Марк Довлатов
Секс-вояж сквозь пространство и время. Сборник рассказов
– Да ты что! И Анжелика там жила?!
– Жила-была.
– Так это все правда, Мишка?
– Правда в том, что мы сейчас с тобой пьем шампанское на Лазурном берегу. Едим омаров в супчике. А у тебя еще в некоторых местах море не высохло. Средиземное.
– Ну Мишка! Граф бы так Анжелике никада не сказал! Меня учишь, а сам…
– Ну не сердись. Тебе хорошо?
– Мне так хорошо, что не знаю даже, чего бы мне еще хотелось! Тут так все по-другому. Спокойно. Красиво. Даже в Шарме не так мне нравится. Спасибо, что привез меня сюда.
Михаил похлопал себя по карманам.
– Пойду куплю сигарет. Да и покурю заодно. Не скучай.
– Не буду!
Михаил вышел на улицу в поисках табачной лавки, солнце закрыли облака, было тепло, но не жарко. Господи, как хорошо. Ты столько читал об этой земле. Дюма, Дрюон, Проклятые короли с тамплиерами, Людовики с Ришелье. И вот ты по ней идешь. Сам, своими дуридомскими ногами. Ты только что пробовал луковый суп, пил Veuve Clicquot, какому-то кадру Белка понравилась… вот прикол… Он нашел лавку, купил пачку «Данхилла», закурил на улице и двинул назад. На подходе к ресторану он увидел у своего столика мужчину в синем блейзере – тот что-то говорил Белке, потом склонился, взял ее руку и поцеловал. Девушка улыбалась, жеманясь, выгибала руку, цвела и пахла. Мужчина еще раз поклонился, вышел на улицу и двинулся к площади Массена. Вот паскуда, на пять минут нельзя девчонку одну оставить! Настроение заметно испортилось. Он уселся за свой столик. Белкины щеки пылали.
– Ты, дарагая, скора на руку. Не скучала.
– Ну Мииишка! Ну что такого! Такой вежливый мужчинка. Такой приличный. Говорил мне что-то. По-ихнему. Я и не поняла ничего.
– А чего ж ты цвела как майская роза?
– Ну представляешь – он откуда-то знает мое имя! Все время Bella и Bella!
– А он не по-итальянски говорил?
– Ну откуда я знаю, Мишка! Но не так, как тут говорят. А что?
– Да ничего. Откручу вот тебе хвост – будешь тогда Bella.
– Ну Мишутка, ну чего ты злишься! Налей мне шампанского лучше! С пеной!
Михаил пытался выгнать из себя тучу. Ну подумаешь, ну и Bella. Может, ты уже привык, уже и не видишь ее, может она и вправду красавица. Смотри, как сияет. Тебе же говорили: женщине это надо. Ты-то сам ей руку целовал? На улице. Вот и молчи в тряпочку. Пейрак мухосранский.
– Ладно. Доедаем да пойдем в номер. Устал я. В сиесту упадем на часик.
– В сиесту?! Это куда?!
– Да никуда. Поспим просто.
– Ага, поспим! Так я тебе и поверила! Знаю я твое «поспим».
– Просто отдохнем, Бельчонок. Ладно?
– Ты какой-то странный стал, Мишка. Ничего не болит?
– Голова что-то. Дурная какая-то.
– Так ты ж известный Дуридом! Ладно, я тебя вылечу! Не переживай!
В номере Белка сразу отправилась в душ, а Михаил уселся в кресло и закурил. Ну все, Майкл, проехали, перестань себе настроение портить. Все хорошо. В дверь постучали, и вошел посыльный в ливрее с букетом из дюжины метровых алых роз.
– Pour madame.
Михаил обалдело принял букет, внизу на золотом шнурке болтался конверт, он открыл его: на маленькой карточке было одно слово «Bellissima!» Ах ты ж твою маму мию в хвост и в гриву! Он хряснул букет об колено, взвыл от боли – шипы вонзились в кожу, бросил его на пол и стал яростно топтать. Дверь ванной открылась, и вышла Белка, завернутая в белое махровое полотенце.
– Что случилось, Мишка?!
– Случилось?! Это ты мне скажи, что случилось! И как тут этот букет оказался! И о чем это вы с этим итальяшкой говорили! Bella!
– Да я не знаю, Мишка! Чесслово, не знаю! Клянусь!
– Откуда ж он знает, где ты живешь?!
– Ну он что-то бормотал такое: отель-отель. А я и говорю: ес, отель, фонтан Аполлон, туда-сюда и так рукой показала. И все!
