Темная фигура рядом с окном, расположившаяся так, чтоб сразу исключить вариант засады, потому что слишком на виду, не двигается с места, когда захожу.
Интересно…
Втягиваю ноздрями запах гостя и ощущаю, как губы неконтролируемо разъезжаются в торжествующем оскале.
Так я и знал, что вчера была не последняя наша встреча.
Ну что, артистократочка, пришла раздвигать ноги перед беспородным псом? Отдавать свое тело за услугу.
А я возьму. Я не из благородных.
Но сначала поиграю. Почему нет? Не стоило смотреть на меня настолько свысока вчера…
Тут приходит в голову, что за всеми этими перипетиями с пропажей браслета, я не успел дать задание щелкунам по поводу своих вчерашних гостей, и потому сейчас слегка не успеваю за событиями.
Например, она здесь каким образом? Эд пустил? Сильно сомневаюсь, он меня знает… Значит, сама.
Нет, я не питаю иллюзий насчет надежности своего временного жилья, но все же не до такой степени, чтоб не думать о минимальной защите от всяких случайных гостей.
И потому очень интересно, с каких это пор тут проходной двор образовался. И сколько народу еще успело полазить… Хотя, посторонних запахов не ощущаю, возможно, это разовая акция.
Будут, все же, вопросы к Эду.
Но сначала с аристократочкой.
– Доброго вечера, миледи, – вежливо здороваюсь я, закрывая дверь и погружая комнату в полнейшую темноту.
Не тороплюсь зажигать светильник, прохожу к кровати, изучая реакцию гостьи.
Я в темноте отлично вижу, мне свет не нужен.
А вот она… Она, судя по всему, не ожидала такого. Запах меняется, становясь чуть более насыщенным. Втягиваю аромат, скалюсь. Вкусная. Волнуется.
Хорошо, что не видит моей волчьей ухмылки. Не стоит пугать раньше времени. Успею еще.
– Не могу ответить взаимной любезностью, – сухо отвечает аристократочка.
Как интересно! С порога начинаем хамить. Забавный способ получать желаемое…
– Знаете, – я расстегиваю плащ, снимаю широкий пояс, удерживающий перевязь с оружием, прекрасно видя, как настораживается она, прислушиваясь к шуршанию одежды и не понимая, что именно я делаю, – у меня тоже вечер был так себе. До вашего появления.
Мы не гордые. Мы будем любезными. Пока что.
– Не могли бы вы зажечь свет? – не выдерживает она.
– Зачем? Мне все прекрасно видно, – усмехаюсь я, бросая верхнюю одежду на кровать и оставаясь в темной рубахе и таких же темных штанах. Еще больше растворяясь в пространстве.
Аристократочка щелкает пальцами, но свет, естественно, не зажигается. А потому что не надо меня недооценивать до такой степени!
Я не маг, не колдун, во мне нет драконьей крови ни капли. Но пользоваться-то благами цивилизации умею. И уж глушилку на свое жилье способен поставить. А, учитывая, что делал ее Валли, главный имперский маг, то работает она долго и качественно.
Так что свет не зажигается, а я оказываюсь близко от аристократочки. Максимально близко.
– Не стоит хозяйничать в моем жилье, миледи, – хриплю ей на ушко, и тут же накрываю распахнутые в испуге губы ладонью. И вовремя! Аристократочка, судя по всему, не имеющая ни малейшего представления о том, кто я такой на самом деле, явно не ожидает подобной прыти и трепещет в моих руках, как лань в волчьих лапах. – Не дергайтесь, – с удовольствием обхватываю ее еще сильнее, полностью обездвиживая, – я не укушу.
Пока не укушу…
Тонкая белая шея с завлекательно бьющейся испуганной жилкой слишком близко, чтоб можно было долго перебарывать в себе зверя.
– Отпустите немедленно, – она замирает послушно, вытягиваясь в струнку, в голосе тщательно скрываемый испуг, но уже понятно, что взяла себя в руки.
Вот чего не отнять у этих ледяных сучек, так это выучки. Выучки и выдержки.
Отпускаю, с сожалением убирая руки от гладкого, вкусно пахнущего тела. Ощущаю, как все внутри сжимается, волк скалится и рычит раздраженно, недовольный тем, что ему не дали вонзить клыки в близкую добычу.
