Мария Шелкопряд
Дыхание светлячков
Глава 1. Гость заграничный
Российская арктическая метеостанция, ХХХ год после Конца Света.
Тали лежала на снегу, широко распахнутыми глазами глядя на северное сияние. Рядом хрипел ее ручной радиоприемник, подаренный одной из папиных бабушек на ее четырнадцатилетие – похожий на небольшой кирпич древний раритет, чьи недостатки со многими десятилетиями, за которые техника шагнула далеко вперед, превратились в своеобразные достоинства.
Сейчас из приемника доносились звуки, напоминавшие больше рой атакующих пчел-мутантов, нежели внятные слова.
В который раз я залюбовалась мертвой сестрой, несмотря на то, что каждый день видела те же черты лица перед собой в зеркале. В этом году мне исполнилось двадцать лет, и благодаря одинаковым коротким прическам, мы стали, наконец, выглядеть словно нас, двойняшек, не разделяли никакие годы. Только немного чисто детской зависти осталось – когда и мне можно будет часами валяться на снегу?
Натали старше меня на пятнадцать лет. Она умерла в один день с мамой – обе застряли в снежном буране из-за какой-то глупости и замерзли насмерть. Хотя мне было тогда всего пять лет, я до сих пор помню как папа на них орал, когда они обе вернулись домой мертвые. И вот, хотя мы не разлей вода, нырнуть вместе с ней под лед, чтобы поплавать под водой с фонариком, я не могу, как и часами любоваться северным сиянием, лежа в сугробе. Но лучше мертвая сестра с кучей недоступных, но манящих живых людей привилегий, чем вовсе никакой сестры. Люблю об этом рассуждать, особенно после очередной порции ужасов из новостей.
– …таким образом, в ответ прогнозируются непредсказуемые действия вампиров… Бззззз!… аналитический отдел утверждает – в подобной ситуации… бззр! – донеслось неожиданно громко из приемника.
– Какой же это прогноз, Тая?! – возмутилась Тали.
С тех пор, как три Города-Колыбели: Полярис, Аллия и Аквилегиас, стоявшие на одном месте с самой постройки, внезапно сдвинулись и улизнули ни много ни мало из-под самого носа у пускавших на них слюни вампиров, не проходило и дня без обмусоливания этой темы в новостях. Мастера не поскупились на прощальный сюрприз, оставив нелестные слова о вампирах на фундаментах уехавших Городов. Тем самым они подчеркнули свое отношение к вампирам, более того, теперь постройка Колыбелей выглядела, как предлог защитить население от кровопийц, а не спасти от Конца Света и его последствий…
Общественность кипела: оставят ли вампиры надпись или бросят все силы на ее уничтожение? Мнение самих вампиров, по догадкам журналистов, разделилось, и клыкастые воздерживались от официальных заявлений. Все понимали – попытка уничтожить «памятник» с последними словами Мастеров вызовет протесты и вооруженные конфликты. Некоторые знакомые даже делали между собой ставки, сколько лет еще будут трепать эту тему журналисты. А предшествовавшее переезду Городов событие почти перестало звучать в новостях за отсутствием новых подробностей – маньяка, решившего пожертвовать населением трех Городов ради акции устрашения, сейчас почти не вспоминали.
Рынок же потихоньку завоевывали аллийские технические новинки…
– Зато не врут. Мастера они такие, даже спустя сотни лет после абсолютной смерти могут довести кровососов до белого каления. Готова поспорить – вампиры и сами не знают, что им делать после инцидента.
– Да. Но лучше бы радиоведущие молчали. Из программы в программу одно и тоже! – сестра поднялась на ноги, отряхнула от снега одежду. Ее белоснежные руки казались тающим фарфором на фоне нежного кремового меха.
– Отец сказал, сегодня должен приехать дядин друг, но с антенн его пока не видно, – я повесила веник на пояс и зашагала к станции, похрустывая снегом.
– Наверно, заболтался с чукчами, он ведь нездешний, – пожала плечами Тали, направляясь следом.