– И все?!
– Нууу… он мне еще карточку дал, маленькую такую.
– А ну давай ее сюда!
Михаил схватил из рук девушки белую визитку: сверху была вытеснена небольшая корона, потом шло «Salvatore di Adamo. Conte». Твою ж дивизию!
– Граф! В Анжелики захотела! Сучка ты бесхвостая, а не Белка! – он порвал визитку в мелкие клочки, рванул из номера, хлопнув изо всей силы дверью, и бегом спустился вниз. Остановился он в холле, на глаза ему попался бар, он свернул и сел на табурет.
– Коньяк! Наполеон! Сто пятьдесят!
Бармен достал бутылку, поставил на стойку пузатый бокал, напоминающий маленький аквариум, и налил на донышко золотистой жидкости.
– Ты чё! Я ж тебе сказал: хандред, блин, плюс фифти.
Бармен поставил на стойку еще два бокала.
– Да не е*и мне мозги! В один лей! – показал он жестом на первый бокал. Бармен молча долил еще две «дозы», выбил чек и поставил в блюдечке на стойку. Михаил взял аквариум и резко опрокинул его в рот – бармен в ужасе на него уставился; он смачно выдохнул, посмотрел на чек, вдох замер в нем на полпути, но он молча достал их бумажника купюру и бросил на стойку.
– Сдачи не надо!
– Merci, monsieur!
Михаил вышел из отеля, прошел тротуар и оперся о фонарный столб, достал сигарету и закурил. Фу, дрянь какая! Сигарета пылала, подожженная с фильтра, он выбросил ее и закурил новую. Ну вот, вот и приехали. Давно ли думал. Вот тебе и вечная любовь. Так это ж только цветы-шампанское. А если б этот граф хренов бриллиантов ей прислал. Уже бы ты ее и не увидел. Так и проходит вся эта грёбанная глория мунди. Чик-пык, и увели девчонку. А ты что хотел. За что ей тебя любить, что ты ей дал.
Дверь отеля открылась и выпустила Белку: она была в шлепанцах, джинсовой юбке и пляжной маечке, но пальмы перебрались на спину.
– Миша, пойдем домой.
– Уйди, Белка.
– Ну чего это?
– Побить тебя хочется. Лучше я пойду погуляю. От греха подальше.
– Ну и хорошо. Пойдем домой, побьем меня быстренько, накааажем хорошенько, пошли.
– Не будь дурой, а.
– Ну я дура, дура набитая, ну прости меня! Ну пойдем домой, я тебя прошу, пошли, мой хороший, пошли.
Белка тянула его за руку, пока он не оторвался от столба и не побрел за ней. Бармен из-за стойки показал ему пальцами «Ок» и подмигнул. В номере роз на полу уже не было, Михаил подошел к окну, распахнул его и высунулся наружу, Белка сзади обняла его за плечи.
– Ну что, Мишутка, успокоился? Все хорошо. Ничего же и не было.
– Не было?! А ты хотела, чтоб было! – Михаил развернулся, схватил девушку за шею, нагнул ее вперед, в окно, задрал юбку и от души ляснул по заднице.
– Ну мне же больно!
– А ты как хотела?!
– Ну я не так хотела!
Он сдвинул в сторону стринги и резко вошел в нее, продолжая держать за шею.
– Так?!
– Ой, так! Ой, Мишенька, протк… нешь меня совсем! Ооой, по… жа… лей… бед… ную… де… воч…ку… от… пус… ти… на по… ка… янье!
– Я вот тебя отпущу! Птицу! Поле… тать ей… за… хо… те… лось! На… ле… во!
– Ну я ни… бу… ду боль… ше! Ни… ка… да! Ой, уже теку вся! Сду… вайся, из… верг! Все, не мо… гу боль… ше! Пус… ти!
Михаил отодвинулся, вытер пот со лба тыльной стороной ладони и услышал за окном нестройные аплодисменты, выглянул – человек десять зевак смотрели на их окно и хлопали. Вот ты, блин, французы!
Они лежали на кровати, Белка гладила ладонью грудь и плечи Михаила.
– Давай поспим, Миша, поспи, мой хороший, мой родной, спи, засыпай, я тут, с тобой, я всегда буду с тобой, всегда буду тебя любить, все хорошо. Жаль только, что ты карточку порвал.
– Ты что, опять?!
– Ну нет, ты что! Просто девчонкам бы показала. А так они ни за что не поверят! Про графа.
