Марк Эльтер
Мечты одинокого ребёнка
И тут же передо мной возникло нечто бесформенное и огромное. Старик. Посмотрите на него… У старика совсем не было волос. Голова его чем-то напоминала бронзовый колокол и была как будто бы спаяна с телом. У него огромный беззубый рот и совсем нет губ – он съел их. Глаза старика были такими же белыми, как у дохлой мыши. Уши маленькие и будто поросячьи. Огромными ладонями с длинными и толстыми пальцами старик хватал еду, лежащую горой вокруг него. И тут я понял, моё тело исчезало по мере съеденного. Всё прозрачней становились мои руки… Кожа на его раздутом животе настолько истончилась, что можно было разглядеть внутренности. Я не пытался остановить старика. Понимал, это бесполезно. Живот всё раздувался и раздувался. Я услышал громкий хлопок, как от выстрела. Ожидаемо, тело старика не выдержало.
Как же хочется вернуть недавний вечер. Никаких тебе стариков, никаких детей, уродливых трупов… Чудесный вечер! Сижу и смотрю в окно: на мутные звёзды; на тёмную улицу, которую не способен осветить один-единственный тусклый фонарь; на блестящие лужи и кроваво-красную грязь. Смотрел бы на них вечно! Но вот скрипнула дверь. Лёгкие, словно детские шаги послышались из прихожей. Это пришла хозяйка дома. Мгновение. И вот она здесь. (Как бы я сейчас был рад этому!) Боже… Расхаживая по комнате и время от времени всплёскивая руками, отчитывая меня за беспорядок, она напоминала одну из моих сестёр. Но тут девушка успокоилась и спросила у меня что-то… Я не помню что. Мне и не хотелось ей отвечать. Пусть уйдёт. Неуклюже, будто пьяная, она упала на диван. Лишь бы не уснула здесь. Её голова лежит теперь на моих коленях, эти пронзительные и светлые глаза… Чувствую себя так, будто вот-вот умру. Моё сердце быстро колотится, а по коже пробегают мурашки. Она протянула руку. Последовал тот же вопрос. Я молчал. Около четырёх минут. Мучительно долгими они мне казались. Будто бы по прошествии этого времени меня ожидает нечто очень неприятное. Нет, не просто неприятное, а я бы даже сказал, ужасное. Конечно. Она просто так меня не оставит. Каждый божий день всё повторяется снова и снова. Она… Ударила меня по щеке. Нет, мне не было больно. Но я совершенно не понимаю зачем. Очень глупо с её стороны. Я поднялся с дивана и направился к лестнице. Ненавижу… У меня застучало в висках. Ненавижу! Ненавижу! Пристрелить бы её, как суку. Противная… Грязная… Убогая… – думал я, пока искал деньги – плату за те дни, что провёл в её доме. Я подошёл к ней, меня всего трясло, швырнул купюры на рядом стоящий стол и как можно быстрее, чуть ли не бегом, только и успев, что схватить пальто, шмыгнул за дверь. Я ощутил холод грязной тёмной улицы. Прогорклый дым ударил в лицо. Не успей я сделать и пары шагов, как начал накрапывать дождь. Пускай. Мне всё равно. Дожди здесь – частое явление. Я привык к постоянной сырости. Уйти было не таким уж плохим решением. Приятно слушать шум ветра, срывающего с деревьев красные листья и бросающего их такую же красную грязь. Мне казалось тогда, он разговаривал со мной. Да-да, именно со мной. О… Я хотел бы раствориться в этой тёмноте, стать частью улицы. Быть незримым немым и бесчувственным. Нет, не вернусь я больше в этот дом! Устал. Мысли путались, переплетались, сливались вместе. К чёрту! Её образ нескоро оставит меня. Это не пройдёт просто так. Ведьма! Я всё-таки её пристрелю… Долгие часы моё сердце ещё билось так, будто бы вот-вот вырвется из груди, а в голове не смолкали голоса. А я всё шёл. Даже не заметив, как наступил рассвет. Он был серым, медленно переходил в синий, позже – в жёлтый. Спокойная тихая бесконечно пустая улица преображалась. В мутных окнах зажигались жёлтые огни. Только дым, сопровождающий меня весь мой путь, никуда не исчез. Даже казалось, что он становился гуще. Чтобы вдохнуть, нужно было приложить некоторые усилия. Жгло глаза и нос. Это отвлекало меня от собственной трагедии. И всё будто бы даже хорошо…
– Ты лишился дома по собственной глупости. Лишился человека, которому был небезразличен. Ради чего? – услышал я тихий голос.
– Я знаю. Но, видишь ли, с ней я уже давно был несчастен. Лучше так, чем терпеть это ещё чёрт знает сколько времени. Не думаю, что смог бы прожить настолько долгую жизнь, чтобы тратить время на то, чего я совсем не хочу. Каждый имеет право быть счастливым. Я не исключение. Счастье – это как хороший наркотик. Оно делает существование не таким болезненным. Я просто устал от неё. Но это не такая большая потеря. Безусловно, её красота восхищала меня, только вот не одна она обладала этим качеством.
