Мария Зайцева
Названые братья. Сумеречные звери
Кроме двух одиночек и четверых обозников, в трактире сидели еще трое мужчин, с серьезными, напряженными лицами переговаривающихся между собой.
Эти старика не слушали, ни на кого внимания не обращали, занятые лишь своим тихим разговором.
А ночь густела, из-за белесых облаков появилась луна, заглянула в окна, странно и дико отразилась в зрачках весельчака, молча прихлебывавшего пиво, блеснула чуть ниже еще в двух острых осколках взглядов, которых там не должно было быть… Но очень уж темный угол, не разглядишь толком, что или кто там прячется, в тенях…
– А наш-то ампиратор не делаить ничего… – продолжал, чуть понизив голос, старик, – а все почему? А потому, что у него в родне волки эти есть…
– Врешь… – ахают дружно крестьяне, а смазливый тонколицый юноша хмурится, сдвигая красиво очерченные брови.
– Нет! Пусть меня Темный тут же и приберет, если вру! – горячится старик, из речи которого как-то неожиданно исчезает деревенский сленг, – один из таких вот людожоров у него в Названых братьях ходит!
– Да не могет того быть! – недоверчиво возмущается кто-то из его слушателей, – у него же эти… Драконы в братьях!
– Не только драконы! А еще и людожоры! Люди говорят, что по ночам столица-то вымирает. Все боятся на улицу выходить, потому что волки задерут… У них вожак есть, как раз один из тех самых младенчиков, кого волкам дожрать не удалось. И уволокли они его в чащу лесную, да сунули волчьей мамке под брюхо… А потом он вырос и стал в стае своей верховодить… А волки эти – волшебные. И самый волшебный – главарь их. Он умеет в мозги влезать, может мысли любого человека поворотить так, как ему надо… Вот и поворотил мысли батюшки нашего, императора… И потому в столице страх, все бегут оттуда, детей прячут! И во всех городах так! Не зря же Север закрылся! Людожоров боятся! И до деревень скоро доберутся! Прячьте сыновей ваших, люди!
– Ай… – сдавленно ахает кто-то из слушателей, остальные молчат, явно впечатленные услышанным.
И именно в это мгновение и слышится громкий, звонкий голос смазливого паренька:
– А откуда ты это все знаешь, старый? Видел, может?
Все присутствующие, словно по команде, молча поворачиваются к спрашивающему, изучают его гневное лицо, горящий взгляд, сурово поджатые губы.
Старик, тут же принимая привычно придурковатый вид, бормочет:
– Люди бають… Люди…
– Какие люди? – все так же звонко спрашивает парнишка, – не те ли, что заговоры строят, против императора нашего замышляют?
– Ой, не знаю, мил человек… – старик все больше тушуется, прячет взгляд, явно не готовый к такому отпору, крестьяне рядом хмурятся, а затем один из них говорит сурово:
– Ты бы, мил человек, слова выбирал… Не след так со стариком…
– Этот старик вас под измену подводит, – все так же звонко, вообще не собираясь слушаться, отвечает паренек, и, вдоволь насладившись реакцией на простых лицах на страшное слово “измена”, продолжает, – пусто в столице, люди бегут… А давно ли к вам в деревню из столицы военные отряды приезжали? Разбойников ловили? И поймали, да? Было такое? А кто послал военных? Уж не тот ли из Названых братьев, на кого сейчас поклеп возводят? А подати снизили вдвое? Тоже потому, что неладно там? Или потому, что империя со всеми соседями мирный договор заключила, и теперь меньше нужно тратить на армию? А в домах ваших свет есть, откуда? Уж не от драконовских ли магических камней? Могли ли ваши деды такое себе позволить? И было ли это все в ваших домах раньше, до того, как первый из Агеллонов власть взял? А как он взял ее? Уж не при помощи ли своих Братьев Названых?
С каждым словом лица крестьян все больше светлеют, словно морок с них спадает. И старик, чувствуя перемены в настроении слушателей, тихонечко отсаживается подальше, да на дверь посматривает…
Диковатые острые огни во взгляде молча слушающего порывистого зазнайку весельчака, по прежнему сидящего в своем в углу практически потухают, а от стола за которым он сидит, отделяется лохматая тень, скользит к двери…
Но в этот момент та распахивается, да с такой силой, что ручка бьется о стену, а на пороге появляются несколько человек, темных, мрачных, опасных по виду даже.
Все, находящиеся в трактире, молча смотрят на вошедших.
– Хорошо говоришь, щенок, – скалится тот из мужчин, что стоит первым, – складно. Городской? Это хорошо… Одежка на тебе богатая… Подаришь, правдолюбец?
