Мария Метлицкая
Прощальная гастроль
После торжественной части и вручения аттестатов Светка сразу ушла. Таня ушла вместе с ней – как же, подруга! Хотя уходить с выпускного было ужасно жаль – впереди были концерт и праздничный ужин.
В нарядных платьях и туфлях они сидели в беседке детского сада, и Таня, как могла, утешала подругу.
– Может быть, все же родишь? – спросила она осторожно.
Светка накинулась на нее:
– Да ты совсем ненормальная, а? Какое – родишь? И от кого? От этого говна, который исчез в ту же минуту, как только узнал? Да и мать меня разорвет – ты ее знаешь! Да и вообще, родить – сейчас? В семнадцать лет? У меня совсем другие планы – профессия и нормально обеспеченный муж! С квартирой, машиной и перспективой! Я просто мечтаю из дома уйти! – добавила Светка с тоской. – Как все достали!
Все правильно, Светка права.
Отец Светкин попивал и погуливал – особенно и не скрывая. А Светкина мать, тетя Люда, боролась с мужниным пьянством и «гульками», как она называла его непродолжительные, но яркие загулы. Тетя Люда жила в твердой уверенности, что от хорошей жены муж не уходит! А у хорошей жены чистота в доме, полный шкаф отглаженных рубашек и брюк, вкусный обед из трех блюд – все это называлось «уютная обстановка». А кто от хорошей жизни уйдет? Правильно – только дурак! Она была абсолютно убеждена в своей правоте и неукоснительно исполняла намеченную программу.
Женщина она была красивая, но какая-то тяжелая – тяжелый взгляд, тяжелая поступь. Работала она сервизницей в ресторане и, понятно, «химичила». Тащила оттуда посуду и, конечно, еду. Как говорила сама – деликатесы. На казенных тарелках лежали корзиночки с салатами, копченая колбаса, заветренная осетрина и прочая снедь.
– Ну, – радостно восклицала Светкина мать, разложив деликатесы, – и куда он уйдет от такой красоты? Где еще он так будет питаться?
И «баловала» любимого мужа – то дубленку притащит, то японский магнитофон. Покупала у спекулянтов за бешеные деньги, как говорила Светка. Тот радовался как ребенок, затихал ненадолго – и снова в поход.
Однажды на пороге семейного дома возникла любовница. В руках она держала пачку фотографий, подтверждающих крепкую связь, – они в ресторане, в кино и даже на курорте, в санатории, куда путевку доставала, естественно, тетя Люда. Она стояла на пороге и хмуро смотрела на нежданную гостью. Отсмотрев фотографии, подняла тяжелые веки:
– Ну? И чего тебе надо?
Дамочка растерялась и хлюпнула носиком:
– Я… Просто хотела вам показать!
– Показала? – сурово спросила Людмила Васильевна.
Тетка кивнула.
– Ну а теперь иди на …! – рыкнула законная и легонько толкнула любовницу в плечо.
Та пошатнулась, расплакалась и, кажется, испугалась – по лестнице летела, словно Карлсон с пропеллером. А тетя Люда демонически хохотала ей вслед. Отхохотавшись, легла на диван и зарыдала.
Светка родителей презирала: отец – жалкий прихлебатель и пьяница. А мать бьется за него всю жизнь, за такое «добро»! И как ей не стыдно? Ведь как унизительно! Всю жизнь прыгает перед этим козлом, кланяется, приседает – а ведь все на ней! Все! А он без нее пропадет.
Хотя кто из них пропал, а? Не пропадет – пристроится тут же! И еще помоложе найдет!
Все это она часто излагала Тане, та молча слушала подругу, ничего не комментируя: ох, у всех дома не очень складно и сладко, что говорить.
Через четыре недели Светка сделала аборт.
Мать ее уехала в санаторий, а папаша, понятное дело, дома не появлялся.
Таня в ту ночь ночевала у Светки.
– Ну как ты? – спросила она. – Как все прошло?
– Да нормально! – отмахнулась Светка и засмеялась. – В рабочем порядке!
Больше они к этой теме не возвращались.
К шестнадцати годам невысокая и худенькая Таня оставалась подростком.