У порога, пока никто не видел святотатства, я обмела снег с нашей обуви неприкосновенным антенным веником, и мы вошли внутрь.
На станции уже царило оживление – в преддверии появления гостя разводили небывалую суету.
Еще бы! Папа сказал – приезжий не просто дядин друг, а иностранец! Причем живой! И не только приедет к нам из другой страны, но и продолжит путешествовать дальше по земному шару, что достойно восхищения!
По слухам, и в средней полосе России считают, что на полярных станциях обитают только суровые мертвецы, вместо саней разъезжающие на белых медведях, к которым якобы пришиты пулеметы! А в какую развесистую клюкву верят в других странах и вовсе неизвестно. Так что дядин друг точно не робкого десятка.
Ожидая его появления, мы притаились на подоконнике, наблюдая за носившимися туда-сюда людьми. Минут через сорок на улице залаяли собаки, раздались радостные возгласы. Но мы с сестренкой и не подумали рвануть к дверям, прекрасно понимая – сейчас нам ничего не светит.
Так и оказалось – гостя потащили сразу пировать и за шумным застольем и взрывами хохота с трудом угадывался незнакомый голос. Так продолжалось довольно долго, пока, наконец, все не затихло, а гость не перебрался в отцовский кабинет. Мы прошмыгнули следом, под самой рукой папы, собиравшегося закрыть дверь на ключ.
Пока родитель вынуждено представлял нас гостю, нам, наконец, выпала возможность рассмотреть его: в меру кустистые брови нависали над глубокими, серо-голубыми глазами, кожа казалась бледнее, чем на самом деле из-за пышных, вьющихся локонами темных волос и аккуратной длинной бородки, полностью обрамлявших заостренное лицо. Где-то в этой кудрявящейся треугольной бороде, так не похожей на окладистые бороды полярников, и усах притаилась улыбка – мужчина в ответ рассматривал нас.
– Хенрик Василевич, профессор философии, к вашим услугам, юные леди, – представился он, дружески пожимая мне с сестрой по очереди руки. Его рукопожатие было крепким, ладонь обветренной, но без мозолей, а тонкие длинные пальцы показались мне подходящими под описание «изысканные». – Предвосхищая ваши вопросы – я наполовину белорус, с гордостью ношу фамилию отца, но вырос вдалеке от его страны, так что, к своему стыду, по-русски, по-французски, по-гречески и на латыни говорю гораздо лучше, чем на одном из родных языков.
Мы с Тали только вежливо кивнули. Мне с детства казалось странным название «Белоруссия». Маленькой я думала – там жили некие белые-белые русские, но профессор Василевич больше походил на античного персонажа, нежели на альбиноса. Только средний рост отличал его от скульптурных идеалов – мужчина ненамного возвышался надо мной и Тали.
Папа предложил гостю кресло напротив своего рабочего стола, а мы привычно разместились на подоконнике, приготовившись слушать. Кажется, профессор понял это и снова невидимо улыбнулся в бороду.
Тем временем, на столе оказалась развернута огромная карта, края которой свешивались на пол. У Тали тут же загорелись глаза – судя по всему, гость будет обсуждать с отцом предстоящее путешествие, как тут нам оставаться в стороне?
– Куда вы направляетесь, профессор?
– Какая цель у вашего путешествия? – одновременно спросили мы.
