Марк Корнилов
Город Утренней Зари

Глава 1

Если бы спутники ASE (all-seeing eye) обладали скучающей человеческой глубиной, то, бороздя безмолвные просторы околоземной орбиты, рассказывали друг другу, что раньше за Землей было наблюдать куда интереснее. Моря и реки, зеленые леса и пустыни, глаза и перья циклонов и забавная белая шапочка на полюсе планеты. Иногда обитатели поверхности устраивали фейерверк из грибовидных вспышек, но в целом картина не менялась до того момента, как желтый карлик обиделся и медленно, но беспощадно выжег всю жизнь на планете, превратив её в песочного цвета посредственность.

Немного больше повезло рукотворным наблюдателям, которые, зависнув на геостационарной орбите, наблюдали за лучиком света в этой непроглядной ночи обратной стороны Земли. Город Утренней Зари на ночной поверхности планеты выглядел, как единственная, но очень яркая звезда на небосклоне. Но если приглядеться, то он напоминал глаз, который внимательно наблюдал за вселенной. Всё это благодаря кольцевой планировке города, в которой самое яркое и самое маленькое верхнее кольцо сияло ярче солнца. Зрелище завораживало и геостационарные спутники, зависшие над городом, расплачивались за это своей короткой жизнью, которая под воздействием активных солнечных потоков стала ещё короче, чем раньше.

Граница рассвета неумолимо приближалась к городу, в котором жизнь не замирала ни на секунду. Если бы спутник прищурился, то увидел, как во втором кольце, незатейливо прозванном Средним городом, в развлекательный центр премиум-класса неуверенно зашёл молодой человек, недоверчиво посмотревший на небо.

***

Враждебная среда у хищников может вызывать оборонительно-агрессивные реакции, но Джон Айрон всего лишь лицезрел свою недовольную физиономию в зеркале. Зеркало было настолько идеальным, что его аристократические черты стали ещё острее, что не позволяло скрыть внутреннее разочарование. Поправив прямые золотистые волосы средней длины, он попытался убрать подозрительный прищур стальных глаз, блеск которых не был характерен для людей его профессии. Он всё ещё сохранил ясный взгляд и здоровый цвет лица, потому что использовал катетер для боевых стимуляторов только по назначению, а не как другие наёмники, которые пускали по венам всякую дрянь неизвестного происхождения для снятия стресса. Несмотря на то, что Джон был мужчиной в полном смысле этого слова, у него хорошо была развита интуиция, что позволяло ему, минуя рассудочный алгоритм, находить верные решения. С другой стороны, это сильно мешало в общении с людьми, которые с трудом понимали, что он имеет в виду (кроме его верного друга и напарника Кристиана Мейна, конечно). Благодаря узам дружбы он научился чувствовать Джона, хотя во многом с ним был несогласен.

Джон немного развернулся левым боком и, поморщившись, взглянул на старый пулевой шрам на животе, напоминающий ему о временах, когда он не надевал бронежилет, желая быть похожим на своего отца, хотя внутренний голос кричал о глупости такого решения. Позже рациональный и интуитивный подходы к жизни доказали ошибочность подобного рода иллюзий.

Чем дольше Джон смотрел в зеркало, тем недовольнее становилось его отражение, а черты лица делались ещё острее… Он понял, что нужно срочно сменить позицию, пока он окончательно не провалился в эту «волчью яму». Здесь наверху всё, что может нарушить идиллию доброжелательности и, если изволите, любви, находилось под запретом и под пристальным вниманием соответствующих органов контроля. Джон надеялся, что за солидную сумму, которую он перевёл на счёт данного заведения, ему дадут время привыкнуть к здешней атмосфере. Несмотря на опасности Нижнего города, являющегося сумрачным предместьем города Утренней Зари, и на враждебность выжженных Солнцем пустошей, там он чувствовал себя в большей безопасности. Он бы уже давно перебрался в Средний город, так как заслуги перед администрацией и финансы это позволяли, но его внутренний голос не давал ему покоя ни на секунду, когда он посещал этот устроенный и залитый светом оазис безопасности и счастья.

– «Ты должен посетить «Дом Любви»… Ты должен посетить «Дом Любви»…», – пробурчал Джон. – Кристиан, когда я вернусь, твоя чёрная душонка будет молить о пощаде!

И этот свет, этот ужасный в своей настойчивости свет. Джон специально приехал самым ранним утром, когда охрана уже начала пускать в здание посетителей из Нижнего города. Но внутри «Дома Любви» было так много света, что это невероятно напрягало, потому что невозможно было спрятаться. Всё это заставляло Джона испытывать чувство какой-то забытой им уязвимости и незащищённости.