– Белка, щас еще получишь!
– Ну все, все, я пошутила, спи.
Михаил проснулся и резко открыл глаза – Белка смотрела на него.
– Мне приснилось, что тебя нет.
– А где же я могу быть, глупый?
– Ушла. Уплыла на яхте.
– Да вот она я, никуда я от тебя не денусь.
– Ты меня любишь?
– Ну конечно, дурачок ты мой родной!
– Прости меня, Белка.
– За что?
– Нууу… скандал устроил.
– Да ничего, мне приятно даже.
– По заднице получить?
– Так ты ж от рееевности! Прямо тигр был какой-то! Я аж боялась тебя! Никогда тебя таким не видела. Может, ты меня любишь, а?
– Ты знаешь, я как-то так представил: я отошел на минутку, а тут набежали всякие, цветами тебя завалили, подарками задарили и увели у меня. И нет тебя. Навсегда. И я опять один, Мишка Дуридомов…
– Да не нужны мне никакие цветы-подарки! Только ты, Дуридом, и нужен. Я ж тебя первая нашла. Ты забыл?
– Ну нашла. Меня. Потом еще кого-нибудь нашла. С усами.
– Ну перестань, Мишутка, ну что ты все не успокоишься никак. Мне и так с тобой хорошо, без усов. И с ним хорошо. Мы его любим. И тебя любим. Не, Мишка, ну хватит, ну ты что, прячь его, ну сколько можно! Давай бегом в душ!
– А ты?
– А я потом. Я с тобой знаю уже, что будет. Потом.
– Пойдем кофе пить? Голова дурная совсем.
– Ох и дурная! Но любимая. Давай быстренько, да пойдем гулять.
Они выпили кофе с вишневым тортом на террасе кафе и двинулись в сторону от моря по Avenue Jean Médecin. Михаила успокаивал уют старого города, дома позапрошлого века, маленькие кафешки и их посетители – не было очередей, суеты, спешки. У девушки же все вызывало восторг: трамваи, похожие на скоростные поезда, пальмы, витрины магазинов, куда они заходили, – Михаил терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу. Больше всего Белку поразил парфюмерный магазин глубиной в целый квартал – тысячи волшебных флаконов манили ее, звали, предлагали побрызгать на себя и купить. Она никак не могла выбрать, мучилась, благоухала уже вся как цветочный рынок от бесконечных проб и, в конце концов, выбрала «J'Adore», вспомнив, как была одета Inna в клипе с таким же названием – это была одна из ее любимых песен; девушка на кассе дала ей на выбор три пробника, что привело ее в состояние, близкое к экстазу, когда она узнала, что их раздают бесплатно. Дальше по тротуару она двигалась вприпрыжку, останавливалась, чмокала Михаила то в щеку, то в ухо; так они шли, пока их не накрыла тень собора.
– Ой, Мишка, что это?!
– Нотр-Дам, Бельчонок.
– А он разве не в Париже?
– В Париже – главный. А в каждом городе – свой. Это Notre-Dame-de-Nice.
– А у нас нет!
– Нет, маленькая. Нам еще дороги надо починить… и с дураками разобраться. Потом построим.
– Мишка, как ты думаешь, а в Париже все пахнут французскими духами?
– Наверно.
– Здорово! А ты хочешь в Париж?
– Конечно. Если с тобой.
– Правда?! А сам не поедешь?
– Нет, не поеду. Поедем как-нибудь вместе.
– Я?!!! В Париж?!
– А что, мы и так уже во Франции. Как-нибудь слетаем и туда.
– Мы же на моооре! А Париж… он только в телевизоре. Я не могу себя там представить. А ты можешь?
– Я могу. Представить.
– А что ты там будешь делать?
– Делать? Приду в Лувр.
– Ну, пришел.
– Стану во дворе и посмотрю на него.
– Ну, посмотрел. Зачем тебе это?
– Затем, что по этому двору ходили Генрих IV и Людовик XIII, королева Марго и Миледи. И д’Артаньян, когда приехал из своего гасконского Мухосранска, пришел туда с тремя монетами в кармане, задрал голову вверх и сказал: «Я вас всех тут сделаю!» И сделал.
– Так ты будешь д’Артаньян? А я кто?
– А ты будешь Миледи. И будешь меня тайно страстно любить, но все время будешь делать гадости.
– Гадости? А зачем мне их делать?
– Известно зачем. Из вредности. Чтоб д’Артаньян тебе по заднице надавал.
