Марк Шнайдер
Несправедливость
2. Преследователь
Семь утра, именно на это время Дима поставил себе будильник, чтобы не проспать учебу.
И зачем на тридцать минут раньше начинать учебный процесс? В чем заключается смысл этого идиотского нововведения? У директора свои мысли, он ведь тот еще придурок, и не такое сможет показать. Его могущество превосходит все, каждый учащийся в школе ему поклоняется и чуть ли не отсасывает. А может быть, преподаватели тоже отсасывают? Кто знает, вдруг его тянет на старых? Тогда зачем он молоденькую пятнадцатилетнюю девочку завел к себе в кабинет и лишил ее невинности? Может, у него после этого момента наконец встали правильно мозги, и он одумался, что нужно вести свои половые отношения только с совершеннолетними? Знает только он сам.
В квартире было тихо. Только один Дима находился в ней. Родители всегда уходили на работу еще в шесть утра, поэтому Дима мог давно бросить учебу и продолжать спать, но он не мог так поступить. Учеба для него – это важный процесс, который хоть как-то связывает его с миром.
Встал с кровати, с трудом заправил постель. С кухни веяло горелым. Дима пришел на источник странного запаха: на тарелке лежали подгоревшие бутерброды, которые чуть больше часа назад засунули до образования черной корки в тостер, на корке красовалась вареная колбаса и ломтик помидора.
– Охуеть, спасибо! – вслух высказался Дима.
Он выбросил подгоревший хлеб и съел колбасу с помидором, запивая все чаем.
– Так-то лучше.
Зашел в ванную, плеснул холодной водой себе в лицо. Дескать, умылся.
Придя в комнату, вспомнил, что не записывал расписание. В сумку положил только тетрадь и ручку. Большего не нужно. Надел спортивную одежду – пока тепло, нужно пользоваться случаем. На часах было уже восемь. Нужно уже выходить из дома.
Вроде все собрал, осталось только пойти. И он пошел.
Вышел на улицу – сразу вдохнул полной грудью свежий воздух. Пахло деревьями, их листьями, которые скоро опадут. Такова жизнь растений – жить по несколько месяцев, а потом впадать в спячку, как медведи.
Дима шел все по тому же пути, никуда не сворачивал. Из-за любого шороха позади ему сводило от страха шею, и он с трудом поворачивал голову назад. Паранойя. Пока люди шли к нему навстречу, он, в свою очередь, резко отходил в сторону и провожал взглядом каждого, выслеживая того самого неизвестного, который чуть ли не убил его во сне.
Где же ты? Прячешься, затаился где-нибудь в кустах. Ждешь меня, а я буду бежать от тебя, бежать и не оглядываться. Выбегу на дорогу, к машинам. Почему я во сне это не сделал? Идиот. Ну так, где ты? Я тебя жду! Появись, попробуй меня поймать. Я готов.
Спустя минут двадцать он дошел до школы – до самого ненавистного для него здания.
Услышал громкие шаги позади себя, будто четверо шагали одновременно, в одном темпе. Он моментально развернулся.
– Привет, Дим, – сказал улыбчиво Вова.
Ну что же тебе от меня нужно-то? Откуда ты мое имя знаешь?
– Что? – холодно спросил Дима.
– Я вот тебе вчера звонил вечерком, знаешь, пообщаться, поразговаривать. Ну, как люди, а ты вот не ответил. Обидненько просто. Ладно, хрен с ним. Как дела-то, сокамерник?
Кроме имени он еще знал и номер телефона. Каким чертом он вообще влезает в личное пространство? Да и кто ему, сука, сказал номер и имя?!
– Откуда ты имя с номером знаешь?
Осталось добавить только «мразь», а может «ублюдок», или «тварь». Не-а, надо с большой буквы – «Тварь», уважение хоть какое-то.