Однажды слышала, как мама делится с Мишей:
– И в кого она такая Дюймовочка? Ах да – в бабку Олю! Та тоже от горшка два вершка, метр с кепкой. И эта… Просто подросток тринадцати лет. Ни прически, ни косметики, ни тряпок модных не просит – чудная девка у нас! Чудная, ей-богу! Сейчас таких нет. А ухажера ей будет найти непросто – сейчас такие не в моде.
В институт Таня поступила легко – книжная, спокойная девочка, к экзаменам готовилась дни напролет.
Однажды Таня подслушала мамин разговор с подругой. Та жаловалась на разгильдяя сыночка и, видимо, спросила, как Таня.
Мама в ответ рассмеялась:
– Да здесь я спокойна, как танк! Послушная девочка, никаких хлопот и забот – только учеба. Кавалеры? Что ты, о чем? Танька – и мальчики? Ха-ха-ха! Это и вовсе не про нее! Кажется, она так глубоко застряла в детстве… Нет, нет никаких мальчиков. Да и слава богу – успеет еще! Пусть поступает, а там уж… Ой, такие сейчас девицы! Господи не приведи! Слушаю коллег – и волосы дыбом! Все уже, понимаешь? Ну, в смысле – живут! Да, да, в том самом смысле! Ну, ты поняла! А моя, тьфу-тьфу-тьфу, абсолютный ребенок! Конечно, слава богу, – рассмеялась мама, – о чем ты? Да, мне повезло!
«А мне? – загрустила Таня. – По-моему, нет».
Ребята совсем не обращали на нее внимания. «И дело тут не в красоте, – авторитетно заявила Светка. – Просто… ты… какой-то синий чулок! Нет, правда! Ну посмотри на себя!»
Таня обиделась:
– А что же не так? То, что я не курю и не мажусь, как все? А, ну да! Еще не пью водку и не матерюсь! – И она делано рассмеялась.
Светка удар отбила:
– Водка тут ни при чем! И мат ни при чем! И косметика даже! Дело во взгляде, моя дорогая! Ты скучная, как первый рабочий день после отпуска! Скучная и тоскливая! Ходишь и смотришь себе под ноги! И глаза у тебя как у рыбы! Причем рыбы уснувшей!
Конечно, Таня обиделась. Еще бы! Но что получалось? Все считали ее синим чулком: мама, подруга. Папина Лиля как-то потрепала ее по щеке:
– Таня! Когда приведешь кавалера? – И тут же вздохнула, не дождавшись ответа: – Ясно. Ну что ж, будем ждать!
И никто, ни одна живая душа, даже самые близкие – мама, Светк, – не догадывались, какие страсти бушуют у Тани в душе. И совсем не об учебе мечтает их тихая девочка! А мечтает… о ребеночке.
«Ну, я вам всем покажу! – мстительно думала она. – Вам кажется, что я – наивная дура?»
И показала. Очень скоро показала, надо сказать. Глупость, случайность, нелепость – залететь с первого раза?
Светка пялила на нее широко раскрытые глаза:
– С первого раза? – И снова повторяла – уже по слогам: – С пер-во-го? Ну ты и дура, подруга!
Бойкая Светка была растеряна, ошарашена и напугана – да еще как! «Ты же не я», – повторяла она.
А тихая Таня – робкая, несмелая, книжная Таня – была совершенно спокойна, сидела на диванчике в собственной комнате и улыбалась – загадочно и глуповато.
Таня молчала и, казалось, ушла в себя. Светка орала и требовала ответа: кто, где, когда?
Просто название передачи.
Таня не отвечала.
Светка моталась кругами по комнате, крутила пальцем у виска и непотребно ругалась.
Таня позу поменяла спустя полчаса – откинулась на спинку дивана, забросила руки за голову, и на ее лице появилась блаженная улыбка.
Когда Светка грохнула стулом об пол, Таня наконец громко вздохнула, приподнялась и тихо, но твердо сказала:
– Что делать? Разве не понятно? Конечно, я буду рожать!
Светка опустилась на еле выживший стул и прошептала:
– Ну да… Я все поняла! Ты точно больная!
Таня, соглашаясь, кивнула и встала с дивана.
– Слушай, а пойдем поедим. Есть очень хочется, правда!
Светка поплелась за ней на кухню, продолжая причитать и поносить ее последними словами.
