Марк Кэмпфорд
Между мирами

Полная версия

Пролог

Белые облака неторопливо плыли по небу, как кораблики, подгоняемые лёгким ветерком. Это похоже на половинку граната – вот и зёрнышки рассыпались вокруг белыми пятнами. Мама часто чистила ему гранаты, и он обожал набирать в горсть сладкие красные звёздочки, лопавшиеся во рту с сочным хрустом. Мама…

Мальчик грустно вздохнул, но стоило ему выглянуть в окно повозки, как он тут же приободрился. Он не хотел расставаться с родной Артаксатой, с мамой, с тенистым садом, где он любил играть. Но впереди его ждало приключение – удивительная страна, великий Рим. Место, откуда был родом его отец, самый отважный воин на свете. А мама обещала, что она тоже скоро приедет, и они заживут тут вместе. Правда, при прощании она вылила ему на макушку целую реку тёплых солёных слёз, но что с неё взять: мамы – они такие, им только дай повод, сразу слезами зальют. Он, конечно, тоже всплакнул, но так, чтобы никто не увидел – всё-таки ему было уже почти пять лет, а в таком возрасте плакать не полагается.

Караван медленно продвигался вперёд, колёса поскрипывали, а лошади бодро стучали копытами по каменной дороге. Няня сказала, что они уже вот-вот доберутся до этого Рима, так что осталось ещё чуточку потерпеть.

Он почти уснул под мерный стук колёс, когда вдруг повозку резко тряхнуло.

На секунду весь мир словно погрузился в тишину, даже птицы перестали выводить свои трели.

Первый крик разорвал воздух внезапно.

Громкий, хриплый, словно вой раненого зверя. Потом – ещё один. Лошади завизжали, вздымаясь на дыбы. Повозка тряхнулась так сильно, что мальчик вцепился в сиденье, сердце превратилось в молоточек, грозивший пробить хрупкое тело и вырваться из груди.

– Кто это? – прошептал он, но няня лишь крепче прижала его к себе.

В этот момент стрелы посыпались на караван, словно чёрный дождь. Одна из них с резким звуком вонзилась в дерево рядом с повозкой. Мальчик замер, чувствуя, как по спине поползли мурашки. Няня схватила его за руку и потянула вниз, под скамью.

Но было уже поздно.

Раздался резкий всхлип, и мальчик почувствовал, как тёплая, липкая жидкость капнула ему на лицо. Словно мама была рядом и снова плакала, обнимая его на прощанье. Он поднял голову – и увидел, как няня медленно оседает на пол, а там, где раньше был её правый глаз, теперь дрожит оперенье стрелы.

Он не закричал.

Всё вокруг превратилось в размытое пятно: звуки стали глухими, будто он нырнул под воду, а странный изменившийся в одно мгновенье мир остался там, наверху. Он видел, как падали стражники, как мечи сверкали в лучах заходящего солнца. Один из нападавших приблизился к повозке. Мальчик увидел его лицо – грубое, с глубоким шрамом через щёку. Их взгляды встретились.

И вдруг нападавший отвёл глаза.

Он что-то крикнул, и через мгновение мальчик почувствовал, как его грубо вытолкнули из повозки. Он покатился по земле и замер в придорожной канаве, затаив дыхание.

Лёжа там, он слышал, как постепенно крики затихают. Наконец, наступила тишина. Он не знал, сколько прошло времени. Может, минуты. Может, часы.

Когда он осмелился поднять голову, караван был уничтожен. Всё, что было в повозках или забрали, или разбросали вокруг. Люди лежали на дороге, как поломанные игрушки.

Солнце опустилось за горизонт.

Он был совсем один.

Глава I. Ubi finit mundus

Корабль медленно скользил по водам Понта Евксинского¹, рассекая гладкую поверхность моря. Фасис вырастал из утреннего тумана, как мираж: каменные дома с черепичными крышами усеяли подножье Колхидских гор, виднеющихся вдали, а узкие улочки спускались к самому берегу, словно небольшие речушки. Люди, снующие туда-сюда походили на блестящих форелей, косяком поднимающихся на нерест против течения. Гавань гудела: на разных языках перекликались матросы и рыбаки, кричали чайки, шумели торговцы.