– Как они вообще в этом ходят? – Джон закрепил белоснежное полотенце на бедрах.

Он вышел в следующий зал, который не был таким большим, как приёмная, но всё так же был залит естественным сиянием искусственного света. Стоит отдать должное, что, несмотря на рост 1.83, в Среднем городе не нужно было следить за тем, чтобы не стукнуться о какой-нибудь косяк или потревожить «жителя паутинной засады». Но всё же большинство вещей его не устраивало; но он, легенда Нижнего города, не мог дать заднюю и опозориться перед своим другом. Эпитет «легенда» он очень не любил, потому что считал, что как минимум до тридцати лет нельзя бросаться такими словами, но как потомственный охотник за головами он уже в свои двадцать семь внушал уважение сотрудникам по цеху. Замечая его в баре, другие поговаривали: «Вот что значит пойти по стопам отца!»

– Мистер Айрон, я Сьюзен, ваш гид по этим замечательным залам любви. Пройдите в кабинки инфракрасной сауны, там вы расслабитесь и подготовитесь к основной процедуре, – любезно проводила Джона к кабинке девушка в коротком белом платье с нежно-голубыми вставками в районе талии.

По характерным, но еле уловимым морщинкам вокруг глаз, которые на мгновение проступали при улыбке, Джон сразу разглядел в ней опытную женщину, которой перед гостями необходимо было казаться молодой, цветущей девушкой. Он даже немного укорил себя за то, что его внутренний охотник за головами никак не может расслабиться и не воспринимать всё происходящее как угрозу, ежесекундно анализируя окружающее пространство.

– Не строй из себя недотрогу, ты же многое повидала, лет десять уже тут работаешь, – не сдержался Джон, прошептав ей на ухо.

Девушка не подала и вида, что показывало, что работала она тут не менее одиннадцати лет. Сьюзен пристально взглянула на Джона, а тот жестом дал понять, что не будет больше искать неприятностей. Наверняка она начинала ещё у мадам Питерсон в Нижнем городе, ибо такую выдержку можно приобрести только там.

В высокотехнологичной парной были столь же высокотехнологичные лавочки и пара кресел релаксации возле перегородки из матового стекла. Выбор в пользу кресла был очевиден. Оно в парной было настолько удобным, что можно было подумать, что его специально изготовили под антропометрию Джона, заранее сняв с него мерки. Он закрыл глаза, мягкое тепло заструилось по забитым боевыми стимуляторами мышцам. Последнее дело заставило его побегать по крышам, чего он очень не любил. Но за живую цель в этот раз давали в шесть раз больше, а так как она огрызалась, то пришлось погоняться за ней. Он позволил дремоте завладеть его телом и разумом, потому что знал, что любезный персонал в нужное время проводит его дальше по нашумевшему «пути любви».

Дверь в парную открылась тихо и уверенно, и рука Джона рефлекторно схватилась за несуществующую рукоятку револьвера. В парилку вошла красивая обнажённая девушка, с повязанным на поясе фирменным белым полотенцем. Ни грамма лишнего веса, но это было именно то, что в борделе мадам Питерсон называли «сочной стройностью». Она присела на лавочку напротив кресла Джона, развязав полотенце. Всё было бы шикарно, если бы вместе с ней не зашла девочка лет пяти. Джон хотел уже крикнуть «какого хрена», но пример отца приучил его не ругаться при женщинах и детях ни при каких обстоятельствах, к тому же мадам Питерсон закрепила уроки детства своими показательными «нравоучениями».

– Простите, мы с дочкой не хотели вас потревожить, – сказала девушка со снисходительной улыбкой, сразу же узнав по немного ошарашенному виду представителя Нижнего города. – Вам нужно расслабиться…

– Куда уж больше, – прохрипел Джон, который ещё не успел надеть привычную маску непроницаемости и холодности.

