Мария Николаевна Сакрытина
Исповедь демонолога
– Хорошо, – выдохнул я.
– Что-нибудь еще, господин? Шоколад перед сном? Книги?
Интересно, если я попрошу его мне спеть, он так и сделает? Как далеко может зайти игра принцессы?
– Куда уехала госпожа, Ори?
– Не могу знать, господин. Быть может, в Нуклий.
Понятно. Наверняка она здесь и наблюдает за мной. Я огляделся, пытаясь найти что-то вроде глазка в стене.
Впрочем, он, конечно, замаскирован.
– Господин?
– Все в порядке, Ори. Мне больше ничего не нужно. Спасибо.
Ох и поглумится он надо мной потом, когда игра закончится! За то, что ему пришлось мне служить.
Но сейчас он улыбнулся и, пожелав мне доброй ночи, вышел, затворив за собой дверь.
Ночь была какой угодно, но не доброй. Спать хотелось безумно, и под утро я все-таки заснул. А до этого устал щипать себя за щеки, чтобы не дать себе уснуть. Принцесса могла явиться в любую минуту. Я должен быть готов.
Но она не пришла. Меня разбудил Ори, осторожно заглянувший в дверь:
– Господин! Уже полдень. Подавать ли завтрак?
Я чувствовал себя разбитым и больным. Господи, да когда же этот фарс закончится?
На туалетном столике лежала записка:
«Прости, забыла вчера дать адрес твоей семьи».
Ниже действительно был адрес. И приписка:
«Возьми карету. И ради всего святого, не колдуй».
Я перечитал ее несколько раз и понял две вещи: принцесса действительно за мной следит, иначе откуда бы взялась эта записка? Но я не упущу шанс повидать мою семью. Даже если это игра. Хотя бы издали – я слишком долго не смел об этом даже мечтать.
Поэтому я, уже начав вживаться в новую роль, твердо приказал подать мне карету.
– Конечно, господин, – поклонился мне дворецкий, пришедший вместе с Ори.
Я все еще лежал в постели, мне было очень плохо и стыдно: по правилам следовало проснуться на рассвете и давно уже быть готовым, а я только глаза продрал, да к тому же отдаю приказы.
– Желаете завтракать здесь, господин? Принести вам кофе и газету?
Я тут же вспомнил графа, который каждое утро проводил за кофе и газетой.
– Нет, – торопливо выдохнул я. – Благодарю.
Я также попытался отказаться от завтрака. Несмотря на усталость, есть хотелось безумно; раньше голод удавалось не замечать, но не сейчас – или потому, что я волновался больше обычного, или особняк принцессы и впрямь был заколдован…
– Господин, как можно? – удивился дворецкий. – Вы же волшебник! Прошу вас, завтрак уже готов, это не займет много времени…
Они уговаривали меня вдвоем, снова как ребенка. А когда стало ясно, что я не соглашусь, дворецкий воскликнул:
– Хотя бы кофе!
И отчего-то побледнел, когда я попросил принести мне только воду.
Оказалось, вода стоит на прикроватной тумбочке, а я умудрился и ее не заметить. Ори готовил мне костюм, как настоящий камердинер, и мне стало интересно: кому он служит, когда принцесса не тащит в свой дом спутников? Глядя на меня, он грустно сказал:
– Господин, миледи рассердится, если узнает, что вы морите себя голодом.
Но она еще больше рассердится, если ее дорогостоящий спутник превратится в толстяка.
– Господин, на нас она тоже рассердится. Вам же плохо от голода станет, – добавил Ори.
Я заверил его, что не станет. Он молчал все время, пока я выбирал костюм – что-нибудь наименее кричащее, чтобы не очень бросаться в глаза. Но это было бесполезно: не только цвет, но даже ткани не оставляли на это шансов. Бархат, серебристый мех чернобурки, шелк… Ори еще попытался нацепить на меня одну из тех цепей из шкафчика на туалетном столике. «Но как же, господин! В Нуклии…»
И словно невзначай поставил передо мной фруктовую тарелку, пока причесывал. Половину из того, что было в тарелке, я раньше видел только на картинках, но, конечно, не стал пробовать. Честное слово, это было даже смешно. Если госпожа так хочет, пусть сама прикажет мне завтракать, а пока я буду действовать по своему усмотрению.
