Мария Высоцкая
Нам можно всё
Глава 2
Матвей
– Матвей, соберись!
В который раз мы переснимаем эту сцену? Честно говоря, уже потерял счет. Мысленно я не здесь.
С прошлой ночи могу думать разве что об Алёнкиных словах.
Она беременна. Беременна!
Мы не предохранялись пару раз, но даже мысли не было, что все так обернется.
На автомате проговариваю отскакивающую от зубов реплику, выдавая как можно больше эмоций при этом. Загвоздка в том, что по сценарию я должен отыгрывать радость, в реальности же ни хрена не до смеха.
В башке крутятся дети и то, насколько плохой из меня получится отец. Я же просто не создан для семьи. Пока, по крайней мере.
Моя жизнь принадлежит мне. А с рождением ребенка это изменится. В моей голове даже Алёна принадлежит мне, а когда родится ребенок, ее придется делить с этим новым человеком, и я честно не уверен, что он мне понравится.
Мелкий орущий комок, из которого только через годы вырастет нормальный человек… А что, если я вообще не смогу его полюбить? Раньше мне дети не нравились. Даже ребенок сестры умиления не вызывал…
Дубль подходит к концу. Выдыхаю. Режиссер доволен.
Выхожу из объектива камеры, стреляю сигарету и спускаюсь на улицу.
Моросит мелкий противный дождь, но он не мешает сейчас. Затягиваюсь. Ни черта не видно. Слабое освещение фонаря не достает до места, где я стою. Уже неделю мы работаем исключительно в ночную смену. График жесткий.
Прикрываю глаза.
Алёнка беременна…
Я по-всякому крутил эту новость в голове. Многое обдумал. Дети – это большая ответственность. Я не готов, да и Алёнка тоже. Только какой смысл сейчас это размусоливать?
За этот месяц, что она держала меня в игноре, я работал. Ни на что другое сил просто не было. Забросил зал, занятия по актерскому мастерству и речи. Забил на всё и на всех.
Честно, даже не ожидал, что этот странный разрыв так ударит по психике и менталке. Раньше подобного не случалось. А здесь…
На стены лезть хотелось. Тусил, конечно, не святой. Но это просто чтобы не сидеть в четырех стенах. Невыносимо было оставаться одному.
Я по ней скучаю. Думаю постоянно. Злюсь.
До сих пор не могу смириться с тем, что она не захотела со мной уехать. Я искренне ее звал, думал, что так правильно, если мы вместе.
У нее семья, братья, сестры, отец этот, знаю, но не понимаю, как можно постоянно выбирать не себя?
Наверное, во мне говорит махровый эгоизм, но я искренне хотел, да и хочу для нее самого лучшего.
Две недели назад сорвался, сразу после смены, двинул в наш город. У меня было восемь часов в запасе, чтобы приехать, поговорить с ней и уехать. А вместо этого случайно пересекся с Вадей. Адекватный разговор длился пару минут, до момента, пока Вадик не встал на дыбы.
– Не приближайся к ней больше! Моя сестра и так из-за тебя настрадалась.
В тот момент хотелось его послать. Но я решил, что правильнее будет сгладить. Правда, не вышло.
– Это не тебе решать, – отвечаю флегматично и почти сразу получаю за это по морде.
Уже второй раз за время нашей дружбы я не дал ему сдачи, потому что дело касалось Алёны. Он прав, я бы на его месте вел себя так же, если бы дело касалось Юли, моей сестры.
В итоге с Алёной я тогда не увиделся. Вернулся в Москву. В каком-то плане, наверное, даже прислушался к Исе. Что бы я ей сказал? А она? Что бы нового от нее услышал? Ничего. Дебильная ситуация.
Сжимаю пальцами переносицу и выдыхаю дым.
– Ты чего кислый такой? – незаметно подкравшаяся Марьяна толкает меня локтем в бок.
– Так, – отмахиваюсь.
– Проблемы? Не пойми неправильно, но мы вместе работаем в кадре, а ты косячишь второй день, Шумаков. Мы партнеры на ближайшие полгода. Так что твои тайны и проблемы – мои.
Улыбаюсь и снова затягиваюсь. На камеру мы с Марьяной играем любовь, в жизни поддерживаем вполне себе теплые отношения. Химия на площадке возникла сразу, с ней по-другому просто нереально.
Она, кажется, к кому угодно найдет подход. Открытая, веселая, искренняя и крепко замужняя, что немаловажно. Этот фактор особенно порадовал после отношений с РиРо.