В это же время Таня деловито нарезала бутерброды и грела суп – любимый, перловый:
– А, красота! Светка, ты любишь перловый?
– Я вообще уже ничего не понимаю, – обескураженно ответила Светка. – Ну что… Наливай! Что с тебя, с дуры, возьмешь?
Потом, конечно, начались разговоры.
– Ладно, не хочешь колоться – дело твое! – кипятилась подруга. – Но тетя Зоя, Миша. Отец с этой Лилей! Что делать с ними? Нет, ты ответь!
Таня налила себе добавки:
– Не будешь? А я, знаешь ли…
Потом наконец отодвинула тарелку и спокойно сказала:
– Свет! А что ты волнуешься? Да все будет нормально! Ну не выгонят же они меня на улицу, а? – И она, улыбнувшись, погладила себя рукой по животу.
– Ну, не знаю… – протянула Светка. – Моя бы меня точно выкинула!
«Бедная Светка, – подумала Таня. – Ишь, как ее проняло!»
Правду она подруге так и не сказала. И маме не сказала. Ну а уж всем остальным и подавно. Стыдно было? Наверное, да. Да и рассказывать-то было нечего – точнее, ничего интересного. Честное слово. Обычная студенческая вечеринка по поводу сдачи первой сессии в большой, свободной от родственников квартире. Красное вино, белое вино. Далида из магнитофона. Мальчик Паша из параллельной группы. Обычный мальчик, ничего примечательного. Не наглый, не громкий – скорее всего, не особенно опытный. Впрочем, думать надо бы было ей – так принято.
Удалились в свободную комнату. Зачем? Целоваться.
Паша робел, пыхтел, гладил ее потными руками. Было немного неловко, смешно, но не противно. Оба, как малые неумелые дети, стеснялись друг друга, робели. Так все и вышло – совсем не загадочно, не романтично. Обыденно, да…
Таня читала – так бывает. В общем, нечего обсуждать – что было, то было. Через пару дней встретила его в институтской столовой – кажется, он ее не узнал. Или – сделал вид, что не узнал? Смутился? Может быть, так. Чуть покраснел, столкнувшись с ней взглядом, и тут же отвел глаза.
Бывает! Мы странно встретились и странно разойдемся.
Я тоже забуду тебя, Паша! Вернее – забуду твое лицо. Губы твои забуду и руки. Запах забуду. Всего тебя, в общем хорошего… Я ни на что не претендую – поверь!
Но – вот что странно! Навсегда остался в памяти привкус дешевого белого вина «Апсны» и голос Далиды – навсегда, на всю жизнь.
* * *
Кстати, потом, спустя годы, сходства сына с отцом она не находила – во‐первых, не искала, а во‐вторых, почти не помнила Пашиного лица. Да и свет был неяркий.
Но слова плохого о нем – ни-ни! Никогда! Пусть будет здоров и счастлив! И еще – спасибо за Митьку!
Потом, конечно, было несладко – мама, папа, бабушка… Да… Лиля и Миша. Вся ее большая «семья» реагировала бурно. Разве что Миша был сдержан. Но что ему, собственно? Ему легче всех. А мама плакала и никак не могла поверить: «Таня? Моя Таня? И так? Так обойтись со всеми нами? Книжная девочка, удачная девочка? Моя послушная, спокойная и хорошая дочь? Гордость моя и надежда? Да, учудила… А что скажут люди? Нет, мне, конечно, почти наплевать… Но все-таки – что скажут люди?»
«Зоенька, какие люди? – переспрашивал Миша. – Какие там люди? На всех наплевать. Но как-то неловко – да, в самом деле… неправильно как-то – здесь я согласен».
Мама, очухавшись от первого ужаса, принималась кричать. Таня затыкала уши и уходила к себе. Мама рвалась в комнату, а Таня сидела на диване и смотрела в окно. Однажды ответила:
– Не мешай мне наслаждаться!
– Чем? – Обалдевшая мама застыла со сковородкой в руках.
– Счастьем! – просто ответила дочь и прошла мимо, слегка задев маму плечом.
Конечно, было жалко бабушку Олю – та разболелась от «дурных» новостей так, что почти не вставала.
Папа бросил маме коротко и жестко:
– Полюбуйся на плоды твоего, так сказать, воспитания!
Мама, конечно, ответила, да так, что…
Таня закрыла дверь в свою комнату – только б не слышать.
