После того случая Никита решил: всё, пора деда из деревни забирать.
В городе у Никиты небольшая квартира. Подруга, Таня, против дедова переезда возражать не стала.
Евстигнеич сидит на грубо сколоченной лавке возле своего дома, прямо под окном кухни.
Окно открыто, дед с внуком переговариваются коротко, по делу: что везти с собой в город, а что оставить здесь. “Покамест”, – уточняет дед, что на его языке означает “до поры до времени”.
Заколачивать ли окна? Никита считает – надо. А дед ворчит: “Зачем же енто?” Разве можно себе представить, что он, Евстигнеич, не вернётся в этот дом, который построил своими руками от фундамента и грубого сруба до последней черепицы.
Евстигнеич опускает глаза и смотрит на свои руки, оплетённые руслами вен под тонкой стариковской кожей, со скрюченными узловатыми пальцами и сухими шершавыми ладонями. И вспоминает, какими сильными были эти руки много лет назад, когда он только женился и решил построить дом для своей любимой Катюши…
– Ну всё, дед, пойдём в машину, – Никита укладывает последний тюк с вещами в багажник старенькой копейки.
– А часы-то положил?