Евгений Некрасов
Большая книга ужасов – 61 (сборник)
Глава VII. Языкастая спасительница
Бросив работу, мы стали прислушиваться. Волчара гулко выл. На месте человека с тачкой я бы уже стал человеком без тачки и бежал в город. Но когда волк умолкал, мы опять слышали скрип колеса. Звук приближался!
Выглянув из окна, я увидел бодро плывущий в тумане свет маленькой фары. Кто-то ехал по перрону на велике! Вот он остановился у наших вещей. Фара потускнела и погасла.
– Алеша! Женя! – крикнули из тумана. Голос был не тети-Светин, а скорее девчачий.
– Уезжай! – закричал я. – Уезжай, здесь волк!
– Кто? – спросила девчонка, будто не слышала воя.
– Волк, серый! Уезжай!
Фара опять вспыхнула, заскрипело колесо. Велосипедистка ехала к нам!
– Надо прорываться, – сказал брат и взял наперевес дубинку. – Девчонка же, пропадет без нас.
Я здорово удивился. Еще четыре дня назад Жека ненавидел всех девчонок, даже Варю, которая всегда к нему немножко подлизывалась. Похоже, он стал выздоравливать от синдрома Пушкина-Сушкина.
Волк выводил свои рулады. Под шумок мы тихо разобрали Жекину кладку, вылезли из окна и рванули навстречу велосипедистке.
Как мы бежали! Сердце выскакивало из груди, взбаламученный туман вихрился за нами. Ожидая, что вой сейчас оборвется и волк бросится в погоню, я ощупывал нож за спиной. Жека размахивал дубинкой.
Обогнав меня, брат первым подскочил к девчонке, схватился за руль велосипеда и стал его разворачивать. Они опять сцепились. Говорю «опять», потому что девчонка была та самая, которая пыталась затащить нас в автобус.
– Убери своего полоумного брата! – вопила она. – Светлана Владимировна говорила, что у него не все дома…
Церемониться было некогда. Я восстановил мир, отвесив подзатыльник рвущемуся в бой Жеке и заткнув девчонке рот.
– Жека не полоумный, у него нервный срыв, – объяснил я. – Это у всех бывает, даже у разведчиков и космонавтов. Дошло?
Девчонка понимающе мыкнула, и я отпустил ее:
– Что ж ты сразу не сказала, что тебя прислала тетя Света?
– Я говорила, что из кружка, помочь! А кружок у Светланы Владимировны при музее.
– Вот и надо было с этого начинать.
– Я и начинала! А твой… – начала девчонка, и пришлось опять заткнуть ей рот.
– Ты хотела сказать «твой брат Женя»?
– Угу, – подтвердила девчонка и, отковырнув с губ мои пальцы, стала развивать мысль: – Твой брат Женя, идиот и дебил с нервным срывом, как у космонавтов…
Брат Женя тяжело дышал. Даже в мертвящем лунном свете было видно, как его лицо наливается краской. Пришлось остудить больного новым подзатыльником, хотя виновата была девчонка. Учиться на своих ошибках она не желала, потому что не считала их ошибками.
Все это было бы даже забавно, если бы в ста шагах от нас не музицировал волк. Странно, что зверь не заметил нашего бегства. Или он испугался света фары и выл, жалея об ускользнувшей из-под носа добыче?
К велосипеду была прицеплена старая детская коляска для наших вещей. То и другое девчонка взяла в какой-то деревне и вернулась за нами. Ночью, через тайгу по безлюдной дороге. Цены бы ей не было, если бы не поганый язык. Затыкая девчонке рот и отпихивая лезущего драться Жеку, я в три приема выяснил то, что ей надо было сказать с самого начала. Незадолго до нашего приезда обокрали тети-Светин музей; тетя побежала в полицию, а девчонку попросила встретить племянников.
Мы погрузили в коляску рюкзак и чемодан и, толкая велосипед, вышли на дорогу. Впереди сквозь туман темнела частая гребенка елей. Терзающий душу вой смолк, но стало еще тревожнее. Я думал, что волк, может быть, не считает свою охоту законченной. Ведь нам идти по тайге…
Жека угомонился и начал засыпать на ходу. Мы посадили его на велик.
– А ты смелая. Мы от этого волка кирпичами баррикадировались, – похвалил я девчонку. А она вдруг выдала:
– От какого волка?
Если это была шутка, то я не понял.
– От волка, который выл на станции.
– Никто там не выл!