Погоди, приятель, погоди… Все будет, но чуть позже. Сначала загонная охота… Тебе понравится.
– Говорите, что вы хотели, миледи, и уходите, – решаю ускорить процесс, а то эти танцы могут на полночи растянуться. А мне бы хотелось это время более интересно провести.
Она медлит, смотрит в мою сторону, безошибочно находя по звуку, но глаза слепые, растерянно расширяющиеся. И эта растерянность мне нравится.
Ничего. Ей полезно будет чуть-чуть дискомфорта…
– Я… Ах, чтоб вас… Да зажгите уже свет! Это неприлично, в конце концов!
– А вы приличная девушка, миледи? Это странно… Приличным девушкам тут делать нечего…
– Прекратите ерничать! Вы прекрасно понимаете, зачем я здесь.
Ну а то! Но тут главное – определенность…
– Не понимаю, миледи, – развлекаюсь я на полную, – я же, как вы успели заметить, тупой бродяга с нижнего города. Откуда мне знать, что творится в головах у прекрасных приличных девушек? У меня отродясь таких знакомых не водилось…
– Ох… – она обхватывает себя ладонями, неожиданно беззащитным жестом, отворачивается к окну, но там такая же темень, как и в комнате.
Бесноватый Эд экономит на светильниках.
Я молчу, никак не облегчая ей задачу.
Пусть говорит сама. Пусть предлагает. А я послушаю…
– Я… Вы понимаете, мне очень нужно найти… И время дорого, понимаете? Он может быть где угодно…
– Я понимаю, миледи, а вот вы, похоже, нет, раз так долго идете к сути.
– Мне надо найти моего брата, – злобно чеканит аристократочка, гордо задирая подбородок, и я не могу отвести взгляда от нее в это мгновение. Хороша! Невозможно хороша! – Он… Пропал вчера утром. И унес с собой шкатулку с важными вещами.
– Что вам нужно найти в первую очередь, миледи? Вашего брата или ваши вещи?
– И то, и другое!
– Хорошо, миледи. Мне нужен задаток.
– Сколько?
– Миледи, вы страдаете провалами в памяти? Не помните, какими деньгами я беру?
Она закусывает пухлую губу, сжимает себя еще крепче, выдыхает.
И пробует еще раз.
– Послушайте… Но это же смешно, в конце концов… Мое… внимание – не та плата, которая вас устроит, поверьте… Я… провела всю жизнь в монастыре… Я не смогу ничем вас… Поразить… И, к тому же, никогда не поверю, что такому, как вы, предпочтительнее постельные утехи, а не звонкая монета…
– Звонкую монету я у кого угодно возьму, а вот аристократку в постель не каждый раз удастся поймать, – веселюсь я, – так что я осознаю все, что меня ждет… И другой платы не желаю.
Она молчит, сжимает себя, бледнеет, на глазах показываются слезы.
И если вы думаете, что мне ее жаль, то совершенно ничего про меня не знаете. Мне никого не жаль.
А уж сытую, красивую аристократочку, за всю жизнь вряд ли видевшую что-то плохое, тем более.
Мне даже не особенно интересно, что она тут забыла, что там за братишка у нее, такой шустрый, утащивший, наверняка, фамильные драгоценности, а, может, проигравший их уже. Обычная история.
И найду я его быстро.
Про Дона Сордо выспрошу попозже. Если старуха говорит, что он помер, то тут вообще торопиться некуда.
У меня был не самый простой день, да и месяц, если честно, так себе, так что сейчас самое время немного порадоваться жизни.
И потому я не собираюсь уступать и жалеть эту чистенькую девочку.
Пусть решается. Не убудет от нее. Разве что, чуть-чуть…
– Хорошо, – тихо, так, что даже с моим звериным слухом приходится напрягаться, говорит она, – после того, как вы найдете…
– Нет, – перебиваю ее, – я говорил о задатке. Ночь сегодня и неделя после того, как я найду вашего братишку и ваши цацки.
– Что? – она повышает голос, но затем, опомнившись, замолкает, переваривая новости, и, наконец, решительно мотает головой, – нет! Это… Это уж слишком!
– Ваше право, миледи, – я нахально разваливаюсь на кровати, расстегиваю запястья на рубашке, – дверь найдете?