– Походу, скоро стану отцом.
– Вау, – Марьяна аж присвистывает. – Ты? Удивительное и невероятное, Мот.
– Да уж.
– Судя по настроению, рад ты несильно.
– Не знаю. Не понимаю, если честно. А ты сама хотела бы?
– Я замужем третий год и о детях еще вообще не думала.
– А если бы так вышло?
– Матюш, презервативы есть, вообще-то, в двадцать первом веке живем.
– Ха-ха!
– А если серьезно, то аборт бы делать не стала. Последствий куча, да и как-то страшно убивать кого-то внутри себя. Даже набор клеток. Карма, все дела… Мозги проветривай и возвращайся. Хотелось бы уже закончить на сегодня. Спать хочется.
Киваю. Марьяна уходит, а я понимаю, что от сигареты остался один фильтр.
Я не думал о детях. Вообще. Ни в каком контексте. Все это было далеким и неинтересным. Пока, по крайней мере.
Достаю телефон. Несколько пропущенных от мамы, но на часах глубокая ночь, поэтому резоннее будет перезвонить ей утром.
Открываю «звонки». Палец зависает над Алёнкиным контактом.
Если я ей сейчас позвоню, то что скажу?
Во время нашего прошлого разговора я повел себя как мудак. Какого-то хрена спросил, мой ли это ребенок… Дегенерат, одним словом. Злился на нее. Месяц она делала вид, что знать меня не знает, и, судя по всему, продолжила бы, если бы не ребенок.
Это паршиво – осознавать и входить в какие-либо отношения, мириться чисто по залету. Ту мач просто.
Прячу телефон обратно в карман. Следующие три часа проходят под камерами, с площадки планирую ехать домой. В глаза словно песка насыпали.
– Мот, – Захар ловит меня у тачки. – Мы решили в бар заскочить.
– Какой бар в восемь утра? – упираюсь ладонью в капот.
– Есть такие, – лыбится.
Бегло оцениваю ситуацию и свое состояние. Завтра у меня нет съемок, а мозг вот-вот лопнет от происходящего. После обеда я собирался ехать в наш город, чтобы поговорить с Алёной вживую, как ей и обещал.
– Мы на часок. Задолбались все сегодня. Отбиваться от коллектива…
– Да понял я, понял, – открываю тачку.
– Лучше на такси, обратно ты как на ней поедешь? – бьет ладонью по крыше моей машины.
– Ну, поехали тогда уже.
В баре начинает крутить еще сильнее. Отовсюду льются разговоры, и они, естественно, не только о работе. Трещат обо всем. Краем уха слышу, что кто-то рассказывает про залетевшую девку, с которой потрахался пару раз, и теперь собирается отправлять ее на аборт. Когда разговоры вообще уходят в сторону детей, не улавливаю. У нас молодой каст. Средний возраст – двадцать два года, плюс-минус. Поэтому дети и беременности воспринимаются в штыки.
Откидываюсь на спинку дивана затылком и прикрываю глаза. Какой по счету стакан пью, понятия не имею. Домой приезжаю около часа дня и засыпаю на диване в гостиной.
Прихожу в себя глубокой ночью. Башка трещит. Кажется, последний шот был лишним, ну или последних четыре как минимум.
Тянусь за телефоном, который все это время валялся у дивана на беззвучном. Чекаю пропущенные – восемь. Все от матери.
Тру лицо. Поднимаюсь на ноги и иду в душ. По дороге заглядываю в холодильник и достаю бутылку воды. Зажимаю смартфон плечом. Жадно глотаю минералку и слушаю гудки. Десять вечера. Спать она точно не должна.
– Ну наконец-то! У тебя совесть есть?
Ма наезжает без приветствия. Высасываю остатки воды из бутылки, сминаю пластик и выкидываю в урну.
– И тебе привет, – смотрю на себя в зеркало, уже в ванной. Рожа помятая. – Работал, – вру. – Позвонил как смог.
– А перерывов у вас не бывает? – язвит мама.
– Чего ты хотела?
– Я? Спросить, как тебе там живется?!
– Нормально, – настраиваю воду в душе до комфортной температуры.
– Рассказать ничего не хочешь?
– Что, например?
– Что я бабушкой скоро стану.
В горле мгновенно образуется ком. Сглатываю и выключаю воду.
Это уже интересно. Она откуда знает? Алёнка рассказала? Типа так сильно во мне не уверена, что побежала к моей матери?