– Узнаю Журавлевых, ваш дядя Владимир такой же любопытный! – Хенрик Василевич погладил бороду, что, видимо, означало довольство. – Видите ли, юные леди, я не просто профессор философии, у меня есть великая миссия. Столетия до меня люди прокладывали эту дорогу, по которой должен кто-то пройти до конца. Хотя, признаюсь, даже сейчас не все мои коллеги-философы разделяют это убеждение. И среди них есть и хорошие, умные люди, мне искренне жаль, что они не способны переступить небольшую загвоздку, заложенную им однажды в головы… – профессор тяжело вздохнул, видимо, искренне переживая за коллег. – Я должен объяснить вампирам, что они являются тупиком эволюции и им следует хотя бы прекратить увеличивать свою численность. Потому я направляюсь в один из главных очагов распространения вампиризма – в Европу. Однажды эти несчастные сумеют осознать всю неправильность и чуждость своего существования в мире. Мой долг, как человека науки, открыть им глаза уже сейчас. Я планирую выступать с лекциями и в крупных городах, и в пригородах – везде, где есть вампирские общины. Начну турне с Франции, а дальнейший маршрут зависит от обстоятельств. Конечно, потребуются годы и годы, чтобы объездить все города Европы, а ведь вампиры обитают не только там. Но у меня теплится надежда, что среди моих студентов в Греции найдется хоть один последователь, способный помочь в этом труде…
Голос профессора, не раздражающий слух ни одной фальшивой нотой или крикливыми перепадами, свойственными тем, кто с агрессией доказывает миру свою точку зрения, лился как патока, отрешенный взгляд глубоких глаз пронзал неведомые глубины пространства и времени. Каждое слово казалось правдивым и естественным. Его хотелось слушать и слушать, пока мир преображается согласно его словам…
Ни меня, ни Тали никогда особо не интересовали вампиры, избегавшие холодных полярных широт. Несмотря на то, что в новостях их часто обсуждали, по большей части мы оставались равнодушны к клыкастикам, предпочитая более возвышенные темы, нежели далекие паразиты, обитающие где-то там, за областями, в которых нет северных сияний и белых медведей. Но профессор-путешественник оказался способен это изменить…
Я украдкой бросила взгляд на папу – тот склонился над картой, старательно скрывая предательски расплывшуюся по щекам улыбку.
– Потому Тимур и Владимир Аркадьевичи согласились мне помочь. Во Францию меня доставят по морю. Несмотря на айсберги и льды, так гораздо безопасней, чем по суше. Однажды я уже плавал с вашим дядей, это отважный, широкой души человек…
– Да-да, я как раз проверяю маршрут «Таймыра-10». Этот ледокол вроде пересечется с «Астрой» Владимира, на ней и доплывете до берегов Франции, если брат снова не просрочил свое разрешение, – буркнул отец, шурша над картой ворохом прозрачных графиков, исчерченных пунктирами.
– А вы путешествуете один, профессор?
– Вы уже беседовали когда-нибудь с вампирами?
– И они вас не трогают?
– Вампиры, дорогие мои, слишком долго добивались своих прав, чтобы посметь поднять руку на кого-то с международным статусом неприкосновенности, – наставительно воздел указательный палец к потолку профессор. – Не каждому удается его получить, это целые годы бюрократической волокиты и всевозможных комиссий. Никто из кровопийц не захочет ввязываться в такие проблемы, сколь бы они не были подкованы в бюрократии. Выйдя из тени и став членами общества, они всеми силами стремятся не нарушать законов, чтобы столетия усилий не пропали в одночасье.
– А мне они все равно напоминают сытых удавов! Как проголодаются, так теплокровные им не указ! – сварливо возразил отец, а потом торжествующе ткнул в графики: – Вот! Послезавтра вам надо быть на плавучем кране. К нему прибудет судно со снабжением и подбросит вас на ледокол. Я сейчас отправлю сообщение, чтобы вас встретили у крана.
– Профессор, а как во Франции обстоят дела с мертвецами? Вот в наших трех Городах, о которых не умолкают новости, практиковали обязательную кремацию без какого-либо выбора. Говорят, на этом настаивали располагавшиеся неподалеку вампиры, якобы угрожая применить бомбы. Если Европа более вампиризирована…
– В Европе весьма сложная, юридически запутанная система, – профессор с явным удовольствием подхватил тему. – В разных странах различные законодательства. Существуют социальные программы, как дающие возможность обрести так называемое «второе тело», так и программы направленные на агитацию населения к кремации. Все зависит в большинстве от индивидуальных случаев. По крайней мере, во Франции нет закона хватать умерших и тут же швырять их в печь. Максимум, социальные работники будут ходить по домам почивших, читать им нотации и выписывать какие-то штрафы. А кого-то наоборот уговаривают не отправляться в крематорий. Это очень сложно объяснить, мне не доводилось разбираться в этих тонкостях.