Луций стоял на носу корабля, опираясь на поручни, и смотрел на приближающийся берег. Ветер трепал его светлые волосы, выгоревшие на солнце за время путешествия, а на лице играла едва заметная ухмылка. Он был в восторге от нового путешествия – а ещё больше от своего нового статуса адьютора² при центурионе преторианской гвардии³ с особыми полномочиями. «С особыми полномочиями», – Луций в который раз прокрутил эти слова в голове. Звучало слаще, чем медовые пирожки (которыми он, кстати, давно не угощался).

Новоиспечённый центурион, правда, в настоящий момент командовал не центурией, а всего лишь декурией⁴ временно спешенных на период морского путешествия всадников, но по сравнению с его недавним незавидным положением изгнанного из армии бродяги это уже было серьёзным прорывом.

– Почти на месте, – раздался за спиной хрипловатый голос Квинта. Он подошёл, скрестив руки на груди, и посмотрел на берег, будто оценивая потенциальное поле боя. – Как тебе вид?

Луций пожал плечами, пытаясь выглядеть равнодушным, но в голосе всё же прозвучала нотка восторга:

– Грязь и шум. Почти как дома. Надеюсь, хоть клопов в матрасах поменьше.

Квинт усмехнулся.

– Местные таверны могут дать фору римским, поверь.

К ним подошёл Деметрий, задумчиво оглядывая открывшийся перед ними город.

– Вы забываете о главном, – заметил он с лёгкой усмешкой. – Местное вино куда крепче римского. А вот от похмелья я вас спасать не стану.

Луций закатил глаза. За время долгого совместного плавания он заново привык к врачу-шпиону, но иногда ещё на него злился за то, что во время первого знакомства в Пергаме Деметрий обманул их с Квинтом.

Их разговор прервал мелодичный голос с лёгким акцентом.

– Господа, вы преуменьшаете достоинства Фасиса, – произнёс обладатель голоса, подходя к борту корабля с лёгкой, почти кошачьей грацией.

Арташес, племянник царя одного из союзных Риму государств – Армении. Он был моложе Квинта, но выглядел не менее уверенно. Его тёмные кудрявые волосы были аккуратно подстрижены по римской моде, а изысканная тога из мягкой ткани спадала безупречными складками. В глазах, тёмных и блестящих, словно отполированные камни, застыла лёгкая насмешка, будто он знал что-то, чего не знали остальные.

– Фасис – город, где заканчивается ойкумена, так говорили про него греки, – продолжил Арташес, скользнув взглядом по пристани. – Именно здесь Ясон и его аргонавты добыли золотое руно. И, хотя я разделяю вашу тягу скорее добраться до города моих предков, Артаксаты⁵, стоит хотя бы на мгновение насладиться тем, что предлагает нам эта прекрасная земля.

Луций согласно закивал. Они путешествовали уже почти месяц, и за это время он успел подружиться с армянским царевичем – впрочем, не он один. У Арташеса, казалось, к любому был свой подход: с Квинтом он вёл долгие беседы о тактике и стратегии, с Деметрием мог без конца вести политические дискуссии, и даже для преторианцев, сопровождавших путешественников, у него всегда находилась интересная байка или весёлая шутка. Луций даже чуточку завидовал тому, как ловко у царевича получается всё, за что бы он ни брался – но, с другой стороны, он же благородных кровей, так что чего ж тут удивительного.

– Мы здесь не за тем, чтобы прохлаждаться и устраивать застолья, – Квинт попытался урезонить спутников, не отрывая взгляда от гавани. – Наша задача – выполнить поручение Принцепса.

Арташес легко рассмеялся, будто слова Квинта были дружеской шуткой, а не упрёком.

– О, я не ничего иного не ждал от тебя, центурион. Но даже самые решительные воины должны порой давать себе отдохнуть. Уверен, ты понимаешь это, как никто.

Деметрий усмехнулся, повернувшись к Квинту:

– Может, он прав. Путь в Армению не будет лёгким. Один день отдыха не повредит.

Квинт развёл руками.

– Один день, – твёрдо сказал он. – Но никаких излишеств. Придём в себя, выспимся и в путь. И не забывайте – бдительность терять нельзя. Тут вам не Рим.

Арташес слегка склонил голову.

– Тут я совершенно согласен. – Он широко улыбнулся. – Я привык быть настороже. Особенно в Риме.

Позади них послышался приглушённый смех. Луций обернулся – группа преторианцев, сидевших у мачты, тоже наблюдала за приближением к гавани.