Карету действительно подали – без Королевского герба на этот раз, к счастью. Она стояла у парадного подъезда, и лакей открыл дверь еще до того, как я по привычке сам к ней потянулся.
Внутри было на удивление тепло. Я прислонился лбом к обшитой мягким бархатом стене у окна и закрыл глаза. Мне очень хотелось спать, и у меня болела голова.
В последний момент в карету забрался Ори. Он тяжело дышал.
– Простите, господин, я опоздал!
Я уставился на него, полагаю, не слишком дружелюбно, потому что он отодвинулся подальше и сбивчиво объяснил:
– Я должен вас сопровождать, господин. Вдруг что-то понадобится?
– Госпожа приказала за мной следить?
– Сле… Нет, господин, что вы!
Я отвернулся к окну. Конечно, приказала. Не думал же я, что она так просто меня отпустит. Раз сама не может или не хочет со мной поехать и наблюдать, конечно, ей понадобится подробный отчет.
– Простите, господин, – повторил Ори.
Я покачал головой. Я не обвиняю его: он слуга, как и я. Все мы пляшем под дудку хозяев.
День выдался морозным и солнечным. Свежий снег сиял ярко, а холод просачивался в карету – или я дрожал от волнения? Руки в перчатках леденели, пока я бездумно смотрел на белые поля, и я не заметил даже, как Ори укрыл меня пледом. Но теплее от этого не стало.
Два года назад я оставил Тину и мать в съемном доме на северной окраине столицы в одном из бедных районов. На мамино имя с доверенностью на Тину был открыт счет в Королевском банке, куда переводились деньги. Наверное, мама распорядилась ими с умом, потому что адрес, который оставила мне принцесса, вел в один из благополучных, пусть и отдаленных от центра, районов столицы. К тому же рядом с художественной школой. Я боялся поверить, что все настолько хорошо.
– Господин, вы точно не голодны? Если пожелаете… – начал было Ори, но я смерил его взглядом, и он замолчал.
Что за одержимость едой у слуг принцессы? Не понимаю.
Кварталы среднего класса: торговцев, ученых, клерков, банкиров – не блещут роскошью, как поместья аристократов. Здесь все основательно, добротно и серьезно. Колеса кареты застучали по брусчатке – от снега дорогу здесь чистили. Блестели витрины магазинов, не украшенные ничем, кроме самого товара. Горели фонарями застекленные веранды ресторанов.
Из ателье, совсем не похожего на замок в миниатюре и, конечно, без лент, бантов и королевских звезд на стеклах – Лавиния сюда и ногой бы не ступила, – выпорхнула стайка девушек в одинаковых коричневых пальто. Двое из них несли рулоны ткани, третья – тонкий квадратный футляр едва ли не больше ее самой. А четвертая…
Четвертую я узнал.
Я оставлял Тину больным угловатым подростком. Ей было четырнадцать, но тогда она казалась младше года на три – так высушила ее болезнь. Она уже начинала задыхаться, а по утрам пылала, как печка, а потом шутила, что об нее можно греться – и нет нужды тратиться на уголь.
Сейчас ей было шестнадцать, она улыбалась, и ветер трепал золотые – темнее и, конечно, длиннее, чем у меня, – пряди волос, выбившиеся из-под ее шапки.
На дрожащих ногах я выбрался из кареты и прошел к ателье, глядя Тине вслед. Ее подруги о чем-то смеялись, и та, что с футляром, весело им размахивала.
Я смотрел, как она уходит, и понимал, что не смогу ее позвать.
Два года назад я оставил документы на кухонном столе – там их непременно нашли бы – и ушел раньше, чем мать спустилась готовить завтрак. Я не попрощался: они бы меня не отпустили. Мать сказала бы, что есть другой выход, что мы непременно его найдем.
Она ошибалась: выхода не было, чуда не случилось и нам никто не помогал, а Тина умирала. Что мне оставалось?
Налетевший ветер взметнул полу моего плаща, раскачал вывеску-ножницы на углу ателье и сорвал шляпку у одной из девушек. Они обернулись, все четверо, – и бросились ее ловить. Я застыл, поймав взгляд Тины.