– Послушайте, – о-о-о-о… Эти умоляющие нотки в голосе… Ты будешь просить меня, девочка… И я соглашусь… Да-а-а… – но вы говорили вчера про… про одну ночь…
– Разве? Не припомню что-то… Но неважно. Вчера была одна плата, сегодня я ее повысил. Это нормально для торговли. И, к тому же, где гарантия, что ваш брат уже не валяется в канаве в перерезанной глоткой, а ваши цацки не украшают шеи шлюх? В этом же случае вы откажетесь мне платить? И, получается, что я буду работать задарма? Нет уж. Задаток и затем полноценная оплата моего труда. И, так и быть, если печальная история, которую я нарисовал вам только что, случится на самом деле, я не потребую остаток платы.
Она молчит, сдавливает плечи в безотчетном желании защититься, закрыться… И мне на одно мгновение хочется отключить мерзавца и просто пообещать ей защиту и покровительство. Просто так. Бесплатно.
В конце концов, я ее братишку найду по запаху, дело-то плевое… И чего я, в самом деле, взбеленился так? Ну аристократка, ну смотрит, как на вошь… Сколько народу на меня так смотрело уже? Не привыкать…
Я уже практически раскрываю рот, чтоб отменить сделку, когда девушка опускает руки, выпрямляется и говорит:
– Я согласна. Будьте вы прокляты.
Оу, какая жертвенность!
Вот что всегда смешило в этих возвышенных аристократичных леди, так это трепетное их отношение к своему невинному, или не совсем невинному цветочку.
Никогда не понимал, что в этом такого невероятного.
И с недоумением косился на всякие аукционы, которые периодически тут, в нижнем городе, устраивали.
Отдавать бешеные деньги за то, чтоб лишить плачущую девку куска ее плоти? Зачем? Что в этом такого невероятного?
Для девки-то понятно, что.
А вот для мужчины?
Хотя… У всех свои особенности. Кто-то любит девочек, кто-то… не девочек. А кто-то совсем не девочек…
Мир – странная и порой мерзкая штука.
Интересно, эта красотка невинна? Спросить, что ли? Побесить еще сильнее?
Подмывает, конечно, но тут можно перестараться.
Если она уже не так невинна, как должна бы, то эти игры в проклятие и прочее смешны и наивны. Потому как терять особо нечего, а тело – это привычный способ расплаты для женщин…
Ну, а если все же говорит правду про монастырь и прочее, то может и в обморок от избытка эмоций хлопнуться, возись с ней потом…
Нет уж.
Пусть пока недосказанность легкая будет.
Тем более, что скоро все проверю… Опытным путем, так сказать…
Встаю, легко, бесшумно, оказываюсь около нее, ловлю губами испуганный вздох.
Что, аристократочка, не ожидаешь такой прыти… Это ты еще ничего не видела.
Тяну за завязки плаща. Хочется снять его и подробнее рассмотреть, что приобретаю. А то запах – это, конечно, важно и даже основополагающе, но…
– Подождите, – узкая ладонь ложится на мои пальцы, в беспомощной попытке задержать, голос тихий, блеклый… Понятно, на подвиг настраивается. Ну, это рановато, конечно… – Подождите… Сначала… Контракт… Да?
– Сначала я хочу рассмотреть товар лицом, миледи, – усмехаюсь я и резко дергаю завязки надоевшего плаща.
Он тут же опадает на пол, и я впиваюсь взглядом в бешено бьющуюся жилку на белой-белой шее… Темный завиток возле ушка, изящную линию губ. Красивая какая… Принцесса прямо…
– Как вас зовут? – вопрос задаю просто так, почему-то хочется знать, хочется, чтоб сама сказала сейчас.
– Лари… – она сглатывает, и я наблюдаю за движением ее горла, изо всех сил сдерживая волка, готового впиться зубами в эту нежную плоть, прикусить, не до крови, но до покорности, показывая, кто тут владеет ситуацией, кто тут берет. – Иллария…
Она явно хочет добавить что-то еще, очень привычное, то, что обычно всегда добавляет к имени, но останавливается.
И хорошо.
Лари, да… Ее так называла та старуха. Иллария. Северное имя. Интересно… И сама она, с темными, черными практически волосами, черными глазами и белой-белой кожей, выглядит северянкой. Изысканной, гордой и нежной, редкой добычей, желанной. За таких горячие южные паши платят золотом по весу.