– А, так я это… – он рассмеялся – У классухи нашей спросил. Такая стремная тетка, как ты с ней учишься уже год? Ладно, это неважно. В общем, я спросил у нее твой номерок, ну и имя соответственно. Не бойся, по твоему лицу я вижу, что я тот еще засранец, так что могу тебя порадовать: адрес твой не спрашивал.
– Ладно, пошли на учебу, – сказал со злостью Дима и развернулся.
Оставалось несколько минут до начала первого урока. Дима даже не знал, в какой кабинет ему нужно. Вова шел позади и улыбчиво за всем наблюдал. Может, он знает какой сейчас будет первый урок?
– Че у нас первым, ты не в курсе, случайно-ли? – Дима чуть повернул голову назад, чтобы услышать ответ.
– Утром смотрел, в расписании был русский.
Кабинет на первом этаже, сто семнадцатый. Этот кабинет не предназначен для русского языка. Раньше в нем располагался учитель по математике, а потом он переместился в другое место, на второй этаж. Но кабинет пропитан духом этих бессмысленных чисел, а сейчас его пропитывают словами, такими же не менее бессмысленными.
Везде висят портреты математиков и физиков – еще снять не успели; на зеленой-блевотной доске написано: «С днем знаний!». Рядом проходили учащиеся, заглядывали внутрь, будто мысленно сочувствовали тем, кто попал именно в этот кабинет.
– Слушай, а может я к тебе пересяду, а? – прервал тишину Вова. – Может, повеселее будет, мы же отдельно сидим, так скучно все-же. Тебе ли не знать? Хоть какой-то фигней может позанимаемся. В этой школе скучно, – последнюю фразу он сказал шепотом, будто не хотел, чтобы все услышали этот всем известный факт.
Дима покачал головой в знак согласия, и они оба сели за одну парту.
* * *
– То есть, Владимир узнал ваш номер телефона у классного руководителя?
– Именно так.
Герман встал с места. Посмотрел в сторону маленькой полки, на которой находился чайник.
– Дмитрий, предлагаю сделать перерыв на чай. Вы будете?
– Буду, но только без сахара.
– Сахар – дело такое. А чем он вам не нравится?
– Люблю горькость. Тащусь от этого, – поджал губы Дима.
А ведь Вова бы то же самое сказал. Еще бы и улыбнулся во весь рот, насколько это возможно, пока мышцы не сведет.
– Горький, без проблем.
Герман положил две кружки с налитым чаем на столик: одну ближе к Диме, другую – противоположно. Такая же белая, есть ли в этой комнатке хоть что-то темное?
– Осторожней, горячий, – он сел и взялся употреблять свое пойло.
– Хорошо.
Пар красивый идет. Ароматный. Наверное, невтерпеж уже попробовать.
Дима держал свою порцию около носа, ничего не чувствовал.
Неловкое движение – часть чая пролилась прямо на колено.
Герман аж подскочил.
– Дмитрий, горячий же! – он отставил свое распитие и принялся искать салфетки.
– Да вроде не такой уж и горячий.
Он не ощущал тепла. Для него этот чай был будто холодным. Пустышка.
* * *
Друг ли ты мне, Владимир? Появляешься резко в моей жизни, что-то хочешь поменять, сместить правила, которые я создавал все свои года. Не даешь даже шанса как-то по-иному построить ситуацию. Все тебе с рук сходится.
А теперь ты еще со мной после учебного дня идешь. Я терпеливый, а ты? Может заведу тебя в угол, достану нож и вырежу тебя – этого добиваешься? Хочешь, устрою?
Решил познакомиться со мной – так знакомься, если хочешь.
Шли они все по тому же пути, как Дима шел обычно домой и до школы. По дороге рядом проносились автомобили. Ревели, уничтожали воздух своими газами. Вонь просачивалась через все стены. Рядом с дорогой обычно стоят и продают арбузы. Хрен его знает, что там может попасть на эти продукты, а их покупают, не боятся за здоровье.
Молчали. Оно к лучшему. Зачем лишний трепет?