Мадам Питерсон никогда не позволяла находиться детям в борделе, так как они мешали клиентам расслабиться. Джон, тщетно пытаясь скрыть негодование, смотрел на них. Она была не работницей заведения, а просто мамой с ребенком. Всё это выглядело крайне странно, как в кошмарном сне. Тут он заметил, что матовое стекло парной вдруг стало прозрачным. На уличной площадке «Дома Любви» тоже были полуобнаженные люди с детьми, которые прохаживались или сидели на лавочках, радуясь безопасным лучам восходящего солнца, заботливо отсеянным двойным защитным барьером этого премиум-заведения. Это было излишним, так как общий защитный барьер в Среднем городе был отменного качества и не пропускал чрезмерную солнечную активность, в отличие от посредственного барьера в нижней части города Утренней Зари. Но здесь, чтобы посетители смогли расслабиться, была установлена усиленная защита. Кто-то бросил несколько искренних улыбчивых взглядов на Джона и его новых знакомых, после чего он, уже еле сдерживая поток отборной ругани, выбежал обратно во внутренние залы.

– Никогда бы не подумал, что открою для себя новый круг ада! Но придётся пройти через него! – мысленно подбадривал себя Джон, вызывая менеджера по интеркому.

Сьюзен возникла будто из-под земли, казалось, что она была прикреплена к Джону для его комфортного пребывания здесь.

– Почему вы меня не разбудили? Я слишком долго спал. Здесь уже полно лишних глаз… –пробурчал он.

– Система показывает, что вам ещё нужно время для расслабления. Ваш организм слишком напряжён, – ответила Сьюзен. – Вы не думали сменить работу?

Джон покачал головой и сразу же заметил, что несмотря на то, что процедура не была закончена, его тело выглядит отдохнувшим, а он себя чувствует каким-то лёгким и почти невесомым. Он улыбнулся новым ощущениям, а Сьюзен, заметив это, пригласила его пройти дальше по пути любви. Взяв Джона под руку, она сопроводила его в другие залы.

Пока они шли, Джон смотрел строго перед собой, но боковое зрение наёмника сканировало окружающее пространство, предоставляя информацию для анализа. С одной стороны, такая профессиональная деформация постоянно спасала ему жизнь, но, с другой стороны, мешала расслабиться в непринуждённой обстановке. В залах уже было достаточно много посетителей, выбиравших себе досуг. Они сильно отличались от людей из нижней части города, как будто олимпийские боги спустились на землю и решили пожить обычной жизнью. Высеченные из бронзы и мрамора тела поражали своим совершенством, хотя Джон внешне не уступал им, несмотря на то что множество шрамов на теле выдавали в нём обычного человека.

– Так кем вы работаете? – Сьюзен провела Джона в ещё один зал.

– Я всё указал в анкете, – ответил он.

– Вы должны расслабиться, – пропела она.

Он и сам это знал. Не пропадать же таким огромным деньгам, которые он заплатил за пребывание здесь, ведь пока они явно не окупались. Он даже стал думать, что на такие деньги мог просто жить у мадам Питерсон в кабинете, и от этого напрягся ещё больше. Естественно, его спутница это почувствовала. Остановившись, она развернула его к себе.

– Скажите, что вас беспокоит? Здесь вы, которые приходите снизу, должны научиться ничего не утаивать и открыться свету Сына и его благодати, – мягким бархатным голосом произнесла она.

– Первое, меня напрягает всё, – Джон стал загибать пальцы, не боясь оттолкнуть её, так как ему с ней детей не растить. – Второе, сами знаете, что там внизу нам есть что скрывать, и то, что мы скрываем, здесь вряд ли понравится.

– Вы не поняли. Сын принимает всех и его свет, если вы его впустите в себя, уничтожит всё то, о чём вы сейчас переживаете, – Сьюзен продолжала своё бархатное наставление.

– То есть уничтожит меня? – Джон спросил это как можно безучастнее.

– Покажет вам себя нового, – ответила она. – Когда-то на одной из общественных проповедей Сын лишь мельком взглянул мне в глаза. После этого я изменилась навсегда.

– И теперь работаешь в борде… в этом заведении, – Джону мимолетной встречи взглядами с Сыном было бы явно недостаточно.

– Служу, чтобы таким, как вы, помогать подготовиться, – ответила она.

– Служение? Хм, – Джону даже стало немного стыдно за сдерживаемый смех. – За такой анекдот я точно получу полугодовую скидку у мадам Питерсон.