– Вот, опять по заднице! Очень надо! А я к графу уйду! Вот! К Пейраку.
– Ну вот, приехали. Опять граф.
Михаил остановился и закурил, солнце уже садилось, зажглись фонари, он поднял глаза – над ними светилась надпись «Cartier». Шестеренки медленно, со скрипом, завертелись у него в голове.
– Давай зайдем, Белка.
– Ой, давай!
В магазине никого не было, только продавец скучал за прилавком.
– Bonsoir, Madame, Monsieur.
Белка устремилась к стеклянным подсвеченным стойкам с фантастическими сверкающими ожерельями, а Михаил прошел к центру прилавка – в витрине лежали кольца, он быстро их просканировал взглядом и постучал пальцем по стеклу над бархатным поддоном – продавец достал его и поставил на стекло.
– Белка, иди глянь, – Михаил достал кольцо, сделанное из трех полосок золота: белого, желтого и красного. Полоски причудливо переплетались как развязка над хайвэем, центральная, белая, была усыпана небольшими бриллиантиками.
– Нравится?
– Боже, какая красота!!!
– Дай-ка руку, – Михаил взял левую руку Белки и надел кольцо на безымянный палец, – как на тебя сделано.
– Ты что, хочешь мне это купить?! Чтоб я носила?!
– Ну да. Если тебе нравится.
– На безымянном пальце?!
– Да. На нем.
– Ты, может, меня обручаешь?!
– Как ты догадалась.
– Так это же левая рука, Мишутка. Надо на правую.
– Тут на левой носят. Анжелика тоже так носила. Может, тебя это успокоит.
– Так это будет обручальное кольцо?!!!
– Это будет кольцо от наручника. Маленького.
Белка обняла его за шею, сжала изо всех сил, повисла, подняла ноги и задрыгала ими в воздухе.
– Пелка! Сатушишь! Слесай!
– А ты?! А тебе наручник?! Одолжи мне денег!
– Да не люблю я эти цацки.
– Ну Мииишка! Ну я хочу! Чтоб ты носил! Ну хоть маленькое!
– Ладно, маленькое.
Они выбрали кольцо – тонкую полоску белого золота, Белка надела его на безымянный палец левой руки Михаила и приложила свою ладонь рядом, растопырив пальцы. Шестеренки в голове у Михаила проскрипели еще один круг, он взял руку девушки, наклонился над ней и поцеловал.
– Мишка! Я так хотела этого!!! Как ты догадался?
– Ты довольна?
– Ну просто слов нет! Я обалдела совсем! В себя не могу прийти. Мишка… а скажи. Это стразы называется?
– В «Картье» стразами не торгуют.
– Фианиты?
– Их только у нас делают.
– Ты хочешь сказать, что это… ?!!!
– Да. Маленькие пока. Потерпишь?
– Я такая счастливая!!! Я щас умру просто!!! А девчонки в больнице – так точно!
Михаил достал из бумажника MasterCard, положил на стекло, дождался чека, сказал «мерси боку, о ревуар», обнял девушку за талию:
– Ну что, Миледи? Продолжим? Ты готова? Пошли?
– Да я всегда готова! Упадем в твою сиесту?
– Вечером? В сиесту? Это куда?
– Да куда захочешь!
– Ну, держись, Белка! Я такое захочу!
– Ладно, мой хороший, что с тобой делать. Только нежно.
– Договорились, Бельчонок. Пошли.
– Ну пошли.
***
Минотавр
– Это вот такие вот эти твои греки?! – в голосе Белки слышалось такое разочарование, будто на королевском балу ее хрустальные туфельки превратились в резиновые калоши, карета – в разбитую «ладу», а принц – в сантехника из ЖЭКа.
Михаил с Бэлой только что прошли паспортный контроль в аэропорту Ираклиона, столицы Крита. Через стекло кабинки на них из-под кустистых бровей смотрел толстый пограничник с кожей цвета кофе и носом тапира, на груди у него висел бейдж с именем: «Apollo Popadadis», что вызвало дикий приступ смеха у девушки.
– Ой, ну я умру щас! Он еще и Аполлон!
– Ну, Аполлон. Нормальное греческое имя.
– Да ты глянь – Аполлон Впопудадис! Ты понял?!
– Ну, в по… Белка! Тебя щас депортируют к едрёне фене! За неуважение к властям. И мне придется местную нимфу искать. Для услады очей.
– Ах ты подлец какой! Усладу ему подавай! Местную! Чего захотел! Я щас тебя уже усладю! Промеж очей.