Не зря она переоделась мужчиной здесь, в нижнем… Такой нельзя без охраны ходить.
Ничего. Я прослежу, чтоб она была в безопасности. В конце концов, никто не посмеет тронуть женщину Волка императора.
– Красивое имя, Лари… – я провожу пальцами по щеке, она тихо вздыхает, а затем холодно повторяет:
– Контракт.
– Только слово Волка, миледи, – шепчу я в нежное ушко, с удовольствием ощущая нервную дрожь, – его достаточно. Дон должен был сказать…
– Дон… Не успел… – шепчет она потерянно, но затем чуть отстраняется, смотрит в глаза, и я чувствую себя не особенно хорошо под ее темным, глубоким взглядом, – если вы обманете… Будет плохо. Просто поверьте.
– Поверю, ведьмочка, – киваю я, и ловлю испуганный выдох пальцем, замыкая губы вполне однозначным приказом молчать, – не бойся… Я никому не скажу…
Мне не особенно интересно, почему она скрывает свой дар, наверно, для этого есть причины. Для меня – это еще одна возможность подцепить ее на крючок. Чем больше ее тайн знаю, тем она сильнее зависит от меня. А мне почему-то хочется, чтоб зависела. Как можно сильнее. Волк внутри меня доволен, рычит, подбадривая и подгоняя.
И я подчиняюсь, почему бы и нет?
Провожу руками по хрупким плечам, и ее жесткое мужское платье ползет вниз с треском.
Лари только ахает слабо и пытается прикрыться, вернуть на место свою одежду, но я убираю ее ладони, силой припечатываю их по бокам, затем перехватываю одной рукой сзади, чуть выгибая в талии, придвигая ее еще ближе к себе.
Смотрю внимательно в глаза, где уже нет черной ведьмовской глубины, а есть паника и отчаяние.
Вкусные эмоции, моему хищнику нравятся, на то он и хищник, чтоб упиваться беспомощностью жертвы…
– Послушайте… Послушайте… – она облизывает губы, этим невольным движением лишний раз подтверждая свои слова о собственной невинности… Или, наоборот, о серьезной опытности. Но не думаю, что последнее, иначе это было бы слишком… И означало, что у меня серьезные проблемы. – Но… Не так сразу… Я не готова сейчас, я не рассчитывала… В конце концов, я просто не могу! Меня хватятся!
Она трепыхается в моих лапах, беспомощно и слабо, словно разом потеряв волю к борьбе, и тем самым еще сильнее заводит волка, теряющего уже последнее терпение. Добыча так близко, так рядом!
И такое смешное сопротивление! Вкусно же до безумия!
– Миледи, – шепчу я, уже не заботясь о том, чтоб убрать из голоса голодный разбойный хрип, жадно вдыхаю нарастающий аромат страха, – не пи… не говорите ерунды. Вы прекрасно знали, чем закончится сегодняшняя наша встреча. Не стоит оттягивать неизбежное…
Говоря все это, я ее методично и неотвратимо подталкиваю к кровати, по пути лишая верхней одежды. У меня большой опыт в раздевании женщин, и обескураженная аристократочка даже не понимает, когда успевает потерять свой мужской камзол, рубашку и пояс с брюк.
На светлом покрывале ее волосы смотрятся черными змеями, практически живыми существами, готовыми опутать, заманить в свои сети. Кожа бледная, без румянца, ни кровинки на лице. Только губы красные, яркие, манят взгляд. И глаза черные, бездонные. В темноте комнаты, на контрасте, это безумно красиво и так же безумно настораживает… Слишком красивая, слишком. Не бывают простые аристократки такими… Где-то подвох тут…
И в другое время я бы этот вопрос как следует обдумал, но сейчас… Сейчас не могу.
Она подо мной лежит, дышит тяжело, грудь в разрезе грубой мужской рубашки белая-белая, тяжелая даже на вид. Хочется распахнуть и попробовать на вкус. Обязательно это сделаю.
И скоро.
– Я… Я… – она упирается опять ладонями мне в грудь, в голосе уже истерика… А мне это начинает надоедать.