Похоже, девчонка меня дурачила. Злилась, наверное, из-за того, что пришлось за нами возвращаться.
* * *
Дорога из укатанного гравия сменилась грунтовкой с проросшей между колеями травой. Черная тайга обступила нас. Вязнущий в тумане свет велосипедной фары обманывал на каждом шагу. То чудились в нем горящие волчьи глаза, то кривая березка на обочине превращалась в горбуна со вскинутыми вверх руками. Коляска застревала в колдобинах. Казалось, что ее кто-то хватает из темноты. Если бы не девчонка, я повернул бы назад. Велосипедный руль в наших руках выдавал мои страхи, как детектор лжи: я пугался – велосипед вилял. А она шла себе, толкая руль со своей стороны без рывков и остановок, словно в парке среди ясного дня.
– Как тебя зовут? – запоздало спросил я.
– Зойка. То есть Зоя. – Девчонка церемонно протянула мне сложенную лодочкой руку.
– Алеша, – представился я, хотя она и так знала. – Зой, а что у вас за кружок?
– Краеведческий, при музее.
– Интересно?
– Было бы неинтересно, я бы не ходила, – скупо ответила Зойка. Ну, точно: злилась на нас.
На просеке заметался свет далеких фар. Ревя мотором и скача по ухабам, как лодка по волнам, к нам приближалась машина.
– Тетя Света! – вскинулся дремавший в седле Жека.
– Грузовик, – возразил я. – Слышишь, борта громыхают? Спи, брат, мы тебя так довезем.
Грузовик здорово болтало, водитель мог сбить нас нечаянно, потому что колея повела в сторону. Я потянул велосипед к обочине. А Зойка усмехнулась и вышла на дорогу.
– Знакомых узнала? – спросил я.
Поганый язык ответил многословным сравнением московских водителей, которые не чихнут задаром, со здешними, которые обязательно подберут людей на ночной дороге, пусть даже им ехать в другую сторону. Подбоченившись и торжествующе оглядываясь на нас, Зойка махнула рукой грузовику. Старый он был, как анекдоты про Василия Ивановича, вездеход «ГАЗ-66», их еще называют «шишигами». Раньше я видел такие только в кино про Советскую Армию.
«Шишига» перла на девчонку, не снижая скорости. За рулем, выставив локоть в открытое окно, сидел очкарик в клетчатой рубашке. В лунном свете я хорошо разглядел его лицо с тонкими бледными губами.
Зойка растерялась, и мне пришлось, бросив велосипед с Жекой, выдергивать ее из-под колес. Очкарик даже не притормозил.
Поднимая фонтаны грязи, вездеход промчался в двух шагах от нас. На брезентовом тенте скалил зубы грубо нарисованный череп с двумя скрещенными костями.
Грязь обдала Зойку с ног до головы. Она превратилась в негритянку. Я оказался у нее за спиной и получил только на джинсы и немного на щеку. А Зойка долго утиралась ладонями и отплевывалась, зло сверкая на меня белками глаз.
– Гробокопатели фиговы, – с презрением фыркнула она.
– Кто? – не понял я.
– Археологи. Ищут древние могильники.
– С Чингисханом? – подал голос Жека.
Мы обернулись на него и прыснули. Брошенный мною велосипед не упал, а только завалился на кусты, сильно накренившись. Жека сидел на нем в позе гонщика, входящего в глубокий вираж, и дремал с раскрытым ртом.
Толкая велик, мы пошли дальше. Ледок между нами растаял. Зойка хвасталась, какие звезды московского шоу-бизнеса заезжают к ним в Ордынск. Например, Сфинкс. Или Ассоль. Или Ювеналий. Я не знал ни одного имени, а Зойка напевала их песенки. Похоже, что любой победитель районного конкурса, добравшийся до Ордынска, становился местной знаменитостью. На его концерт шел весь город.
Я спросил о краже в музее, но Зойка уже рассказала все, что знала. Стащили что-то ценное, тетя Света была сама не своя, а времени на разговоры у них не оставалось – Зойка спешила к автобусу.
Между прочим она сказала, что до Ордынска пятнадцать с лишним километров. Зато до деревни было, как уверяла Зойка, совсем чуток, километров пять. Там живет ее дядя Тимоша, у которого мы переночуем, если тетя Света не подберет нас по дороге.
– Я думала, что дядь Тимоша нас подвезет на мотоцикле. У него «Урал» с коляской, всех бы взял, – поделилась Зойка.
– А что же не подвез?