– Ну и что, кто первый ступит на твёрдую землю? – протянул рослый мужчина с коротко подстриженными рыжеватыми волосами и выдающимся носом, – Видеть уже не могу это Хароном проклятое море. Все внутренности мне вывернуло, фурии⁶ его побери.

– Важно не то, кто на неё ступит, а кто первый насладится её дарами, – отозвался другой, более молодой, со шрамом на руке, – И ты для этого рожей точно не вышел, так что даже не надейся, что хоть одна местная красотка посмотрит в твою сторону.

– А по мне, Лабеон, так пусть и не смотрит, на кой мне её лицо – меня другие части красоток интересуют.

– Не знаю как вас, а меня лично прямо сейчас больше заинтересует филейная часть какой-нибудь симпатичной жареной свиньи, – добавил третий, грузный, с добродушной физиономией, которого звали Фавст, – Или, на худой конец, перепёлочки. Эти дамочки мне никогда не откажут, за что я их и люблю.

Квинт обернулся, бросив на них суровый взгляд, и шутники сразу приосанились.

– Расслабились за время плавания? – он скрестил руки на груди. – Ничего, скоро будете вспоминать этот корабль, как уютную колыбельку. А теперь всем собраться к высадке – без шума и суеты.

Флавий, декурион⁷ преторианцев, коротко кивнул, – Да, господин. А ну-ка по местам, дети Ехидны!

Квинт кивнул:

– Так-то лучше.

Преторианцы подхватили свои мешки и принялись проверять снаряжение.

Луций хмыкнул:

– Ты бы ещё в Рим их обратно отправил, за плохое поведение.

– Ещё не вечер, – невозмутимо отозвался Квинт, поворачиваясь к парню – Кстати, тебя это тоже касается. Хватит тут прохлаждаться. Я ещё сделаю из тебя приличного легионера, можешь быть уверен.

Луций закатил глаза и, оказавшись за спиной у центуриона, передразнил его суровое выражение лица, вызвав волну смешков у преторианцев.

Выбранная ими таверна в Фасисе оказалась и вправду ненамного хуже римских – по крайней мере тех блошиных нор в Субурре⁸, что долгое время служили Квинту вторым домом. Каменные стены были покрыты копотью от десятков светильников, а воздух пах смесью пряностей, вина и моря. Шум голосов то сливался в неразборчивый гул, то вновь распадался на обрывки фраз на разных языках: греческом, латыни, фракийском, армянском и боги ещё знают на каких. За столами сидели торговцы, моряки и наёмники, обсуждая свои дела, играя в кости или просто с удовольствием поглощая местную стряпню.

Квинт, Луций и Деметрий заняли стол в углу, подальше от оживлённой толпы. Арташес ещё не спустился из своей комнаты, а преторианцы расположились неподалёку, радуясь твёрдой земле под ногами и перспективе спокойного вечера. Лабеон откинулся на спинку стула, с наслаждением делая первый глоток местного вина.

– Ну, это хоть пить можно, – кивнул он, с профессиональной оценкой вертя в руках кувшин.

– Хвалишь местных виноделов? – усмехнулся декурион преторианцев.

– После этой бесконечной качки сойдёт что угодно, пока оно не выходит из тебя тем же путём, что и вошло, – Лабеон потёр живот, – Я уже люблю этот город.

– А уж если тут найдётся местечко, где можно развлечься в хорошей компании… – добавил Фавст, уплетая жареную птицу.

– Так вон ты ж уже нашёл, – Флавий махнул рукой в сторону блюда с курицей, – Думаю, что эти ножки – единственные, которые тебе свезло увидеть так близко.

Квинт лишь покачал головой, – Напомню, что завтра мы отправляемся в путь. Держите себя в руках. И чтобы никаких конфликтов с местными, лишнее внимание нам ни к чему.

– Так точно, господин, – отозвался Лабеон, подмигивая хорошенькой служанке, – Никаких конфликтов, только взаимная симпатия и дружеские контакты с местными!

– Вот это как раз меня и беспокоит, – отозвался центурион, бросив на него тяжёлый взгляд, – Только попробуй устроить здесь «контакты», и я лично прослежу, чтобы ты все оставшееся путешествие бежал за нами в темпе кавалерийского марша.

Лабеон невинно вскинул руки, картинно закрывая себе глаза:

– Да, господин, даже не посмотрю на местных красавиц!