– И? Что замолчал? Матвей, у тебя мозги есть вообще? Ей девятнадцать лет! У девочки вся жизнь впереди. Что ты творишь? Мы тебе с отцом в свое время вроде о презервативах рассказывали!
– Ага. Рассказывали-рассказывали, – хватаю с тумбочки сигареты и выхожу на балкон в одних штанах.
Холодный воздух бодрит немного. Щелкаю зажигалкой. Затягиваюсь.
– Скажешь, может быть, что-то? – мама шумно выдыхает.
– Что ты хочешь услышать?
– Например, как ты будешь это разруливать. Я тебя очень люблю, сынок, но ты и дети, по крайней мере сейчас, это же просто два разных полюса.
– Справлюсь, – выпускаю дым.
– Как?
– Мам, не начинай, а!
– Не начинай, ма! Ну конечно. Я это уже миллион раз слышала. Алёна – хорошая девочка, ты ей жизнь сломал. Ты хоть это понимаешь вообще головой своей!
– Она тебе типа жаловаться прибегала, что ли? – злюсь.
– Ей такое не ляпни только. Мы случайно столкнулись в женской консультации, мне нужно было забрать свою карточку, а она анализы сдавала. И тем не менее я возвращаюсь к своему вопросу: ты что делать думаешь?
– Часа через четыре буду у вас. Завтра с ней встретимся и поговорим.
– А я думала, что ты сегодня должен был приехать.
– Не вышло. Был занят. Я не могу все бросить по щелчку.
– А придется, сынок. Теперь придется! Если она решит рожать, придется все бросать и срываться, потому что девочке будет необходима поддержка!
– Мы сами разберемся, ок?
– Да? Как? Ты на ней женишься? К себе заберешь? Будешь обеспечивать? Нину примешь? Я не думаю, что Алёна ее здесь бросит, она этой крошке как мама уже давно. Ты к этому готов? К ответственности? К ребенку своему и чужому в доме? К тому, что гулять больше не выйдет. Работа-дом. Все, Матвей.
– Ты рисуешь преинтереснейшие картинки, – улыбаюсь. – Не утрируй.
– Это я еще по лайту прошлась, мой дорогой. Ты сам вообще что ей говорить думаешь? Она колеблется. Хочет сделать аборт, но боится. После разговора с тобой ее точно прибьет к окончательному решению. И по факту от тебя сейчас оно и будет зависеть.
Выбрасываю окурок. Возвращаюсь в квартиру.
– Я разберусь, – повторяю уже тверже.
– Ох, я надеюсь. Но если ты не готов совсем, то знай, что мы с папой сами поддержим Алёну. Она нам не чужая.
– Че ты, блядь, несешь-то, мам? – взрываюсь.
Я все понимаю. Меня можно кем угодно считать, но не моральным уродом.
– По-твоему, я ее на хрен пошлю, но мило добавлю: «Мои родители тебе во всем помогут»? Поживешь у них, они тебя содержать будут, так, что ли? – ржу. Но не смешно. Паршиво.
– Это один из вариантов, Матюш.
– Завязывай, мам. Ок? Что ты сама ей вообще наговорила?
– Что я всегда рядом и не брошу ее ни при каких обстоятельствах.
– Класс. То есть ты ей как бы намекнула, жирно так, что я ее уже заочно послал?!
– Прекрати на меня кричать!
– А ты прекрати лезть не в свое дело, мам, – говорю уже тише. – Пожалуйста.
– Ладно. Ночью приедешь, значит?
– Да. В душ схожу и выезжаю.
– Ладно. Не гоняй только.
– Само собой.
Отключаюсь первым. Дышу после разговора часто. В грудине ноет. Ситуация выбешивает. Я очень уважаю свою мать, но в этот раз она перегнула со своей любовью.
Наспех моюсь, одеваюсь, беру ключи от тачки и спускаюсь на парковку.
Впервые еду в родной город в таком раздрае. Раньше точно было проще…
Хотя сам виноват. Олень!
На территорию родительского особняка въезжаю в половине четвертого утра. В доме темно и тихо. Поднимаюсь к себе, завожу будильник на семь утра и бахаюсь спать, правда, уснуть не могу.
Я уже больше месяца живу по ночному графику и не воспринимаю ночь за ночь. Сплю преимущественно днем.
Как только вырубает, звенит будильник. Тру глаза, лезу под ледяной душ и спускаюсь на кухню. Родители уже завтракают.