Прошли новостройки – вот и конец цивилизации. Начиналась древняя Россия – помойки и склад мусора через каждые сто метров.
– Кстати, а это мой дом, – Вова протянул руку в правую сторону, и указал двумя пальцами.
Манеры, блядь.
– Я там живу, прикинь? – и положил руку на плечо Димы. – А ты-то где живешь, молчаливый?
Всего три многоэтажки, и они бы оказались у порога Диминого дома. Всего три. Три.
Какого хера ты живешь так близко? Что ты прикопался ко мне?!
– Неподалеку, – Дима не стал убирать руку с плеча и просто дождался, пока она сама спадет.
Спала.
Они прошли дом, на который указывал Вова.
– Мы же вроде прошли твой дом?
– Так мне на твой хочется посмотреть. Мне с тобой учиться год вообще-то, – он ухмыльнулся.
А почему бы тебе не узнать мой адрес у классного руководителя? Ты же так прекрасно умеешь узнавать информацию – вон, номер узнал. Что мешает прописку разузнать? Совесть мучает, или ты забыл? А может, ты сам хочешь от меня узнать все ответы на твои гребанные вопросы?
– Ладно, – посмотрел косо на него Дима.
С приближением к дому все нарастало волнение. Голова покалывать начала. Лицо кривило от боли. Только бы кровь не пошла. Сейчас придет домой и будет лежать, отсыпаться, как и всегда.
Лицо слегка побледнело – Дима чувствовал это. Ноги косило. Слабость. Приоткрыл слегка рот, начал дышать свежим воздухом – отпускало, но стало жарко, вспотел.
Таблетку бы от боли. Как мама раньше выдавала: кидаешь в воду – шипит, принимаешь – боль проходит. Магия, чудо.
Покажите мне чудо, всю жизнь его хочу увидеть. Нет никакого чуда в нашей жизни, только обыкновенные мысли о продолжении своих похождений. И то, кто-то даже с этим не справляется и хочет сдохнуть поскорее, попросту надоедает жить. Так на кой хер тебе дали эту жизнь? Чтоб ты помер из-за своих мелких проблем? Вот и помирай у себя в этом дерьме, не дожив хотя бы до семидесяти, как положено.
В других странах пенсию платят нормальную, а ты в России родился. Терпи, сколько там у тебя в семьдесят лет будет пенсия? Обычный человек – пятнадцать тысяч. Чиновник, ха-ха – сотка. Живем только так, жили раньше только так и будем жить всегда только так. Вот почему вы умереть хотите? Бабок мало к концу жизни? Или вы просто не хотели трудиться всю жизнь?
Езжайте в Европу, учитесь, будете учеными там какими-нибудь, если повезет, конечно. А как это, «повезет»? Повезет – значит родители смогут оплачивать обучение, или ты до хуя умный? Сможешь сам приехать в другую страну и бесплатно взять их обучение? Не, брат, так не работает. По крайней мере, зачастую. А ты наверняка относишься к этой «зачастую», не сможешь ты в Европу поехать учиться или в США. Куда же ты хочешь? Деваться некуда, только тут. Родился – и сразу иди работай на страну, которая медленно падает на глазах у всех.
А народ то что? А насрать русскому народу на страну, большая часть боится выступать против такого режима.
Вот зачем вы подыхаете? На каком там месте наша страна по суициду? На третьем? Что нам дает это число? Что можно сдохнуть, а тебя забудут через недельку-другую. И жить-то только можно ради этого, чтобы, сука, не забыли через неделю, чтобы знали, кто ты, блядь, такой, и чтобы помнили тебя дольше, чем неделю. А вы дальше и умирайте из-за мелких проблем, а я на вас посмотрю с ухмылкой, придурки.
Вся боль стихла. Нужно было просто поразмышлять о своем, спасибо.
Они дошли до дома, где жил Дима.
Развернулся к парадной. Достал ключи, сил нет, чтобы просто дверь отдернуть. Легче как нормальный человек – открыть дверь ключами.