Сьюзен повела упрямца дальше. Навстречу им попался очередной мужчина, который привлёк внимание Джона больше остальных, и не потому, что был полностью обнажённым. Ему было за семьдесят, но армейскую походку и выправку не силах изменить ни время, ни свет Сына и ни Его благодать. Шрам от шрапнели, красота которого захватывала левую сторону лица и дотягивалась до искромсанного уха, явно должен был подчеркнуть профессиональную принадлежность мужчины, показать, как он гордился делом, которым занимался всю жизнь. Он мог бы убрать его за пару сеансов в чудотворных клиниках пластической хирургии Среднего города, но посчитал кощунством прикосновение лазера к своему прошлому-настоящему-будущему. Скорее всего, он заработал его на войне тёмного века ещё до появления Сына, о чём говорил его возраст, но то же время он не казался дряхлым. Наёмники в тридцать пять – сорок лет начинали выглядеть на все сто в худшем смысле этого слова, но человек со шрамом явно был исключением из правил. Как ни странно, всё это привлекло внимание недоверчивого охотника за головами. С телом армейского дядьки, как и с телами остальных жителей Среднего и Верхнего города, было всё в полном порядке, но Джона уже давно интересовал их взгляд, которым они смотрят вокруг: от них исходило какое-то неуловимое сияние. Джону даже стало как-то не по себе. Он ничего не понимал в мужской красоте и вообще считал, что, так как мужчина – это воплощение функциональности, то такая категория как красота в его описании должна отсутствовать в принципе. Вот женщины – это совершенно другая история. При этом он ещё больше проникался уважением к слабому полу за то, что в этой мужской функциональности они находят какую-то привлекательность для себя и даже способны ЭТО полюбить.

– Знаете, я бы не хотел здесь встречать голых мужиков, даже если это «Дом похоти и разврата», – попытался скрыть свое замешательство Джон. – Ладно, красивые женщины (а других здесь Джон и не видел) пусть ходят, но это… это странно.

– Что странно? – спросила экспедитор.

– Странно, что всех такое устраивает, – с удивлением произнёс он.

– Кого вы пытаетесь обмануть? Он же вас заинтересовал, – спокойно заметила Сьюзен. – То, что вы увидели у него – это дар Сына всем, кто открывается Ему и отказывается от образа прошлого, позволяя преобразить себя и раскрыть то, к чему мы призваны.

– Ходить в чём мать родила? – почти проглатывая слова, спросил Джон. – Это вряд ли.

Менеджер игриво захихикала, глядя на Джона, как на подростка, который со стопроцентной уверенностью заявляет взрослым о том, чего он в жизни никогда не собирается делать. Атмосфера «Дома Любви» должна была помочь гостю расслабиться и забыться, хотя непредвиденная аналитическим алгоритмом реакция Джона на всё происходящее шла вразрез с планом пребывания гостя.

– Сын показал нам совершенство, которым мы всегда обладали, но забыли про это. И главное, Он хочет, чтобы мы этим наслаждались и благодарили Его за этот дар, – как по методичке произносила слова Сьюзен.

На методические пособия у Джона была аллергия, от которой он мгновенно начинал задыхаться, как от поллиноза тяжёлой степени.

– Но тот статный ветеран даже после вашего преображения оставил боевые шрамы, за которыми скрывается чуть ли не вся его прежняя жизнь, – неожиданно для себя без сарказма произнёс Джон.

– Мы же не забываем прошлое, оно просто перестаёт нас определять и волновать, – попыталась парировать девушка.

Джон еле сдерживался, чтобы его мимика не выдавала реакцию на очередную, с его точки зрения, высокопарную чушь. Он считал, что просто не нашлась ещё женщина, которая сказала бы ветерану убрать это со своего лица, а скорее всего, есть женщина, которую эти следы былого величия заводят больше остального. В любом случае, свет Сына здесь ни при чём, хотя, чем больше Джон здесь находился, тем больше он начинал сомневаться в своих изначальных предположениях.

– Тогда я перестану быть собой, – продолжил беседу Джон.

– Это так кажется с вашей стороны, но как только вы погрузитесь в свет Сына, то поймёте, насколько все ваши страхи были надуманными, – сказала она и кивнула в сторону надписи «Красота, Любовь, Жизнь!», на фоне которой Сын с распростёртыми руками встречал всех потерянных и обременённых.

– Как я оказался в церковно-приходской школе, хотя собирался в бордель? – улыбка Джона выглядела как оскал загнанного волка. – Хотя уж лучше так, чем наоборот.