Сталкиваемся с отцом взглядами. У нас с ним и так по жизни разногласий полно. Он хочет, чтобы я занял его место в агропромышленном комплексе, а я раз за разом выбираю медийку. Теперь еще вот ребенок добавился…
Сажусь за стол и придвигаю к себе тарелку, делаю это под строгим наблюдением папы. Чувствую, что его разрывает. Если бы не мама, сидящая рядом, он бы давно обложил меня матами.
– Доброе утро, дорогой, – мама улыбается. – Хорошо доехал?
– Доброе. Отлично, – киваю.
– Делать что собираешься? – басит отец.
– Завтракать буду.
– Ты посмотри на него! – все-таки взрывается. – Завтракать он будет! Клоун!
– Лёша, – мама сжимает отцовскую ладонь. – Давай без скандалов.
Отец кивает, касается маминой руки, чуть ее сжимает. На секунды прикрывает глаза и снова кивает.
– Без скандалов. Да. Согласен. Значит так, Матвей, – отец упирается ладонью в стол. – В Голливуд поиграл, мы посмотрели, будем закругляться. С понедельника выходишь на работу. К нам. Миша тебя поднатаскает, через годик-два сядешь в мое кресло. Алёне предложение сделаешь, первое время у нас поживете, пока будем дом, отдельный для вас, отстраивать, думаю, что к рождению внука успеем.
– Что? Ты сейчас серьезно? – откровенно ржу.
Отец прищуривается. Сжимает пальцы, мирно лежащие на столе, в кулак.
– А игры кончились. Пора взрослеть, сынок.
– А ниче, что у меня контракт?
– Неустойку выплатим. Не обеднеем. Тебе сейчас о семье думать нужно. Ребенок – это ответственность. Большая.
– То есть ты за меня все решил? – откидываюсь на спинку стула и складываю руки на груди.
Именно в этом наш конфликт с отцом. Он привык все и всегда решать за других!
– Сам ты у нас не в состоянии, до двадцати трех лет дожил, а из пубертата никак не вылезешь. Поиграл в актера – и хватит.
Веду языком по верхним зубам. Занимательно все получается. Шикарно просто. Улыбаюсь.
Мама встревоженно смотрит то на меня, то на отца.
– Лёша, не нужно так радикально. Можно же все обсудить.
– А нечего больше обсуждать, Вил. Мы столько лет «обсуждаем», давно пора было его приземлять.
– А если нет? – смотрю отцу в глаза. – Я могу сейчас содержать и себя, и Алёну, и как минимум троих детей, – вздергиваю бровь, и отец багровеет.
– Сейчас, – папа улыбается, точнее, скалится. – Вот именно, что сейчас. А дальше? После сериала ты что делать будешь? Уверен, что финансы не просядут? Знаешь, сколько актеров-однодневок на этом рынке? И не забывай, что квартира, в которой ты живешь, машина, на которой ездишь, это все из моего кармана куплено, сынок.
– Вернуть? – стискиваю зубы.
До такого мы с ним еще никогда не опускались.
Отец окидывает меня злобным взглядом, матерится и резко поднимается из-за стола. Уходит в кабинет.
Мама разочарованно качает головой, когда на меня смотрит, и идет следом за папой.
Тру виски, упираясь локтями в стол. Как меня все это достало!
Через двери и толстые стены слышу, как орет отец и как мама пытается его успокоить. Отодвигаю от себя завтрак и выхожу на улицу. Половина восьмого утра. Алёна скоро должна поехать на учебу.
Сажусь в тачку и сразу звоню Исаевой. Пока слушаю гудки, размышляю над тем, как все выгодно складывается для папы. Он спит и видит вернуть меня в этот город и усадить в свое кресло. Ситуация с ребёнком от Алёнки для него просто сказка.
– Привет, Матвей.
Вздрагиваю от Алёнкиного голоса из динамика. Сглатываю.
– Привет. Сможем увидеться?
– Сейчас?
– Ага.
– Хорошо. Я Нину в сад отвела, могу подождать тебя на остановке возле нашего дома.
– Десять минут, – смотрю на часы.
– Ладно.
– Ты тогда…
Договорить не успеваю. Алёна отключается. Бросаю телефон на соседнее кресло и ускоряюсь. К остановке приезжаю на две минуты позже обещанного, потому что какой-то баран на светофоре перегородил всем дорогу.
Выхватываю Алёну глазами еще метров за триста от остановки.