– Ладно, Белка, уймись. Пошли, курить охота.
Они вышли из здания, в нос им ударил запах моря, которое было видно еще в иллюминатор самолета, – посадочная полоса начиналась совсем близко от него, оно казалось «таблицей», верхней гранью огромного сапфира, сверкало и переливалось, манило к себе, приглашало опуститься прямо в него. Казалось, что самолет так и собирается поступить, Белка визжала и закрывала глаза ладошками. Эгейское море раскрывало им свои объятья.
Михаил жадно курил перед зданием аэропорта, а девушка вертела головой во все стороны и засыпала его вопросами.
– Мишка, а чего ты говорил, что мы летим в Ираклион, а тут написано «Хераклион». Неприлично как-то.
– Это означает «город Геракла». А произносится так. Ну мы так и пишем-говорим – Ираклион.
– А чего они все такие черные, твои греки? И совсем не похожи на Аполлона, что стоит в фонтане в Ницце.
– Тут, понимаешь, арабы погуляли в средние века, потом турки. Как у нас монголы. Раньше они были гораздо светлее. Даже такие как ты попадались.
– Так они раньше симпатичней были.
– Ну да. Просто красавицы.
– Кто красавицы?!
– Белки. Греческие.
– Ну Мииишка! Палучишь ты у меня!
– За что?!
– Ни за что. Наперед. А когда мы уже поедем?
– Вот докурю, и поедем.
Белые дома с плоскими крышами мелькали в окне такси, море то появлялось, то исчезало. Отель их находился за городом и располагался уступами на склоне холма. Их поселили в белый одноэтажный кубик, над входом была устроена решетка из деревянных брусьев, увитая зеленью, окна гостиной выходили прямо на маленькую бухту. Михаил отодвинул стеклянную дверь, вышел на террасу, уселся в кресло и достал сигарету, поводил ею под носом и спрятал обратно.
– Белка, иди сюда, посидим пять минут.
– Боже, как красиво! И пальмы кругом. И трава подстрижена.
– Ну что трава. Посмотри, какая бухточка. Какое море.
– Ну класс, я же говорю!
– Люди жили тут уже пять тысяч лет назад, смотрели на это же самое море. А теперь мы с тобой. Чувствуешь?
– Чувствую. А что?
– Покой. Гордость. Мы в самом центре средиземноморской цивилизации. Отсюда все пошло. Остальное было потом.
– А что было потом?
– Потом у твоих предков поотпадали хвосты, и они построили Кремль и Собор Василия Блаженного, потом Лубянку, Воркуту, Магадан и все остальное. Вершиной стал наш родной Мухосранск.
– А твои предки так и ходили с хвостами! И до сих пор, между прочим, некоторые ходят!
– Иди ко мне, посиди. Расслабься, подыши просто.
– Ага, расслабься! У тебя хвост наперед переместился и мне прямо в попу уперся!
– Ну ладно, иди в душ, да пойдем погуляем до ужина.
Они вышли из отеля и пошли вверх, минут через пятнадцать сошли с шоссе и свернули влево. Верхушка холма была покрыта негустым лесом, больше всего было сосен, запах хвои смешивался с соленым запахом моря, которое виднелось внизу. Не только воздух – свет был другой: солнце проходило сквозь ветви деревьев и разбрасывало лучи веером, густо-синий купол неба накрывал все и ограждал от остального мира – это был остров на острове. Михаил физически ощущал, что других людей нет, может быть, нигде нет, они одни, это место создано для них, только для них, оно ждало их все эти тысячи лет.
– Бельчонок, сними платичко, походи голой.
Девушка не стала спорить как обычно, молча расстегнула пуговицы на своем льняном белом платье, сняла его и бросила на траву – больше на ней ничего не было. Она подняла руки, убирая медно-рыжие волосы за плечи. Судорога желания прошла по всему телу Михаила, он глубоко втянул воздух носом и выпустил его через рот. Белка сбросила босоножки и прошлась по траве, усыпанной хвоей, потом подошла к краю обрыва – на нем росли две сосны, выходящие из одного корня и расходящиеся в разные стороны в виде буквы V. Она забралась в развилку, двинула плечи и грудь вперед, вскинула руки крылами как Ника Самофракийская и замерла. Только волосы ее развевались – она была похожа на птицу, подставившую крылья встречному ветру.
– Ну давай. Ты же это хотел.
