танцевальный ансамбль сфотографировать в костюмах…
Со стороны лестницы послышались тяжелые шаги и скрип рассохшихся деревянных ступенек. В павильон вошел худощавый седой мужчина лет шестидесяти, в светлой рубашке, синем матерчатом фартуке и такого же цвета нарукавниках. В руках он нес огромные деревянные кассеты от павильонной фотокамеры.
– О, у нас клиентка? – приветливо улыбнулся мужчина. – Любовь Павловна, вы уже ознакомили девушку с нашими павильонами? Разрешите представиться, Василий Ионович Гвоздарев, фотограф. – Он сунул кассеты под мышку и протянул руку, которую Маруся пожала. – Я смотрю, вы неплохо подготовились, как называется ваша прическа? Прелэстно, прелэстно… Любовь Павловна, поставьте, будьте любезны, чайник, согреемся немного и приступим к фотографированию.
Маруся попыталась было от чая отказаться, но оба – и Василий Ионович, и Любовь Павловна – так яростно замахали руками, что она рассмеялась и, поблагодарив, согласилась.
Чай сели пить в небольшой комнатке на первом этаже, отгороженной от зала расписной складной ширмой. Василий Ионович снял фартук, надел толстый вязаный джемпер и сразу стал похож на уютного домашнего дедушку.
– Чем богаты, тем и рады, – он поставил на журнальный столик коробку конфет. – Итак, вы Маруся, верно? Мне товарищ Артемьев о вас рассказывал. По-моему, он от вас просто бэз ума. А еще он говорил, что вы замечательно танцуете.
– А мне он рассказывал, что вы замечательный портретист, – зарделась Маруся.
– Ну, что есть, то есть. – Василий Ионович помешал ложечкой в стакане с мельхиоровым подстаканником. – Я, видите ли, поклонник творчества известного фотографа Свищева-Паоло и даже был лично знаком с Николаем Ивановичем. А он, вообразите, снимал портреты Есенина, Лемешева, Качалова! Не менее известен, чем Карл Карлович Булла – портрэтист и мастер документальной фотографии из Санкт-Петербурга, а позднее – Ленинграда… Портрэт, как мне представляется, самый сложный жанр в фотографии. Надо уловить самую внутреннюю суть человека, заглянуть в душу, я бы сказал. Тогда есть шанс на успех. А у нас сейчас как? Прибежали, быстренько сели – щелкните нас! Разве это портрэт? Сплошное ремесленничество! – Гвоздарев с досадой махнул рукой. – Хотя я люблю снимать и пейзажи – природу и архитектуру… Кто сказал, что архитектура – это застывшая музыка?
– Гёте? – предположила Маруся.
– Браво! – одобрительно кивнул Гвоздарев. – Вы нравитесь мне все больше и больше! А вы заметили, что в нашем городе очень много таких «звучащих» зданий?
– Угощайтесь, Маруся, – Любовь Павловна пододвинула Марусе коробку с конфетами, – Василий Ионович у нас любитель поговорить, но, надо сказать, и дело свое знает отменно. Видели в фойе фотографии? Это его работы. Талантливо, не правда ли?
Маруся выразила горячее согласие.
Бисмарк, соизволивший осчастливить общество своим присутствием, бесшумно запрыгнул на свободный стул и чинно уселся, светя огромными круглыми глазами. Бисмарк живо напомнил Марусе Мурека, кота ее покойной подруги Дануты. От этого воспоминания у нее защемило сердце…
Сама съемка растянулась часа на два. Любовь Павловна помогла Марусе припудриться и накрасить губы специальной зеленой помадой. Оказывается, на черно-белой фотографии красный цвет получается просто серым, зато зеленый создает эффект ярко накрашенных губ. Этим приемом, по словам Любови Павловны, пользовались еще во времена немого кино.
Василий Ионович усадил Марусю на стул с резными подлокотниками, долго возился с лампами и софитами, выставляя свет, а затем, спрятавшись под черным покрывалом, целился в Марусю огромным глазом объектива деревянной камеры с мехами-гармошкой.
Все это время он беспрерывно говорил – рассказывал об истории фотографии, читал стихи, смешил анекдотами, добиваясь от Маруси нужного ему настроения. Добившись, вскрикивал:
– Внимание, замерли! Не дышим! – снимал крышку с объектива, делал круговое движение рукой и водружал крышку на место. Потом менял кассеты, и все повторялось сначала.
В завершение вечера Василий Ионович, узнав, что Марусин папа увлекается фотографией, а Маруся иногда помогала ему проявлять пленки и печатать снимки, пригласил ее заглянуть в его святая святых – фотолабораторию, где он священнодействовал с химикатами и растворами. Посреди лаборатории, залитой таинственным красным светом, возвышался большой фотоувеличитель со штурвалами, напоминавшими корабельные. В углу стоял барабанный глянцеватель для сушки фотографий, на столе – наполненные растворами ванночки и весы для взвешивания реактивов. На полочках теснились бесчисленные баночки и колбочки…
Провожая гостью, Василий Ионович и Любовь Павловна сообщили Марусе, что ждут ее через неделю, к этому времени ее фотографии, мол, будут готовы.
После этого удивительного дня Марусю еще долго не покидало ощущение, что она побывала в необычном и загадочном мире. Оставалось только набраться терпения, чтобы дождаться фотографий. Ох, и трудная же это задача!..