– Красота… Всего лишь красота. А как же любовь? Прекрасное чувство привязанности и беспомощности. Искать идеал бесполезно. Искать нужно нечто другое. Ты и сам это отлично понимаешь. Вижу, что понимаешь. Знаешь, я ведь был женат. Я безумно любил свою жену. Седая, в бесконечных морщинах, с гнилыми серыми зубами, с глупым и ленивым взглядом. Я любил её потому, что она могла быть только моей и ничьей больше. Мой серый воробышек! Когда мы полюбили друг друга, тогда-то и стали одним целым. Мы слились вместе! Это было чудесное время. Но… Даже самые прелестные воробышки долго не живут. Она сгнила. Это меня ничуть не расстроило. Я продал её кожу сапожнику. Волосы – парикмахеру. А из костей вырезал несколько чудесных статуэток. Она не умерла напрасно, я сделал всё, что было в моих силах. Это чувство толкает людей на невообразимые поступки. Разве не из большой любви я сделал это? Ведь можно было просто выбросить противное гнильё где-то у дороги.
– Я не верю в то, что человек способен искренне любить кого-то кроме себя.
– Как скажешь. Спорить я не собираюсь. Делай что хочешь.
– Все вы так говорите! Все! Каждый говорит мне делать то, что я захочу, но когда я начинаю, меня пытаются остановить.
– Ты ребёнок, который никогда не повзрослеет… Рядом с тобой страшно находиться. Ты не способен понять простых вещей.
– Ошибаешься…
– Поверь мне, я много раз встречал таких, как ты. Уж я-то вижу тебя насквозь…
– Заткнись!
– Посмотри же на себя! Ты жалок и отвратителен!
– Ах… Да, ты прав, я верю тебе… Мы с тобой так похожи. Я понял! Ты просто моё отражение… Поэтому мы оба оказались здесь.
– Сумасшедший ублюдок… – с явной обидой и раздражением произнёс мой собеседник. Это, должно быть, задело его до глубины души. (Именно то, на что я и рассчитывал.) Не существует таких людей, которые бы хотели быть похожими на меня. Всегда, когда я говорил кому-то подобные вещи, люди хотели как можно быстрее избавиться от меня. Они делали всё, чтобы больше никогда со мной не встречаться.
– Мне жаль твоих родителей. Никто не заслуживает такого сына. – (я никак не ожидал того, что он продолжит говорить.) Это удивило и в какой-то степени даже обрадовало меня. Как странно…
– Не нужно их жалеть. Они сделали меня таким. Я ребёнок слабоволия и насилия!
– Неужели? Не ты ли тот мальчик, который убил своего отца? Помнится мне, ребёнок говорил тоже самое. – Мне захотелось рассмеяться ему в лицо! От безысходности – он загнал меня в угол! И от абсурдности этого разговора. Я будто оказался абсолютно голым перед ним. Всё кончено…
– Да. Мой отец… Я так его ненавидел. Уродливое чудовище… Я отравил его. Нетрудно было достать яд. Этот человек был единственным, за чьей смертью мне было приятно наблюдать. О… Умирал он долго и мучительно. До сих пор помню его лицо. Эту грязную бледную кожу, эти блестящие красно-фиолетовые глаза, открытый, с высохшим языком рот, бордовую кровь под носом. Его лоб был блестящим и мокрым. В последние свои дни отец кричал, он кричал по-звериному. Его крик временами сменялся жутким хрипом, таким который издают уже мёртвые тела. Как же я тогда был счастлив! А моя мать… Я никогда больше не видел, чтобы человек так горевал. Она была готова прыгнуть за ним в могилу. Безответная всепоглощающая любовь матери к отцу привела к проблемам. К ужасающим последствиям… Моё и без того не самое счастливое детство, превратилось после этого в кошмар. Возможно, у меня до крайности обострено чувство жалости к самому себе… И мне нисколько не жаль ни сестёр, ни братьев. Мерзкие крысята. Они дохли почти с той же частотой, с которой появлялись. (Жалкий эгоист… Боже! Мне стыдно за свою жизнь! Поэтому… Поэтому я и исчез! Неважно, сколько мне ещё осталось… Я обязан искупить свои грехи. Я знаю что… Точно!)
– Так вот оно что… Точно, бедный мальчик. Я помню… Он ненавидел дом! Что там дом, собственный город казался ему адом не земле. Он ненавидел всех этих людей. За их счастье, за их спокойствие, за их бездействие. Он страстно желал смерти им всем! Ненависть была главным чувством этого мальчика. (Не думаю, что сейчас изменилось хоть что-то)