– Да он их и не глядя оприходует, – тихо буркнул Фавст, вгрызаясь в куриную ногу под смешки остальных.

Луций, вытянув ноги, лениво вертел в пальцах чашу с вином.

– Что-то не похоже, что мы в землях варваров, – заметил он, разглядывая таверну.

– Варвары? – Деметрий усмехнулся, переложив со стола на колени свиток с записями. – Ты удивишься, но многие из этих варваров как раз римлян считают дикарями.

Луций удивлённо посмотрел на шпиона:

– Но ведь римляне построили великую империю. А что построили они?

Деметрий с усмешкой покачал головой, склонившись над свитком.

– Многие народы считают, что именно они построили нечто великое – пока не пришёл Рим и не разрушил всё, что у них было.

Парень нахмурился, оглядываясь по сторонам, будто пытаясь разглядеть в посетителях таверны проблески упомянутого величия.

– Но ведь многие из них сами стремятся в Рим, перенимают нашу культуру, учатся говорить на нашем языке. Мечтают стать гражданами Рима, в конце концов. Что же тогда делает их сильными?

Деметрий приподнял бровь.

– А что делает сильным сам Рим?

Луций открыл рот, чтобы ответить, но тут вмешался Квинт, который до этого молча следил за происходящим.

– Рим делает великим то, что он поглощает других, не теряя себя. Мы принимаем чужие традиции, знания, ремёсла, но при этом остаёмся римлянами. Ну и, само собой, Рим делают сильным наши легионы.

Луций завернул в тонкую лепёшку кусок свинины и с удовольствием принялся жевать.

– А если какой-нибудь новый Рим появится и решит нас поглотить?

Квинт строго посмотрел на него.

– Тогда либо мы найдём способ его подчинить, либо умрём, пытаясь защитить своё. Так всегда было…

– …было и будет, – продолжил за него подошедший Арташес, присаживаясь рядом с ними, – Не думаю, что найдётся ещё одна империя, способная бросить вызов Риму, Луций. Разве что Парфянская.

Деметрий скользнул внимательным взглядом по армянскому царевичу, а затем вернулся к своему вину.

– Парфия – не империя в том смысле, в каком мы привыкли её видеть. Она больше похожа на союз, где каждый сатрап имеет свою власть.

– Но всё же она не пала перед Римом, – Арташес взял с подноса виноград и небрежно бросил в рот пару ягод.

Квинт чуть прищурился.

– Пока не пала.

– Ты считаешь, что Рим когда-нибудь захватит Парфию? – Арташес наклонил голову, изучая реакцию собеседника.

Квинт отхлебнул вина, не спуская с него взгляда.

– Это вполне вероятно. В конце концов, мы должны отомстить за легионы Красса⁹.

– Тогда… боюсь, что война будет долгой и кровопролитной.

Деметрий хотел было ответить, но не успел – рядом внезапно раздался гневный голос:

– Ты позоришь наших предков!

За одним из столов двое мужчин резко встали, опрокинув кувшины с вином. Гул в таверне слегка стих – люди начали оборачиваться, наблюдая за развитием сцены. Один из спорщиков был мужчиной средних лет, в дорогом плаще и с золотым перстнем на руке – скорее всего, торговец. Второй – крепкий, суровый мужчина в простой тунике, с руками, покрытыми шрамами – возможно, ветеран или караванщик.

– Ты торгуешь с римлянами, ты прислуживаешь им! – гневно воскликнул ветеран, указывая на торговца.

– Я веду дела, а не предаю свою землю! – резко возразил купец.

– Дела?! – ветеран сжал кулаки. – Ты обогащаешь тех, кто завтра продаст тебя вместе с твоей лавкой!

Таверна замерла.

Луций наклонился ближе к Квинту:

– Кажется, они спорят о нас.

Квинт тихо выдохнул, не убирая руки с рукояти гладия.

– Возможно нам придётся вмешаться, но не лезьте на рожон.

– Думал, что местные настроены к нам благожелательно, – пробормотал Лабеон, хмурясь.

– Видимо, не все, – тихо ответил Флавий, слегка привстав из-за стола.

Фавст, в отличие от остальных, продолжал спокойно жевать, не обращая внимания на суету.

– Если начнут бросаться друг в друга едой – постарайтесь поймать один из кувшинов, а то я свой уже прикончил.