Мы с сестрой переглянулись. Как обычно, ее мертвые пальцы отбивали на моем запястье морзянкой те же мысли, что уже посетили мою голову – времени у нас до послезавтра.
– Мама, а что бы ты хотела привезти из Франции? – мы улучили момент, когда родители оказались в кают-компании одни, чтобы атаковать без помех.
К разговору мы подготовились основательно – несколько запасных планов, включавших в себя и пути отступления, которые не пригодятся. Ведь сообщать родителям, что мы собрались открыть новую эпоху покорения Южного полюса, на который после Конца Света не отправлялось больше экспедиций, мы не собирались. К грандиозности наших планов нужно подготавливать постепенно, особенно отца, до сих пор недовольного смертью Тали.
– Франция славится духами, а еще вином и сыром. Папа, ты же будешь французское вино? И давайте составим список сувениров, кому что привезти. Только не тарелки, они легко бьются и…
– Так, лисы! – отец насупился, без труда читая помыслы о ближайших похождениях, вероятно светившиеся у нас на лбах. – Вы решили докучать профессору Василевичу долгие месяцы путешествия?
– Он совсем один, кто же будет ему готовить? Плохо, когда одинокие мужчины едят только консервы и изредка набивают брюхо до отказа в гостях, вынужденно запивая водкой это безобразие! Вот как сегодня. Это издевательство над организмом!
– Мы видели, как ты смеялся над дядиным другом! Дело чести загладить перед ним вину.
Мама только покачала головой, заранее зная, кто выйдет победителем.
– И мы так давно не видели дядю Влада! Наверняка он решил, что неблагодарная родня про него совсем забыла!
– Не заставлять же профессора Василевича тащить ему наши подарки! Он старенький, ему тяжело!
– Профессору Хенрику всего сорок лет… – попытался возразить отец.
– А одной твоей дочурке целых тридцать пять, – Тали потупилась, выражая притворное смирение, но намекая, что сильно засиделась дома.
Не то, чтобы мы никогда не покидали пределы родной станции. Северные края почти не пострадали после Конца Света. Здесь не встречались мутанты, называемые некродышами, никто в глаза не видел пресловутой аксбертоновой ртути, люди, живые и мертвые, всегда рады гостям. Потому мы очень даже много ездили и ходили пешком с палаткой, но только по окрестным тундрам и лесотундрам, да ездили по поручениям к родственникам в городки. Двухнедельные зависания в безлюдных местностях или в гостях у ближайших чукчей не могли считаться серьезными путешествиями, так что отцу немедленно сделалось стыдно. Даже месяц, проведенный однажды на дрейфующей станции – мелочь по сравнению с другой страной.
– Мы будем писать домой каждый месяц! – пообещала я.
– Про погоду, про новости… – забросила наживку Тали.
– Выясним, насколько радиоведущие далеки от истины, – добила я. – Пап, ты ведь слышал, мертвецам во Франции ничего не угрожает, да и профессор нас многому может научить! Ну, кроме того, что вампиры тупик эволюции, это и так ясно всем, кроме вампиров.
Тяжелый папин вздох означал – глава семьи смирился с поражением, добитый ослепительными улыбками дочерей. Именно улыбка всегда помогала нам с Тали отстоять решения, главное – не пользоваться этим оружием слишком часто.
Наставления мы выслушали внимательно. Папа был невысокого мнения о друзьях дяди, особенно о тех, кто по собственной воле суется к вампирам с сумасбродными идеями, а потому в наших с Тали обязанностях оказалось приглядывать за Хенриком.