Он очень надеялся, что такое граничащее с кощунством замечание сойдёт ему с рук. Ему действительно повезло, потому что Сьюзен отвлеклась на то, чтобы достать из кармана жакета бело-золотистый буклет с процитированными ею ранее словами, который она вложила в руку Джону. Буклет был потрясающе мягким на ощупь, хотя отлично держал форму. Джон тщетно мял его пальцами, пытаясь понять природу этой потрясающей шелковистости. Тактильность была для него так же важна, как и остальные органы чувств, благодаря чему он лучше чувствовал атмосферу охоты. Кристиан смеялся над ним, когда он мог потратить неделю на подбор нужного материала для накладок для рукояти револьвера. Это особенно возмущало Кристиана после того, как они уже поднялись в рейтинге и могли позволить себе лучшее оружие и снаряжение. «У нас и так самые крутые пушки, пули практически сами летят в цель!» – ворчал Кристиан. «Да, они-то крутые, только вот я нет!» – отвечал на это Джон. Всё это позволяло ему стрелять, полагаясь на интуицию, и уже лет восемь не промахиваться. Когда Сьюзен попыталась забрать буклет, он не сразу отдал его.

– Сейчас это будет вам только мешать, – напряжение в её голосе показывало, насколько тяжело ей было вырвать буклет, но при этом, стоит отдать ей должное, она широко улыбалась.

Он не верил её словам о том, что все всё забыли: про себя, про секс, про смерть и прочее. Он посмотрел на себя: обычный жилистый наёмник со шрамами – не было ни капли желания открыться «красоте, любви и всему остальному» и забыть про времяпровождение с представительницами прекрасного пола. Но он согласился с одним: что-то здесь его постепенно меняло: Сын ли это или атмосфера заведения – уже другой вопрос. Может быть, расслабиться и попытаться получить удовольствие, а то Кристиан замучает его своими незатейливыми подколами: «О, а Джон Айрон уже не тот. Не смог совладать с девушками сверху!». Его передернуло от мысли, что ему придется выслушивать это до конца своих дней.

Он зашёл в просторную комнату, где было более слабое освещение, что уже радовало. Второе – не было матового стекла и никакой возможности для посторонних глаз наблюдать за ним. Только после сорокасекундного изучения комнаты Джон наконец-то обратил внимание на обнажённую девушку лет двадцати двух – двадцати трех.

– Гвендолин, – представилась она и поправила длинные каштановые волосы.

Он кивнул в ответ. Ну, вроде здесь уже привычнее, без всяких там нравоучительных лозунгов. Он сразу лёг на кровать, а девушка сразу поняла, что он хочет сеанс массажа, который должен был помочь ему расслабиться. Она явно работала здесь уже давно, так как техника массажа у неё была просто безупречна: без лишних усилий она быстро разминала нужные точки. Джон сначала думал молча получать удовольствие, как он обычно это делал. Но атмосфера «Дома Любви» пока не очаровала его, и к тому же ему до сих пор было интересно, что здесь всё-таки происходит.

– Почему так давно работаешь здесь? – спросил Джон. – С нами бывает нелегко.

– Мне нравится, – ответила она.

– Давай попробуем честно, – Джон развернулся и лёг на спину.

– Здесь хорошо платят, а у меня есть мечта…но тебе не скажу, иначе не сбудется, – хихикнула Гвендолин.

– Давай вопрос на вопрос, – предложил он.

Девушка кивнула, так как решила, что игриво-позитивное настроение со стороны клиента это хорошо. И это было бы справедливо, если бы речь шла не о Джоне Айроне.

– Как ты давно занимаешься нейтрализацией? – она взглядом указала на катетер для боевых стимуляторов на левом предплечье.

– Охотой за головами? После смерти отца, – спокойно ответил Джон. – И это ответ сразу на три вопроса: «как давно?», «из-за чего?» и «зачем?»

– Ты действительно охотник, – немного завелась Гвендолин. – «Стреляй» теперь ты.

– Что ж, перейдём к основному действию, – Джон провёл внешней стороной ладони по щеке Гвендолин. – Я всё-таки прилично заплатил за это.

– Здесь не продается секс, только любовь и красота, – ответила она, мягко обхватив его кисть, но не убирая её от своего лица.

– Потому я и здесь, – Джон, не моргая. смотрел в её карие глаза. – Только любви здесь не больше, чем в борделе мадам Питерсон.

Он вновь лёг на живот.

– Ты просто не позволяешь ей охватить тебя, – девушка продолжала гладить плечи Джона.

– За такие деньги это не моя проблема, – Джон, как лев, довольно заурчал.

– Не всё измеряется деньгами, – попыталась уколоть его Гвендолин.

– А твоя мечта?