Купец сделал шаг вперёд, пылая от негодования.

– Если бы не Рим, ты бы до сих пор сидел в горах и пас коз!

Ветеран рванулся вперёд, замахиваясь, но в тот же миг между ними оказался Арташес.

– Господа, господа! Только не здесь, прошу.

Он поднял руки в защитном жесте, но голос звучал твёрдо.

Купец и ветеран остановились, пытаясь решить, стоит ли продолжить свой спор, отбросив наглеца в сторону.

– Вы оба правы.

– Что? – мужчины недоумённо переглянулись.

– Ты говоришь, что Рим оставляет след в каждом городе, куда приходит. Это правда. – Арташес повернулся к ветерану.

– А ты утверждаешь, что некоторые готовы ради денег вести дела с теми, кто когда-то был их врагом. И это тоже правда.

Он слегка улыбнулся, будто рассуждал вслух.

– Но разве не так было всегда? Разве не так устроен мир?

Люди в таверне замерли, слушая его. Арташес перевёл взгляд на купца:

– Уверен, что ты понимаешь его в глубине души. Каждому из нас в своё время тяжело далось признание силы Рима. Но те, у кого хватило мудрости принять новый порядок, в итоге выиграли больше других – как ты.

Затем он посмотрел на ветерана.

– Ты хочешь вечно воевать против того, кого никогда не сможешь победить? Чем, собственно, отличается жизнь под покровительством Принцепса от того, что было раньше: сперва царство персов, затем Понт? Или ты предпочёл бы жить в новой парфянской сатрапии, красить глаза и рядиться в платья, как они?

Купец резко вдохнул, будто хотел что-то сказать, но промолчал. Ветеран сузил глаза, его лицо покраснело.

– Я не парфянин, чтобы малевать себе лицо! – выплюнул он, сжав кулаки.

Арташес не отступил, но его голос стал мягче:

– Конечно, нет. Ты – человек, переживший многое. Ты не сломался, не сбежал, не поддался слабости. И в этом ты, отчасти, похож на римлян. Возможно, у вас больше общего, чем тебе кажется.

Ветеран моргнул, будто обдумывая его слова. В его взгляде все ещё горел гнев, но руки уже не были сжаты в кулаки.

Арташес спокойно продолжил, чуть склонив голову:

– Я не хочу сказать, что вам должно нравиться римское правление. Я лишь спрашиваю: ты правда думаешь, что прошлое можно вернуть?

Ветеран молчал.

– Рим здесь. И он останется. Конечно, выбор есть всегда, – Арташес пожал плечами. – Вопрос лишь в том, какой выбор принесёт тебе меньше потерь.

Ветеран ещё мгновение смотрел на него, затем медленно выдохнул и сел. Купец покачал головой, но тоже вернулся на своё место. Гул таверны сомкнулся над их головами, словно пенное море смыкается над остатками потерпевшего крушение корабля – мгновение назад бушевал шторм, и маленькие фигурки неуклюже барахтались в надежде спасти свои жизни; но вот воды вновь успокоились, и волны продолжают шелестеть свою вечную песню.

Луций откинулся на спинку стула и хмыкнул, едва заметно качая головой.

– Ты так ловко управляешь людьми, как будто был рождён для этого.

– В Риме иначе не выжить, – спокойно ответил Арташес. – Особенно если ты заложник, хоть и почётный. Там важнее не меч, а слово. Как бы то ни было, давайте выпьем за успех нашего путешествия.

Ночь опустилась на Фасис, растекаясь по улицам маслянистой тьмой – она выползла из узких переулков, прошелестела над причалом, проплыла по булыжникам, оставляя за собой лужицы непроглядного мрака вперемешку с пятнами тусклого лунного света. Проскользнула в щели между домами, затекла в открытые окна, ласково укутала спящих чёрным одеялом.

В домах зажигали светильники, пытаясь отогнать её, но ночь была терпелива. Она знала: масло прогорит, фитили истлеют, а она останется.

Впрочем, город не всё равно не спал. В венах-переулках толчками струилась жизнь.

Пьяный грек, шатаясь, брёл по улице, напевая что-то о разбитом сердце. За углом кто-то отчаянно торговался за последнюю монету. Крысы шуршали, деля отбросы с уличными псами.