Михаил быстро достал смартфон, открыл камеру и защелкал «затвором». Мысли его метались по лабиринту сознания, пока не вырвались на свободу. Как же она поняла, что нужно именно так стать? V, Victory, Ника. Господи, какие будут фото, хоть плакат печатай, хоть сразу в раму и в Лувр. Это и есть твоя главная победа, Майкл, – не деньги, что ты заработал, не бимер, что купил, не идеи, что реализовал, – эта девчонка и есть твой главный приз в этой грёбаной жизни. Может прав был Юнг, и в нас сидит какой-нибудь древний архетип. Или несколько. Солнце повернет от востока к западу и высветит один. Вот сейчас она – богиня Победы. А недавно была Афродита, вышедшая из морской пены. А у тебя на кухне она – просто Белка, жарящая котлеты. И у тебя скулы сводит от желания. Она все время разная, новая, другая. Где же это в ней прячется. И что в ней таится еще, что ты еще не видел. И даже то, что ты видел сотни раз, возбуждает тебя как будто это впервые: ее грудь, ее бедра, ее… Стой, Майкл, не спеши. Запиши это в память, пусть это всегда будет с тобой. Этот момент, этот холм, сосны, море, солнце. Магическое место.
– Ты не хочешь, Миша?
– Иди сюда, Бельчонок, иди ко мне. Чувствуешь?
– Чувствую. Так чего же ты ждешь?
– Помнишь, ты говорила о том… как бывает перед этим… как будто ты стоишь на краю обрыва… и готовишься полететь. Все в тебе сжато как пружина, и тебя наполняет предвкушение полета.
– На пляже? Помню. У меня и сейчас так.
– Я хочу еще постоять… чтобы мы запомнили… это место… это чувство… Знаешь, как это называется?
– Счастье?
– Да. Здесь и сейчас.
Поужинали они в ресторане отеля, приноравливая язык к новым вкусам: набрали разных закусок, мезе, овощей, соусов, козьего сыра, местного хлеба, потом фруктов. После ужина посидели на террасе, слушая грустные песни под бузуки, и прихлебывая рецину – смолистый вкус вина напоминал о соснах на холме и каким-то образом вплетался в ощущение счастья, поселившегося в них. Михаил курил, Белка матляла босоножкой на согнутой ноге. Откуда-то сзади ритмично забумкал бас-барабан.
– Хочешь на дискотеку, Бельчонок, или походим просто, посмотрим, что тут где.
– Неохота мне сейчас танцевать. Пошли погуляем. Мы еще и моря не видели. Не пробовали.
– Ну пошли, найдем море. Завтра у нас экскурсия, пляжа не будет.
– А куда мы едем?
– В лабиринт. К Минотавру.
– Это еще кто такой?
– Да был тут один такой – получеловек, полубык.
– Правда? Бык? С рогами? А что он делал?
– Ну что он мог делать… Жил себе в лабиринте. А ему туда девушек доставляли. А он их кушал.
– Ага, так я тебе и поверила – кушал!
– Нууу… может, еще что. Завтра расскажут. Пойдем.
– Ну пойдем.
Они неспешно двинулись вниз, разглядывая чужие домики, клумбы, освещенные бассейны, диковинные растения в глиняных горшках. Дорожка была устлана терракотовой плиткой, виляла, повторяя рельеф холма, и вдруг, повернув влево, вывела их прямо к бухте. На пляже не было ни души, огромная желтая луна проложила золотистую дорожку по обсидиановому зеркалу моря, которое только у самой кромки песка пенилось прибоем.
– Мииишка!!! Красиво как! Я такой луны у нас в жизни не видела!
– Ты еще столько в жизни не видела, Белка. Не пробовала. Не знаешь. У тебя еще столько всего впереди.
– А ты у меня есть впереди, Мишка?
– Конечно, маленькая. Если ты захочешь.
– Я захочу, Миша. Я уже хочу. Еще с тех сосен. А купаться сейчас можно?
– Нет. Но если очень хочется… Нет ведь никого. Пойдем?
– Пойдем!
Они сбросили на песок одежду и потихоньку зашли в море, вода была густая и теплая, ласкала их лодыжки, икры, бедра. Они поплыли в свете лунной дорожки, плыли минут пять, остановились, болтая ногами, молча трогали друг друга руками, гладили кожу, вели себя тихо; ночь окружала их тайной, только светящиеся водоросли рисовали абрисы их тел в воде. Так же тихо, не сговариваясь, они поплыли обратно, доплыли до пены прибоя, ощутили дно и соединились, сплелись в одно целое, диковинное мифическое морское животное о двух головах. Животное это било руками и ногами по воде, поворачивалось, перекатывалось, стонало, рычало, пока не выдохлось и не распалось на две части. Они обессиленно лежали на спинах, разбросав руки и ноги, омываемые легкими волнами.