Профессор Василевич этого не знал, и наоборот, обещал родителям глаз не спускать с их малюток и учить нас уму-разуму. От этого мама, которой понравился профессор, была особенно довольна – раз мужчина берет на себя ответственность за ее дочерей, то сто раз подумает, прежде чем совершит какой-нибудь самоубийственный поступок.
Глава 2. Ылкэпэнер
Наши пожитки легко уместились на санях, где располагались профессорские чемоданы. Хенрик Василевич клялся – девушек с такими легким багажом он за всю жизнь не встречал ни в одной стране.
Действительно, самые тяжелые вещи в наших рюкзаках – запасные сапоги и толстый словарик французского языка. Мама успела раздобыть нам и аудио-самоучитель, но как обойтись без знания письменности в чужой стране? Из украшений мы взяли только одинаковые кулоны-льдинки из стекла, на кожаном шнурке, с которыми почти не расставались, и радиоприемник-кирпич, висевший как всегда на сестре поверх одежды.
А все потому, что мы планировали прикупить новых вещей во Франции, особенно Тали, которой холод нипочем, да и маму можно порадовать красивыми не греющими тряпками. Денег у нас, конечно, не так уж много, но мы рассчитывали устроиться куда-нибудь на подработку, пока профессор будет читать вампирам лекции. Кроме того, в рюкзаках требовалось оставить место для сувениров неизвестных размеров и количества, ведь последние сколь-нибудь достоверные сведения о Франции поступали до Конца Света, а что сейчас в моде в стране Эйфелевой башни доподлинно неизвестно. Говорили только, что Франция мало пострадала от аксбертоновой ртути, но дальние туристические пути до сих пор плохо налажены.
Прощание вышло коротким. Василевич смеялся, считая напутствия полярников нам с Тали беречь его персону шуткой. Никто из сотрудников станции его в этом не разубеждал.
Вскоре снег уже сливался в сверкающую полосу за бортами саней. Родная метеорологическая станция, окруженная антеннами, осталась позади, а в небе над нами разгоралось северное сияние, превращая снежные поля в медленный калейдоскоп.
Говорят, до Конца Света, с северным сиянием все обстояло иначе. Что-то там, в атмосфере, с тех пор изменилось. Лишь при сравнении старых и новых видеозаписей можно это узнать, а для большинства населения земного шара северные сияния так и остались короткими заметками в учебниках. Старые виды от новых никто не отличит.
Нам с Тали повезло – громадные цветные полотна, колыхающиеся в воздухе, видны для нас каждую полярную ночь, как и игра отсветов на снеге и воде. Бабушка Людмила, филолог, неизвестно как затесавшийся в нашу династию метеорологов и мореплавателей, глядя на них, всегда заявляла, что они-то и породили мифы об огнедышащих драконах.
Но мы больше любили особо редкие, «новые» воронковидные сияния, заставлявшие краски внизу плясать как огни ночного клуба из какого-нибудь старого фильма о распутной жизни. В такое время шаманы устраивают ритуальные пляски, пока небеса сходят с ума.
Бывает, отдельные полотна вылетают из воронок и, как ни в чем не бывало, становятся обычными. А иногда небо словно протыкает кто-то пальцем и начинает зарождаться круженье света, которое затягивает простые северные сияния. Все сотрудники станций стараются фиксировать это явление, но дети и бездельники со всей округи – контрольно-корректирующих станций и промежуточных поселков – соревнуются между собой, так что большинство записей «воронковидных» сияний принадлежит именно мелюзге, гордо именующей себя исследователями.
В поездку мы взяли с собой копии этих материалов. Насчет белых медведей с автоматами не стоило разубеждать публику, сам начальник станции, Петр Георгиевич, торжественно вручил нам мешочек сувениров для иностранцев – открытки и магнитики с подозрительными самоварами и изображениями медведей с автоматами и балалайками. Не знаю, где и главное, для чего до этого хранилась эта заначка, но скрывать от мира полярную красоту – преступление, с этим Петр Георгиевич, гордо вручая сувениры с видом бывалого террориста, не мог не согласиться.