Она действительно очень похорошела за эти годы. «От кавалеров, наверное, отбоя нет», – мелькнула странная мысль. Странная, потому что для меня Тина оставалась тем же угловатым подростком, младшей сестрой, которую нужно защищать.
Не отрывая от меня взгляд, она выронила завернутые в коричневую бумагу покупки – по тротуару покатились нитки, пуговицы, какие-то крючки. И направилась ко мне, сначала несмело, словно сомневаясь, совсем забыв о подругах. А потом быстрее – и я уже не мог отвернуться и уйти, хотя знал, как это ее ранит.
Она бросилась мне на шею, а я ее обнял – иначе мы оба упали бы на тротуар. Да, Тина определенно за это время поправилась.
Мимо шли элегантно одетые дамы с кавалерами в темно-синем – цвет торговцев. Ори выглядывал из кареты и что-то говорил кучеру… Ветер мотал вывеску, и та опасно скрипела…
– Элвин? Это правда ты? Это же ты? – шептала Тина, обнимая меня. От нее по-взрослому пахло цветами – ландышами. И все так же – маминой выпечкой и красками. – Скажи что-нибудь! Скажи, пожалуйста! Скажи, что это ты…
– Это я.
– Тина? – Ее подруга с футляром – наверное, самая смелая – подошла и, хмуро глядя на меня, поинтересовалась: – Кто это?
Она видела молодого аристократа и Тину, бросившуюся ему на шею. Что она могла подумать?
– Он нашелся! – выдохнула сестра, оборачиваясь. По ее щекам текли слезы – Тина всегда была жуткой плаксой. – Мой бра…
Я успел зажать ей рот раньше, чем она договорила. И спокойно улыбнулся девушке. Я привык спокойно улыбаться в любых ситуациях.
– О, мы всего лишь друзья. – У меня получилось даже скопировать характерный капризный тон аристократа. Как же долго я среди них жил! – Мне захотелось увидеться. Тина, дорогая, вы разрешите довезти вас до дома?
Она поймала мой взгляд и задрожала.
– Да… Мия… О, спасибо! – Мия отдала ей промокшие свертки. – Д-до завтра!
Я увлек сестру к карете, пока ее подруги, хмурясь, глядели нам вслед. И даже не сразу заметил, что Ори пересел к кучеру, оставив нас одних. Не ожидал от него такой тактичности.
– Элвин, что… что случилось? – Стоило дверце захлопнуться, вопросы посыпались из Тины градом: – Ты пропал так… Куда ты пропал?! Два года, Эл, два года от тебя ни весточки! Мама сказала, ты уехал… Ты сказал ей, но не мне, да? Куда ты уехал? Эл, ну скажи же!
Я по привычке подался вперед и прижал ладонь к ее лбу. Температуры не было.
– Тина, как ты себя чувствуешь?
– Я? Я как себя чувствую?! Ты не можешь вот так появиться и… – Она поймала мой взгляд и выдохнула: – Хорошо. Я не умираю больше, видишь? Успокойся.
Я откинулся на спинку сиденья и выдохнул:
– Ты поступила в художественную школу?
– Я поступила… Да! В колледж, у меня стипендия. Эл, почему ты на меня так смотришь? Что с тобой? Почему ты такой… холодный? Обними меня хотя бы!
Я не мог, я больше не имел на это права.
– Твои подруги подумают, что ты путаешься с аристократом, – сказал я вместо этого. – Прости меня.
– Да бог с ними! Эл, где ты был? Чья… чья это карета?
Я закрыл на мгновение глаза.
– Тина, у меня мало времени. Скажи, с мамой все в порядке?
– Да! Хотя она и выплакала все глаза, когда ты ушел. Как ты мог!.. – Она оборвала себя и уже тише ответила: – Она больше не шьет. Очень плохо видит. Но нам теперь и не нужно, потому что… Эл, я же твоя сестра. Скажи, откуда?..
Я стиснул зубы. Не хотел, чтобы она знала.
Но она сказала:
– Эта карета… твоей госпожи, да?
Я вздрогнул, и она неловко улыбнулась:
– Мать не говорила, ты же… ты же и ей не сказал, да? Но я же не дура. Откуда еще такие деньги?
Я отвернулся к окну. Я так мечтал увидеть ее… А сейчас больше всего на свете хотел исчезнуть.
