Музочка моя сидит в печали. Жалеет, что ее вообще зачали. Одинешенька сидит на сквозняке. Все, что ею подсказано, так и не сказано на моем языке.
Почему почему моя муза говорит, лишь когда в печали? Нет, это я ее слушаю, лишь когда я в печали. А когда я счастлива, я живу и плюю на процесс письма. Музу это должно деморализовывать весьма.
«Они пели и пели на верхней ноте…»
Они пели и пели на верхней ноте Трала-ла-ла и парам-пам-пам И никто не спросит, о чем поете (Трала-ла-ла-ла все равно).
«Скрыто полями широкой шляпы лицо Посла…»
Скрыто полями широкой шляпы лицо Посла. На белом коне он мчит через ад, смотрит вперед и назад, Все врата распахиваются перед ним, закрываются вновь. В таинствах он наставник. Но и площади рыночной Он хорошо знаком: тот, кто украл кольцо И трезубец, и перевязь, и скипетр, и меч, И множество полезных механических штук. Воры его чтят. По землям тьмы он ездит беспечно, Иногда подымаясь в воздух и в нем зависая беззвучно.
«Я странной шел тропой, мой друг…»
Я странной шел тропой, мой друг, В молчанье погружен, Я слишком далеко зашел И провалился в сон.
И провалился в сон, мой друг, Где жажда без причины И слезы без кручины, Куда вела тропа, мой друг, И там пропал.
«All things pass…»
All things pass. Love and mankind is grass.
Ничего не останется. Ничего: мы трава, мы куда-то тянется.
«Чье лицо я вижу…»
Чье лицо я вижу, Глядя в зеркальцо? Агнец Божий, Там мое лицо! При такой невезучести Мне нужна перемена участи. Агнец Божий, прими меня И на что-нибудь поменяй.
«О что происходит, чего от меня хотят?..»
О что происходит, чего от меня хотят? О зачем я медленно превращаюсь в кошку без котят?
Может, Зевсу моя любовь надоела И он выселяет бродяжку в чужое тело?
Или без лишних споров позволил Гере Отделаться от меня в своей манере?
Что за прелесть эта бархотка, о на бачки мои взгляните, На этой крыше я всех милей, зовите меня Кити.
«О Максимилиан дикой и строгой…»
О Максимилиан дикой и строгой Ты звал меня деткой дорогой и своей недотрогой, Которую ты любил, наряжал, в свет выводил, Которую прижимал к груди, Меня, какую возвел и назвал в уме Своим счастливым домиком, сияющим во тьме. Почто ты хмуришься? мои столбы Рушатся, как Иерихон от звука трубы, Опоры не держат, контрфорсы перекосило, Где краса недавняя, где сила? О никогда ни одно из гордых строений Не впадало в ничтожество быстрей, чем твоя Дженни, Когда ты отвернулся и смотришь букой. Она как роман, в котором ни буквы.
«Бойся мужчины с маленьким ртом…
Бойся мужчины с маленьким ртом. Бойся женщины с гладкой кожей. Он все возьмет и уйдет потом. И она тоже.
«Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме…»
Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме. Я должна вас покинуть, будете тут сами. Одна из вас пойдет за богатого. Одна успеет к автобусу в четверть пятого. Одна найдет дорогу домой, чтобы жить в яме.
«Я та самая Персефона…»
Я та самая Персефона, Что играла с друзьями во время оно Под охраной общества и закона.
Хорошо или плохо нам было, не знаю. Говорят, я теперь иная, Была хорошая, стала дурная.
Странно ли, нет ли, что в сердце мая, В гладкокрашеный полдень, все понимая, Зимней бури цветок сорвала сама я?
И тут лопнуло небо, в дыму посевы, Где мама, где папа? справа и слева Мгла; под землей сказали – я теперь королева.
Солнце затмилось, как на иконе. Я не кричала, не было и погони: Только темный король и черные кони.
Не об отце, что этими вот руками Правит снопами пшеницы и солнечными мудаками, Я вспоминаю здесь, на снегу и камне.
Но мама, я так любила тебя и бросила, Оставила, навек опростоволосила, Горечью напоила до́ зела.
Не рыдай меня мама, О забудь меня мама, О позволь мне остаться, мама.
А она все ищет меня по свету, Кличет дочку, которой нету, Персефона, о где ты, где ты.
Я в своей новой земле, в зимней школе, Град, снег, голоть, дух бурен, дух боли, Пальцы горят, говорят: не увидишь боле.
Угадает ли, знает ли мой муж, мой король, Сколько мне радости От этой зимности?
«Она прилегла…»
Она прилегла оттого, что устала, а когда она встала, оказалось, что умерла. И никто не знает, как это вышло. Такие дела.
«Мое сердце без меры благодарит Творца…»
Мое сердце без меры благодарит Творца: Он прописал мне смерть, как и прочей живности, Что к тихой Смерти приходит, ища конца, И та, как блох, снимает избыток живости
И выдает взамен ничто – целительное, хотя Те, кто жив, полагают, что такого ничего не хотят.
«Женщина ты злая, дурное существо…»
Женщина ты злая, дурное существо, Занозила сердце мне, привадила его Горестной наклонностью к любому негодяйству И полной неспособностью к домашнему хозяйству.