К тому же, путь во Францию на «Астре» все равно лежал вдоль побережья, и у нас имелся шанс устроить небольшой международный обмен метеоданными. Если повезет, мы заведем полезные знакомства для наших сообществ исследователей полярных сияний.
Услышав эти доводы, отец решил, что мы давно готовились к путешествию, и окончательно смирился. Знал бы он, что план разработан мной и Тали меньше, чем за сутки, седых волос бы у него прибавилось.
В целом, пока поездка ничем не отличалась от сотен других. Через час езды со свистом и треском из радиоприемника Тали, распугивавшего всех леммингов за километр, впереди показался плавучий кран, освещенный яркими огнями. Прожорливые собаки, тащившие сани, приободрились и рванули вперед с утроенной силой, предвкушая сытную кормежку.
У обледеневшего причала нас уже ждали. Весть о профессоре, направляющемся промывать мозги вампирам, быстро облетела окрестности – у Василевича просили автографы, фотографировались с ним на память, желали успехов в странном, но забавном начинании. Мы едва успели уложиться с загрузкой багажа на плавучий кран в срок.
Наши вещи просто свалили на кучу груза, и мы в сопровождении улыбчивого громогласного капитана отправились в столовую пить ароматный чай с морошкой. Кран неспешно шел вдоль берега, и из окна открывался прекрасный вид на белую равнину, раскрашенную зеленым с красным северным сиянием. Покончив с чаем, мы решили не терять времени зря и взяться за словарик. Пришлось выбираться из тепла и ковылять к оставленным снаружи рюкзакам.
Разомлевшая от чая, я не сразу заметила, что сестра остановилась, вместо того, чтобы нагнуться к рюкзаку. Тали, как и все мертвецы, могла становиться совершенно неподвижной, замирая подобно незыблемому камню.
Удивившись, я заглянула вперед через плечо сестры – среди вещей крутился счастливый с виду белоснежный песец. Видимо, больное ликованием животное как-то умудрилось пробраться на плавучий кран, а потом заснуть среди тюков и прочего груза, оставшись незамеченным.
Мы с Тали переглянулись. Животное, размером с крупную кошку, отплясывало беззаботную джигу, ничуть не беспокоясь от появления людей. Его так и хотелось взять на руки и приласкать, почесать за закругленным ушком, а то, что в отличие от детенышей тюленя песец не превратится навсегда в огромное и непушистое создание, окончательно решило его участь.
Я отступила обратно к закрытым помещениям, и направилась искать капитана. Улыбчивый начальник крана с коротко стриженой бородой предсказуемо обнаружился рядом с профессором Василевичем. Узнав в чем дело, он наотрез отказался выдавать «Вакчум-70», последний, и самый стопроцентно действующий препарат от нейровирусного заболевания, именуемого у нас по старинке ликованием или чумкой. Но я знала – вакцина у капитана непременно есть. Пришлось выслушать длинную отповедь, о том, что я могу бесплатно взять здоровое животное с любой песцовой фермы, и мне посодействует в этом через знакомых вся команда крана, а если уж так приглянулось больное животное, то зачем его лечить? Помрет – никакой мороки с кормом и какашками, да и останется навечно белым и пушистым, не полиняв весной.
– И останется источником заразы навечно. Мертвого-то не вылечишь, – улыбаясь, подвела итог я.
Капитан в сердцах плюнул на пол, выбрался из кресла и, тяжело топая сапогами, отправился сообщать на станции о возможной вспышке эпизоотии. Через пятнадцать минут в моих руках оказался огромный страшный шприц, размером с сувенирный гарпун. Здоровяк же вернулся в кресло и стал жаловаться клевавшему носом профессору на распоясавшуюся молодежь.
Когда я вернулась с добычей, Тали ловко вскочила на гору из груза и оттуда спикировала на жертву. Песец жалобно взвизгнул, но сестра была неумолима, вколов в пушистое тельце всю вакцину из железного орудия пытки. Довольные, мы сели рядом с притихшим белым комком и стали решать, как наречь неожиданного попутчика.