– Так ведь ночь какая, – туманно объяснила она.
– Какая? – уцепился я за слово. Мы-то с Жекой знали, какая сегодня ночь. Видели на станции после того, как жители города Ордынска улепетнули в автобусе. Но мне хотелось, чтобы Зойка первая заговорила о призрачном поезде. А то получится, как с волком: выложишь ей все, а она – «Никакого поезда нет, ничего не знаю».
– А я сказала «ночь»? Нечаянно, наверно: посмотрела вокруг и сказала. У дядь Тимоши мотоцикл сломался, – вывернулась Зойка и надолго замолчала.
Мы шли в тишине, нарушаемой только скрипом коляски да время от времени хлесткими ударами веток, цеплявшихся за велосипед. Совсем заснувший Жека навалился мне на плечо. Я снова закинул удочку:
– Странно, что на станции не было железнодорожников.
– А зачем? Билеты и в городе купить можно… А вы на станцию заходили? Прямо в дом?
Зойкин голос звенел от любопытства. Ох, не просто так она спросила! Стараясь не показать, что мне этот разговор еще интереснее, чем ей, я медленно сосчитал до пяти и кивнул. Руль велосипеда впервые дрогнул в Зойкиной руке.
– Как там?
– Обычно. Сначала горел свет, а когда мы подошли, уже не горел. А электричества там нет. – О найденном под полом свечном огарке я решил не говорить. Пускай будет потаинственней.
– Зря вы туда заходили. Нечистое место, – многозначительно сказала Зойка.
– Это как?
– Не понимаешь, что ли? Нечистое место, – понизив голос, повторила она. – В старые времена сказали бы, что там нечистая сила, а сейчас – что аура черная или геопатогенная зона.
По спине пробежал холодок. Я сразу ей поверил.
– А откуда ты знаешь? Кто-нибудь видел что-то странное?
– Многие видели, только говорить не любят. Прошлой зимой у лесорубов сломалась машина, как раз у станции. Шофер стал чинить, а еще двое пошли в дом греться. Занавесили окна брезентом от машины, отломали доски с пола и сидят, печку топят…
– Да, пол там сломанный, – подтвердил я.
– Стала бы я врать! – хмыкнула Зойка. – Слушай, что дальше было. Шофер повозился, повозился на морозе и тоже пошел в дом. Видит, печка горит, колбаса на газетке нарезана, эти сидят, вроде закусывают. И не шевелятся. Шофер им что-то говорит, а они как манекены. У одного бутерброд в руке – до рта не донес, так и замер. Хорошо, что шофер не испугался, выволок их на платформу. Тут они отошли да как побегут! Он уже у Белок их догнал, когда починил машину. Спросил, конечно, что случилось, а они врут: «У печки угорели»… Белки – это деревня, в которую мы идем, – добавила Зойка.
– А что с ними было? Может, правда угорели?
– Оно и заметно, что ты из Москвы, – фыркнула Зойка. – Прикинь, голова: от угара люди вялые. Им кислорода не хватает. Я сама раз угорела, так еле выползла из дому. А эти бежали по тайге, как олени. Нет, на них морок напал.
– А это еще что такое?
– Морок-то? Вроде гипноза. Только мороки разные, и наводят их по-разному, – как о самом обычном деле сказала Зойка. – Про тех лесорубов на станции рассказывают, что нашли они старую оленью рукавичку да от большого ума и бросили в огонь. А рукавичку не простой человек потерял. Вот она и шарахнула по мужикам, чтоб не портили чужие вещи.
– А что за «непростой человек»?.. Моротизер? Как называется тот, кто наводит морок?
– Ведьмы его наводят. И колдуны. Давно их у нас не было, а теперь завелся кто-то, – мрачно ответила Зойка.
Глава VIII. Загадочный дядя Тимоша
По еловым верхушкам скользнул свет далеких, еще невидимых фар. Минуту спустя мы услышали приближающуюся машину. Это снова был грузовик.
– Разъездились, – удивилась Зойка. – Здесь иногда за весь день машины не увидишь. Грибы среди дороги вылезают.
Судя по басовитому урчанию мотора, машина была побольше, чем «шишига» археологов. И шла медленнее. Скоро мы разглядели ныряющий по ухабам допотопный «ЗИЛ» и, помня грязевой душ из-под колес, отошли на обочину.
Машина остановилась.
– Ребята, здесь грузовик не проезжал? – высунулся из окошка водитель.