Ночь слушала. Она слышала, как уставшие матросы в доках вздыхали о далёких домах. Как наёмники в таверне плели друг другу байки о сражениях, которых никогда не было. Как женщина во дворе шептала имя любимого, а дети, свернувшись клубком под тонкими покрывалами, прятались от неё, ночи, как от зверя, затаившегося за дверью.

Путешественникам досталась пара комнат наверху: одну, естественно, занял Арташес, устроившись там со всеми удобствами. Луций, Квинт и Деметрий делили одну комнату на троих, а легионеры заняли общий зал внизу.

Деметрий улёгся на койке у окна, задумчиво вычищая грязь из-под ногтей острым тонким ножом, который, при желании, в его руках превращался в смертельное оружие – или в скальпель, спасающий жизнь раненому. Врач-шпион, на удивление, был одинаково хорош как в своих основных тайных обязанностях, так и в лекарском деле. За время долгого плавания ему не раз приходилось применять свои навыки, и спутники были благодарны за такую компанию, хотя по началу и относились к нему с недоверием.

Луций устроился на тонком матрасе, набитом соломой, закинув руки за голову. Потолок комнаты был низким и тёмным, кое-где покрытым пятнами копоти загадочной формы. С улицы доносилось уханье совы и стрёкот кузнечиков.

Квинт присел на оставшуюся койку, отстёгивая ремень с гладием. Он выглядел усталым, но сосредоточенным.

– Вы так и не объяснили мне, что это за векселя, которые нам нужно вернуть, – сказал Луций, переворачиваясь на бок.

Квинт тяжело вздохнул.

– Я объяснил, просто ты, видно, не слушал. Во время похода в Парфию, Красс, судя по всему, передал долговые расписки римской знати, которых у него было немало, Артавазду, царю Армении, правившему тогда. Похоже, не хотел рисковать ими в походе и рассчитывал, что после победы заберёт их обратно. Но мы оба знаем, чем всё закончилось.

Луций чуть приподнялся на локте.

– А теперь Август хочет их вернуть?

– Да.

– Почему?

Деметрий отложил нож в сторону и усмехнулся, – Думай, Луций.

Луций прищурился, размышляя.

– Если у него будут векселя, он сможет стрясти деньги со стариков в Сенате?

Шпион кивнул.

– Или заставить их плясать под его флейту. Наверняка там такие суммы, которые способны обанкротить не одну знатную семью.

Луций медленно выдохнул.

– Значит, он может использовать их, чтобы удержать Сенат в узде.

– Именно.

Луций снова лёг на спину, глядя в потолок.

– А зачем Красс оставил армянскому царю такой подарок? И зачем он вообще потащил их с собой в поход?

– Красс был деловым человеком, – пояснил Квинт. – Эти бумаги были его оружием, как и легионы. Купить союз с небольшим царством, расплатиться за продовольствие или оружие можно ведь не только золотом. А бумаги гораздо легче перевезти или спрятать при необходимости. Иронично, конечно – если бы парфяне придерживались такого же мышления, может Красс и не умер бы от расплавленного золота в глотке.

Луций задумчиво провёл пальцем по грубой ткани одеяла.

– Ну, по правде говоря, если бы ему натолкали в горло бумажек, то вряд ли его смерть стала бы сильно приятнее.

– Это уж точно, – рассмеялся Деметрий. – В любом случае, Красса больше нет, а векселя есть, и нам надо стрясти их с армянского старика. И я очень надеюсь, что он не будет упрямиться.

– Думаете, этот Тигран просто так их отдаст?

Квинт перевернулся на спину, подложив руки под голову.

– Он умный человек. Если поймёт, что у него нет выбора, отдаст.

—…или, – продолжил Деметрий после короткой паузы, – мы найдём веские аргументы в пользу такого решения. А теперь прошу вас, друзья, давайте заканчивать эти светские беседы.

Ночь слушала их, охраняя чужие тайны.

Она заглянула в окна постоялого двора, пробежалась по тёмным коридорам.

Коснулась плеча Квинта, заставив его на миг вздрогнуть во сне.

Провела холодными пальцами по лицу Луция, но тот лишь отмахнулся, зарывшись в тонкое одеяло.

Обошла стороной Деметрия, признав в нём своего верного слугу.

Остановилась на мгновение у окна комнаты армянского царевича, где всё ещё горел свет, с любопытством взглянула на свиток, над которым он склонился, и поползла дальше, пряча улыбку в чёрном капюшоне.