– Знаешь, Бельчонок, так хорошо, что не жалко и умереть.
– Ты что! Не хочу я умирать!
– Это древнегреческое представление о счастье: умереть молодым, на пике, не изведав боли и страданий.
– Ну брось, Мишка! Ну какие страдания! Мне никогда не было так хорошо!
– Вот именно.
– Ну не буду я умирать! Я еще тебя не наелась! А ну иди сюда!
Они опять набросились друг на друга, слизывали соленую воду с кожи, пили друг друга, доставали языками до самых потаенных мест, проникали в них без всякого стыда. Белка забралась сверху, умостилась, ритмично задвигала бедрами, вонзила ногти в грудь Михаила, потом выгнулась назад, оставив на его коже красные полосы, упала вперед, впилась зубами в его шею, губами в его губы, прижала его своим телом к песку, заерзала вправо-влево, вытянула ноги, сжала их изо всех сил, отпустила и рывком откатилась в сторону.
– Все! Я наелась! А умирать все равно не хочу! И тебе не дам! Ты слышишь, Мишка?!
– Так ты, может, меня немножко любишь?
– Я тебя, Дуридома, до ужаса просто люблю. Даже сейчас вот, когда наелась. Все равно люблю. Лежу себе и люблю.
– Ты так красиво лежишь. Ноги раздвинуты. Море в тебя входит. Потом выходит. Оно тебя немножко имеет, Бельчонок. Чувствуешь?
– Ну и пусть. Тебе что, жалко?
– Завидно немножко.
– А ты не завидуй – тоже заходи. Хочешь?
– Ты забываешь, где мы. Может, именно сейчас морской бог Посейдон, притворившись морем, входит в тебя. Бог. Понимаешь? В тебя.
– Ну не нужен мне никакой бог! Идешь? Вые*и меня!
– Опять?
– Опять!
– Ну держись!
Утром будильник долго вызванивал разные мелодии, пока Михаил не остановил его. Белка еще спала, забросив руки на подушку, конические холмики ее грудей мерно поднимались. Он приник к левому соску губами, потянул его и слегка прикусил. Девушка открыла глаза.
– Ооой, Мишка, ну что ты делаешь!
– Бужу тебя.
– Ну я ни-ха-чу!
– Надо вставать, Бельчонок.
– А знаешь, что мне снилось?
– Что?
– Что мы с тобой в море… ну… это… А что это у тебя за полосы на груди?! Ты где это был, подлец?!
– В море и был, Бельчонок. С тобой.
– Так мы ж на море вечером ходили! И плавали!
– И не только.
– Точно! Я даже не помню, как мы вернулись.
– А море помнишь? Луну?
– Ну конечно! Я все помню! Ты такое со мной вытворял! А мне ни капельки не было стыдно! Бесстыжая я у тебя? Скажи. Честно.
– Это не страшно. Стыд придумали потом. Христиане. Через тысячи лет.
– Так они тут раньше совсем без стыда жили? И такое вытворяли? Все время? Тысячи лет?
– Да, маленькая.
– Ну твои греки, Мишка, они ваще! Я от них такого не ожидала!
– А чего ты ожидала?
– Нууу… что приличненько у них тут все. Боги там… богини… статуи… музеи…
– Ты разочарована?
– Да нет, наоборот, интересно так все. Интересно, чем другие люди занимаются. И как. Ну, ты понимаешь.
– Так тебе нужно в музей эротики.
– А здесь есть?!
– Нет, по-моему. В Париже есть. В Амстердаме.
– Вот жаль!
– Да тут все – эротика: еда, воздух, море, мифы. Разве ты не замечаешь?
– А я-то думаю – чего это мне все время хо… Ой.
– У нас еще есть в запасе пятнадцать минут. Пошли в душ?
– Пошли!
После завтрака они вышли на рецепцию, Михаил закурил на выходе и увидел микроавтобус, который их уже ждал. За двадцать минут они заехали еще в три отеля и забрали еще четыре пары. Гид постучал по микрофону, поздоровался и начал свой рассказ, который смутно напомнил Михаилу какую-то книжку.