– Минут двадцать назад, – подтвердила Зойка. – Вездеход археологический.
Водитель этого не знал.
– Слышь, Толик, она говорит, археологический, – сказал он кому-то в кабине. Луна блестела на ветровом стекле, и я не видел пассажира.
– Уже не зря ехали, – отозвался Толик. – Теперь запросто их найдем. А точно археологический?
– Ага, – подтвердила Зойка, – с черепом. Я очкастого узнала, он продавал талисман из могильника. В музей заходил, а после к дядь Тимоше, только у него никто не купил.
– Это к какому Тимоше?
Зойка усмехнулась:
– Их много, что ли?
– А ты ему правда племянница? – заинтересовался водитель. Похоже, дядя Тимоша был известным человеком.
– Нет у него родственников, он одинокий, – сказал из кабины невидимый Толик.
– А вот и неправда! – возразила Зойка. – Я его двоюродной сестры внучка, получаюсь – двоюродная внучатая племянница.
– Поворачивай, Петя, – скомандовал Толик. – Надо ребят отвезти, а этих поганцев мы еще достанем.
Зойка смотрела на меня с торжеством: видал, какие у нас водители?!
Толик нам уступил место в кабине и держал сонного Жеку, пока мы с Зойкой усаживались. Жеку он передал мне на руки, а сам устроился в кузове с вещами.
Раскачиваясь и скрипя, «ЗИЛ» тронулся в обратный путь. Дорога была совсем никудышная. В глубоких колеях стояла тухлая вода. Когда колеса разбрызгивали лужу, в открытое окно врывался запах болота.
– От города за ними гнались, – крутя рвущуюся из рук баранку, сказал Петя. – Устроили, понимаешь, драку на танцах.
– Археологи? – удивился я.
– Из них археологи, как из меня балерина, – сравнил Петя.
Покосившись на его внушительные плечи, я мысленно согласился, что балерина из него не получится. А две – запросто.
– Что я, археологов не знаю? – продолжал Петя. – Они второй год у нас копают. Культурные, образованные люди: по субботам – в баню, по воскресеньям – в кино, а так сидят у себя на раскопе, косточки выковыривают из могил. Конечно, мерзость. Но чтобы драться или там спирт пить не разбавляя, этого у них нет. А вот их землекопы – просто шваль. Нормальный-то, семейный мужик не пойдет за гроши жить в палатке и могилы раскапывать.
Мне этот разговор не нравился с самого начала. У нас в Подосинках тоже местные ходят на танцы бить морды москвичам, а москвичи – местным. И у всех одна веская причина: «Они первые начали!»
– Пускай, они хулиганы, – сказал я, – а вы зачем их догоняли, нормальные, семейные? Хотели конфетку дать?
– Нет, мы дружинники, полиции помогаем, – без обиды ответил Петя. Мне стало неловко, и я вернул разговор к археологам:
– А чьи могилы они раскапывают?
– Кочевников. Здесь разные народы жили задолго до русских: тунгусы, буряты, хамниганы…
– Монголы, – подсказал я.
– Само собой. Чингисхан родом из наших мест, с реки Онон.
– А что, археологи у реки копают? – Я так спросил и напрягся, как будто ждал удара в живот. Почему-то ужасно не хотелось, чтобы они копали у реки. Ведь можно добраться до замурованной под водой гробницы и с берега, пробив шахту…
– Нет, за «железкой», прямо в тайге.
– Значит, они не Чингисхана ищут? – вырвалось у меня.
– Да кто ж их знает! – равнодушно сказал Петя. – Здесь в каждой деревне тебе скажут, что могила Чингисхана от них в десяти верстах, а поди проверь.
– В десяти верстах – это чтоб на правду было похоже, – ввернула Зойка. – Типа, если бы врал, то сказал бы, что совсем рядом… А на самом деле никто не знает, где могила Чингисхана.
Петя сказал:
– По мне, так некрасиво это. Человек специально приказал свою могилу затоптать конями, чтоб воры не разорили. А через восемьсот лет приходит дядя и говорит: «Я археолог, мне можно». Памятник на кладбище украсть – уголовное преступление, а ему можно? С какой стати?
Жека заворочался у меня на коленях и объявил, еле ворочая языком со сна:
– Я могил не боюсь.
– А чё их бояться! – согласился Петя. – Бояться надо живых.
Это житейское рассуждение почему-то не понравилось Зойке. Она фыркнула и сказала взрослым голосом:
– Когда в Самарканде вскрывали гробницу Тамерлана, тоже так думали!