В Танину сторону папа почти не смотрел, будто брезговал.
И реакция Лили: «Ну что удивляться? Странная девочка. Помните, как ушла умирать в Новый год? Вот-вот, вспоминайте! Легла себе в сугроб – и до свидания, родня! Я так решила! В тихом омуте… Вы что, забыли? Вы так и не поняли? Танечка наша еще ох как заставит нас всех удивиться. А вообще, – заключала Лиля, – оставьте ее в покое! Вы что, мои дорогие? Это серьезно! А вы и не поняли!»
Светка находилась в полной растерянности – сначала эта новость, объявленная Таней совершенно спокойно и даже буднично, ввела ее в легкий транс. Потом Светка наконец поняла, что это серьезно – эта дура и вправду родит. И Светка замолчала. А чтобы Светка, простите, молчала…
Потом громко сглотнула и пару раз сморгнула. Наконец тряхнула головой, как только что запряженная лошадь, и тихо проговорила:
– А ты голову вообще давно проверяла?
Таня улыбнулась, не думая обижаться.
Светка понемногу приходила в себя, и голос ее набирал обороты. В выражениях она не стеснялась.
Таня равнодушно жевала яблоко и изредка кивала:
– Ну-ну. Продолжай.
Однако в какой-то момент резко встала с дивана и хлопнула ладонью по журнальному столику.
– Все! Поняла? Рот закрой!
Светка замолчала, снова сглотнула и почему-то, тут же согласившись, быстро кивнула.
С того самого дня на Таню она смотрела с опаской – вот ведь как вышло: живешь с человеком в соседнем подъезде, практически рядом, десять лет каждый день ходишь в школу. Вместе в театры, на каток, просто прошвырнуться. Казалось бы, знаешь его насквозь. Вместе с ним взрослеешь и постигаешь этот мир, а выходит, что человека, считающегося очень близким и даже родным, и вовсе не знаешь! Или нет, не так – Танька наша, наверное, все же рехнулась – так бывает. Ну, гормональный фон и все такое! Что-то там сдвинулось в организме, заклинило, и вот тебе на! Легкое помешательство с невероятно тяжелыми последствиями – вот как это называется!
Светке было жалко всех без разбору, в первую очередь Танину маму – здесь все понятно. Во вторую, конечно, себя! Вот так, можно сказать, на взлете, в самом начале почти уже взрослой жизни, – потерять такую подругу! Да, конечно же, потерять! Какая теперь будет жизнь у этой дурехи? Пеленки и распашонки? Ночные горшки и манная каша? Сопли, ветрянки и прочая гадость?
И это уже навсегда.
Понятное дело, их пути разойдутся!
Таню, дуру эту, кретинку, тоже, конечно же, было ужасно жаль. Но человек, как известно, сам выбирает свою судьбу.
Но вот так, добровольно? Своими, как говорится, руками все испортить? Нет уж, простите! Вот этого Светка понять не могла. Она продолжала возмущаться и удивляться, но уже про себя – Таня на ее выпады просто не реагировала. Точно – свихнулась.
Домашняя обстановка напоминала ситуацию «после похорон и поминок» – так определил ее Миша, неожиданно оказавшийся союзником Тани. С Зоей он проводил беседы, правда вялые и неубедительные. Будучи человеком мало реагирующим на житейские «мелочи» вообще, он по-прежнему интересовался только наукой и делами лаборатории.
Зоя, слыша не очень внятные и разумные утешения, взрывалась пламенной речью: «Да все понятно! Ты отчим! Не родной отец! И тебе, как всегда, все по барабану! И моя жизнь – в том числе!»
Впервые за шесть лет их, казалось бы, крепкого брака она почти перестала с Мишей разговаривать, всем своим видом давая понять, что он ей стал неприятен. Его чудачества она еще как-то терпела. А вот то, что он – добрый дядя – не поддержал и не осудил «эту кретинку», Зоя простить не могла. И еще – теперь она объединяла их: идиотку-дочь и чокнутого мужа. «Парочка – гусь да гагарочка», – презрительно фыркала она.