Посмотрел на Вову: лыбится, осматривает новую местность. Пускай смотрит, внутрь он точно не попадет, ему незачем смотреть на хоромы квартиры с советской отделкой.
– Ну вот видишь, – прохихикал он, – совсем не сложно было меня сюда провести, – и протянул руку.
– С моей-то паранойей, – Дима пожал ему руку, на прощание.
– Ничего, вылечим. Бывай!
С трудом открыл дверь в квартиру. Слабость давала о себе знать, сейчас упадет.
Устоял на ногах, уперся в грязную стену спиной.
Дошел до коридора, сбросил сумку. Снова начало крутить, голова уже не варит, не о чем думать.
Ударил себя по щеке – не работает. Лучше не стало.
Начало тошнить. Подскочил и тут же в прыжке нажал на выключатель света в туалете.
Поднял крышку. Рот наполнился горькой субстанцией. Упал.
* * *
– Вы позволили совсем неизвестному человеку узнать ваш адрес? Вы просто привели его к себе? – попытался уточнить Герман.
– Герман, а вы не задумывались, что каждая дружба начинается с риска? Риск, который должен потом оправдать будущее доверие. Если не оправдает – дружбы и быть не может, а если оправдает – белая дорога вам обеспечена.
Глупый психолог попался, деваться некуда: придется полностью рассказывать раз уже начал.
* * *
Веселый паренек он, но не верит мне.
Ай, ладно, потом как-нибудь, как брат станет. Вроде добрый, ничего плохого в нем нет. Правда, чмырят его, как петуха на зоне. Ну ничего. Ничего.
Телефон зазвонил.
Посмотрел на экран – Аня. Сразу в груди тепло стало.
– Привет, Ань. Что-то случилось? – с улыбкой спросил Вова.
Влюбленность – странная штука. Кто-то ей поклоняется, кто-то ненавидит. Иногда мило видеть парочку где-нибудь во дворах, которая ходит за ручку, постоянно обнимается. Видна необходимость второго человека, а нужно ли это первому? Вся эта забота, бесконечные походы в паре, личной жизни уже никакой, а если пытаешься устроить себе личную жизнь – твой партер начинает возмущаться. Доверие нужно, возмущение пропадет. Любовь может и сложна, но также и проста: мало людей в мире доверяют друг другу полностью, многие ищут различные способы докопаться до своего любовника, не понимая, что разрушат свои отношения.
– Ой, Вов, все хорошо, – милый голос начал убаюкивать слушателя, – я хотела просто прогуляться с тобой. Когда будешь свободен?
– Да я прямо сейчас могу хоть, но только вещи домой занести надо.
– Может… – задумалась Аня, – через час?
– Давай, без проблем. Как всегда в том же месте?
– Конечно. Давай, мне торопиться нужно. Люблю.
– И я тебя.
Сбросил. Облизал губы.
Больше никакой голос в ухе не заставлял сердце стучаться сильнее.
Зашел в квартиру. Пахло табаком – значит отец дома.
Повесил вещи. Зашел на кухню: отец молча сидит за столом, курит сигареты, запивает виски. Вова прищурился и прочитал на пачке сигарет – «Mackintosh». Дорогие, красивые. Самому курить захотелось.
Отец начал разговор:
– Как день прошел?
– Нормально. Ничего интересного, – Вова с улыбкой ответил на простой вопрос.
Отец вздохнул, выпустил дым.
– У тебя всегда все «нормально», а на деле через жопу! – в конце он перешел на крик.
– Да как у меня за один день может быть все «через жопу»? Подумай.
Отец у него в полиции работает, на государство, характер закалил себе. То день неудачный – так сразу на сыне отрывается. Сейчас хочет докопаться до первого учебного дня, а повода никакого. Просто так, от нечего делать.
– Совсем охренел что ли? Ты кем себя возомнил, ссыкло?!
– Человеком… – шепотом высказался сын.
