Затем он скрестил руки на груди и продолжил, уже тоном, не терпящим возражений:
– Но, возможно, этот умник захочет облегчить себе жизнь и признаться сам, прямо сейчас. В противном случае, когда мы его вычислим – а мы его вычислим, будьте уверены – последствия будут гораздо серьёзнее, – он выдержал паузу, давая возможность виновному выйти вперёд.
Сара, не поднимая глаз, наклонилась ко мне ближе, её дыхание было холодным, едва ощутимым на моём ухе.
– Это была я, – произнесла она почти равнодушно, как будто и не ждала от меня никакой реакции. – Я не знала, как по-другому… заставить её от тебя отстать. Просто нажала кнопку, и всё. Подумаешь, кто-то теперь переживает.
Её пальцы по-прежнему были скованы, но это было не из-за волнения, а скорее как будто она ждала от меня какой-то утвердительный жест, чтобы продолжить свою игру.
В её глазах не было сожаления или сожаления о содеянном – лишь пустота, скрытая под этим стремлением убедить меня, что всё это в какой-то степени нормально. Но преподаватель заметил наше перешёптывание и громко откашлялся, привлекая внимание. Его взгляд был тяжёлым, подозрительным, будто он уже знал, что мы что-то скрываем.
Мне хотелось сжаться в комок, опустить голову и отступить в тень, но Сара помогла мне – и теперь я чувствовала, что должна помочь ей.
Я выпрямилась, стараясь выглядеть спокойной, и подняла глаза на учителя.
– Простите, – сказала я ровным голосом.
Учитель химии прищурился, явно ожидая объяснений.
– Я не знаю, кто это сделал, – я медленно вдохнула, выбирая слова, – Но когда раздалась тревога, я была в коридоре. Я видела, что рядом с кнопкой кто-то был, но… я не уверена. Всё произошло слишком быстро.
Учитель замер. Толпа тоже. Но в толпе послышались перешёптывания – все школьники знали, что в момент срабатывания сигнализации я была в столовой. Соответственно, физически я просто не могла быть в коридоре. Но никто не вмешался. Они просто молча наблюдали, позволяя мне принять удар на себя.
– «Не уверена», значит? – он приподнял бровь. – Там было несколько человек, – пожала я плечами, изображая лёгкую растерянность. – Все побежали, и… ну, вы же понимаете, как бывает в таких ситуациях. Паника. Шум. Я просто не успела ничего разглядеть.
Я увидела, как его взгляд скользнул по лицам школьников. Он хотел, чтобы кто-то подтвердил мои слова. Но никто не вмешался.
– Так вы говорите, что ничего не видели?
– Ну, я видела, что кто-то был рядом, но не могу точно сказать кто. Простите.
Я сделала паузу, чуть нахмурившись, словно задумалась.
– Хотя… – я медленно повернула голову, будто только что вспомнила что-то важное. – Может быть, камеры в коридоре записали? У
читель сжал губы. Камер, конечно, не было.
– Все по домам, – приказал он, бросив ещё один тяжёлый взгляд на школьников. – А вы… – он повернулся ко мне. – Завтра вы идёте к директору. С родителями.
Чёрт. Неужели мои ухищрения не сработали и теперь уже меня выставят виноватой?
Не попрощавшись, учитель химии кладёт очки в карман брюк и, поджав губы, удаляется в школу. Я стою на улице, прямо там, где меня оставил учитель, всего несколько секунд назад, как вдруг чья-то рука касается моего плеча. Я инстинктивно вздрагиваю и поворачиваюсь – и вижу Сару. Она смотрит на меня с чем-то, похожим на признание и легкое беспокойство. Или мне так кажется? Мы не говорим. Она отпускает мою руку, и мы идём к автобусу. Не нужно слов – всё уже сказано, хотя никто из нас их не произнес.
Всю дорогу до наших домов мы молчим. В конце пути, когда автобус начинает замедлять ход, она коротко обнимает меня. Всё. Я выхожу, а Сара остаётся в автобусе, отрешённо глядя куда-то в окно.
Зайдя в дом, я тихо закрываю входную дверь – и почему-то не слышу уже привычных мне ссор родителей. Немного встревоженная, я прохожу на кухню и вижу отца. Он сидит за столом, склонив голову, и делает глоток тёмной жидкости. Рядом с ним – почти опустевшая бутылка виски. От него за версту пахнет вонью перегара, и я инстинктивно кривлюсь. Алкоголь… Он всегда был чем-то, что разрушает людей, поглощает их внутренний мир, но он никогда не замечает этого.
– Пап, ты в порядке? Где мама?
Он поднимает голову и переводит на меня взгляд, и будто задумывается на секунду дольше, чем должен. Как если бы ему пришлось вспомнить, что, помимо его бесконечных ссор с женой, существую ещё и я – его дочь.
– Опять в стационаре, – отвечает он коротко. – На следующей неделе вернётся.
Я не была уверена. Она часто уезжала то в стационар, то в больницу. В который раз её клали на лечение, чтобы попытаться вылечить рак. Это помогало, но ненадолго.
– Пап, мне нужно тебе кое-что рассказать, – начинаю я осторожно, пытаясь выглядеть спокойной. – Завтра надо будет заехать в школу. Директор хочет с тобой поговорить.
Он удивлённо вскидывает брови, не веря, что его вечно беспроблемную, тихую дочь впервые вызвали к директору. Наверняка на секунду подумал, что я шучу, но, поняв серьёзность моего тона, нахмурился.
Затем он смотрит на меня, уже нахмурившись.
– Что-то случилось?
– Пустяки, – я отмахиваюсь. – Учитель химии считает, что я нарушила правила, но это недоразумение. – слегка задумавшись, добавляю: – Думаю, директор просто хочет закрыть этот вопрос и всё.
Мы молчим, каждый погружён в свои мысли, пока отец не спешит отвечать. Только качает головой и потирает лицо рукой.
– Ясно, – отвечает он хриплым, измученным голосом.
Отец, под воздействием алкоголя, выдавливает улыбку – едва заметную, но почти искреннюю. Почти. Он встаёт, ставит стакан на стол.
– Давай поговорим завтра, когда я отвезу тебя в школу.
– Хорошо.
Я улыбаюсь – ровно настолько, чтобы это выглядело естественно. Если он не начнёт копать глубже, день уже можно считать удачным. Я наблюдаю, как он уходит. И когда он скрывается за дверью, прислушиваюсь. Шаги тяжёлые, замедленные – значит, он точно не вернётся, чтобы что-то уточнить. Я медленно выдыхаю. Всё под контролем.