Идей решительно никаких не возникало, всякие Снежки, Пушки и Белки звучали невнушительно. Задумавшись, я перевела взгляд на небо, где ненадолго погасло северное сияние. Полярная звезда сияла на своем обычном месте, вот только «Полярис» для иностранцев после инцидента с Городами, один из которых носил это название, звучало бы подозрительно и провокационно…
– Тали, напомни, как по-чукотски будет Полярная звезда?
– Прибитая звезда, Ылкэпэнер.
Мы попробовали несколько раз произнести вслух Ылкэпэнер, обращаясь к одурманенной лекарством животинке. Люблю чукотский язык! Может, написанное слово кажется несуразным и порой непроизносимым, но как оно звучит! Сестра улыбалась, предвкушая, как будет пугать французов страшным словом, а песец свернулся калачиком у наших ног, посматривая на нас желтыми глазами, обведенными черной каймой, и каждый раз прядал ушами, слыша свое имя.
На судне, доставлявшем снабжение, мы пробыли меньше, чем на плавучем кране. Пересадка на него толком и не запомнилась, мы с Тали сосредоточились на Ылкэпэнере – питомца требовалось обработать от блох, почистить ушки, раздобыть правильный корм. В нашей библиотеке на станции имелась книга о полярном зверье, и Тали помнила, что там говорилось именно о песцах. Эти животные едят все, но им нужна и рыба, и зерна пшеницы, и яйца, и водоросли, капуста, шпинат, черника и морошка… список включал в себя больше половины живности и растительности тундры и побережья.
Мы всерьез собирались выпросить пшеницу и всякую зелень с кухни, чтобы сделать рацион Ылкэпэнеру четко по инструкции. В сутки четыреста грамм мяса или рыбы, семьдесят миллилитров молока, сто пятьдесят грамм овощей и семьдесят грамм злаков, а еще нам требовались для этого собственные весы или хотя бы набор мерных приспособлений, но над нами долго и громко смеялись. А потом снабженцы подарили пакет собачьего корма размером, да и весом с самого Ылкэпэнера. В составе обнаружилась не вся тундра, но большая часть нужных белому зверю элементов.
За этими хлопотами и попытками учить французский, я осознала окончательно, что мы покидаем родные края только тогда, когда за бортом вместо берега, местами не отличимого от ледяных полей, возникла громада ледокола.
«Таймыр-10» , черно-алый гигант, тридцати метров в ширину и сто сорока восьми в длину, вероятно, выглядел странно для непривычных к подобной технике глаз. За черным бортом возвышался, словно вырезанный из какого-нибудь города, массивный семиэтажный многоквартирный дом, увенчанный казалось бы карнизом с выступающей застекленной лоджией. На деле это сооружение, венчающее «дом» – верхняя палуба и капитанский мостик. Выкрашено все в ярко-алый, немного потемневший от времени цвет, приближающийся к сочному вишневому. Мы моментально в него влюбились, хотя наши с сестрой любимые цвета – белый и все оттенки тающего льда. Тали даже запретила звать себя полным именем, предпочитая сокращенное, подразумевавшее слово «таять». Но увидеть «Таймыр-10» и не полюбить его оказалось невозможным. Тем более, в названии содержалось мое имя – Тали тут же придумала легенду, как полуостров назвали в честь некой Таисии «миром Таи», но живущие там малые народы говорили название на свой лад, так «мир» превратился в «мыр» да так и вернулся в русский язык и в название ледокола. Профессор Василевич, стоявший рядом, улыбался ее истории, напоминавшей, по его словам, искрометные импровизации одного из студентов, который ничего не выучил к экзамену, но не сдавался.
Пока судно снабжения огибало «фасад» ледокола, мы с Тали не переставали восхищаться, как это все не опрокидывается в воду, ведь спереди казалось – «дом» гораздо больше самого корабля.
