Мария Метлицкая
Здравствуй, Париж!

Полная версия

Он позвонил ей по дороге из офиса. Как всегда: «Привет, как дела?»

«Нормально», – ответила она.

– Любимое слово – «нормально», – усмехнулся он и осторожно спросил: – Я заеду?

Вопрос человека, не уверенного в том, что его хотят видеть.

Она ответила, вздохнув, через пару секунд:

– Заезжай. Только у меня из съестного – предпенсионного возраста рокфор и остатки кофе.

По дороге он заехал в магазин, купил продукты и через час уже стоял на пороге ее квартиры. Она открыла дверь, и он увидел, какое у нее бледное и замученное лицо.

– Опять не спала? – спросил он, вешая на вешалку пальто.

– Спала, – ответила она. – Я теперь все время сплю.

– Это хорошо, – кивнул он.

Она посмотрела на пакеты из супермаркета.

– Ты сумасшедший, – сказала она.

– Тебе надо есть.

– Ну, тебе виднее. – Она усмехнулась. – Ты всегда точно знаешь, что мне необходимо. Даже если я в этом сильно сомневаюсь.

Он предпочел не ответить. По бесконечно длинному коридору они прошли на кухню.

«Какая все-таки идиотская квартира, – в который раз подумал он. – Комнаты крошечные, кухня с гулькин нос, а ванная и туалет – огромные. Проектировал, определенно, маньяк. Или кретин».

Они вошли на кухню, и он сел на табуретку. Она достала из шкафа турку.

– Ты голодный? – спросила она.

Он мотнул головой.

– Нет, на работе обедал. Спасибо.

Она разлила кофе по чашкам и села напротив него.

– Какая за день? – он кивнул на чашку.

Она махнула рукой – мол, какая разница.

– Счастье, что этот бред наконец закончился. Девять дней, сорок дней. Кому это надо? Никому это не надо, – упрямо сказала она. – Ни мне, ни всем остальным. Ни тем более ему. Ты же знаешь, как все эти примочки ему были до фонаря. А мне выслушивать все эти «милые» речи? Эти соболезнования, сожаления и сочувствие? Полный бред. Все лгут, его никто не любил. Ни его маман, ни его сестрички полоумные. Ни эта Эмма, мать его ребенка. Никто. Все только пользовались. Впрочем, я их понимаю. И даже не осуждаю. Любить его было сложно. Вот ты, например. Лучший, так сказать, друг. – Она прикурила сигарету и посмотрела ему в глаза.

– Ну, ты же знаешь, – ответил он. – У нас были сложные отношения.

Она встала и подошла к окну.

– Знаю, Лень. У сложных людей всегда сложные отношения.

– Ну я-то прост, как пятак, – улыбнулся он.

Она обернулась и посмотрела на него.

– Ага, простачок. Всю жизнь прикидываешься.

– Я не прикидываюсь, Ань, – почти обиделся он. – Просто в силу обстоятельств я многое не мог обнародовать.

Он встал и кивнул на пакеты:

– Разбери, не забудь.

В коридоре он долго надевал пальто, шнуровал ботинки и смотрел на себя в зеркало.

– Давай уже, – улыбнулась она. – Твоя Пенелопа уже небось заждалась.

– Подождет, – ответил он. – На то она и Пенелопа. Завтра позвоню, – добавил он.

– Кто же сомневается? – усмехнулась она.

Она закрыла за ним дверь. Потом зашла в комнату и, не зажигая света, села в кресло. Она сидела так долго, час или два. Просто смотрела в одну точку, перед собой. «Путь к безумию», – подумала она.

Встала, зажгла торшер и подошла к комоду. На комоде в траурной черной рамке стояла фотография ее мужа. Рядом стояла стопка водки, накрытая уже подсохшей горбушкой черного хлеба. Она провела рукой по фотографии – брови, нос, губы – и сказала:

– Привет. Ну, как ты там? – Потом усмехнулась: – Думаю, ты не в раю. Туда тебе пропуск не получить. А ты ведь привык, что за все можно заплатить. Но тут точно не выйдет. Черти, наверное, готовят сковородки и длинный перечень твоих деяний. Но ты и там разберешься, – опять усмехнулась она. – Тебе и там все сойдет с рук, если включишь личное обаяние. Кто ж устоит? И там пристроишься. Тебе повезло, ты еще красиво ушел – в офисе, за рабочим столом, за разборкой ценных бумаг. Хорошо, что не в постели очередной подружки, а то было бы совсем неловко. Мне бы досталось еще больше «сочувствия». Просто бы захлебнулась в нем. Но ничего, я бы и это пережила. Кто говорит обо мне?

Она замолчала, подошла к окну и уткнулась лбом в прохладное стекло. В коридоре зазвонил телефон.

– А пошли бы вы все! – громко сказала она и не тронулась с места.

«Все эти сопли, охи и вздохи. Посмотрю на вас через полгода – когда вскроется завещание. Когда будете дербанить фирму, квартиру и дачу. Сразу увидим, кто из вас чего стоит, дорогие партнеры и родственники. – Она села в кресло и опять посмотрела на фотографию мужа. – А как ты любил жизнь! Немного я встречала людей с таким аппетитом. Как жадно хватал – сколько мог ухватить. Рвал кусками. Боялся что-то пропустить, не успеть. Боялся, что вдруг, не дай бог, что-то пронесут мимо. Или что ты чего-то не успеешь. Был уверен, что проживешь до ста лет – здоровье богатырское, денег полно, планов громадье. А тут вон как получилось, никто не ожидал. Никто. Даже я думала, что ты бессмертен и уж наверняка переживешь меня. Ну, это-то сто процентов. С моей апатией, безразличием и, как ты говорил, «неумением получать от жизни удовольствия».

Не раздеваясь, она легла на диван и укрылась шалью.

«Только бы уснуть. Единственное спасение – сон». И, конечно, поняла, что без снотворного ей не справиться.

Проснулась от звонка мобильного. Глянула на часы – без четверти одиннадцать. «Ничего себе!» – подумала она и взяла трубку.

Это был, конечно же, он. Общий разговор: как спала, как дела. Она промямлила:

– Слушай, а это и вправду тебе так интересно?

– Не сомневайся, – ответил он. А потом строго спросил: – Ты что-нибудь ела?

– Отстань, – отмахнулась она.

Потом она долго стояла под душем, варила кофе, долго его пила и смотрела в окно, размышляя о том, что пришла весна и скоро станет совсем тепло.

Она набрала его номер.