Отец прохрипел что-то про себя и махнул рукой в его сторону.
Вова покачал головой, мысленно послал своего опекуна. Пошел в комнату собраться на прогулку.
Пока разбрасывал вещи по комнате, думал:
Что же ты меня так недолюбливаешь, батя? Мама от тебя сама ушла, сам виноват! А я-то тут причем? Я в ваши дела не лез, так и ты не лезь в мои, мудила! Отучился на мента, так и меня хочешь под свое крылышко запихнуть?
А если бы дочь родилась? Отдал бы ее замуж за какого-то капитана-пидораса? Чтобы деньжата тебе капали, процентики накапливались. Бабла хочешь, заработал бы сам за свою жизнь! Пятьдесят, сука, лет тебе! Ведешь себя, как кусок дерьма. Взяточник гребанный.
Когда мама умерла, моя настоящая мама, что ты сделал?! Начал пить, меня подсадил на эту херь: «Вован, давай присаживайся, покажу тебе смысл счастья в нашем мире», тьфу, блядь. Отравил ты сына своего и травишь до сих пор своим присутствием. Этого ты добиваешься? Чтобы я помер с тобой в один день? Так лучше бы ты выстрелил себе в голову еще тогда, когда тебе выдали этот ствол. И меня бы не было, и с мамой не познакомился бы. Сука ты. Сука.
Глаза начали выделять больше жидкости. Лицо покраснело, стало болеть.
Всхлипнул носом.
Я хотя-бы чувствовать что-то могу, а ты? Агрессивная ты мразота! Можешь чувствовать любовь?! Можешь чувствовать?! А?! Твои гены как-то неправильно передались, ты точно мой отец? Или ты меня еще в роддоме украл, после смерти маминой? Может, настоящий Вова бегает где-то в счастливой семье, где на него не орут каждый день, и не доебывают по любому поводу! А ты у нас весь из себя спасатель. Взял меня в раннем возрасте на свои грязные руки. Да лучше бы ты меня в детский дом отдал! Но нет, гордый до хера, думал, справишься со мной? С какой-то глистой, которая может только обделать свои штаны.
А вот сейчас эта глиста выросла, стала сильнее. И ты ничего не сможешь с этим поделать.
Переоделся. Вытер красные глаза.
Готов выходить обратно на улицу, чтоб не чувствовать больше запах спиртного и сигарет.
Вышел в коридор, взглянул на кухню: все еще сидит, будто выжидает чего-то. Сына ждет, чтобы вновь высказать свою правду жизни. Унизительную правду.
Достал ключи, провернул. Пол скрипнул, отец очнулся и вслед хрипло крикнул:
– Ты куда, щенок?!
– К хуям, бать.
– Ты оху…
Ударил дверью. Чтоб не слышать больше его криков и визгов.
Полностью закрыл дверь, на все замки. Не выйдет просто так из квартиры.
Тварь же ты, пап. Жаль, что я не могу вернуться во времени. Убить бы тебя при рождении, столько бед не произойдет. Мама жила бы. Пусть я и не рожусь, зато хоть она будет жить дальше, а ты сгоришь. И в жизни, и в Аду сгоришь.
Вдохнул воздух: чисто, никакой вони. Никакого отца, никакой мрази, которая хочет тебя ударить.
Нужно в Пулковский парк. Там они с Аней встречаются каждый раз, когда собираются гулять.
Посмотрел на время: еще тридцать минут. Успеет.
Ждет зеленый сигнал светофора, рядом встала мать с ребенком.
Уткнулся взглядом на малыша.
Повезло мальцу. А у меня такой мамы не было. Хотя, может у тебя тоже ненастоящая мама, как и у меня?
Ребенок посмотрел на Вову пустыми глазами.