Другие страны тут же забылись, как и приличия. Мы прыгали и радостно визжали, с нетерпением ожидая, когда окажемся на сияющих огнями вишневых палубах. А выздоравливающий Ылкэпэнер на руках Тали вторил нам невообразимыми звуками, порой спорящими с визгом и хрипами из радиоприемника. Прибор кстати, очень понравился песцу, Ылкэпэнер смотрел на него как на живое существо, пытался разговаривать и трогал лапами, негодуя, почему шумный кирпич не желает с ним играть…
Момент, когда мы пересели с судна снабжения на ледокол, запомнится, наверно, на всю жизнь – мы с сестрой одновременно ступили на как бы пружинящую под ногами поверхность. Конечно, это была только иллюзия, вызванная избытком впечатлений и легкой дрожью в коленках.
Профессор Василевич никак не выразил волнения, да у него и не выдалось такой возможности – сам капитан ледокола, Василий Богатин, встречал заграничного гостя и лично поволок на чай, прихватив и нас.
Чаевничали мы в баре ледокола – на громадной махине имелись и столовая, спортзал, качалка, сауна… говорят, таким ледокол задумали еще до Конца Света и десятый «Таймыр» только повторял своего далекого предшественника. Миф о том, что до нас по свету плавало целых девять «Таймыров» тут же оказался развенчан – ледокол получил название с десяткой за то, что его постройка завершилась в десятом году прошлого столетия. Событие столь радостное для флота, что его до сих пор отмечали, и так выходило что ледокол пугал иностранцев уже самим названием, намекая на полчища собратьев.
Ылкэпэнеру перепало свежей рыбы лично из рук капитана, и до пересечения с «Астрой» дяди Владимира нам пообещали сделать документы на питомца, во избежание проблем за рубежом.
Оставив блаженствующего от сытости песца в отведенной нам каюте, мы отправились на экскурсию, начавшуюся с рулевой рубки. Уже оттуда нам с Тали не хотелось уходить, ведь рычаги управляющие частотой вращения винтов при нас не сдвинули и на одно деление, а ведь у этих трех рычагов целых сорок одно положение! Но гид был неумолим, намереваясь показать нам и профессору весь ледокол не иначе чем за один день. Мельком показав вертолетную площадку, нас потащили в радиорубку, откуда оказалось можно отправить домой фотографии…
Библиотека, поразившая маленьким количеством книг – впрочем, ознакомиться мы с ними не успели, бассейн и сауны, кабинет главного инженера, почему-то понравившийся профессору, бесконечные коридоры с каютами и трапы… Возникло впечатление – здесь можно заблудиться, что при размерах ледокола, конечно, невозможно.
В машинном отделении представилась возможность отделаться от гида – профессор Василевич отвлек внимание на себя, пораженный существованием и работой ядерных реакторов, заправляемых топливом раз в пять лет. Их мощности хватило бы снабжать электричеством многомиллионные города, и Хенрик, как защитник природы, Земли и человечества в целом, вступил в спор о безопасности и целесообразности этих установок посреди океана.
Мы немедленно скрылись за турбинами, вращающими генераторы. Когда незадачливый гид, выделенный нам капитаном, обернулся, Тали и я успели подняться по лестнице к выпрямителям и пристать к обнаружившемуся поблизости персоналу.
Так началась новая экскурсия, растянувшаяся на многие часы. Экипажу редко доводилось видеть девушек, пусть одна из них и мертвая, способных любоваться работой рулевой машины – огромными поршнями, вращающими руль за кормой, потому у нас не было отбоя от желающих все показать и объяснить.
Электромоторы гребных винтов особенно заинтересовали меня – хотелось знать, легко ли их отремонтировать, ведь часть пути до Антарктиды, который мы однажды непременно пройдем, точно придется совершать на ледоколе. Сестра с трудом оттащила меня к опреснительным установкам и вспомогательным котлам. Завершила экскурсию антишумовая кабина, а потом мы заслушались про многоступенчатую защиту от нештатных ситуаций.