Она заслуживает большего, чем брата-содержанца. В какое положение я ее поставил? Думаю только о себе!
– Прости.
– Прости? – повторила она. – Элвин, за что ты извиняешься? Ты что, стыдишься? Ты… – Я вздрогнул, когда она обняла меня снова. – Ты неисправимый… глупец! Посмотри на меня.
Я послушался. Я мог бы смотреть на нее вечно – такую здоровую, счастливую, настоящую. Наконец-то не на фотографии.
Но карета остановилась.
– Наш дом, – выдохнула Тина. – Эл, ты же… ты же выйдешь к маме?
– У меня мало времени, – повторил я.
– И ты снова исчезнешь на годы?
Она сама открыла дверцу, хотя стоило бы мне или лакею. А потом потянула меня наружу, к вышедшей на крыльцо матери.
Я не смог заставить себя остаться в карете.
Мама щурилась, в ее волосах прибавилось седых прядей. И она все еще носила белые полосы траура на щеках. Я невольно спросил, не по мне ли.
– Конечно, не по тебе, – тихо ответила она, обняв меня. – Естественно, я знала, где ты. Скажи, с тобой хорошо обращаются?
Я только кивнул. Она всегда была сдержанной, всегда казалась спокойной. Раньше я мог лишь предполагать, чего ей это стоит. Теперь я знал.
Она хотела пригласить в дом и Ори с кучером, но я солгал, что нас ждет госпожа. Я не мог оставаться надолго. Потом слишком сложно будет уходить.
Мама кивнула, как будто поняла.
Конечно, она умело распорядилась деньгами. Я всюду видел тому подтверждение: жили они с сестрой небогато, но хорошо. Добротный дом, пять комнат, садик и даже мастерская для Тины. Ярко горел камин, значит, деньги на уголь у них были.
Тина похвасталась, что ей уже делают заказы, и сунула мне свой альбом с эскизами: «Посмотри, как я теперь умею!»
Я же смотрел вокруг и чувствовал, что этот дом не мой. Я больше не часть их жизни. Не стоило мне приезжать.
Тина рисовала портреты. Ее альбом был полон набросков людей, разных: ее подруг, наверняка случайных прохожих, девочек, заглядывающих в окно кафе; дам, делающих заказ портнихе…
С последнего листа на меня посмотрела Шериада. В эскизе Тины она казалась старше, была одета как работница на фабрике – в дешевом пальто, вязаной шапке, ботинках вместо сапог. И взгляд – задумчивый, грустный.
– Тина, ты ее знаешь? – быстро спросил я.
Сестра склонилась над рисунком.
– Это? Хм… Ну да, вчера ее видела. Колоритная внешность, правда? Она спросила дорогу до библиотеки. А что?
Я покачал головой. Сердце кольнуло нехорошее предчувствие. Конечно, принцесса видела мою семью хотя бы на той фотографии, как это от нее скроешь? Но мне в голову не могло прийти, что она лично… Может, просто кто-то похожий?
– У нее был странный голос, – добавила Тина. – Я запомнила, потому что он действительно звучал так… Словно она не говорит, а поет. И акцент такой… Из провинции, наверное.
Я обратил внимание, что принцесса на портрете была без перчаток. Узкие, красивой формы руки с длинными музыкальными пальцами – их Тина нарисовала особенно тщательно. Их, лицо и выбившуюся из-под шапки черную прядь.
– Руки, да, – кивнула сестра, заметив мой взгляд. – Я хорошо их рассмотрела, потому что она поскользнулась, а я ее поддержала. Она, знаешь, схватилась за меня неудачно – за лицо. Меня от ее прикосновения буквально обожгло. Ох, Эл, я такая впечатлительная! А что? Ты ее знаешь?
– Нет.
Мама обняла меня напоследок. Прежде чем сунуть мне пирог, завернутый в промасленную бумагу.
– Не отказывайся. И пообещай нам писать. – А потом шепнула, снова обняв: – Это твой дом. Не забывай.
– Нет, – пробормотал я.
– Да. Всегда.
Тина тоже сунула мне маленький сверток.
– Потом открой. Я мечтала отдать это тебе, когда ты вернешься.
– Я не вернулся.
– Разве?
Это все-таки было больно – уходить. Они стояли на пороге, глядя мне вслед; я расцеловал обеих на прощание. Слезы горчили на губах.