Мне хочется качественно поиграть сегодня ночью, снять напряжение безумного дня, а не мучить силой истерично всхлипывающую женщину.
Потому я прибегаю к последнему аргументу, если уж это не поможет, тогда… Тогда пусть идет отсюда к своей наставнице, в свой монастырь или откуда она там взялась на мою голову. Я – не благородный рыцарь, чтоб просто так впрягаться в ярмо ради прекрасных глаз и туманных перспектив.
Перехватываю тонкие запястья ладонью, вытягиваю руки аристократочки, жестко припечатывая их над головой, и жадно приникаю губами к неистово бьющейся жилке на шее.
Она вытягивается стрункой подо мной, слабо ахает, замирая. А меня накрывает моментально ее запахом, свеже-сладким вкусом нежной, тонкой кожи, близкого тока крови под зубами, накрывает до темноты в глазах, до ломоты во всем теле, до боли в пальцах.
Понимаю, что с каждой секундой, проведенной с ней, все больше утрачивается вероятность остановиться, контроль над собой теряется, и совсем скоро я не буду способен отпустить ее. Даже если будет плакать и молить.
При одной только мысли об этом, зверь внутри скалится довольно и рычит. Ему нравится беззащитность добычи, он хочет поиграть… И я как никогда ранее близок к тому, чтоб выпустить его на волю…
Ни к чему хорошему это в прежние времена не приводило, и сейчас тоже не приведет…
Потому я делаю все, чтоб аристократочка не позволила зверю показать свое истинное нутро, то есть применяю весь многократно испытанный арсенал соблазнителя.
Женщины обычно всегда довольны тем, что я делаю с ними в постели. В свое время аристократки при дворе Анджеера научили грубого простолюдина использовать свою силу во благо, показали, что такое изысканные ласки, способные довести до вершин блаженства.
Я был хорошим учеником.
И еще не все свои навыки подрастерял с безотказными, развратными шлюхами нижнего города.
Очень скоро аристократочка начинает дрожать совсем не от страха, дышать прерывисто и невольно выгибаться мне навстречу. Я периодически отрываюсь от ласк, чтоб заглянуть в темные потерянные глаза, и в очередной раз приказать зверю притихнуть, настолько взгляд ее беспомощно-влекущий. Невероятно вкусная жертва мне попалась, не уверен, что смогу до утра насытиться.
Одежду снимаю с нее без малейшего сопротивления уже, не удерживаюсь, глажу маленькие аристократические ступни, развожу ноги, дергаю застежку штанов и тут же ловлю испуганный взгляд на своем пахе.
И это взгляд – идеальное доказательство невинности Лари, даже если до этого у меня и могли возникнуть сомнения, то сейчас они полностью испарились бы.
Потому что она в самом деле видит обнаженного мужчину впервые.
И пугается, инстинктивно сводя ноги и пытаясь отползти от меня.
Но я не пускаю, дергаю ближе к себе, устраиваюсь между разведенных ног, не удержавшись, облизываю гладкие бедра с внутренней стороны, ноздрями втягиваю аромат возбуждения. Она реагирует на мои ласки, она мокрая. Просто пока не знает своего тела, не понимает, что с ней происходит.
Ложусь на Лари, заставляю смотреть на себя, шепчу тихо:
– Расслабься, миледи… Будет неприятно. Но потом тебе понравится, клянусь.
Мои слова словно приводят ее в чувство, заставляют вынырнуть из пучины похоти пополам со страхом перед неизвестностью, взглянуть на меня неожиданно трезво.
И будь я проклят, если к ней в это мгновение не возвращается ее привычное высокомерное превосходство!
Она смотрит мне в глаза, напрягается, губы, до этого трогательно раскрытые, сжимает.
– Делайте все, что хотите, только хватит уже тянуть, – ледяной голос не вяжется с подрагивающими от напряжения разведенными ногами, с бурно поднимающейся и опускающейся грудью.
И я теряю контроль от злобы и бешенства. Проклятая гордячка! Все могло бы быть по-другому!
Но теперь будет так, как будет.
Усмехаюсь в своей привычной развязной манере, шепчу:
– Как прикажете, миледи…
И делаю резкий рывок вперед.
В нее.
Теснота, влажность, теплота обжигают до рези в глазах.
