– Поехали, дед. Часы в другой раз заберём, места в багажнике уже нет.
Евстигнеич вздыхает, тяжело поднимается с лавки, опираясь на палочку, и шаркает по дорожке к машине. Дойдя до калитки, оборачивается и замирает.
Никита смотрит на время: “Сейчас провозимся – будем два часа в пробке стоять на въезде в город”.
Но тревожить деда нельзя. Есть в позе Евстигнеича что-то пронзительное, такое, от чего хочется отвернуться и невозможно отвести глаз.
Год спустя
Весна в этом году ранняя. Деревенские дороги раскисли, от тепла и дождей превратившись в грязное месиво.
Калитка отворяется со скрипом.
“Хорошо, что окна не заколочены”, – проносится у Никиты в голове.
Он вдруг ясно представляет себе дедов дом с забитыми окнами, покосившимся крыльцом и осевшей крышей. От этой картины по спине ползут мурашки, внизу живота проворачивается колесо тоски.
Никита моргает и трясёт головой: видение исчезает. Дом стоит, такой же, как и год назад, только краска сильнее облупилась.
В сенях Никита разувается и проходит на кухню: светлую, просторную… На этой кухне в большой печи бабушка пекла каждую пятницу пироги, а дед чинил что-нибудь, сидя на лавке у окна. По вечерам все вместе пили чай и играли в карты.