Притормаживаю у бордюра и тянусь к ручке двери со стороны пассажира, чтобы открыть.
Алёна поворачивает голову, видит меня и суетливо, осмотревшись, семенит к тачке. На ней джинсы и теплая куртка. Осень в этом году холодная.
– Привет, – мажу губами по Алёнкиной щеке, как только она садится в машину, и вскользь касаюсь ладонью живота. Случайно. Это выходит случайно, но меня слегка подбрасывает. Начинаю мандражировать, если честно.
Алёна молча кивает и щелкает ремнем безопасности.
– Задержался. Прости. Вчера не вышло приехать и…
– Я, вообще, не особо надеялась, что ты вообще приедешь, – пожимает плечами.
Вот это поворот. Ловлю ее взгляд. Смотрю в глаза, которые она тут же отводит.
– Почему? – проговариваю медленно.
– Не знаю. Так чувствовалось.
– Понятно, – вцепляюсь в руль и встраиваюсь в поток.
Пока едем, сам не понимаю куда, постоянно кошусь на Алёнку. Рассматриваю. Оказывается, что не видеть ее месяц куда больнее, чем мне раньше думалось.
– Мама сказала, вы с ней виделись…
Замечаю, как Алёна вздрагивает и моментально напрягается.
– Это вышло случайно. Я не хотела ей ничего рассказывать, просто врач была рядом и…
– Не нервничай так. Все нормально, – вырисовываю легкую улыбку и касаюсь ее ладони. Сжимаю.
Она снова вздрагивает. Смотрит прямо в глаза.
Притормаживаю у ресторана в центре. Здесь есть хорошие уединенные столики.
– Давай поедим и поговорим, ладно? – поглаживаю тыльную сторону Алёниной ладони большим пальцем.
– Хорошо.
Глушу движок, выхожу из тачки и, если честно хочу открыть Алёне дверь, но она меня опережает, выбирается из салона сама.
Чувствую, что опять на ней залипаю, когда смотрю.
Мне нужно было пробовать с ней говорить снова и снова тогда. А я просто уехал…
Не хотел ее больше мучать и себя тоже не хотел. Показательный холод и отрицание от человека, который тебе небезразличен, всегда бьет очень больно.
В ресторане нас провожают к интересующему меня столику.
– Присаживайся, – отодвигаю для Алёны стул.
– Спасибо.
Огибаю стол и сажусь напротив. Отвлекаюсь на официанта. Прошу его принести нам что-нибудь из их фирменных завтраков и снова сосредотачиваюсь на Алёне.
– Я хотел извиниться за свои слова. О том, что… Когда спросил, от меня ли ребенок, – поджимаю губы. – Просто ты позвонила, только когда… В общем, прости. Я не хотел тебя обидеть. Злился на твой игнор.
– Я понимаю, – Алёна кивает. – На самом деле не знаю, с чего начинают такие разговоры, Матвей.
– Ты уже приняла какое-то решение?
– Нет. Мне сказали сдать анализы, я ходила к врачу. На этом пока все. Это очень не вовремя.
– Согласен, – киваю и замечаю, как Алёна тут же напрягается. – Я думал обо всем, много. Все сложно, но решать, как поступить, тебе. Это твое тело, и я не имею морального права…
Алёна кусает губы, часто кивает, а у самой слезы по щекам катятся.
Внутри все переворачивается в этот момент. Мурашки колючие, и холодно. Очень холодно.
– Мне страшно, – шепчет. – Мне так страшно, Матвей.
Глава 3
Алёна
Я так боялась этой встречи. Я на нее не рассчитывала!
Мама Матвея очень четко дала понять, что поддержит меня, что бы я ни выбрала, но мне показалось, что даже она не уверена в своем сыне. Даже она думает, что Мот сольется. С такой мыслью я шла на эту встречу сегодня.
Обреченной.
В машине думала, с ума сойду, когда он до меня дотронулся. Когда коснулся губами щеки, задел пальцами живот, по спине тут же пробежал парализующий холодок. Я ни сказать ничего не смогла, ни пошевелиться. Сидела как статуя и не моргала даже.
Матвей говорил спокойно, да и сейчас не повышает голоса. В нем нет ноток недовольства или отвращения. Возможно, он притворяется, но мне хочется ему верить. Правда хочется.
Я слишком устала. Мне сложно. Сложно нести это бремя выбора одной.