Несмотря на мою грубость и ее зажатость, я все же постарался на славу, аристократочка внутри скользкая, влажная, и я практически не замечаю девственной преграды.
Только на мгновение перекрывает дыхание невероятным наслаждением от ощущения себя внутри нее, глаза Лари раскрываются еще шире, становясь поистине бездонными, губы невольно распахиваются, и я этим пользуюсь. Просто не могу себе отказать в удовольствии.
Закрываю ее рот жадным поцелуем и одновременно двигаюсь.
Ловлю опять тонкие запястья, убираю от своих плеч ладони, упирающиеся в беспомощной попытке оттолкнуть, прижимаю опять над головой их и все это время не прекращаю двигаться.
Ощущаю сопротивление, она испуганно сжимает внутри до боли, и инстинкт требует это сопротивление подавить.
Не могу сейчас этому противостоять. Волк внутри довольно рычит, помечая самку своим запахом, заставляя все сильнее двигаться, чтоб не вздумала отталкивать больше, чтоб не смела!
Лари, ни звука не издавшая, когда я только вошел, начинает тихонько стонать, и, наверно, это от боли, но мне сейчас плевать.
Слишком сладко мне, слишком хорошо.
Ее податливость подо мной, слабость будит что-то такое внутри, чего и сам от себя не ожидаю.
Где-то внутри, глубоко, там, где еще осталось чуть-чуть того порядочного парня, что никогда не брал женщин силой, остается понимание, что надо заканчивать скорее, что ей больно наверняка, неприятно, но все это смывается волной чистейшего животного удовольствия от обладания. И я не могу ему противиться.
Рычу что-то ей в губы, повелительное, приказываю не сопротивляться, подчиниться, ее инстинктивный протест для моего зверя словно красная тряпка для быка, только сильнее разгоняюсь, подавляя.
Момент холодного насилия длится и длится, и Лари уже не пытается строить из себя железную, ледяную аристократку, а просто тихо и жалобно стонет в ответ на каждое мое грубое движение, а я умираю от наслаждения и завершаю все только тогда, когда уже невозможно больше ждать.
Прикусываю шею до боли, заставляя вскрикнуть, и это кажется интересным: она не кричала, когда брал, но кричит сейчас, когда кусаю…
В несколько движений прихожу к финальному наслаждению, сжимая ее сильно и умирая от удовольствия, рассыпающегося тягучими искрами по телу.
И потом долго не могу выдохнуть, отпустить свою добычу, лениво лаская губами покусанное место на шее, вдыхая терпкий аромат ее кожи. На ней теперь мой запах. И это кажется правильным.
Закрываю глаза, желая запомнить этом момент. Спать…
Но Лари шевелится, безуспешно пытаясь меня столкнуть с себя.
Лениво откатываюсь на бок, позволяя ей это.
Приподнимаюсь на локте, наблюдаю за ней, черноволосой ведьмой с белой мраморной кожей. Идеальная статуэтка…
Она садится, не сдержав тихого вздоха, тянет на себя покрывало с кровати, отползает в сторону.
И, судя по всему, хочет спуститься!
– Куда собралась, миледи? – задаю вполне логичный вопрос.
Она смотрит сквозь пелену темных волос, упавших на лицо, надменно задирает подрагивающий подбородок:
– Домой. Вы свою плату получили.
– С чего бы? – удивляюсь я.
– Но… – она теряется, сжимает на груди пальцы, пытаясь прикрыться, – но вы же… Только что получили…
– Миледи, – усмехаюсь я, мягко перекатываясь ближе и пристально глядя в темные потерянные глаза, – мы говорили про ночь. Полную ночь. А не про вашу потерю невинности. Она-то мне как раз неинтересна.
– Но… – глаза распахиваются шире, – но вы же… Только что… Вы еще раз хотите?..
– Ты удивишься, миледи, но даже не один раз еще хочу…
Лари, с тихим испуганным вскриком пытается спрыгнуть с кровати, но я быстрее. Ловлю ее за тонкую щиколотку и тяну обратно, перехватываю сопротивляющиеся руки, привычно трамбую под себя, убираю волосы с лица, шепчу тихо и жестко:
– Ночь только началась, миледи, так что тебе придется постараться с оплатой…
И нет, мне ее не жаль.
В конце концов, я эту плату собираюсь отрабатывать по полной.