«Не оборачивайся», – думал я. Я и не обернулся. Но меня словно толкнуло что-то, и вспомнился портрет принцессы, написанный Тиной. Что сделает с ними Шериада, если я ее огорчу? Словно по наитию – со мной такое бывало – я остановился и мысленно пожелал: «Пусть все у вас будет хорошо. Сказочно хорошо, очень удачно». Внутри будто струна натянулась, а перед глазами поплыли пятна. Мне почудилось, будто их дом накрывает сфера золотого света, а затем мигает и гаснет, но не исчезает, а будто становится невидимой.
А мне вдруг сделалось очень тяжело: голова закружилась, к горлу подкатила тошнота. Я дошел до кареты, кое-как забрался внутрь и там потерял сознание.
Сроду со мной обмороков не случалось.
В себя я пришел уже в поместье, на той роскошной кровати, якобы в моей комнате. Надо мной склонялся дворецкий с чашкой бульона, и бледный до синевы Ори маячил у него за спиной.
– Видите, господин. Вам следовало поесть, особенно если собирались колдовать. Зачем вы так? – сказал дворецкий.
Сил спорить не было.
На следующий день я от слабости не смог подняться с постели. Было страшно, что госпожа придет и увидит меня таким. Впрочем, и бояться я быстро устал.
Так прошла вся неделя. Меня очень плотно кормили, практически насильно. Если я пил бульон, то он обязательно был наваристый и густой, а мясо – его мне теперь подавали на завтрак, обед и ужин – непременно сочилось кровью.
– Может, врача? – несмело предложил как-то Ори.
Ответил дворецкий, ухаживавший за мной, как заботливая сиделка:
– Не поможет, и ты это отлично знаешь. Магическое истощение излечит только другой волшебник.
Удивляться сил не осталось. Может, оно и к лучшему: когда не спал, я читал книги принцессы. Они были даже интересными, если воспринимать их как сказку. А чем еще они могли быть?
В свертке Тины оказался мой портрет. На нем я изображен таким, каким был два года назад. Тогда я улыбался искренне и в моих глазах отражалась уверенность.
Сейчас же я попросил Ори принести мне зеркало, посмотрел – и положил портрет на прикроватную тумбочку. Теперь в моих глазах была только усталость.
Если принцесса за мной и наблюдала, ей, наверное, было дико скучно.
Она явилась ровно через неделю, час в час – в пять вечера. Конечно же, нашла меня в постели. Я думал, она расстроится: ведь ее дорогое приобретение уже сломалось.
Ха, расстроится! Ее аж перекосило.
– Как? – Она не кричала, но ее голос вмиг наполнил комнату, и задрожали даже стекла. – Я оставила тебя на неделю. Всего на неделю! Как ты умудрился высушить себя подчистую? – Она обернулась на Ори, замершего у стены: – Я же просила!
Ори немедленно рухнул на колени. Я опешил.
– Госпожа, его-то вины здесь нет, – вырвалось у меня.
Как и моей, но кого это волнует.
– Неужели? – Голос Шериады сочился теперь, как горький яд.
Бедный Ори продолжал стоять на коленях и со страхом ждать своего наказания, а я вспомнил слова принцессы: «Ты не хочешь меня злить». Что она сделает? Слуги ее явно боятся.
– Миледи, господин отказывался от еды, что нам было делать? – К Ори прошел дворецкий и встал рядом, словно защищая.
– Отказы… – Принцесса оглянулась на меня. И, судя по интонации, выругалась все на том же незнакомом мне языке.
«Сейчас я узнаю, как тут наказывают», – лениво думал я. Мне очень хотелось спать. Я смотрел на принцессу, а в голове звучало: «Ну давай, удиви меня».
Принцесса вздохнула. И сразу как будто сделалась меньше, перестала быть такой зловещей.
– Ори, встань ради всех богов. Я не сержусь.
Он поднялся, осторожно посматривая на нее. Его трясло.
– Правда не сержусь, – повторила принцесса. – Алекс, накрой в столовой, пожалуйста. Я от еды не откажусь.
Дворецкий поклонился:
– А господину принести?..
– На двоих накройте.
– Да, миледи.
– И оставьте нас.