– А что? – не понял водитель.
– А то, что вскрыли ее 21 июня 1941 года!
– Не знал! – покрутил головой Петя. – Это кто тебе сказал?
– Дядь Тимоша. И Светлана Владимировна, директор музея. Только Светлана Владимировна говорит, что это просто совпадение. Фашисты же не за одну ночь собрались воевать.
– А Тимофей Захарович что говорит? – посерьезнел Петя.
Машину качало и встряхивало. В кузове позвякивал велосипедный звонок.
– Он примерно как вы говорит: нечего в чужих могилах ковыряться, – не сразу ответила Зойка.
– А как он сам, все хворает?
Зойка вздохнула:
– Хворает.
– Вот ведь судьба у человека! Всех лечит, а себя не может, – жалостливо сказал Петя.
– Может. Не хочет просто, – возразила Зойка. – Боится силу потерять.
Я перестал понимать разговор. Кто этот дядя Тимоша – врач? И почему он потеряет силу, если вылечится?
– Это что же, условие у них такое? – спросил Петя.
– Да нет, по-моему, он сам придумал. Помыслы, говорит, должны быть чисты от своекорыстия.
– Какое ж это корыстие – себя вылечить? – удивился Петя. – А если доктор самому себе пропишет рецепт, разве он корыстный?
– Я его заморочек не понимаю, – призналась Зойка. – У доктора-то дядь Тимоша лечится. И травы себе заваривает. А, скажем, пошептать на себя ему нельзя.
– Как пошептать? – спросил я.
Зойка хрюкнула:
– Я с него торчу! Москвич, а как будто из тайги вышел. За кибиткой кочевой.
– Ты это зря, – вступился за меня водитель. – В Москве своя жизнь, у нас своя. Они не обязаны все знать. Спросил человек – объясни, а зубоскалить не надо.
– Ладно, ладно, поняла. Не дура, – ответил на замечание поганый язык. – Объясняю для москвичей: пошептать – значит, зубы заговорить или там кровь, если палец порезал.
– Твой дядя маг, что ли? – сообразил я. – Как в рекламе, «черная и белая магия, от ворот поворот», то есть «отворот, приворот»?
Петя неодобрительно покачал головой, как будто я оскорбил знаменитого дядю.
– Вот и объясняй ему, – сварливо сказала Зойка.
Я отвернулся и стал смотреть в темное окно. Не хотят говорить, и не надо. Перебьюсь как-нибудь.
– Обидели парня, – заметил Петя.
Зойка фыркнула:
– Да ну его! Подумаешь, принц на гороховом супе.
– Нет, надо сказать.
– Вот вы и скажите.
Они словно нарочно тянули время, чтобы подразнить меня.
– Он ведьмак, – многозначительно произнес Петя и замолчал, как будто все было сказано. А я тогда и слова этого не знал. Догадался, что ведьмак – вроде ведьмы, только мужчина, а расспрашивать не стал. Спасибо, что хоть это сказали.
Петя покосился на меня, оторвав взгляд от скачущей за ветровым стеклом дороги. В зеленоватом отсвете приборов он был похож на киношного мертвеца.
– В Москве своя жизнь, у нас своя, – повторил Петя после долгого молчания. – Может, и не надо тебе вникать. «Вечерка» вон каждую неделю пишет, что это суеверие и мракобесие. И тебе лучше так думать, потому что все равно не поймешь ни черта! – закончил он с неожиданным отчаянием.
Нет уж, я вникну, мысленно пообещал я Пете. Мне надо разобраться, потому что…
На «потому что» меня затормозило. По правде говоря, я до сих пор не знаю точно, почему ввязался в эту историю. Только не из простого любопытства. Из любопытства ходят в кино смотреть ужастики и попкорн есть. А я еще слишком хорошо помнил, как совсем рядом проносилась по рельсам ревущая тьма, и Жека рвался у меня из рук с невероятной в его маленьком теле силой. НЕ САМ ОН РВАЛСЯ, вот что я скажу. Жека – паникер известный, даже от маминой швейной машинки отсаживается подальше. По своей воле он бы и на край платформы не встал… Но ведь встал же! Ведь лез под самые колеса призрачного поезда! И выходит, что воля была НЕ ЖЕКИНА!