Хотя, конечно, Миша ученый, не от мира сего человек. А вот о дочери своей она была лучшего мнения. Танины странности, о которых говорила Лиля, она всегда старалась не замечать. Даже ее уход из дома в ту кошмарную новогоднюю ночь мать попыталась поскорее забыть, как что-то кошмарное и ужасное. Она пыталась этот поступок оправдать: начало переходного возраста. Развод родителей и все, что к нему прилагается. Все объяснимо вполне!
Но сейчас было жалко глупую дочь и, конечно, себя саму.
Найти разумные объяснения Таниному поведению она не могла, без конца повторяя про себя: «Чтобы так бездарно сгубить свою жизнь, отказаться от молодости, свободы, карьеры и, в конце концов, развлечений?»
И еще было чувство стыда. Ладно было бы Тане лет тридцать! Да даже и меньше, пусть двадцать пять! Да даже двадцать, в конце концов! Ну, не сложилась личная жизнь – подумаешь, сколько вокруг рожают без мужа!
Время другое, нравственные устои категорически поменялись, женщины рожают для себя, и правильно делают! Но родить в неполных восемнадцать, да еще и без мужа? Господи боже мой… Конечно, позор! «Что я скажу на работе?» – эта мысль то и дело крутилась в голове.
Вспомнила, как сотрудницы гордились внуками – тащили пачки фотографий и умилялись. Как хвастались свадебными фотографиями. А она? Чем хвастаться ей?
И еще она думала о себе – что греха таить? Только пришла в себя после развода. Это доченька думает, что он был бескровным и спокойным! Развод, знаете ли, и есть развод, как ни крути! Да, развелись тихо и без скандала, все правда. Интеллигентные же люди, ей-богу! А что было у нее там, внутри? Женщина в тридцать семь – уже почти без надежд. Так ей казалось.
А пережить предательство мужа? Появление этой Лили, генеральской дочки? Ему-то повезло – молодая жена, к тому же красавица. Роскошная квартира на Смоленке, шикарная дача в Загорянке, богатая родня. А у нее? С чем осталась она? Одинокая женщина не первой молодости со странным ребенком?
Слава богу, почти сразу появился Миша – чудо ведь, что почти сразу! Про Мишу она тоже все понимала – чудак. Хороший человек, а чудак. Это тоже было сразу очевидно. У него это был первый брак. Со стороны это выглядело так: взрослая, умудренная жизнью женщина с разводом за спиной и дочерью-подростком прибрала к рукам мужчину на четыре года моложе себя. Да, конечно, пустяки. И все же.
Кстати, Мишина мать, Зоина будущая свекровь, приняла ее без восторгов, но вполне спокойно – все про детку свою понимала. Свекровь, профессор в университете, разглядывала ее внимательно, пристально, с жестким прищуром. Все, дескать, про тебя, милая, понимаю – тебе, женщине брошенной, надо устраивать жизнь. Миша мой, конечно, не вишенка на торте. Но и ты, дорогая, подарок сомнительный. И прикидываешься ты плохо – в глазах твоих одна смертная тоска. Я-то не сынок мой малахольный – про жизнь все понимаю. Рано овдовев, она сына тянула без мужа. Ни о каком замужестве больше не думала. Отчим для Миши? Совсем невозможно! А по поводу его женитьбы решила: «Ладно, как есть. В конце концов, могло быть и хуже – дурачка моего могла зацепить зубастая и цепкая, скорее всего, из лимитчиц – а зачем он москвичке? А тут прописка, квартирка отдельная. Да и он не алкаш и не подзаборник. В общем, Зою эту с придатком в виде дочери надо терпеть. Да и Мишенька под присмотром – на эту дамочку положиться, видимо, можно».
В первом браке с Таниным отцом – по большой, кстати, любви – Зоя была счастлива. Особенно в первые годы. Сейчас она четко это понимала. Потом, конечно, накопились усталость и раздражение, причем у обоих. Даже ругались шепотом, по ночам – не дай бог, Таня услышит!
Таня была, как Зое казалось, для них всем.
И позже, когда участились скандалы, раздражение и недовольство друг другом стали постоянными, Зоя и в голове не держала, что Евгений может уйти. Да вы о чем? У них нормальная, среднестатистическая семья – муж, жена, ребенок. Кстати – квартира, машина. Тоже ведь не пустяки! Да, шипим друг на друга, ворчим, но мы же любим друг друга. А кто живет без проблем?