Когда дверь за ними закрылась, принцесса обернулась и… Нет, не накинулась на меня с упреками.
Она спросила:
– Что, так все плохо?
– Все замечательно, госпожа. – Я закрыл глаза. – Вы еще не хотите прекратить эту игру?
– Какую игру?
– В которой у меня роль аристократа и волшебника, госпожа. – Я попытался улыбнуться. Думаю, получилось плохо, потому что она вздохнула и покачала головой:
– Нет никакой игры. Ты – волшебник, а волшебники – сливки нашего общества. Представь только, ты можешь призвать демона, который окрутит моего любимого дядю-короля. Естественно, ты сильнее его, не так ли?
– Простите, госпожа, я не понимаю.
– Ну конечно. – Она подвинула кресло к кровати и села. – Скоро поймешь. Книги ты, конечно, не читал.
– Я сделал все, что вы приказывали, госпожа. Я готов. Спрашивайте.
Она недоверчиво посмотрела на меня и усмехнулась:
– После ужина. Пожалуйста, расслабься.
Я откинулся на подушку – и мне уже было плевать, что она собирается делать.
Принцесса сняла изящные перчатки – на этот раз лиловые. Ее руки были ровно такие, как на портрете моей сестры.
А потом она положила мне ладонь на лоб:
Прикосновения я даже не почувствовал. Только тепло – как будто меня окунули в солнечный свет, и дышать сразу стало легче, а мигрень моментально прошла. Я поймал себя на том, что тяжело дышу и улыбаюсь.
Потом принцесса отняла руку, и все прекратилось.
– Вот так. Я буду ждать тебя в столовой через полчаса.
– Да, госпожа. – Мне было невероятно легко. Впервые за неделю слабость ушла.
Как она это сделала?
– Госпожа, могу я спросить?
Она остановилась у двери.
– Хочешь узнать, что я с тобой сделала?
– Вы видели мою сестру, госпожа. Могу я спросить зачем?
Шериада пожала плечами:
– Даже не буду уточнять, откуда ты знаешь. На твоей фотографии у нее чахотка. Я хотела узнать, здорова ли она. Было бы грустно, если бы ты приехал – а она умерла, правда?
Как будто за сутки ее можно было спасти!
– Да, госпожа. Вы узнали это по фотографии?
– Ну да. Я все-таки целитель. Если тебе интересно, то ее чахотку практически вылечили. Курс лекарств стоит огромных денег – ты же поэтому подался в спутники? Можешь не отвечать. И не беспокойся за сестру. Я забрала из нее остатки болезни. И зарождающийся остеохондроз. И порок сердца лет через двадцать. У твоей матери тоже. Зрение к ней вернется в течение месяца. Так нужно – или будет слишком большая нагрузка на мозг, если это произойдет сразу. – Принцесса устало потерла лоб. – Не волнуйся. Я ничего им не сделаю. И ты можешь видеть их хоть каждый день, я не против.
– Тогда дайте мне нормальную одежду, – вырвалось у меня.
– Нормальную? Чем эта тебя не устраивает?
– Черный – цвет короля, госпожа.
– Черный – цвет магии, Элвин.
– В Нуклии – да, госпожа, – об этом я уже прочел. – Но не здесь.
Она вздохнула:
– Хорошо. Признаюсь, я не знаток вашей цветовой системы. Поэтому моя дражайшая тетка так пялится, стоит мне надеть желтое? Это тоже что-то значит?
– Леди носят только белое, госпожа.
– Белое, – выплюнула она. – Цвет траура. Я носила его достаточно – больше не хочу. Но ты одевайся, как хочешь. Кто я такая, чтобы тебе указывать? Скажешь Алексу – и он достанет тебе одежду нужного цвета. Это все, что тебе нужно?
– Да, госпожа. Спасибо.
– Тогда жду тебя через полчаса в столовой.
Она ушла, а я впервые за неделю смог без помощи подняться с постели. Из зеркала на меня смотрел осунувшийся юноша с черными мешками под глазами.
И никакой косметики, конечно, в ящиках стола не оказалось. Значит, придется идти так.
Все-таки она сказала, что я могу ездить в столицу. Я посмотрел на свой портрет и улыбнулся – почти так же, как юноша на холсте.
Может, все еще будет хорошо?