Страх парализует. Я плачу, не могу успокоиться, нужно, знаю, иначе никакого конструктива не получится и разговор выйдет бесполезным, но слезы катятся и катятся по щекам.
Мот пересаживается на соседний стул. Теперь нас не разделяет стол.
Чувствую его запах. Всхлипываю. Где-то в глубине души хочу обнять его, но сильнее хочу, чтобы он сам меня обнял. Поддержал физически, потому что я больше просто не вывожу. Я скоро рехнусь, честно.
– Алён, – Матвей ловит мою ладонь под столом и крепко ее сжимает. – Все будет хорошо, – произносит с небольшой заминкой.
У него голос подрагивает. Замечаю это и проваливаюсь в еще большую панику. Мы оба, кажется, на грани.
Ему так же страшно, и он так же, как и я, абсолютно не понимает и не знает, как нам со всем этим жить дальше.
– Ничего уже не будет хорошо, – мотаю головой, как собачка в старой папиной машине, – ничегошеньки.
Что бы я ни выбрала сейчас – боль. Аборт или рождение, любой из вариантов.
Вытираю слезы свободной рукой, потому что Матвей продолжает сжимать мои пальцы. Я чувствую, как мое плечо упирается ему в грудь. Он придвинулся ближе.
– Я виноват, – произносит мне на самое ухо, а у меня мурашки по коже разбегаются. – Прости.
Матвей аккуратно заключает меня в объятия и прижимает к себе спиной.
– Я не знаю, что мне делать. Не знаю, – шмыгаю носом.
Если честно, то просто уже хочу услышать от него конкретный ответ. Может быть, даже условие. Рожать или нет. Сил решать самой не осталось. Я просто сделаю так, как мне сказали, сниму с себя ответственность за этот выбор, и все. Вот так просто!
Матвей продолжает молчать. Только обнимает, а я взрываюсь, скидываю с себя его руки, поворачиваюсь. Смотрю ему в глаза теперь. Он их не отводит.
Он продолжает меня истязать этой тишиной. Я жду от него ответа, мнения о том, как нам дальше жить, а он молчит. Ненавижу его в эту секунду.
– Это ты во всем виноват, – шепчу, извергая яд. – Я тебя ненавижу за это. Ты сломал мне жизнь. Понимаешь? – вытираю слезы.
Я так зла на него, на себя, на ситуацию в целом, что просто теряю контроль.
Зачем он вообще появился в моей жизни только?! Зачем?
Я сама в этом виновата. Дура-мечтательница. Влюбилась в него по уши.
Шумаков сглатывает. Прищуривается. Я вижу, как в его зрачках зарождается ярость. Виновным он себя не считает, даже наполовину, а я предъявила ему за все, только что.
– Лучше бы я никогда тебя не встречала. Никогда, – всхлипываю.
Я почти неделю живу в аду из собственных мыслей, и сейчас они вырываются наружу со скоростью света. Я несу все, о чем думала за эти дни, ни капли не фильтруя речь.
Наш разговор в эту самую секунду становится бессмысленным.
Матвей вытягивает руку по столу и собирает пальцы в кулак. Наблюдаю за этим его движением замерев.
– Я думал, – произносит, прочистив горло, – мы поговорим как взрослые люди.
– И давно ты стал взрослым? – спрашиваю с хриплым смешком.
– Ты хочешь поругаться? – снова сжимает мою руку. – Для этого хотела, чтобы я приехал?
– Я вообще ничего от тебя больше не хочу. И тебя видеть в своей жизни тоже не хочу, – выпаливаю на эмоциях.
Конечно, я так не думаю! Конечно, я этого не хочу! Но я так зла, что мне хочется сделать ему больно. Хочется протащить через чертов ад, в котором я живу с момента, как он уехал.
Сама прогнала, знаю. Не случись эта беременность, наши пути навсегда разошлись бы. Я бы смирилась, я бы смогла. Но он даже это испортил. Его гребаные сперматозоиды испортили!
– Успокойся, – Мот встряхивает меня за плечи. Со стороны может показаться, что просто резко прижимает к себе, но это не так.
Он больно впивается пальцами мне в кожу, встряхивает, рывком тянет на себя, так, что у меня зубы клацают.
– Не трогай меня, не трогай, – шиплю ему в лицо. – Я приняла решение. Вот сейчас, увидела тебя и приняла. Завтра же запишусь к врачу.
– Идиотка бестолковая.