Про роман мужа с молодой женщиной, много моложе ее, Зоя долго не знала – какие-то сомнения, конечно же, были, но все это припомнилось уже потом, на трезвую голову. И то, что происходило в семейной спальне – точнее, уже не происходило! – ее тоже не особенно удивляло. Накануне поссорились, да, потом помирились, но что-то осталось в душе, и уже неохота. К тому же завтра рано вставать.
Потом ругала себя: «Дура! Какая же дура! Как не заметила, как пропустила?» Корила себя, ругала: «Сама виновата! Проморгала!»
А потом появилась такая злость! Чуть не чокнулась тогда – так гневалась, так пробирало. И тут «подоспел» Миша, спасательный круг. Уцепилась за него как за соломинку.
Потому что поняла – тогда наконец поняла: никому она, одинокая женщина с ребенком на тридцать восьмом году жизни, не нужна, вот так.
Вокруг летают, порхают, бегут на легких ногах, откидывая небрежно пушистые волосы, красотки и молодухи, чтоб им… А ей вслед уже никто – никто, понимаете? – не оборачивается!
В первое лето после развода поехала с Таней на море. Жили у дальней родственницы, милой старушки. Бабка была, что называется, с пониманием. Жалела и все приговаривала: «Зоечка, милая! Ты не стесняйся, деточка! Я с Танюшкой побуду! Ты и в кино сходи, и погулять! А я ее накормлю, уложу – гуляй хоть до рассвета! Я ж все понимаю – молодость, девочка! Молодость и свобода!»
Зоя растерянно кивала, благодарила, но оставалась дома. С тетушкой и дочкой. После променада по набережной с дочкой вдвоем пили чай во дворе. Потом она шла укладывать Таню и ложилась читать. Старушка смотрела на нее с удивлением – не понимала.
А понимать тут было совсем нечего – никто с ней не пытался познакомиться, никто ни разу не пригласил в кино или в кафе, никто даже не предложил «пройтиться» по набережной, где под яркими и низкими звездами на чернильном южном небе текли, словно реки, потоки влюбленных парочек.
Она посмотрела на себя со стороны – хлопотливая тетка под сорок с выгоревшими от солнца соломенными жесткими волосами, небрежно заколотыми облезлыми шпильками. Обгоревший и облупившийся нос, светлые ресницы – ну не красить же их на пляж, честное слово! Немного вылинявший сарафан – в Москве он казался вполне приличным… дурацкая шляпа от солнца. Резиновые вьетнамки – не на каблуках же переться на пляж!
Рядом, держа ее за руку, идет чуть угловатая, неуклюжая девочка с очень серьезным взглядом. Строгая девочка, из положительных. В руках сумка с пляжными шмотками и пара авосек для рынка – груши, персики, виноград.
Господи… кто же посмотрит на нее, а?
По пляжу на цапельных ногах, откинув длинные волосы, ходили красотки. Снова они! Тоненькие бретельки купальников беспощадно перерезали бронзовую нежную кожу.
Вот тогда Зоя все поняла. А ведь казалось, что впереди еще столько всего! Часто повторяла: «Какие наши годы!»
Повторяла и нарочито смеялась: «Замуж? Да стоит только захотеть! Нет, пока не хочу – отдыхаю! Наелась я вашего замужа!»
«Наивная глупость», – твердо решила Зоя, вернувшись тогда с юга.
Ничего случайно-прекрасного в ее жизни больше не будет – это она поняла и в голове своей уложила. Значит, что? Значит, надо устраивать жизнь.
Вот в то самое время и подвернулся ей Миша.
Их познакомили – конечно же, познакомили! А где еще взять кавалера? На танцах? Познакомиться в общественном транспорте? Нет, там знакомятся молодые! А она уже зрелая женщина, как ни крути…
«А что, он очень даже вполне, – убеждала себя Зоя. – Миша добр, справедлив, не жаден. К Тане относится прекрасно – ну что еще женщине надо? А то, что он немножко странный… Так ерунда!»
Зато она знала одно – и знала твердо: Миша, ее новый супруг, ей никогда не изменит. Он ее не предаст.
Никогда, понимаете? Никогда.
Вот здесь она может быть совершенно спокойна.
Во-первых, ему этого совершенно не нужно.
