Мария Зайцева
Ведьма
Я толкаюсь к нему навстречу.
Подхватывает. Обнимает, кажется, всю. Обвивает собой, как ствол дерева могучий прячет от гибели нежный росток.
– Тамара… – шепчет, целуя лицо, шею, грудь, опускаясь вместе со мной на кровать. А я принимаю его поцелуи-ожоги, с радостью отдавая все, что у меня оставалось. Хотя бы раз, бабушка, хотя бы разочек. Чтоб не сторонней наблюдательницей. Нет. А как они, эти парень и девушка. Такие чистые. Такие искренние. Такие живые.
И тут во дворе рычит Мальчик. Тихо и страшно. На чужака.
И я тут же понимаю, за кем пришел чужак.
Матвей подскакивает и бежит во двор. А я не тороплюсь. Отдышавшись немного, прихожу в себя и прибираю раздернутую на груди сорочку.
Бабушка, ты меня уберегла, да? Не скажу тебе спасибо, прости.
Пришлый, оставшийся чудом в живых, после ласки Мальчика, быстро рассказывает все, чего знал. Мне даже и делать ничего не приходится, настолько бесхитростная душа. Хотя и убийца, конечно. Мерзкий. Воняет кровью от рук. Не могу его в доме терпеть, в сарае заперли, рядом с Мальчиком. Тому в радость посторожить.
Парень с девушкой уехали утром. Провожаю их, как положено. Даже не желаю ничего. Им не требуется этого. У них все есть.
А на обратном пути под колеса мотоцикла выскакивает заяц. Я виляю и ухожу в дерево. И лежу неподвижно, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. И думая только о том, что вот оно. Мне даже любить не понадобилось, чтоб удача моя, сила моя ушла. Достаточно просто намерения. Какая глупость. Зачем нас прервали той ночью? А теперь… И не узнаю, каково это, любить. Не в одной постели валяться, без радости душевной, а именно любить. И отдавать себя. С радостью и болью.
Я смотрю в синее-синее небо над головой и отчего-то думаю, что глаза у Матвея такие же, синие. И глубокие. Почему я раньше не видела этого? Улыбку его тихую – видела. Плечи широкие – видела. Губы твердые и волнительные… Пальцы длинные и крепкие… Задумывается – шрам почесывает… Хлеб режет – нож держит по-особому… Ходит тихо и быстро, неутомимо… Пахнет – теплом нагретого на солнце камня… Погубила я себя. Не знала, что, чтоб себя отдать, не обязательно физически это делать. Хватит и того, что смотрела, думала, от взглядов дрожала, во сне видела… Хватит для погибели.
Он меня находит.
Просто отчего-то начинает переживать и выдвигается навстречу. Видит мотоцикл на обочине. Кидается. Берет на руки, ощупывает, говорит что-то тревожно, спрашивает, где болит.
А я смотрю и не могу никак объяснить. Что везде болит. Сладко болит, когда прикасается. И остро, когда нет.
Я тянусь к его губам. Сама. Пусть так. Лучше так. Чтоб сладко.
Он ошеломленно отвечает. И потом бормочет что-то про врачей, про скорую, про то, что дурак, что идиот, зачем отпустил, о чем думал, что ему не жить без меня, никак. А я слушаю и раздеваю его. Расстегиваю рубашку, снимаю тельник через голову, дергаю пряжку ремня.
Он замолкает, только когда я дотрагиваюсь до него там. Замирает, неверяще глядя на меня.
– Тамара…
– Пожалуйста… – прошу я, мягко опрокидывая его на траву. И садясь сверху. Он не может сдержать судорожного вздоха. А я – долгого сладкого стона. Он горячий и большой. Обжигает. Наверно, так и надо. Наверно, это правильно. Лучше – так. Чтоб было, о чем думать, о чем не жалеть.
– Тамара… Люблю тебя, люблю… – шепчет он, придерживая меня своими огромными ладонями за бедра, наклоняя к себе, целуя так огненно, так сладко. А я не могу остановиться, двигаясь все сильнее, все резче, а потом, в какой-то момент оказываюсь внизу, и его глаза, синие-синие, заменяют мне небо. И я кричу, громко и освобожденно, щедро делясь своей силой, отдавая ее всю, досуха, до самого донышка. И понимая в этот момент, что ради этого стоило так поступить. Стоило.