Шел третий час, как мы приехали, а развеселые каникулы у тетушки уже дважды чуть не стоили нам жизни. Я понимал здешних жителей. Зачем рисковать, когда можно просто не пойти в дурное место, вовремя уехать с опасной станции, почитать в газетке про суеверие и спокойно заснуть. И я мог бы так прожить месяц-другой. Что-то позабудешь, что-то не расслышишь, куда-то не сунешь нос, а там и каникулы кончатся. Езжай себе домой и мучайся потом. Непобежденный страх остается навсегда. Это все знают, только не каждый признается, что просыпался от стыда за давнюю трусость. Может, я и решил во всем разобраться, потому что хотел победить свой страх?
Тайга кончилась внезапно, как расступилась. Только что справа и слева поднимались вековые ели, и вдруг оказалось, что грузовик едет по берегу, и его фары отражаются в реке.
Туман рассеялся. Вдали за рекой мерцал огнями город, маленький и красивый, как тортик. Можно было разглядеть фонарики взбегающих на пригорок улиц и белокаменные особнячки.
Потянулись деревенские заборы, где аккуратные, из досок с фигурно вырезанными верхушками, где кривые и серые, кое-как сляпанные из горбыля. Залаяли собаки, высовывая из щелей разноцветные носы. Ни одно окошко не светилось в домах.
На отшибе, отвернувшись от всей деревни, стояла черная от старости изба с просевшей посередине крышей. Вид у нее был сказочный, как на картинке из Жекиной книжки. Я бы не удивился, появись из темноты добрый молодец в расшитом кафтане: «Избушка, избушка, встань к тайге задом, а ко мне передом!» Другое дело, что хлипкая избушка скорее развалилась бы, чем повернулась.
Грузовик проехал еще немного и остановился. Фары осветили некрашеную дверь, подпертую поленом от кур и кошек. Других запоров на жилище ведьмака не наблюдалось.
– Рассвет скоро, а его нет, – забеспокоилась Зойка. – Петя, подождите минутку, пока я занесу велик и коляску.
– Не вопрос, – ответил водитель. – Так вы в город? А я думал, к нему.
– Нет, дядь Тимоша не любит, когда без него хозяйничают в доме.
Я заметил:
– Не любит, а у самого даже замка нет.
Зойка и Петя промолчали, как будто я сморозил глупость.
Оставив спящего Жеку на сиденье, я вышел помочь Зойке. Хотелось посмотреть, как живет ведьмак. Но Зойка не пошла в избу, а оставила велосипед и коляску в сарае. Я не особенно жалел, потому что нашел там подтверждение силы ведьмака: целую гору костылей и тросточек. Если это был рекламный ход, то просто великолепный.
– Больные оставляют, – гордо сказала Зойка.
– Я понял. В Москве бы такой целитель давно забабахал себе клинику в два этажа. И ездил на «Порше».
Зойка свысока улыбнулась:
– Ни шиша ты не понял, москвич. Приводи своего брата, дядь Тимоша его полечит. Не бойся, расплатиться сумеешь.
Больше мы не говорили о ведьмаке. Когда грузовик уже колыхался по деревне, я вспомнил, что ни во дворе, ни в сарае у дяди Тимоши не было мотоцикла. А Зойка говорила, сломался…
Между тем деревенские собаки сходили с ума. Лай, которым нас встретили, был колыбельной песенкой по сравнению с нынешним гвалтом. Звеня цепями, глухо брехали волкодавы. Заливались дворняжки, потявкивали щенки. Но почему-то ни одна шавка не выскочила со двора.
Выезжая на дорогу, Петя резко затормозил. Я успел обнять спавшего Жеку, а сам, защищая его, больно ударился локтями. В лучах фар мелькнула тень с поджатым хвостом.
– Волк, – виновато сказал Петя. – Надо же, в деревню зашел.
– Это собака соседская. Я ее знаю, дядь Петь, она правда на волка похожа, – затараторила Зойка.
Петя не удивился:
– Наверно, папаша у нее волк. Спутался с деревенской собачонкой – бывают такие случаи.
Поехали дальше. Я поглядывал на Зойку. Маленькая она была, на целую голову ниже меня. Подвинув мешавшего смотреть Жеку, я начал сползать, пока глаза не оказались вровень с Зойкиными. Две трети ветрового стекла заняло небо, густо посыпанное удивительно яркими звездами. А дорогу стало почти не видно, только далеко впереди маячила цепочка фонарей. Все, что ближе, заслонил капот «ЗИЛа», как будто ставший длиннее.
Зойка не могла заметить собаку.
Она многозначительно посмотрела на меня и повторила:
– Собака!