А во‐вторых, кто позарится на ее Мишу, если по правде?
От их брака Зоя ожидала, скорее всего, одного – уверенности и покоя. Все это она и получила в полном, как говорится, объеме.
Да ладно, чего уж там – вон сколько одиноких баб! Сколько мытарств в бабской жизни! Она частенько вспоминала Евгения, своего первого мужа. Мужа-предателя, мужа-изменника. Хотя понимала, что с ним все было на одной волне, в одном стихийном порыве. Даже ссорились на одной волне. И мирились…
Партии свои они отыгрывали, надо сказать, как по нотам.
Миша же был из тех мужиков, которым хватало одной женщины – жены, любовницы, мамочки и сестры – хорошо бы, чтобы все это совместилось еще и в одном лице. И тут ему повезло – Зоя была именно такой женщиной. И даже с его привередливой матушкой легко нашла общий язык. Что же до падчерицы Тани – здесь вообще все было прекрасно. Его «новая дочь» почти все время сидела у себя в комнате – готовилась к занятиям или просто читала. Воспитанием падчерицы он не занимался – он вообще ничем не занимался, кроме науки. Нет, окончательно асоциальным типом Миша не был – ему под силу был и магазин с несложным списком – вроде молока и хлеба, снести в прачечную белье или отправить телеграмму на почте. Все остальное было для него недоступно. Случилось как-то родительское собрание, а Зоя третий день валялась с жестоким гриппом и высоченной температурой и отправила в школу его. Пришлось Мише идти – с женой он предпочитал в спор не вступать. А там, в классе, отчаянно зевал и смотрел на часы – когда же закончится эта мура и мука?
В душе он так и остался неисправимым холостяком, волею судеб и желанием двух женщин – матери и жены – ставшим человеком семейным.
Никому и никогда Миша не открыл бы свою главную и заветную мечту – жить одному и заниматься любимым делом. И еще ему часто казалось, что с падчерицей они почти родственные души – та тоже не любила шум и обожала уединение. Нет, он ценил свою жену! Ценил ее заботу, бесконечные хлопоты. Но счастлив бывал все-таки, только оставшись наедине с самим собой.
* * *
Пару раз мама еще пыталась поговорить с Таней. Готовилась долго, штудировала книжки по психологии – чтоб не обидеть, не задеть, не приведи господи, ранимую душу.
Не спала ночами и проговаривала свои монологи. Там было все гладко и убедительно. «Таня, девочка моя! – повторяла она про себя, – Вот ты только послушай! Просто послушай, и все! А решение примешь сама! Ты взрослая, да. Но ты еще и ребенок! Ты мне, матери, поверь! И решение это, моя дорогая, глупое, по крайней мере! Ты сломаешь всю свою жизнь! А как же институт? Танечка, милая! Детка моя! Ребенок – это не шутки и не игрушки!»
Картинка рисовалась такая: она, любящая и терпеливая мать, говорит «на полутонах», негромко, мягко, нежно и главное – убедительно.
Таня, хорошая дочь, естественно, слушает – внимательно и доверительно. Не возражает. Почти. Словом, общий язык они, конечно, находят. Дальше – раскаяние, бурные слезы и – объятия. Как без объятий? Таня поймет, Таня раскается. И наконец совместное и разумное решение – увы, но придется подождать! «Умница, девочка моя! Я так и знала! Я была уверена, что ты все поймешь правильно! Я не сомневалась в тебе! Ну, молодец, молодец!»
Снова слезы – уже без объятий. Немного на повышенных тонах – все-таки драма. Хлопанье дверьми, звук разбитой тарелки. И бурные совместные рыдания – это финал-апофеоз! Сложное решение принято. Затем чай с пирожными и осторожный, крайне мягкий разговор про… все остальное, что теперь предстоит. «Доченька, есть прекрасный врач, ты мне поверь! С таким опытом, что и волноваться не надо! Все сделает четко, как надо и без последствий».
Дальше – выдох и звонок Лоре Петровне. Все!
Получилось все совсем не так.
Зоя Андреевна завелась с первой минуты, увидев выражение Таниного лица. Дочь разговаривать не желала. Ее послушная Таня отвечала непозволительно резко, почти по-хамски.