Его обзывательство хуже пощечины. Вздрагиваю, и слезы мгновенно меня догоняют. Катятся по лицу крупными солеными каплями.
Хочу подняться и сбежать. Дергаюсь, чтобы встать, но Мот прижимает меня обратно к стулу. Мило улыбается, полностью закрывая меня собой, когда мимо проходит официант.
– Успокойся, – касается губами моей щеки.
Часто дышу. Сердце на части рвется. Меня подташнивает. Запахи теперь воспринимаются острее. Да все вокруг воспринимается острее. Я словно не беременная, а инфицированная вампирским вирусом. Еще немного, и захочу человеческой крови.
– Если бы знал, что ты захочешь меня убить, выбрал бы другое место для разговора, – шепчет, а мне становится дико смешно. – Тут слишком много свидетелей.
Улыбаюсь. Всхлипываю. Впиваюсь ногтями Матвею в плечи.
– Пойдем на улицу, Алён.
Киваю. Хорошо, что Мот сразу расплатился за завтрак и нам не нужно сейчас ждать счет.
На ступеньках хватаю ртом воздух. Немного попускает. Кажется, стены действуют на меня не слишком хорошо. В помещениях я становлюсь дико нервной.
Матвей сжимает мою ладонь, вытаскивает сигареты. Вижу, как мажет взглядом по моему животу и убирает пачку обратно в карман.
– Ты уже делала УЗИ? Ну то, где слышно, как бьется сердце? – спрашивает, разворачивая меня к себе.
– Нет, – мотаю головой.
– А сколько…
Матвей хватает ртом воздух. Его дыхание сбивается.
– Сколько ему уже? – кивает на мой живот.
– Шесть недель. Почти семь уже получается, – шмыгаю носом и провожу тыльной стороной ладони по губам.
Наблюдаю за тем, как уголки губ Матвея заостряются. Он улыбается. Мне мгновенно передается эта его эмоция. Сую руки в карманы куртки, смотрю на Шумакова из-под полуопущенных ресниц, немного раскачиваясь из стороны в сторону.
– Что тебе сказал врач? – Шумаков спускается на две ступеньки ниже, поворачивается ко мне и запрокидывает голову.
Теперь мы стоим так, что ему приходится смотреть на меня снизу вверх.
– Убеждала, что делать аборт – глупость, которая навлечет кучу последствий.
Матвей хмурится и тоже прячет руки в карманы легкого осеннего пальто.
– А о ребенке?
– Не знаю. Не помню, – качаю головой.
Я все эти дни старалась не думать о ребенке. Просто эмбрион, который либо будет жить, либо…
Не хотела и проникаться. Не хотела случайно полюбить…
Кажется, моя любовь вообще ни к чему хорошему не приводит, на кого бы она ни была направлена.
– Давай тогда вместе сходим, – предлагает Шумаков, а я в первые секунды даже не понимаю, о чем он говорит, а когда доходит, напрягаюсь вся.
– Зачем?
Хотя несложно догадаться. Он заплатит за все и…
Едва сдерживаю слезы. Решение, получается, принято.
– В смысле зачем, Алён?
– Я поняла-поняла, – бормочу и торопливо сбегаю по ступенькам к машине. Дергаю дверь, не ожидая того, что она окажется закрытой. Со стороны выгляжу психопаткой, наверное. Но не могу пока спокойно реагировать.
Соглашаюсь с Матвеем, потому что одна ничего не вывезу. Не смогу. Слишком сложно. Слишком больно. Слишком рано.
Слышу щелчок замков и снова дергаю дверь. На этот раз попадаю в салон и, как мышка из норки, наблюдаю за тем, как Матвей садится за руль. Между нами повисает гробовая тишина.
Накидываю на себя ремень, прячу руки в карманы и до едкой боли впиваюсь ногтями в ладошки.
Мот включает радиостанцию. Из колонок льется приятная медленная мелодия, ухожу в себя в этот момент.
– Ты куда к врачу ходила? – Мот цепляет меня глазами.
– В женскую консультацию. Но проще съездить куда-нибудь в частную клинику. Так будет быстрее.
Шумаков кивает. Щелкает поворотником и притормаживает у тротуара. Берет телефон, что-то ищет, а потом вбивает адрес в навигаторе.
Когда машина снова трогается с места, я хочу умереть. Меня натурально трясет. В глазах слезы, и вокруг совсем ничего не видно из-за них. Всхлипываю, но стараюсь сделать это как можно более тихо, так, чтобы Матвей не заметил.