По её дыханию Джон понял, что она нисколько не обиделась. И не таких угрюмых, видимо, обслуживала, но и он не таких доводил. В какой-то момент ему стало нравиться здесь гораздо больше, потому что в заведении мадам Питерсон все его притязания на психологическое доминирование могли бы закончиться жалобой. Это привело бы к немедленной «моральной» кастрации, что, в свою очередь, вызвало бы несказанную радость у Кристиана, а такого исхода Джон не мог допустить ни при каких раскладах. Здесь и сейчас ему пока ещё позволяли вести себя как непоседливому ребёнку, который своими вопросами ставит взрослых в неудобное положение.

– Ты здесь близко общаешься с другими девочками? – спросил Джон.

– Хочешь, чтобы я посоветовала другую? – Гвендолин пальцами сыграла по точкам релаксации. – Они все идеальные и особенные, как и я.

– В идеальном нет особенности, – Джон снова повернулся, чтобы ещё раз оценить Гвендолин. – Особенность – это история наших недостатков.

– Ты так говоришь, потому что свет Сына не озарил и не изменил тебя, – ответила она.

Тут Джон понял, что так напрягало его в посетителях. Их взгляд был одинаковый, а соответственно, и они были каким-то одинаковыми. Потому его внимание и привлёк ветеран, ведь его взгляд ещё сохранил индивидуальность.

– Его свет не меняет, а заменяет тебя, – произнес Джон. – Но смотрю, тебя это ещё не коснулось.

Гвендолин немного отодвинулась от него, как будто его еретические рассуждения могли быть заразными.

– Прости. Я просто невежда из Нижнего города. Не более того, – он рассчитывал, что искренние извинения вернут Гвендолин хорошее расположение духа, но всё равно не удержался. – Ты очень милая, но помни, в борделе, как бы он ни назывался, погоня за мечтой легко превращается в жизнь.

Несмотря на извинения Джона, Гвендолин стало неуютно. Такой клиент, который не хотел открываться и расслабляться, не попадался ей с тех времен, о которых она предпочитала не вспоминать. Даже если он сам не оставит отрицательный отзыв, его неудовлетворённость могут заметить менеджеры, и ей понизят класс принимаемых клиентов. А уже там придётся работать по старинке, пока те не дорастут до высших проявлений любви, потому что главное в политике заведений такого толка – клиент должен возвращаться снова и снова, пока не изменится. Она не хотела вновь возвращаться на прежний уровень и посчитала, что лесть, как универсальное оружие против мужчин, должна всё исправить.

– Ты очень остроумный, – нащупывала слабые места Гвендолин. – Идеальнее фигуры у мужчин из Нижнего города я не встречала.

Джон оставил это без внимания, хотя последнее было правдой, и он знал это, так как не раз уже слышал подобное. Ни грамма лишнего веса, но при этом не худой. Плечи не слишком широкие, из-за чего общий силуэт не потерял некой неуловимой грации. Изящные, но сильные руки. Что ещё нужно, чтобы покорить женское сердце. И это всё было «натуральным», доставшимся ему от родителей. Отсутствие эмоционального участия ввело Гвендолин в замешательство. Ничего не помогало. Отточенные движения стали путаться, как и мысли в голове. Всё же она взяла себя в руки и решила просто насладиться общением в надежде, что и гостю эта непосредственность понравится, хоть это было и не по регламенту заведения.

– Шрамы? Усердный наёмник на службе нашего Бога, – она провела по одному из них пальцем.

– Умеешь читать мужские шрамы? – Джон сел на кровать перед ней.

– Видела многих ваших, – ответила она, поправив волосы и вспомнив уже что-то приятное из прошлого. – Ты много раз видел, как умирают? Когда тускнеют глаза?

Ей явно не хватало острых ощущений из прошлой жизни, как и многим, кто перебрался наверх из Нижнего города.

– Я не остаюсь с ними до конца, умирают уже без меня, – Джон не хотел говорить о работе, потому что не гордился тем, чем занимается.

– А если выстрелят в спину? – удивилась она.

– У них нет шанса, – улыбнулся Джон, видя, как в Гвендолин проснулось то, что местные старательно прячут.

– Как ты это определяешь? – искорки в её глазах загорелись ещё ярче.

– У меня было так же много клиентов, как и у тебя, – Джон и не собирался переубеждать её. – Как по мне, убийцы и шлюхи – лучшие эксперты в человеческой анатомии.

От этих слов Гвендолин еле заметно вздрогнула, но, вздохнув, улыбнулась, а потом звонко и одновременно тихо засмеялась, уткнувшись в его плечо. Несмотря на его простоту и грубость, с ним она вновь почувствовала себя настоящей.