– Мама, ну я же сказала! Ничего этого не будет, ты понимаешь? Ни аборта, ни твоей замечательной Лоры Петровны! Ни-че-го! Будет ребенок, мам! Мальчик. Сын. И – умоляю тебя! – закончим эти дурацкие разговоры!
Стыдно признаться, но в эти минуты дочь свою она почти… ненавидела. Вот ведь дура какая! Тупица упрямая! В восемнадцать лет – и навсегда! Навсегда – хлопоты, бесконечные заботы, бессонница, вечные страхи!
Так рано поставить крест на своей жизни. Лишить себя всего и сразу, господи… Какая, прости господи, идиотка! Ребеночка захотела! Боится, не успеет еще в это ярмо, в эту ловушку бесконечной любви и постоянного страха.
«И в кого она такая, эта дура? Уж точно не в меня! И не в папашу – тот-то быстро сообразил, где повкусней и послаще». Злость и обида на мужа не проходили, вначале старалась привлечь его к воспитательной акции. Но – обычное дело – тот отказался сразу. «Уволь! Это ваши дела, бабские!»
И конечно, обвинил ее. Ты виновата! Следить надо было за девкой! А не…
Тут-то Зоя Андреевна и взорвалась:
– Я? Я виновата? Мне надо было следить? А ты, прости господи? Кто от нас сбежал? Кого потянуло на свеженькое? Вот и результат – несчастный ребенок из неполной семьи! Так что ты, мой дорогой… – Договорить не успела. Бывший досадливо крякнул, махнул рукой и, встав со скамейки, быстро отправился прочь.
– Ну и катись! – выкрикнула она так громко, что обернулись прохожие.
Она поднялась со скамейки и медленно побрела по бульвару. Плакала горько. Было обидно – вот почему? Вот почему так жестоко? Сначала – предательство мужа. Потом – предательство дочери. Именно предательство! Да потому, что все снова будет на ней! Все эти мечты – выучить дочь и наконец пожить для себя – летят в тартарары. А ведь годы щелкают, как бухгалтер на счетах. Сколько его осталось, бабьего века? И вот опять – снова здорово! Только, казалось, вздохнула! Только-только стало как-то налаживаться с Мишей – они попривыкли, пообжились. Денег почти хватало – строили планы. Вернее, строила она, а он соглашался. Он всегда соглашался. Зоя понимала – ему так проще: согласиться и не спорить. Это его утомляло и отвлекало от главного – от работы и мыслей о той же работе. Да и был он крайне неприхотлив – что дадут, что предложат – спасибо.
Зоя шла по бульвару, не замечая мелкого колкого дождя. Вот только, можно сказать, начали жить! В августе собирались на море, в Болгарию. Мечтала купить там дубленку. Ох как мечтала! Серую, с темной цигейкой… Ну, или коричневую – без разницы. Новую кухню хотелось. Синий пластик – нелепость и дикость – надоел до жути и резал глаз. Покупал еще он, первый муж. А ей не нравилось страшно. Мечтала о бежевой или кремовой – Зоя любила спокойные тона.
Все – мимо, все! Теперь надо думать о кроватке, коляске, ползунках и всем прочем.
Как планировалось? Таня закончит школу, поступит в институт. Выйдет замуж. Хорошо бы, чтобы муж был из приличной семьи, чтобы свои люди, одного круга. А если с квартирой – так что тут плохого? Обычное желание. Свадьба, конечно, нормальная, без всяких там дурацких прибамбасов типа пупсов на капоте и прочего безвкусного простонародного антуража.
Народу совсем немного – только самые близкие. Скромный и уютный ресторанчик, тоже без пафоса. Конечно, длинное платье, но – без фаты, уж простите. И точно не белое! Пусть будет голубоватое или салатовое! А что, красота и необычно! Но без размаха. Не комильфо это все. Не надо нам по-купечески, «с куражом». Интеллигентно будет и скромно. Потом молодые уедут. Скажем, в Таллин или Ригу – чуть-чуть по-западному.
Они, кстати, с первым мужем тоже поехали в Таллин. И справедливости ради, было там здорово! Ах, как же было там хорошо!
Она отвлеклась и стала вспоминать Таллин – старая узкая лестница в Вышгород. Обледенелые ступеньки, и он, ее Женька, крепко держит ее за локоть. Запах дымка из печных труб и… запах бесконечного счастья!