Слышишь меня? Тогда запомни: будь с ней счастлив и никогда не делай плохого для мамы. Вот у меня ее не было, а я бы хотел жить с мамой. С настоящей мамой. Мой папа приводил домой разных мам, но только с одной я хорошо общался. А у тебя есть папа? Классный он? Если классный – хорошо. А если плохой – не переживай. У самого плохой папа: ужасный, бритоголовый, злой, голос любит срывать. Он никогда не изменится в лучшую сторону. Ему уже ничего не поможет. Но ты, малыш, ты живи. С тобой все будет хорошо. Тебя мама за руку держит, любит тебя – люби и ее тоже. Заботься о ней, мама – одна, и ты – один. Никто не заменит тебе маму, я проверял. Тебе когда-нибудь говорили, что ты «любимый»? Конечно, говорили. Мама или папа? Оба? Счастливый ты, парень. Люби их, как и они тебя.
Загорелся зеленый для пешеходов.
Нам пора, малыш. Удачи тебе в жизни. Мы вряд ли еще встретимся.
Мама нежно погладила сына по голове, призывая, чтобы он повернулся на нее и посмотрел на зеленый свет светофора. Но малыш не поворачивался, он продолжал смотреть на Вову.
Любит, точно любит.
Женщина заметила взгляд сына, и сама посмотрела в ту сторону, столкнулась с взглядом Вовы.
– Милый у вас сын, – он улыбнулся.
– Спасибо, в гляделки играете? – мама мило засмеялась.
– Еще как. И он победил.
Прощай, малыш.
Пришел в парк, нашел ту самую скамейку, на которой обычно ждет девушку.
Опаздывает слегка Аня. Ну ничего, девушка, все же. Дождусь.
Пока ждет – смотрит на проходящих людей. У всех разные жизни: кто-то идет, как и Вова, на встречу с любимым человеком, кто-то просто гуляет, а кто-то спортом занимается, бегает, форму поддерживает – такие разные люди, а встретились в одном месте. В парке.
Листва деревьев пропускает сквозь себя лучи солнца, обжигает руки, лицо. Скоро не будет этой листвы, скоро не будет и солнца. Будут бесконечные тучи, зима, холод, морозы.
Знакомые шаги. Обернулся.
– Привет, – мило прошептала девушка и обняла сидящего на скамейке Вову.
– Привет. А как джентльмену на ноги встать позволишь? – рассмеялся тот.
– Не позволю, – и поцеловала его в щеку.
– Ну ты и…
– Да, я. А ты как думал?
Аня обошла скамейку и села рядом.
– Как день прошел? Как школа новая?
– Прекрасно, Ань. Пока все нравится. А у тебя?
Она ткнула пальцем в кончик его носа.
– Эй, – сквозь зубы сказал Вова.
– А что? – повертев головой спросила Аня, – Не отдашься?
Пока она крутила головой, парень успел заметить красный кровоподтек на ее шее.
Я не трогал твою шею, кто тогда? У тебя другой? А зачем пришла? Нет, нужно удостовериться.
– Закрой глаза, – сказал Вова, – доверься.
Она молча закрыла. На всякий случай прикрыл их еще своими руками.
Пригляделся. Точно кровоподтек, определенной формы, как губы. Будто недавно засосали.
Убрал руки с ее лица. Некое отвращение испытал.
– Открывай.
А меня, видимо, тебе мало, Ань? Я теперь лишний в твоей жизни? Кто он?! С кем ты там сосалась?!
– Так что ты хотел сделать, Вов?
Проверить тебя, на верность.
– Вова?
Проверить на сколько ты тупая.
– Эй, что молчишь?
И я доказал это, самым простым методом.
– Хватит молчать, Вова, блин!
Сука.
3. Друг-товарищ
– Дмитрий, а когда вы встретились с ним лично? То есть, намеренно, спланированно.
Знаешь какие вопросы задавать, старик. Ну хорошо, отвечу.
– Сразу после того, как мы отучились первую неделю. Он позвал меня на маленькую прогулку в Кунсткамеру. Ну, а что? Я согласился, – начал лыбиться Дима.