Намеренно отворачиваюсь и смотрю в окошко. Успокаиваюсь. Я же сама хотела, чтобы он все решил, вот он и решил.
Правда, ощущение, словно я на казнь еду. Еще немного, и мою голову положат на плаху.
У клиники меня почти парализует. Понимаю, что нужно выйти из машины, но даже руку поднять не могу, чтобы дверь открыть. Мот, видимо, как-то по-своему расценивает мое поведение, потому что вылезает из-за руля и открывает для меня эту чертову дверь. Даже руку протягивает.
Боже, откуда в этом монстре столько манер вдруг?
– Спасибо, – натужно улыбаюсь и хочу выдернуть пальцы из его ладони, только не получается. Мот их крепко сжимает.
Ладно. Пусть. Если ему нравится разыгрывать этот спектакль, я подыграю. Вариантов-то у меня все равно нет.
Мы поднимаемся по ступенькам, держась за руки. Со стороны так кажется. На самом же деле это Матвей меня держит, а я до хруста в пальцах хочу спрятать их в карманы куртки.
На рецепции приветливая девушка что-то спрашивает, и я отвечаю на автомате. Слышу вопрос, выдаю ответ, но не вникаю, что к чему.
Единственное, что четко понимаю, это вопрос о паспорте, которого у меня с собой нет.
Вижу, как Матвей достает свои документы, карточки, и зажмуриваюсь.
Расстегиваю куртку, отпихиваю ее куда-то в сторону, делаю все спокойно, с легкой улыбкой на губах. Иногда подвисаю взглядом в одной точке, но держу лицо, так сказать.
Нас проводят по белому длинному коридору, я вижу дверь кабинета, в который нужно зайти, и картинка перед глазами начинает темнеть. Чувствую, как подкашиваются ноги, но жесткого падения не ощущаю. Шумаков подхватывает меня под руки.
Звуки размазываются. Вокруг одно сплошное эхо.
– Алён?
Чувствую мягкий диванчик под задницей и руки Матвея на своем теле. Он что-то еще говорит, но я только киваю, а картинка меркнет окончательно.
Им, наверное, так даже проще будет его из меня вытащить, пока я без сознания. Добавят какую-нибудь анестезию, и все. С этими мыслями проваливаюсь в темноту.
Когда открываю глаза, подташнивает. Слишком ярко. Тишина давит на виски. Скольжу ладонью к животу. Сглатываю.
Сколько прошло времени?
Судя по интерьеру, это палата стационара этой самой клиники, в которую мы приехали.
Аккуратно поднимаюсь на локти, взгляд сразу прилипает к Шумакову, стоящему у окна. Руки в карманах брюк, челюсть сжата. Взгляд устремлен вдаль. Он настолько в своих мыслях сейчас, что даже не замечает, что я пришла в себя.
– Все? – прокашливаюсь.
Во рту так пересохло, что язык вот-вот приклеится к небу.
Матвей разворачивается. Сталкиваемся глазами, и я отшатываюсь, потому что он так резко срывается с места. До чертиков пугает этот его рывок. На автомате обнимаю себя руками и быстро принимаю сидячее положение.
– Ты меня напугала, – Шумаков упирается коленом в койку, тянет меня на себя и заключает в объятия. Такие крепкие, что дышать трудно. Я, даже если захочу, из них не выберусь. – Алёнка, – обшаривает ладонями мое тело, а потом обхватывает щеки. Смотрит прямо в глаза. Держаться и не плакать больше нет сил.
Всхлипываю. Цепляюсь за его плечи безжизненными пальцами и слизываю с губ соленые слезы.
– Не плачь, – гладит меня по голове. – Ты чего такое творишь?
Он улыбается, покрывает поцелуями мои щеки, губы, а я ничего не понимаю уже. Совсем ничего.
– Что это было? – обхватывает ладонями мои щеки. – Ты ешь вообще? Похудела. – Мельком сканирует мое тело. – Они говорят, что все хорошо и, скорее всего, ты всего лишь перенервничала, конечно. Таблетки какие-то выписали. Я спрашивал про УЗИ, они сказали, что…
Зачем УЗИ?
Моргаю и накрываю губы Матвея своими пальцами.
Все еще не могу прийти в себя. Матвей продолжает меня трогать. Чувствую его пальцы, его тепло, его запах. Делаю глубокий вдох.
Шумаков так смотрит, у него зрачки бегают. Он, кажется, и правда за меня испугался…