«Крит – самый крупный и самый южный остров Греции, похожий по очертаниям на летящего дракона. Находясь на перекрестке трех частей света – Европы, Африки и Азии, – он вошел в учебники истории как остров Богов. Мы с вами сегодня посетим древнюю столицу Крита – Кносс. Минойская цивилизация возникла на Крите примерно когда в Египте строили пирамиды. Здесь зародилась греческая мифология. По преданию, на острове родился будущий царь богов Зевс. От брака Зевса с Европой, которую он, превратившись в белого быка, похитил из Финикии и привез на Крит, родилось три сына: Минос, Радамант и Сарпедон. Наибольшую честь и славу из трёх братьев получил Минос – справедливый и мудрый царь Крита, столицей которого был Кносс; этот город и дворец Миноса нашел и раскопал английский археолог Эванс в начале двадцатого века. Дворец был разрушен около двух с половиной тысяч лет назад. Эванс не нашел остатков людей и причину катастрофы; некоторые до сих пор думают, что там и была легендарная Атлантида. Но вернемся к легендам. Самая известная часть дворца – лабиринт, где жил Минотавр – чудовище, происшедшее от неестественной любви Пасифаи, жены царя Миноса, к посланному Посейдоном быку. По преданию она прельщала быка, ложась в деревянную корову, сделанную для неё Дедалом. От неестественных отношений царицы с быком и родилось чудовище с бычьей головой и человеческим телом по имени Минотавр. Минос от стыда запер чудовище в лабиринте – запутанной темнице в подземелье своего дворца, который тоже построил Дедал».
Они бродили по развалинам дворца уже часа два, а гид все продолжал свой рассказ.
«В те времена Афинское государство платило Миносу кровавую дань, посылая на съедение Минотавру семь благородных юношей и семь красивых знатных девушек. Благородный Тесей, сын царя Афин Эгея, решил освободить родину от этой унизительной и ужасной дани. Он поплыл на Крит к Миносу с намерением убить чудовище. С царём Эгеем было договорено, что в случае успеха вместо чёрного траурного паруса корабля будет поднят белый парус триумфа. Самой трудной задачей было отыскать выход из лабиринта. Ариадна, дочь Миноса и Пасифаи, влюбилась в Тесея и помогла ему. Ариадна дала ему клубок ниток. Тесей вошёл в лабиринт и, распутывая клубок, добрался до места, где находился Минотавр, убил его, а потом, наматывая «нить Ариадны» в клубок, нашёл выход. Вместе с афинской молодежью и Ариадной Тесей отправился на афинской триере к берегам родины. Однако радости от убийства Минотавра было так много, что Тесей забыл спустить чёрный парус и поднять белый. Царь Эгей с тревогой ожидал на скалах появления корабля. Увидев вдали чёрный парус, он решил, что афинская молодежь в очередной раз была принесена в жертву, а вместе с ней погиб и его любимый сын. Эгей от жалости опустил голову и бросился в море, названное потом его именем – Эгейское море…»
В конце экскурсии гид завел всех в сувенирный магазинчик, обещая «божеские цены». Полки были уставлены имитацией древнегреческих краснофигурных ваз и кубков. Увидев на прилавке брелки с бронзовыми Минотаврами, Белка потянула Михаила за руку.
– Мишка! Смотри, какой у него здоровенный! И торчит! Жуть прямо!
– Раньше это был символ плодородия, Бельчонок. Не Минотавр, конечно, а эта его штуковина. В каждом дворе можно было увидеть фигурку бога Приапа – примерно в таком состоянии. Вот представь: ты пришла к Дашке в гости, а у нее в холле такой стоит.
– Не, ну ты что! Стыдоба какая!
– Зато сумку можно повесить.
– Ну Мииишка!
– Да ладно тебе. Хочешь, девчонкам купи. Пусть порадуются.
– Ну давай купим. И мне тоже. Мне тоже нужен символ. Плодородия.
– Ладно.
Михаил нашел на полке толстенную книгу Gilles Neret «Erotica Universalis», семьсот пятьдесят страниц цветных иллюстраций, эротика в искусстве разных народов с древнейших времен до наших дней, забрал ее и вместе с десятком брелков подошел к кассе, там добавил еще путеводитель по Криту и «Греческую мифологию», расплатился, и они пошли к автобусу. В стоимость экскурсии входил обед «простого критского крестьянина», состоящий из двенадцати блюд, они остановились у таверны «Hermes».
– Мишка, ну опять.
– Что?
– Хер-мес.
– Белка! Уймись, а то палучишь!
– Так это же не я. Это все греки твои.
